Эскулап. Шизофреническая сказка. 1-2

ЭСКУЛАП

шизофреническая сказка

1.

Мой мир совсем маленький. Комната четыре на пять метров - белый потолок, белый кафельный пол, белые стены, белый свет люминесцентных ламп. Такой же ослепительно-белый санузел за глянцево белой дверью. И два режущих глаз черных пятна – окно, за которым – вечная тьма и бесконечная пустота, и обитая черным винилом дверь.
Черная дверь тоже ведет в пустоту и вечную ночь. За ней нет ничего, только мертвое ничто, со всех сторон окутавшее мой маленький мир. И если набраться смелости и шагнуть за эту черную дверь, ничто уже не отпустит назад, проглотит, растворит без остатка. Я не пробовал, но почему-то уверен.
Еще в моем мире есть кровать с панцирной сеткой и слежавшимся ватным матрацем, небрежно выкрашенный белой масляной краской шкаф-пенал – на стенках шкафа краска даже застыла крупными каплями, такой же щедро накрашенный белым стеллаж с книгами. В углу притаился невысокий белый холодильник «Атлант», на голову которому бесцеремонно взобралась микроволновка. У холодильника – небольшой обеденный столик. Тоже белый, как и все в моем мире.
В самом центре моего мира – огромный письменный стол. Когда-то он был, наверное, коричневым, а может, даже черным. Но безжалостная кисть помешанного на белизне маляра выкрасила его в тон моего мира. На столе – высокая стопка листов ватмана формата А3, граненый стакан, набитый карандашами, электрическая точилка и остро отточенный скальпель в футляре.
Вот и весь мой мир. Хотя нет, есть еще кое-что.
Зеркало. Беспощадно правдивый кусок стекла, покрытого амальгамой. Я ненавижу его, но у меня не хватает духа разбить его или хотя бы снять со стены.
В зеркале я постоянно вижу одного и того же человека. Может, так оно и должно быть, но это чертовски скучно, а иногда – и в последнее время все чаще – страшно. Страшно понимать, что этот небритый поджарый урод с перманентно красными глазами и всклокоченными волосами – не кто иной, как я сам.
Во всей этой Вселенной вечного покоя и стерильной белизны, болтающейся в черной мертвой пустоте, я совсем один. Как Гагарин в стальной песчинке своего «Востока – первого». Вот только Гагарин был совсем один всего-навсего сто восемь минут, а я уже давно перестал вести календарь в своем мире – мне кажется, что я здесь живу с тех времен, когда несуществующий Господь отделил тьму от света и назвал тьму тьмой, а свет светом. Я уже давно перестал различать день и ночь, тем более что в моем мире между ними нет ни малейшей разницы. У меня всегда сегодня и сейчас. Где-то в дебрях памяти быстро теряются бесконечные вчера, а призрачные завтра ежесекундно превращаются в постоянное сегодня.
Иногда я пытаюсь вспомнить, как попал в плен этих белых стен. Пытаюсь – и не могу. Все чаще прихожу к выводу, что появился здесь из ничего, такой, как есть. В одну секунду, как включенный свет. Раз – и я есть. Только что не было – и вдруг есть, словно был всегда. Наверное, это необъяснимый закон природы породил меня из пустоты, породил тесный мир вокруг меня, удовлетворенно вздохнул и отправился на покой – до тех пор, пока не появится необходимость создать из пустоты другого меня и другой такой же мир.
Я не жалуюсь. В моем мире вполне уютно, а главное, спокойно. Наверное, я был изначально задуман как доминирующий вид этой маленькой Вселенной, потому что меня совершенно не гложет тоска и одиночество. Необъяснимым вывертом эволюции я был идеально приспособлен для подобного существования. Я маленький бог этой белой комнаты, и на правах бога украдкой творю еще один мир.
Сотворенный мной мир знает всего два цвета: серый – карандашный графит, и белый – лист бумаги. При желании я мог бы добавить в нем цветов, но не хочу. Не хочу делать его слишком реальным.
Этот мир начинает жить, едва только я беру в руку карандаш и кладу перед собой лист бумаги. По серому небу расползаются белые облака, на серых улицах, сжатых громадами серых домов, появляются серые люди. Я волен делать с ними все, что мне только захочется. Могу превратить их в муравьев или в мышей, могу уничтожить их несколькими движениями ластика. Но я предпочитаю быть молчаливым и безучастным богом. Я давно отпустил нарисованный мир с поводка, и теперь он живет сам по себе, по своим собственным законам.
Созданный мной мир можно было бы назвать комиксами, но на самом деле комиксы это не более чем способ существования моих творений.
Я варю себе кофе. Крепкий сладкий кофе, одинаково вредный как для сердца, так и для печени с почками. Но я плевать хотел на вред. Мне нравится то несколько нервное отупение, которое накатывает после лошадиной дозы кофеина. Левое полушарие мозга словно впадает в ступор, зато правое начинает работать в ускоренном режиме, выпуская на волю не удерживаемое логикой и разумом воображение.
Достаю из холодильника шмат «голландского» сыра и масленку с куском желтого сливочного масла…
Мне до сих пор интересно, откуда в моем холодильнике берется еда. Свежая еда в нем появляется, едва только холодильник пустеет. Появляется стандартный набор: сыр, колбаса, копченое мясо, рыбные консервы, сливочное масло, овощи, замороженная пицца, хлеб, сахар. В небольшом ящичке на двери холодильника появляются витамины в пластиковых пузырьках. Иногда, словно для создания ощущения праздника, появляется пиво или бутылка коньяка.
Момент появления в холодильнике еды неуловим. Однажды я даже сидел перед открытым пустым холодильником несколько часов, пытаясь заметить этот самый момент. В результате холодильник потек, а я так ничего и не увидел. С тех пор я принимаю странности холодильника как данность, как некую физическую константу.
С кружкой горячего кофе и толстым сырно-колбасно-масляным бутербродом в руках сажусь за стол. Я уже знаю, что как только закончится бутерброд, в руку словно сам собой прыгнет карандаш, и я начну рисовать. Но пока у меня есть пара минут покоя, и я просматриваю то, что нарисовал вчера…
Вчера началась новая история из жизни одного очень интересного персонажа. Эта история пока умещалась на двух листах ватмана, но ведь она только началась, и я понятия не имею, когда и чем она закончится.
Его зовут Гамлет. Имя несколько вычурное, но не я ему дал имя. Оно появилось вместе с ним, само собой.
Гамлет скорее молод, чем стар. Скорее красив, чем уродлив. Но вообще внешность у него самая обыкновенная. Только не внешность в нем главное…
Главное, у него есть цель. Ясная, четкая, но совершенно недостижимая цель: победить Смерть. Отнять – хоть раз отобрать добычу у жадной костлявой старухи.
Вчера Гамлет прогуливался по Мосту – в его Городе есть огромный, тянущийся до самого горизонта Мост, и никто не знает, куда ведет дорога, проложенная по этому мосту. Никто даже точно не знает, есть ли конец у этого Моста. Редкие смельчаки уходили искать Тот Конец Моста, исчезали за горизонтом и уже никогда не возвращались.
Так вот: вчера Гамлет прогуливался по Мосту, смотрел на серую воду Океана далеко внизу, на маленькие стрелки кораблей, ползущих по серому безграничному простору, и в голове его царили одни тяжелые мысли. Свой вечный бой со Смертью он неизбежно проигрывал,  раз за разом теряя тех, кто надеялся на него, кто верил ему. Ему уже не хотелось продолжать борьбу: бессмысленно стремиться к тому, чего невозможно достичь.
- Ты победила, Смерть! – кричал он с Моста в Океан, - Слышишь, Смерть? Ты победила!
Но на его крик неожиданно отозвалась совсем не Смерть. Ему ответил мальчик. Мальчик со светлыми вихрами и упрямым взглядом дернул Гамлета за полу плаща.
- Дяденька, ты чего орешь? – смело спросил мальчик, - У тебя с головой непорядок?
- Вполне порядок, - ответил мальчику Гамлет, - А ты кто, сорванец?
- Меня зовут Рон, - представился сорванец, с дерзким вызовом глядя в глаза Гамлета.
- Хорошее имя, - улыбнулся Гамлет, - Так вот, Рон, шел бы ты по своим делам…
- Я и делаю свои дела, - пожал плечами Рон, - Я здесь спасаю тех, кому вздумалось проверить, как долго можно лететь отсюда до воды.
- И получается спасать? – удивился Гамлет.
- Когда как, - ответил Рон, - Иногда попадаются те, кого переубедить просто невозможно. Упертые. И ты, кажется, тоже упертый…
- Может, ты и прав. Я упертый. Только немножко в другую сторону. Я не собираюсь прыгать, если ты об этом…
- А как тебя зовут? Несколько невежливо с твоей стороны забыть представиться в ответ.
- Я – Гамлет. Смешное, наверное, имя.
- Скорее, страшное, чем смешное, - проворчал Рон, внезапно нахмурившись, - Могилой попахивает имечко.
- А ты не очень вежлив, как я погляжу, - рассмеялся Гамлет. Ему еще не приходилось встречать таких дерзких пацанов, как этот Рон, - Ну да ладно. Я тебя воспитывать не собираюсь.
- Так ты точно не собираешься прыгать? – на всякий случай спросил Рон.
- Не собираюсь.
- Честное слово?
- Честное слово.
- И правильно, - кивнул Рон и вдруг поежился: - Холодно сегодня. Не хочешь горячего чая?
- Хочу, - честно признался Гамлет.
- Ну так пойдем, - просто сказал Рон и зашагал куда-то вдоль парапета.
- Куда – пойдем? – спросил Гамлет.
- Я живу вон в той башне, - ответил Рон, указав пальцем на тонкую спицу-башню, похожую на паразита-колючку, выросшего на толстенной опоре моста.
За невысокой сводчатой дверцей, почти сливавшейся со стеной башни, пряталась винтовая лестница, круто уходящая вверх.
- Нам туда, - Рон ткнул пальцем вверх, - Пойдем.
Лестница оказалась на удивление длинной. К тому моменту, как лестница кончилась у порога еще одной сводчатой дверцы,  Гамлет успел устать.
- Проходи, Гамлет, - Рон гостеприимно распахнул дверь, - Чувствуй себя, как дома.
Рон жил один в круглой комнате на вершине башни. На четыре стороны света выходили четыре окна. Между северным и западным окном к стене комнаты прилепился огромный камин. Под южным окном стояла массивная деревянная кровать. Прямо посередине комнаты стоял стол с четырьмя стульями, а у камина – пара кресел-качалок.
- У тебя уютно, - признал Гамлет, осмотрев жилище Рона. Рон тем временем подбросил в камин дров и повесил над разгорающимся огнем закопченный чайник.
- А у тебя жилище хуже моего? – удивился Рон, - Мне казалось, что я живу, как бродяга.
- У тебя хороший дом, - успокоил Рона Гамлет.
Когда чайник закипел, выпуская в воздух струю белого пара, Рон заварил чай, а на место чайника повесил котелок с ароматным супом.
- Теперь совсем сумасшедшее время, - сказал он Гамлету, протянув ему кружку с чаем, - Люди сигают с Моста почти каждый день, и не по одному. И я подумал, что если бы кто-нибудь был в нужный момент рядом, сказал бы нужные слова, добрая половина этих самоубийц осталась бы жива. А у меня получается разговаривать с людьми. И я решил, что неплохо было бы мне поселиться здесь и болтать с прыгунами. Хоть какая-то от меня польза людям.
- Ты молодец, Рон, - похвалил его Гамлет, - Сколько тебе лет?
- Почти четырнадцать, - ответил Рон, пожав плечами, - А что?
- Почти четырнадцать, а ты уже взрослый. Совсем-совсем взрослый. Ты нашел свое место в мире. Найти свое место в мире – большое достижение. Ты знаешь об этом?
- А ты нашел свое место, Гамлет?
- Иногда кажется, что нашел. Но чаще мне кажется, что я просто занимаюсь бессмысленной ерундой. Дело все в том, что я пытаюсь победить Смерть.
Рон засмеялся.
- У тебя все-таки в голове непорядок. Пару раз я видел Смерть. Вот так, как тебя сейчас. И могу с уверенностью сказать: проще танк шашкой порубать, чем хотя бы побороться с ней.
- А чем тогда ты занимаешься? – спросил Гамлет, - Разве то, что ты делаешь, не борьба со Смертью? Ты спасаешь тех, кто идет прямо в объятия этой твари.
- Разве это борьба? Это так, жалкая попытка…Те, кого Смерть действительно выбрала, шагают с Моста, несмотря на все уговоры.
- Наверное, мое дело и впрямь всего лишь бессмысленная ерунда. Хочу бросить все и заняться чем-нибудь достойным. Мне уже давно пора делать карьеру, зарабатывать деньги, семьей обзаводиться…
Дальше – новый лист. Чистый, белый и совершенно пустой.
У меня кончился бутерброд, я почти допил кофе, и карандаш в моей руке готов снова класть на лист уверенные четкие штрихи и линии.
 Я не знаю, что будет с Гамлетом и Роном в следующую секунду. Впрочем, я никогда не знаю наперед, что произойдет в нарисованном мной мире. И не хочу знать, если честно. Слишком банально быть всемогущим кукловодом, хозяином бездушных мертвых марионеток, привыкших отражать лишь суть самого кукловода.
Карандаш скользит по бумаге помимо моей воли. На белом листе появляется лицо мальчишки Рона, почему-то удивленное…

2.

Рон удивленно посмотрел на дверь, ведущую на винтовую лестницу.
- Ты? – выдохнул он, - Но ведь…
Гамлет обернулся – он сидел спиной к двери.
На пороге стояла девушка. И не просто девушка, а красивая девушка…
Девушку я рисовал долго. Несколько раз стирал ее и начинал рисовать заново. Поначалу она получалась уж слишком…ну, сексапильная, что ли? Потом, наоборот, похожая на монашку. В конце концов, я стер даже ее неясный силуэт и бросил карандаш.
Впервые в жизни я был категорически не согласен со своим воображением. Просто не согласен, не задумываясь о причинах несогласия. Воображение почему-то видело всякую женщину только в двух крайностях: либо она объект вожделения, либо образец добродетели. Но до этого дня такое положение дел меня вполне устраивало: так уж получалось, что только мужчины в нарисованном мной мире имели право на оригинальность и непредсказуемость.
Но сегодня я с этим не согласился.
Она должна быть настоящей. Настолько настоящей, насколько только позволяет монохромный двухмерный формат нарисованного мира. В ней должна быть жизнь. Именно жизнь, а не отражение сексуальных фантазий полубезумного художника или очередная копия образа девы Марии. 
В холодильнике нашлась почти пустая бутылка коньяка. Не знаю, почему, но я хотел выпить. И не просто выпить коньяка, а выпить его по-скотски: без закуски, из горлышка, залпом – до дна.
Отвернул и выбросил в угол жестяную крышечку, присосался к бутылке, закрыв глаза. Я всегда закрываю глаза, когда пью коньяк, виски или водку, словно боюсь чего-то или стыжусь чего-то.
Допив коньяк, я закашлялся. Наверное, невозможно привыкнуть к перехватывающей дыхание крепости этого напитка.
Бутылку я просто бросил на пол: я уже знаю, причем знаю наверняка, что какой бы свинарник я ни учинил в своем маленьком мире, стоит мне только заснуть, и просыпаюсь я все в той же набившей оскомину больничной стерильности. Еще одна странность моего мира, такая же не поддающаяся разгадке, как и тайна холодильника.
Через пару минут накатило пьяное отупение. Радостное такое, блаженное отупение. В таком состоянии я обычно рисую самые непредсказуемые и безумные вещи в созданном мной мире…
- Привет, Рон, - улыбнулась девушка самыми уголками губ, - Я тоже ужасно рада тебя видеть.
Она была красива. Трудно сказать, что именно в ней было красивого. Просто при взгляде на нее почему-то вспоминался тихий рассвет, весенняя капель, солнечные зайчики на воде, шелест деревьев и мурлыканье маленького пушистого котенка.
На ней был старомодный целлофановый дождевик и резиновые сапоги. Мокрые волосы слиплись длинными гибкими сосульками, но нисколько ее не портили.
- Там жуткий ливень, - пояснила девушка, - Я, кажется, вовремя. Рон согрел чай. Свой знаменитый чай.
- Ты же ушла навсегда, - глядя на нее растерянным и даже испуганным взглядом, произнес Рон, - Я видел, как ты садилась в Поезд Отсюда.
- Там, куда уходит Поезд Отсюда, я нашла Дилижанс Сюда, - пояснила девушка, - Надо сказать, забавная штука этот Дилижанс. Советую и тебе как-нибудь на нем прокатиться, если, конечно, не боишься не вернуться.
- Садись, - Рон встал со своего кресла, - Не буду врать, что рад тебя видеть.
- И не ври, - сняв дождевик, под которым оказались самые обычные джинсы и вытянутый свитер крупной вязки, и усевшись в освободившееся кресло, кивнула девушка, - Терпеть не могу, когда врут. А это кто? – она кивнула в сторону Гамлета, молча наблюдавшего за происходящим, - Очередной спасенный?
- Не совсем, - уклончиво ответил Рон, - Просто хороший человек.
- Меня зовут Гамлет, - решил представиться Гамлет.
- Вот это имечко! – девушка удивленно вскинула брови, - Встречался мне один Гамлет. Безумец, каких поискать.
- Наверное, имя обязывает, - неуклюже пошутил Гамлет.
- Он тоже со странностями, - пояснил Рон, - В каком-то смысле, он мой коллега.
- Мне представится самой, или ты все-таки блеснешь этикетом? – язвительно заметила девушка, посмотрев на Рона.
Рон ответил ей тяжелым злым взглядом, но все-таки сказал:
- Гамлет, это Нэнни Катти Сарк. Надеюсь, ты читал Бернса?
- Она была в рубашке тонкой, которую еще девчонкой носила, и давно была рубашка ветхая мала, - процитировал по памяти Гамлет, - Не знала бабушка седая, сорочку внучке покупая, что внучка в ней плясать пойдет в пустынный храм среди болот, что бесноваться будет Нэнни среди чертей и привидений…
Нэнни звонко рассмеялась, а Рон только качнул головой:
- Вижу, что читал. Имя как раз по ней, так что ты знаешь, с кем имеешь дело.
- Бойся меня! – состроив жуткую гримасу, произнесла Нэнни и снова рассмеялась.
Рон принялся сосредоточенно мешать суп в котелке над огнем, старательно не обращая внимания на Нэнни.
А Нэнни в это время столь же сосредоточенно разглядывала Гамлета. А Гамлет столь же старательно смотрел в окно, за которым и вправду лил жуткий ливень, которого не было еще пятнадцать минут назад.
- Ты странный, - наконец, сказала Нэнни, - Я не думала, что настолько странный.
- С чего ты взяла? – удивился Гамлет.
Нэнни только пожала плечами.
- Не расскажешь, куда на самом деле идет Поезд Отсюда? – спросил, не отрывая взгляда от булькающего супа, Рон, - Мне кажется, ты единственная, кто смог уехать этим Поездом и вернуться обратно. Я прав?
- Не обижайся, Рон, но тебе я не расскажу, - покачала головой Нэнни и встала с кресла, - Гамлет, ты никогда не смотрел с этой башни вниз?
- Я здесь вообще первый раз, - ответил Гамлет.
- Тогда пойдем, - Нэнни протянула Гамлету руку, - Ну же, Гамлет! Пойдем…
Она за руку поволокла Гамлета к дверце в стене, за которой оказался небольшой балкон.
Отсюда до серой воды Океана было еще дальше, чем от парапета Моста. Здесь гулял бешеный ветер. Едва только Гамлет шагнул на балкон, как этот ветер вцепился в полы его плаща и разметал их, как два крыла. Холодные струи дождя вмиг промочили насквозь одежду, и Гамлет начал замерзать. А Нэнни весело смеялась, подставляя дождю и ветру лицо.
- Здорово! – кричала она, стараясь перекричать свист ветра.
- Почему здорово? – спросил Гамлет.
- Потому что холодно, мокро и ни хрена не слышно! – Нэнни весело смеялась, - Смотри, Гамлет, линкор идет!
Под Мостом проползал огромный корабль. Даже отсюда он казался большим, особенно по сравнению с маленькой черточкой шедшего у него в кильватере транспорта. Огромные орудийные башни линкора лениво поворачивались из стороны в сторону, словно шаря глазами-орудиями по горизонту.
- Как думаешь, он плывет воевать? – спросила Нэнни.
- Вряд ли, - ответил Гамлет, - Пока не с кем воевать.
- Воевать всегда есть, с кем, - покачала головой Нэнни, - Но хочется верить, что он идет в порт, чтобы бросить якорь и зачехлить свои чертовы пушки хотя бы на год или два.
- Ты пацифистка? – догадался Гамлет.
Нэнни расхохоталась, и из-за свиста ветра Гамлету казалось, что она просто беззвучно открывает рот. Выглядело это несколько жутковато.
- Я просто не люблю линкоры, - пояснила Нэнни, отсмеявшись, - Страшные они какие-то.
- Я их тоже не люблю, - согласился Гамлет, - Рядом с ними очень часто вьется Смерть.
- Ты ее боишься? – перекрикивая ветер, спросила Нэнни.
- Я ее ненавижу, - ответил Гамлет.
Пронизывающий ветер высасывал из тела тепло, дождь хлестал тугими плетьми. Только сумасшедшему могло бы понравиться стоять здесь и разговаривать ни о чем. Но Гамлет, наверное, действительно был сумасшедшим, потому что вдруг понял, что ему совсем не хочется возвращаться к камину, в сонный покой теплой комнаты. Было что-то необыкновенно сказочное в этой беседе под проливным дождем под аккомпанемент бешеного ветра. И это необыкновенно сказочное совсем не хотелось прекращать.
- Глупо ее ненавидеть, - сказала Нэнни, - Она ведь совсем не злая. Она как неизбежно приходящая за днем ночь. Как зима, которая рано или поздно придет на смену осени. Она так же необходима, как и жизнь. Так что ты не прав.
- Может быть, и не прав, - пожал плечами Гамлет, - Но это моя неправота, и она останется при мне.
- Ты очень интересный человек, Гамлет, - улыбнулась Нэнни, вдруг близко-близко подойдя к Гамлету и заглянув ему в глаза, - Обычно я за две минуты понимаю, что из себя представляет человек, а вот тебя я никак понять не могу.
- И не надо, - покачал головой Гамлет, - Так гораздо интереснее.
На балкон выглянул Рон. Поежился, вжал голову в плечи.
- Ребята, вы оба психи, - заключил он, - Неужели приятно здесь мокнуть? Кстати, Гамлет, ты еще не надумал сигануть с балкона? Нэнни тебя еще не убедила, что жить неимоверно скучно?
- Она и не пыталась, - ответил Гамлет…
Я положил карандаш, откинулся на спинку стула.
Кажется, у меня получилось…  Я смотрел на нарисованную Нэнни и понимал, что даже для меня самого она – совершенная неожиданность. Я не хотел ее появления. Не хотел, чтобы она была именно такой. Но она оказалась сильнее даже моей воли и появилась сама собой, такая, какая есть.
В ней была именно жизнь – непредсказуемая, независимая.
Но почему-то у меня сложилось впечатление, что я знаю эту Нэнни уже много лет. Точнее, знал когда-то. Ее, кажется, звали по-другому, но это была она.
Кто она такая, черт возьми?
Я помню в подробностях каждую секунду своей жизни. Помню испуг от своего появления в этом мире. Помню страх и удушливое одиночество. Но не помню ни одного человека, кроме меня самого.
Я помню все свои творения. Помню даже нарисованную ради хохмы на заднем плане одного из рисунков крысу с крыльями. Но не помню ни одной девушки, хотя бы приблизительно похожей на Нэнни. Так откуда я могу ее знать? Откуда это странное чувство?
Я не верю в прошлые жизни и всякую реинкарнацию. Так что версия о том, что мы встречались в другое время и в другом мире, отпадает как полная бредовина.
Наверное, это все  просто игра воображения. Как бы мне ни было уютно и спокойно в моем мире, я устал быть один. Трудно признаться себе в этом, но я и в самом деле устал быть один. А воображение играет со мной, пытается обмануть мое одиночество.
Но я не хочу быть еще одним Пигмалионом. Не хочу видеть настоящую жизнь там, где ее быть не может. И эта Нэнни – я знаю ее очень давно только потому, что она вся склеена из кусочков моего подсознания. Она – это я сам, это моя греза, не более того…
Они сидели у камина и ели из глубоких глиняных плошек горячий суп.
- Кажется, наш бог сам себе не верит, - вдруг сказала Нэнни.
Гамлет едва не поперхнулся.
- Ты веришь в бога, Гамлет? – спросила Нэнни.
- Отстань от него, - попросил Рон, - Он не скучает на этом свете, Нэнни. Не стоит заговаривать ему мозги.
- Рон, я не с тобой разговариваю, - отпарировала Нэнни, - Наш с тобой разговор кончился давно. Ты тогда победил, и я не знаю, благодарить тебя за это или проклинать.
- Рон, не волнуйся за меня, - сказал Гамлет, - Не думаю, что Нэнни хочет причинить мне зло.
- Нет, конечно, - невесело усмехнулся Рон, - Просто у нее очень оригинальное понимание добра.
- Ты веришь в бога? – снова спросила Нэнни.
- Я верю в то, что он – безответственный охламон, - ответил Гамлет, - Мне кажется, что когда он создавал наш мир, он совсем не думал о нас. Он думал о себе. И сейчас думает только о себе. Ему скучно, и он играет нами, как куклами.
- А каким бы ты был богом? – в глазах Нэнни засверкали лукавые огоньки.
- Не знаю, - пожал плечами Гамлет, - Я никогда об этом не задумывался. Наверное, постарался бы сделать мир счастливым и справедливым.
- Я не спрашиваю, что бы ты делал, - замотала головой Нэнни, - Каково было бы тебе? Представь себе, что есть только ты и сотворенный тобой мир. Тебе не с кем говорить, потому что разговор с любым из твоих творений неизбежно будет разговором с самим собой. Тебя никто не любит, потому что невозможно любить бога. Бога можно почитать, можно поклоняться ему, но невозможно любить. Человеческая душа просто не способна вместить в себя такую любовь. И вот, тебя никто не любит, с тобой никто не говорит, как с равным – тебя только слезно молят, слюнявя твои ступни.
- Я бы сошел с ума, наверное, - сказал Гамлет, - Если только предположить, что ты права, и бог настолько одинок, как ты говоришь, его можно только пожалеть. Но мне его почему-то не жалко. Наверное, потому что даже пожалеть бога может только бог.
- Мы с тобой одинаково шизанутые, - рассмеялась звонко Нэнни, - Наверное, только нам с тобой интересно, каково это: по-настоящему быть богом.
Дождь за окном вскоре прекратился, да и ветер, кажется, утих. Солнце за западным окном клонилось к закату. 
- Гамлет, ты хороший человек, - убежденно сказал Рон, - Я знаю, что сейчас ты скажешь, что уже поздно, и тебя ждут дела. Ты уйдешь, и это будет правильно. Но я буду очень рад, если ты придешь сюда снова. Мой дом всегда открыт для тебя.
- Но почему? – удивился Гамлет, - Ты же меня совсем не знаешь!
- Того, что я вижу, мне вполне достаточно, - ответил Рон, - А теперь иди: терпеть не могу, когда людям приходится придумывать предлоги, вместо того, чтобы просто уйти, потому что так надо.
- Я обязательно приду, Рон, - пообещал Гамлет.
- И я тоже, - вдруг сказала Нэнни, - Приду обязательно, хотя мне ты не так рад, как Гамлету. Но я тебе на самом деле рада, Рон. Правда. Ты замечательный мальчуган.
Она несколько снисходительно потрепала Рона по вихрам.
- Не проводите девушку до города, мистер Гамлет? – буркнул Рон, стряхивая с себя ее ладонь.
- С удовольствием, - пожал плечами Гамлет.