Публицистическая поэзия Евгения Евтушенко

Эти заметки были написаны мной в 1989 году.
------------------------------------------

Публицистическая поэзия Евгения Евтушенко

(Эскиз о творческом наследии поэта. Период 50-80 годов прошлого века)

50-60-е годы прошлого столетия – время больших перемен, ожиданий, время преломления общественного сознания, время сомнений и исканий. И, в общем, закономерно, что именно в этот период появилась целая плеяда поэтов, жаждущих, как и общество, самовыражения и самоутверждения. После трудных, истощающих двух десятилетий с жестокими репрессиями и изнурительной войной люди наконец возвратились к себе, к своим чувствам, к нормальной жизни. Время культовых жертвоприношений прошло, а будущее виделось многообещающе богатым и ярким.
Этой всеохватывающей общественной эйфории могли противостоять либо те, кого не сломили лишения и унижения, либо те, кого они не коснулись в полной мере. К последним принадлежало и поколение Евгения Евтушенко, Андрея Вознесенского, Беллы Ахмадулиной, Роберта Рождественского и других поэтов-шестидесятников. Это было племя «младое, незнакомое», и в стихотворном мире заявило о себе резко, без страха и упрека, без излишней робости и скромности, нахлынув на читательскую публику напористой волной страстных, будоражащих душу, пронзающих разум стихов.
«Евтушенко пришел в литературу в счастливый для себя момент, когда необычайно ширился интерес к поэзии. Он и сам много сделал для этого. Росли тиражи поэтических книг. Стихи вышли на эстраду, на площадь. Поэт постепенно оказался в центре читательского внимания благодаря своему несомненному таланту, гражданскому темпераменту и умению задевать за живое» (Е. Сидоров. Голосом времени. Предисловие к собранию сочинений Евг. Евтушенко. М. Художественная литература. 1983, т. 1, стр. 7.). Необычайная работоспособность, постоянная тяга к неизведанному, жажда открытий помогали Евгению Евтушенко находить все новые и новые темы. Он выливал в стихи все, что видел вокруг себя, не оставался равнодушным к маленькому, незаметному, повседневному. Наоборот, превращал обыденное если не в праздник, то в событие, если не в чувство, то в предчувствие, и если не утверждал, то обязательно вопрошал.
Поэта нередко обвиняли в легковесности и поверхностной многословности. Но если сравнить первые творческие опыты Е. Евтушенко со стихами 70-80-х годов, становится очевидным, что тысячи ранее написанных им строк – это крутой подъем к настоящему поэтическому мастерству, с вершин которого открываются глубина и особенно ценится законченность. Еще в пору вхождения в литературу Евгений Евтушенко предначертал собственное будущее и обозначил цель, к которой должен стремиться. В стихотворении с выразительным названием «Глубина», написанном в 1952 году и посвященном Владимиру Соколову, он размышляет:

Я знаю: есть порой опасность
В незамутненности волны,
Ведь ручейков журчащих ясность
Отнюдь не признак глубины.
Но и другое мне знакомо,
И я не ставлю ни во грош
Бессмысленно глубокий омут,
Где ни черта не разберешь.
И я хотел бы стать волною
Реки, зарей пробитой вкось,
С неизмеримой глубиною
И каждым камушком насквозь!

Тема осмысления своего предназначения в пятидесятые годы (впрочем, и позднее) была если и не первостепенной, то все же одной из ведущих в творчестве поэта. Евгений Евтушенко все время задает себе вопросы и все время ищет на них ответы:

Среди совсем не страшных с виду
Полужеланий, получувств
Щемит:
Неужто я не выйду,
Неужто я не получусь?

Но эти глубоко личностные переживания всегда становятся как бы катализатором мысли поэта, будят её, встряхивают, привносят в нее новое качество:

О те, кто наше поколенье!
Мы – лишь ступень, а не порог.
Мы лишь вступленье во вступленье,
К прологу новому пролог.

И не самооправданием, а самоочищением и самоутверждением звучат последние строки стихотворения «Я что-то часто замечаю…»:

«Завязывается характер
С тревоги первой за себя».

А. Т. Твардовский укорял молодого Евгения Евтушенко за то, что не присуща ему «драгоценная для искусства способность возвращаться к раз начатому». И все же, если судить по стихотворному достоянию, вошедшему в трехтомник поэта, можно с уверенностью сказать, что Евгений Евтушенко упорно возвращался и развивал тему «поэт и гражданин». Свидетельством этому и уже названные выше стихи, и многие другие, написанные в пятидесятые-шестидесятые годы: «Я шатаюсь в толкучке столичной…», «Я жаден до людей», «Злость», «Он вернулся из долгого отлученья от нас…», «У трусов малые возможности», Гражданственность – талант нелегкий», «Памяти Ксении Некрасовой», «Монолог американского писателя», «Граждане, послушайте меня». Позднее, в семидесятых, Евгений Евтушенко продолжает обращаться к мотивам о месте и назначении поэта в обществе: «Послание Неруде», «Кривой мотор», «Предавание добра», «Многословие», «Памяти Шукшина», «Поэт на рынке», «Поэта вне народа нет», «Начинающим», «Над могилой Рубцова», «Долголетие»…
Можно еще и еще перечислять стихотворения, в которых автор пристально рассматривает и самого себя, и тех, кто близок ему по перу и по духу.
Содержательны  опыты Е. Евтушенко в литературоведческих исследованиях, которые собраны в книге «Точка опоры», вышедшей в свет в 1981 году в издательстве «Молодая гвардия». Когда он пишет в статье «Поэт – величина неизменная» о Блоке: «От исповеди личной он перешел к исповеди других своими устами…», - фразу эту без колебаний воспринимаешь применительно к творчеству самого Евгения Евтушенко. Ошибки в таком утверждении, скорее всего, нет, поскольку человек пишущий, соотнося свои искания с исканиями иного пишущего, вольно или невольно выделяет именно те черты, которые присущи ему самому, взгляды, которые исповедует сам. Наверное, и гражданственность поэта вырастает отсюда – из личности, из духовности, из души, открытой для каждого, «не запертой на засов» по образному выражению Геннадия Серебрякова.

Нельзя не согласиться с Л. Лавлинским, который высказался против выставления знака равенства между гражданственностью и стихотворной публицистикой только на основании жанровых, формальных признаков (Перспектива-85. М. Советский писатель. 1986. Стр. 305). Но если копнуть поглубже, то окажется, что последние – весьма условны и для самой публицистики, которая в своем развитии приобрела такое многообразие жанров, форм и стилей, что, без сомнения, заслуживает отдельных научных изысканий.
Стилевые особенности публицистической поэзии Евгения Евтушенко – это многоцветная палитра всевозможных интонаций, настроений, выразительных элементов. От мажорного к минорному, от огромного к ничтожному, от обличительного к оправдательному, от жесткого к милосердному, от выспренного к простодушному – и наоборот. Всё смешалось: и ораторство, и эпос, и лирика, и сатира, и насмешка, и безысходный вопль. И все это – публицистическая поэзия. Да ведь и интимная лирика Евгения Евтушенко – та же публицистика, проповедующая любовь и призывающая к любви.
Вообще, самыми удивительными страницами в творчестве поэта являются, пожалуй, те, где он говорит о женщине – с такой теплотой, тактичностью и искренним участием, каких не найдешь даже у женщин-поэтов.
Однако вернусь к приметам публицистического стиля. Как правило, его характеризуют следующие черты: «информативная насыщенность речи, конкретность, фактографичность, логичность, лаконичность и экспрессивность, эмоциональность и побудительность изложения» (П. С. Пустовалов, М. П. Сенкевич. Пособие по развитию речи. Москва. Просвещение. 1987. Стр. 175). Почти все стихотворения несут в себе эти качества. Они всегда экспрессивны и эмоциональны, зачастую – с побудительными и дидактическими интонациями.
К слову, насыщенность произведений поэта дидактичностью очень велика. Но, вряд ли, это является изъяном, скорее – одним из очевидных достоинств его стихотворений. Тем более, что длинные нравоучения в поэтических строчках отсутствуют, автор хотя и повторяет известные истины, но придает им новый, более отточенный смысловой оттенок и образную яркую окраску:

Тот, кто истинный художник,
Тот в душе всегда таежник.
Как тайга весь белый свет.
Среди гнили, гари, суши
Есть погибнувшие души –
Гиблых мест на свете нет.


Значение дидактики в художественной литературе и поэзии в частности отмечал В. Г. Белинский. Он писал о точках соприкосновения дидактики и искусства: «Общего… они имеют  то, что выходят из живого и пламенного вдохновения, а не мертвого и холодного рассудка, берут у поэзии все её краски, говорят душе образами, а не отвлеченными идеями». (Белинский В.Г. Сочинения в 3-х томах. Москва. 1948. Т. 3, стр. 62).
Евгений Евтушенко почти никогда не начинает стихотворений с готовой сформулированной мысли, чтобы в следующих строках её «расшифровать» читателю. Отличительной чертой развития мысли в его поэзии является как раз противоположная схема – схема «нарастания снежного кома», сила и мощь которого десятикратно увеличиваются в самом конце, сокрушая сознание читателя лавиной-выводом. Может быть, так происходит потому, что очень многие стихи Евгения Евтушенко сюжетны, событийны. Поэт воплощает в строки все когда-либо увиденное, услышанное, выхваченное из реальной жизни. Эпизоды, сценки, драмы и комедии бытия воплощаются в стихи, превращаясь в слитки чувств и мыслей. Собственную поэтическую манеру Е. Евтушенко формировал на таких стихотворениях, как «Глубина», «Окно выходит» в белые деревья….», «Человека убили», «Настя Карпова», «Мед», «Три минуты правды», «Олёнины ноги», «Баллада о браконьерстве», «Четыре чулочницы» и др.
Конечно, в ранних произведениях Евгения Евтушенко заметны длинноты, грешат они и излишком фактологической информации, мало её поэтического переосмысления, преобразования. Скажем так, это – стихи-репортажи с краткой авторской оценкой события, поступка. Но со временем поэт все чаще обращается к поэтическому анализу, трансформации, проникая в подспудный смысл происходящего или свершившегося. Он полемизирует либо с неким оппонентом, либо с самим собой, часто находя логическое завершение, казалось бы, в алогичном:

Вечность шепчет: поленись, помедли
Оскорбить меня стихом своим.
Может быть, главнейшее в поэте –
Это - ненаписанное им.
Классики в бессмертье не ломились, -
Шло оно за ними, словно тень.
Классики по-своему ленились, -
Плохо написать им было лень».

Именно такие неожиданные концовки и создают особую притягательность стихов Евгения Евтушенко, делают их запоминающимися, востребованными и интересными для читателя.
Мышление у поэта безусловно ассоциативное. Обращаясь к одному объекту, он находит в нем признаки другого, а сопоставляя, сравнивая то, в чем они не похожи, как бы случайно приходит к неожиданным, неординарным выводам:

Моя поэзия, как Золушка,
Забыв про самое своё,
Стирает каждый день,
чуть зорюшка,
эпохи грязное белье. («Золушка»)

Между тем, способность к ассоциативному мышлению определяет возможности человека в любом из видов творческой деятельности. В искусстве это – образно воспринимать окружающий мир. Поэтические образы Евгения Евтушенко удивительно интересны и всегда очень выразительны, почти физически осязаемы:

Закрыл он крышкой, как колодец,
Глубины темные тоски,
И мысли в крышку ту колотят
И разбивают кулаки. («Вздох»)

Или еще:

Болезни-оккупанты тело заняли,
Но у самой смерти на краю
Кровинки не сдавались, партизанили,
Не предавая маршала в бою. («На смерть маршала»)

Мы опоздали. Пробил страшный час.
Глядим мы со слезами потаенными,
Как тихими суровыми колоннами
Уходят наши матери от нас… («Уходят матери»)

Образы в стихах поэта не туманно расплывчаты, а лаконичны и графически отчетливы, как формулы. Именно она, эта «формула» обычно и становится решающей в развязке стихотворения, выполнив роль проводника поэтической ассоциации. Казалось бы, образ-формула, появившись, должен сковать дальнейшее движение мысли. Но в том-то и особенность стихов Евгения Евтушенко, что мысль в них устремляется в такие пространства и дали, которые, на первый взгляд, могут показаться недостижимыми. Эффект свободного полета мысли возникает благодаря способности поэта к импровизации. Талант импровизации у Евгения Евтушенко отмечает и Е. Сидоров в предисловии к трехтомному собранию сочинений поэта: «Он мыслит в стихах не как симфонист или мастер лаконичной, отточеной пьесы, а как музыкант, дождавшийся наконец своего соло. И длиться оно будет ровно столько, сколько хватит у артиста дыхания и изобретательности».
Стихи Евгения Евтушенко вырастают обычно из ассоциаций и аналогий вокруг единственной, казалось бы, неприметной детали, подробности. Именно таким образом, очевидно, было написано «Завещание Симонова». Но еще более удивительна смена чувств в стихотворении – от тихой скорби к пронзительной тоске, от душевной личной благодарности к всеохватывающему осознанию того, как щедр и неисчерпаем талант, служащий добру.

Чаще всего Евтушенко обращается к импровизированию, когда касается тем злободневности. Эти стихи не всегда ему удаются, но в них он предельно искренен и честен – он как бы размышляет вслух, выносит на суд воображаемого собеседника рассуждения о том или ином случае, событии, явлении. И так же, как в доверительной, откровенной беседе, он избегает эвфемизмов, называет вещи своими именами, бывает, грубовато, беспощадно, но никогда не кривя душой. Таково, например, стихотворение «Проклятье черной прессе», написанное поэтом в 1965 году. И после выступления Евгения Евтушенко на страницах журнала «Огонек» (№19, 1989 г.) со статьей «Контрамарка на процесс», угадывается, что негодование и возмущение поэта в шестидесятые годы вызвала газетная травля А. Синявского и Ю. Даниэля. Журнальная публикация, в которой нет поэтических иносказаний, аллегорий, приводит к более глубокому пониманию и многих других стихотворений Евгения Евтушенко. Уже не отвлеченно, а очень конкретно воспринимаются строчки «Каиновой печати» (посвящено Р. Кеннеди), чувствуется, что и «Монолог испанского гида», и «Баллада о темах», и «Проклятье века – это спешка», созданные в 1967 году, вобрали в себя отношение автора к постыдному уголовному процессу над писателями. А в 1975 году появилось стихотворение «Пауза» с посвящением «Ю. Д.». Кто этот Ю. Д.? Вполне вероятно, что Юлий Даниэль. И хоть произведение оптимистично по интонации, в нем прочитывается давняя боль и от личной драмы, и от драмы общественной:

Есть право смелости под крик исторгнутый
В атаке сделаться самой историей.
Есть озарение, забыв смирение,
Начать в безвременье творенье времени».

А ведь и сам поэт творил в том числе и в безвременье. Но и в пору общественно-политической сумятицы он говорил голосом времени, «с эпохой говорил начистоту». И звучал его голос страстно, резонируя отголоски всего, что тревожило людей: правильно ли живем, верно ли выбираем себе дорогу, есть ли в нас чувство соучастия, сострадания и милосердия к ближнему, кто наш друг и кто нам недруг, кого мы любим и кого ненавидим, о чем мечтаем и к чему стремимся…

Документальный фильм телеканала "Россия 1", снятый к 80-летию поэта, "Евгений Евтушенко. О времени и о себе",

часть 1 - http://russia.tv/video/show/brand_id/14885/video_id/509963
 
часть 2 -