Мой друг писатель Иван

     Иван пришел на факультет журналистики после армии. Из родителей у него в живых была только матушка, потому помощи ждать было не от кого. Да он и не ждал. Как большинство стажников*, подрабатывал. Как большинство студентов — сторожем. Многим такая работа нравилась. Мне — нет. Не люблю высиживать время. Мне больше нравится, когда сделал, и свободен. Наверное, потому я всегда работал дворником или столяром.
     Как все студенты, мы периодически  что-то отмечали, попросту говоря, пьянствовали. Как водится, кто-то напивался сильнее, кто-то поменьше. Иван не просто напивался. Он мог уйти в запой на неделю. Благо, неделю на журфаке прогулять — не преступление, потому его запои проходили незаметно. Но в начале второго курса нас отправили на картошку, и вот тут-то безобидная для всех выпивка по случаю выезда на природу Ивана вывела на чистую воду. У него начался запой. Да не простой. Ивана угораздило допиться до белой горячки, называемой в среде профессиональных алкашей «белочкой».
     - Валентин Захарович с Беллой Суреновной хотят меня зарезать, - разбудил он ночью Олежку Михальчукова.
     - Да ладно, - не сразу понял тот в чем дело.
     - Точно я тебе говорю. Вон  ножи точат.
     - Где?
     - Да здесь же, в палатке. Вон они. Видишь в палатке стоят?
     Не сразу Олежка догадался, в чем дело. А когда догадался, позвал на помощь друга Гарта, и вместе они определили Ивана на лечение.
Прошло много лет. И вдруг на овощном рынке я встречаю Ивана.
Как водится в таких случаях, «привет», «как дела», «кого видел из наших». Удивительно, но многие мои однокашники друг друга на дух не переносят. Звучит это примерно так:
     - Нужны мне эти рожи. Они мне на журфаке надоели.
     - Удивительно, столько лет прошло, а многие так и не соскучились по своим недругам прошлых лет.
     - Где трудишься? - Спрашиваю.
     Оказалось, живет с женой на то, что сдают одну из доставшихся в наследство квартир, и пописывает в свое удовольствие.
     Порадовавшись встрече, мы начали прощаться.
     - Держи, мои рассказы, - И Иван подарил мне свою небольшую книжечку.
     Я не удивился. Многие журналисты пишут. По диплому ведь мы литературные работники, то бишь литераторы.
     - Спасибо. Почитаю обязательно, - пообещал я и вечером взялся читать. Это был рассказ в форме письма к падчерице. Собственно, это, наверное, и было письмо, которое он написал, а позднее опубликовал. А может, опубликовал, не отправляя его адресату. Чего нам, писателям, деньги на конверты тратить? Издал книжку, и пусть тот, кому адресовано, читает в печатном виде. И радуется, что прославился. Или как говорил один знакомый азербайджанец, когда его фотографировали, «в историю попал».
     Довольно длинно и нудно Ваня оправдывал свои пьяные дебоши. Мол, ты в тот раз обиделась, а я не так уж и виноват был, просто так вышло. «Я знаешь, как страдал после этого?» И весь рассказ в том же духе. Напился, напакостил, и... обиделся, что его неправильно поняли.
     Читал я книгу, и ловил себя на мысли, что мне очень хочется дать автору  по морде. Потом желание прошло, рассказ-письмо подзабылся. Ивана я больше не видел. Слышал, что не пьет. Стал писателем, и даже как-то по радио выступал.  Вот ведь какой город Москва. Можешь жизнь прожить и ни разу знакомого не встретить. Вот и Ивана я больше не встречал. А жаль. Злость на него давно прошла. Охота было б повидать, почитать что-нибудь. Не один же он «рассказ-письмо» написал, наверное. Писатель все же.
     Оказалось, не один. Были у Ивана и другие рассказы. Позвонил как-то из Ганновера друг Гарт и рассказал, что читал в Интернете Ванины рассказы. Мол, и слог хороший, и тема интересная. Ну как было пройти мимо? Хотелось ведь изменить свое отношение к другу юности. Что ни говори, Иван мне родня, родня по юности.
Набрал я в поисковой строке фамилию — Иван Чурбаков. Щелкнул «энтер». О, сколько тут Чурбаковых. Набираю «Иван Семенович», и вижу знакомое лицо. Повзрослел, настоящий дедушка с бородой. Но узнаваем. Читаю, родился в 1951 году забайкальском селе, учился на Журфаке. Да, он. Наш Ванюша.
    Читаю рассказ «Житие Еремы» о том, как жил-был в деревне Ерема, который любил книжки читать. Так любил, что иногда на работу не ходил, пока книгу не дочитает. Девушки его не любили, и жил он бобылем. Хорошим был человеком Ерема, а мама у него была сердитая. Чтобы не слышать, как она его ругать будет, однажды подвыпивши, Ерема не захотел домой заходить и замерз прямо рядом с калиткой, прислонившись к столбу.
     Душевно написана история, в которой мне почему-то виделся сам наш Ваня. Ну, а убить или заморозить героя — это самый хороший финал для русского рассказа. Ну, умер герой, что тут еще скажешь? Умер, значит сказке, то бишь рассказу, конец. А кто слушал, молодец.
    Тем не менее, читался рассказ с интересом. Герой вызывал и сочувствие, и интерес.  Не скрою, хотелось знать, что же из него выйдет. Что вышло, понятно. Ладно. Дай, думаю, другой рассказ начну. «Рабочая собака» попался. Интересно, думаю, рабочая, это значит, чтобы на ней груз возить, наверное. Оказалось, ошибся. Рабочая, это значит, не для утех, для охоты. Но это узнал я позднее, а пока читаю, как принес Ваня домой собаку, как собака росла и спала с ними на кровати. Когда выросла, кстати, тоже любила с хозяевами поспать. И вот длинно-длинно описывается, как жила-была собака. По сути, еще одно житие. Но уже не Еремы, а собаки. И наверное, «собачники» такой бы рассказ оценили по достоинству, мне эти сопли показались выдуманным горем. Вот собака едва не ушла под лед и герой Иван спасает ее, рискуя жизнью. Вот она защищает дуб от желающих нарвать веток для веника. А вот она начинает болеть и Ваня пытается продлить ей жизнь. И к врачу ее, и лучшую косточку ей. А она тем не менее сдыхает. Да, Ваня, люди умирают, а собаки дохнут. Таков наш великий и могучий, но справедливый русский язык. И ладно бы сдох песик и сдох. Но наш любитель собак горюет так, что впору вслед за собакой уходить. И видя такую любовь хозяина, песик приходит к Ване во сне — счастливый, веселый, здоровый и с косточкой в руках, фу ты в зубах.
     Удержался Иван поведать читателям, что его песик попал в рай, но по всему было понятно, что попал он именно туда.
Интересно, как жил все эти годы мой друг Иван, если собака занимала в его жизни едва ли не самое главное место. Но следом прочел я его рассказ «Про гусей» и увидел фронтовика дядю Митю, стонущего от боли, гусей, которых добросердечный Ваня пытался отправить на Юг вместе с дикими гусями, его суровую и в то же время добрую мать и подумал, нет, Ваня, все нормально. Настоящий писатель. А собака? Ну, что ж. Я собак не люблю, кто-то любит. Иван вот любит. Пусть любит. Любовь ведь не ненависть. Любовь — это хорошо.
*Стажники - студенты, поступившие на учебу, имея производственный стаж и льготный проходной балл.

2010-2011 г.г.