Живи, Вилор! -6

 63.3(2)722.5 Л4
Лезинский М. Л., Эскин Б. М.
Л 41 Живи, Вилор! : Повесть. —М.: Мол. гвардия, 1983. — 112 с, ил. — (Юные герои).
15 коп. 100 000 экз.
 

Это случилось ноябрьской ночью со¬рок первого года у деревни Алсу под Севастополем. Фашисты подкрались к партизанскому отряду, надеясь застать бойцов врасплох. Их замысел ценой соб¬ственной жизни сорвал юный разведчик Вилор Чекмак. Посмертно он награжден медалями «За оборону Севастополя» (1945 г.), «За боевые заслуги» (1965 г.)
Прошли годы. Именем Вилора на¬званы пионерские отряды и дружины, а день рождения героя стал Днем памяти юных севастопольцев, погибших в боях за Родину. .
+++

«ПОСЛЕДНЯЯ БАРРИКАДА»

Принаряженная, аккуратно причесанная Лена Онишко поднялась на пятый этаж, подошла к двери, где под звонком прикноплена бумажка:
«Чекмак — один звонок. Зиновьев — два звонка».
Сегодня они с Вилей собрались в клуб «Пролетарская кузница». А пригласила их баба Гава, которая почти месяц работала там контролером.
Лена уже протянула руку к звонку, как в это время раздался оглушительный взрыв. Дверь распахнулась сама, и девочка вбежала в квартиру. На полу своей комнаты сидел Виля. Лицо его было черным, на рубашке какие-то рыжие пятна.
Рядом с ним валялась незаконченная модель линкора «Парижская коммуна» с обломанными мачтами. Коврик был прожжен, по комнате летали лоскуты тлеющей бумаги.
Следом за Леной в комнату вошел Зиновьев. В белоснежном кителе, с надраенными медными пуговица¬ми, военмор казался нереальным в полутьме, заполненной гарью и бурым дымом.
— Жив?
— Жив.
— Вот и хорошо. Открывай окна!
Ветер с Северной бухты ворвался в комнату.
— Ну, здравствуй, изобретатель.
Юрий Константинович теперь редко бывал дома: наблюдал в Николаеве за постройкой нового крейсера «Молотов», которым ему предстояло командовать.
Покачивая головой, Зиновьев поднял с пола модель «Парижской коммуны».
— По какому поводу объявил войну?
Виля смущенно почесал закопченный нос.
— Не рассчитал, Юрий Константинович. Там по формуле весовое соотношение...
— Ясно. Взрыв-пакет готовил. Это, брат, партизанщина какая-то! Лавры отца не дают покоя?
Вилор, по правде говоря, обиделся за «партизанщину». Как не понимают взрослые, что это очень серьезно!
— Фашизм подошел к границе.
— И ты хочешь его остановить взрыв-пакетом?
— Наш военрук Антон Антонович говорит, что на войне нужно уметь все. И если рассчитать строго по формуле, то можно изготовить даже мину! Папа рассказывал, что в партизанском отряде они применяли самодельные мины.
— Это действительно было. Но самодельные не
значит самодеятельные. В Кронштадтский мятеж у меня в отряде такой же спец, как ты, взорвался на собственной мине, — Зиновьев вздохнул. — Грамотешки маловато было, полгода розог в церковно приходской школе — вот и вся наука! А у тебя хоть и семь классов, но для такого дела тоже недостаточно!
Когда Юрий Константинович ушел, Лена подошла к Вилору, вздохнула.
— Горе ты мое! — И стала вытирать ему лицо платком, как это делала с маленькими братишками.
— Я сам. — Виля засмущался.
Он сбегал в кухню за веником и тряпкой. Лена отобрала веник.
— Сам, сам! Сам ты только взрываться умеешь. Лучше переоденься и умойся. А то Анисья Федоровна
заждалась...
Клуб «Пролетарская кузница» рядом с домом, на площади Революции. Перейдешь дорогу и ты у двухэтажного здания с белыми колоннами и портиком. В клубе работают кружки и даже народная опера — та самая, где когда-то...

Однажды — это было еще во втором классе — к Чекмакам пришла Елена Владимировна Ипполитова и стала уговаривать своего бывшего воспитанника спеть... в опере!
Оказалось, на сцене «Пролетарской кузницы» ставится отрывок из оперы Ипполитова-Иванова «Последняя баррикада». Партитуру Елена Владимировна недавно привезла из Москвы — сама переписывала у деда с чернового варианта.
Понадобился мальчик на роль сына коммунара Флорана. И Елена Владимировна тут же вспомнила о Виле.

...На маленькой клубной сцене идет «заседание» Парижской коммуны. И хоть действие происходит в 1871 году, над пылким коммунаром Делеклюзом висит огромный плакат:

«МОРЗАВОДЦЫ! ЗАКАЗЫ МОСКОВСКОГО МЕТРОПОЛИТЕНА — ДОСРОЧНО!"

Делеклюз сообщает о тяжких потерях, жестокостях версальцев...
А за кулисами — праздничная и нервная кутерьма премьеры.
— Занавес!
Начиналась финальная картина оперы.
Зрители видят огромную баррикаду, сложенную из старых ящиков, бочек, оконных рам. Артисты обегали все дворы, пока ее соорудили.
Особенно старался светловолосый кудрявый мальчуган. Елена Владимировна не могла понять, как он оказался среди ее певцов. В хоре он безбожно фальшивил, но пел громче всех. Потом помогал осветителям. Но когда во время одного из «прогонов» случайно вырубил свет, вход в будку электриков был для него также закрыт, и мальчишка направил свою бурную энергию на помощь декораторам: помогал сколачивать откосы, подносил краску, заваривал клей...
На баррикаде — главный герой оперы коммунар Флоран. Он и его друзья отстреливаются от наступающих версальцев, но силы не равны. Враги взбирают¬ся на баррикаду. Летят в сторону ящики, свищут пули и... наступает тишина. Гаснет свет. А когда снова включается, перед зрителями — мертвая баррикада.
Виля не успел сообразить, как очутился на сцене. Елена Владимировна — она исполняет партию Жанны Флоран — крепко сжимает его руку. Сейчас ему нужно пропеть две фразы. Он почти не слышит своего голоса. Но кажется, все получилось хорошо.
Они подходят ближе к баррикаде. Флоран пытается приподняться. Но силы коммунара на исходе, он медленно оседает. И в этот момент...
Ипполитова и Виля с ужасом замечают, как из-за опрокинутой этажерки высовывается светловолосая кудрявая голова. Мальчишка пытается удержать па¬дающее тело Флорана!
Как он тут оказался?! Он же сорвет сцену! И Елена Владимировна в ужасе шепчет: «Уходи, немедленно уходи!» Сережа Алафердов — так звали белокурого «энтузиаста» — делает удивленные глаза, но тотчас исчезает в глубине сцены...

В просторном зале светло и шумно. Вилор и Лена робко протиснулись к стенке, остановились и восторженно наблюдали за танцующими.
Ребята впервые пришли на «взрослые» танцы. Лене казалось, что все на них обращают внимание. А мимо в модном фокстроте проносились танцоры, и никому не было дело до юной пары.
Наконец они решились...
Смущаясь, Вилор то и дело сбивался с ритма и уже не раз пожалел, что надел нерасхоженные туфли. Эти парусиновые туфли знаменитой фабрики «Скороход» — предмет зависти всего класса — отец привез из Ленинграда. ,
Вечер подошел к концу. Прозвучал прощальный вальс. Погасли огни в клубе.
Анисья Федоровна, Вилор и Лена вышли на площадь Революции, Было поздно. Быстрым шагом их обгоняли матросы, торопясь из увольнения.
— Ты «Маяк Коммуны* читал сегодня? — спросила вдруг Анисья Федоровна Вилора.
В этом номере городской газеты сообщалось о суде над группой врагов Советской власти — белогвардейцев, которые долгое время ускользали от возмездия. В списке осужденных — Апполонов. Тот самый командир подводной лодки «Амур», виновник ее гибели, сваливший всю вину на матроса-рулевого, сына Анисьи Федоровны!
В свете луны Виля увидел слезы на щеках.
— Все эти годы я чувствовала: он где-то здесь. И все время боялась — после Алсу...
Вилор задохнулся.
— Бабушка Анисья, так вы — Молчунья?!

       7 НОЯБРЯ 1940 ГОДА

Виля стоял перед членами комитета комсомола. На побледневшем от волнения лице тревожно горели голубые глаза под широкими темными бровями.
— Товарищи! Сегодня мы принимаем в наши ряды ученика 7-го «А» класса Вилора Чекмака. Рекомендации... — Секретарь школьного комитета раскрыл папку. — От пионервожатой... От Петра Ященко...
— Ну-ну, послушаем, что там его дружок пишет!
Виля покраснел: говорил же «мушкетерам» — неудобно у своих рекомендацию брать! А Петька расшумелся: кто, мол, лучше нас тебя знает?! Вот и получил.

Секретарь — высокий парень по фамилии Мукомель — поднес листок ближе к глазам.

«Знаю Вилора Чекмака с 1936 года. Он не станет отсиживаться, когда товарищу плохо. На Чекмака можно положиться во всем. От имени друзей и от себя лично заявляю: Вилор Петрович Чекмак достоин быть в рядах Коммунистического Интернационала Молодежи.
Петр Ященко».

Секретарь прочитал вторую рекомендацию. И Вилор, как принято, рассказал свою биографию.
— Еще вопросы будут?
— У меня вопрос. Ты носишь имя Октябрьской революции. Расскажи о событиях той ночи — 25 октября 1917 года.
Ну как рассказать про ту великую ночь, о которой читал в десятках книг, видел спектакли и фильмы! В первое мгновение он растерялся. И вдруг начал рассказывать про своего соседа — капитана 1-го ранга Зиновьева. Как в ночь восстания молодой артиллерист с линкора «Севастополь», переименованного потом в «Парижскую коммуну», привел своих матросов в Смольный. Сам товарищ Ленин беседовал с ними накануне штурма Зимнего!
И еще он сказал о том, что, не зная друг друга, два дорогих ему человека в ту ночь шли рядом на Дворцовую площадь: Зиновьев и Юрий Иванов.
Вилор увлекся. Рассказывал про дедушку Юру, про то, как в 1908 году политкаторжане подняли бунт в Орловском централе — в том самом, где отбывали срок Дзержинский и Орджоникидзе, Фрунзе и Артем — Сергеев
Секретарь поднял руку.
— Товарищи! Тут еще одна рекомендация. Пришла по почте. «Для меня, старого большевика, политкаторжанина, сегодня праздник. Вы принимаете в свои ряды моего названого внука и юного друга Вилора Чекмака, Я внимательно слежу за его жизнью с первых робких шагов по земле. Уверен, что в битве за светлое будущее появится еще один борец. Я верю в него. Верю в вас, дорогие друзья. Верю, что всемирное дело освобождения человечества мы передаем в надежные руки.

Ю. Ю. Иванов, член ВКП(б) с 1904 года.
Партийный билет № 0942814»

Для Вилора эта рекомендация была неожиданным и радостным потрясением.

«...Названого внука и юного друга» — звучало в голове. И сама собой всплыла в памяти песня, которую так любил напевать дедушка Юра...
В 1927 году семья Петра Чекмака жила в Симферополе, Ночью всех разбудил протяжный, исходящий из глубин земли вой. Качнуло дом. Задребезжали люстра, стаканы, ложки-вилки... Кровать, на которой слал двухлетний Вилор, сдвинулась с места.
В Крыму произошло землетрясение.
Утром чуть свет примчался к своим подшефным Юрий Юрьевич. Окинул быстрым взглядом квартиру: все цело? Облегченно вздохнул.
В тот день он остался за няньку: Люба торопилась на работу, Петру Андреевичу срочно нужно было в партшколу.
Юрий Юрьевич взял табурет, подсел к кровати. Потрогал зеленые металлические дуги.
— Ну, герой, койка твоя выдержала осаду.
И весело, еще раз демонстрируя крепость кровати, потряс ее.
~~ Зем-ли-ря-се-ние?! — испуганно проговорил малыш.
Гость засмеялся.
— Вставай, одеваться пора!
Он протянул руки, чтоб приподнять мальчонку. —- Сам!
— Правильно, слезай сам. И умываться будешь сам?
— Сам!
— Тоже правильно...
Потом он сварил манную кашу, и Вилор, причмокивая, уплетал ее за милую душу.
— Ешь, ешь тюрю манную! — приговаривал Юрий Юрьевич.
Виля тщетно пытался повторить эту самую «тюрю манную»...
Иванов хохотал.
— «Землетрясение» — выговариваешь, а «тюря манная» — не по зубам? Я тебе доложу так: тюря — есть первейшее российское кушанье. Хлеб с квасом, с лучком да еще с маслицем постным — объедение!
На Дону у нас вообще тюря богатая: кроме хлеба и соли, тертый картофель добавят, огурчики крошеные — и все на холодном кваску! Но мне, брат, и другую тюрю хлебать довелось — на этапах да в тюрьмах царских: из сухого с плесенью хлеба. Хорошо еще, когда кипяточком соизволят залить, а то ведь на
сырой воде, гнилой и мутной...
Потом они сидели на большой железной кровати, и Юрий Юрьевич напевал старую грустную песню по¬литкаторжан:

Динь-бом, динь-бом — слышен звон кандальный,
Динь-бом, динь-бом — путь сибирский дальний.
Динь-бом, динь-бом — слышно там и тут.
Нашего товарища на каторгу ведут...

А раскатистое слово «землетрясение» с тех пор прилипло к Виле. И бороться с этим оказалось совершенно невозможно — как с землетрясением!

— Все ясно, товарищи! Будем голосовать. — Секретарь первым поднял руку. — Один, два, три... Единогласно! Вилор Чекмак, поздравляем со вступлени¬ем в Коммунистический Интернационал Молодежи! И — с праздником Октября!



© Copyright: Михаил Лезинский, 2008
Свидетельство о публикации №2805200501