Одинок дом мой

Мы сидели вдвоем в старой тесной комнате, полуразваленные стены, мрак за окном, незадернутые шторы. Среди этого бардака и хлама кресло, побитое временем из синтетики, верх модернизма застоя, одиноко поодоль от монитора комьютера было символом бесконечности, казалось эти маслянные пятна, и есть вечность. Вечность того огня, которыми были заполнены наши души в то время. Он сидел поодаль, злой и вымещал свои побитые отцом годы в компьютерной игре. Его мозг не мог отойти, да и мало кто даже в зрелом возрасте сможет принять предательство родителя, а ему тогда еще и пяти наверное не было, когда он начал его избивать. Конечно и то на чем он сидел делало погоду, но если в твоей душе огонь, то даже под кайфом из нее не брызгнет никакое дерьмо. А моему родителю удалось разрушить семью гораздо более цивиллизованными методами. Что же все любят пользоваться и не каждому дано отдавать, какое это счастье жить для другого, маленького человека, но для них это был залет. Все понимают зачем люди живут вместе. Моему это хотелось, а здесь ребенок, облом. Нам классно было вдвоем, даже не глядя друг на друга и не напоминая о своем присутствии, где то в душе общность нашего рождения была выше, мы понимали это.
60-е были, и музыка в колонках, декорации, актеры наши судьбы. Наверное в эти минуты мы были как когда то маленькими людьми в одной большой вселенной матери. Наверное она была у нас общая, только носила разные имена. Остальное ничего для нас не значило, в эту комнату никто не прийдет. Она его, и я с ним, он делил ее со мной как хлеб. Наверное он не понимал этого полностью, завтра новые люди пересекутся с ним, кто то из них завидует мне, потом и он станет думать так, но в душе он никогда не забудет того как я молча смотрел в одну точку где то за его спиной и чувствовал всю ту любовь, изливаемую моими глазами, которую я не мог так ему подарить, потому что это могло быть принято не так. Мы же не знали что вселенная одна, и все остальное это предрассудки. Обнять его как родную мать, неужели это было трудно, наверное до этого мы дорастем через поколения. Надеюсь...
И никуда не надо было идти, все было здесь, весь мир умер, ночь. А может ожил, сумашедшие улеглись спать, гнилые души боялись выйти из квартиры, пока подельники спали. По улицам бродили дети, собирали свой хлеб, недопитое пиво, тару. Стрихнины набирались сил в уютных постелях. Президенты прятались от снайперов, ночь опасна. Мы были никому не надо, контроллеры не приходили ночью отрезать свет, участковые любили своих жен, друзья дебилы гуляли в подушку, сумашествие утра еще не пришло. И было так хорошо как под водной глядью в предрассветную рань, когда с парной воды сходит белый пар, просыпаются первые птицы, все пахнет свежестью и цветами, лес, природа, бог. Земля обетованная. Но мы сидели в креслах из синтетической ткани в гипсокартонных перекрытиях стен, со всяким хламом, пластмассовыми игрушками, пожалуй лакерованная тумбочка еще ничего. Это как сидеть на колючей траве посреди грязи, а выбора нет или колючая трава или окружающая грязь, и мы смотрели на тот другой противоположный берег, где только поднимался туман, где луна всем своим телом еще не собиравшаяся уходить дарила свет. Где  была томная вечность и прекрасная.
Я заснул, или мир пропал. Утром все было так же, в том же положении, только резкий голубой свет утра смотрел в окно. Пора было вставать, вечность закончилась, надо было искать хлеб насущный, и делать кучу разных дел. Как они прекрасны, как же прекрасно жить для хлеба насущного, радоваться каждой минуте в этом чудо мире, когда яркие краски дня залили все окна квартир, когда чудо люди улыбаются из окон. Дарят радость своими глазами, когда любовь разливается в их душах. Правда кто то не мог поверить что это так и это мой друг. Почему, возможно он так и не смог перебороть того кто его бил тогда, он убежал, к матери. Ужас но меня он тянул за собой, когда я продолжал жить он умирал, он хотел чтобы мы и ним умирали вместе, а я хотел показать ему этот прекрасный мир, эти краски. Он побеждал, побеждал себя, тянул себя в яму, днем надо жить а он не мог забыть ночи, не смог открыть глаза. И бил бил с закрытыми глазами, все что казалось ему мной, или нет меня он только хотел оставить с собой рядом, все таки эта ночь дала ему любовь, любовь чистую как вода, никто не захочет отдавать то, что ему подарило жизнь. Каждый шаг, в эту новую для него жизнь был радостью, даже не открывая глаз он чувствовал свет, но были те кто тащил его назад, те кто полюбил ночь, которую он им показал, и они не желали расставаться с ним. Убей его, меня, говорили они ему, и он убил, потому что сильно много он им говорил, он даже думал, что стал тем кем им рассказывал. Своим клонам, игрушками, он остался со своими игрушками один, а я был мертв.
Где то в каком то заливе гнали меня волны вглубь, люди на скалах звали к себе, думая что они мне помогут, я бросился к ним, как потерпевшие кораблекрушение зовут на помощь, они представлялись мне. Люди из квартир смеялись, их грязные рожи нагло улыбались, они слышали как за окном убивают чье то тело, они думал что это шутка, у этого человека хватит  здоровья пережить то что они пережили, стать таким же недоумком как и они. Какой то красивый малолетка гулял по ночному городу, дышал первым весенним воздухом, был счастлив, неужели они могли такое позволить. Нет все должны перетерпеть то, что и мы, когда заплыли в эту бухту, когда продали за золото свои драгоценные души. Он плыл по городу, когда услышал этот крик, ПОМогите, звали из-за угла, потом из — за еще одного, какая то добрая тетя из ночного магазина махнула ему взглядом в знак одобрения, иди на помощь, а сама вспоминала как тот ее первый раз изнасиловал, нет всем должно быть также плохо, и даже этому чистому и доброму малолетке, с красивой судьбой, иди малыш за тот угол, угости дяденьку, стань таким же как мы. Но он не пожелал мириться, он умер, но остался жив.