Эскулап. Шизофреническая сказка. 15-16

15.

Я снова осмелился выйти за дверь. На этот раз шаг через порог казался мне не таким уж и страшным, хотя под ногами я видел привычную бездонную тьму.
Катя снова держала меня за руку – бережно, но крепко. Ее ладонь в моей руке придавала мне гораздо больше уверенности, чем знание того, что под ногами на самом деле – твердый, хотя и не очень чистый пол коридора.
Тьма послушно рассеялась, едва я шагнул за порог. Я снова видел подъезд, разноцветные двери соседних квартир. Чувствовал горький запах убежавшего молока, тянущийся с общей кухни. Слышал звон кастрюль и шарканье чьих-то ног, обутых в шлепанцы.
На подоконнике в конце коридора пятнистый черно-белый кот старательно вылизывал свою густую шерсть и не обращал ни малейшего внимания на пару воробьев, скачущих по карнизу по ту сторону оконного стекла.
Этот мир жил, живет и будет жить. Если меня вдруг не станет, пятнистый кот все так же будет вылизывать свою шерсть, воробьи будут все так же чирикать и смешно подскакивать, на кухне все так же будет убегать молоко и будут звенеть кастрюли. Немного грустно понимать, что этот огромный мир совершенно не нуждается в моем присутствии.
- Ты в порядке? – спросила меня Катя, не отпуская мою руку.
- Кажется, в порядке, - ответил я, - Я вижу, слышу, чувствую запахи. Только немного грустно.
- Почему грустно?
Я машинально потрогал заклеенный пластырем порез на щеке. Почувствовал несильную, но противную боль.
- Я здесь чужой. Этот мир не мой. Поэтому мне грустно.
- Ты вовсе не чужой, - возразила Катя, - Просто тебе нужно время…
Мы снова вышли на улицу. Снова оказались в потоке вечно спешащих людей, зажатом между шумной лавиной машин и стенами домов.
- Ты знаешь, куда нам нужно идти? – спросил я Катю.
- Для начала – к станции метро, - ответила Катя, - А там посмотрим.
Мы направлялись по тому самому адресу, который значился в истории болезни Екатерины Даниловой. Наверное, с моей стороны это было чистой воды безумием, но мне почему-то казалось, что я обязан посмотреть в глаза тем людям, которым принес немало горя. Иначе я не смогу простить самого себя, даже если очень этого захочу.
 Прямо посреди тротуара мы наткнулись на газетный ларек. Люди обходили его со всех сторон, и лишь некоторые из них останавливались, чтобы купить какую-нибудь нескучную газету или пестрый журнал с обнаженными женскими телами на обложке.
Катя заглянула в маленькое окошко ларька, что-то негромко сказала продавщице – огромной тетке, чей силуэт виднелся за запыленным мутным стеклом. Я не расслышал ее слов: вокруг шагали люди, шаркая ногами по асфальту, стуча по нему каблуками, говоря что-то в маленькие коробочки мобильных телефонов, проносились машины – много самых разных машин – шурша покрышками, урча моторами, сотрясая воздух разноголосыми гудками. Я стоял всего в двух шагах от Кати и не мог слышать ее слов. И мне это казалось чудовищным. Как можно жить в этом городе, как можно существовать, оставаясь человеком, если нельзя услышать того, кто рядом?
- Смотри, что я купила, - Катя подошла ко мне, держа в руках небольшую разноцветную книжечку. Обложка книжечки пестрела какими-то схемами и надписями мелким шрифтом.
- Что это?
- Карта Москвы и Подмосковья. Схема метрополитена и еще куча всякой полезной информации. Знаешь, этими штуками даже в здравой памяти не зазорно пользоваться. В этом городе черт ногу сломит.
- Я тебя почти не слышу, - сказал я, - Слишком громкий город эта Москва.
Катя улыбнулась, почему-то пожала плечами и взяла меня за руку.
- Метро там, - она уверенно ткнула пальцем вперед, в сторону мигающего даже днем разноцветными огнями броской рекламы сооружения, выглядывающего из-за громады массивного, похожего на крепость, здания какого-то института.
Наверное, у того, кто придумал этот город, была масса комплексов. Иначе, зачем было делать каждый дом таким огромным, таким грозным, таким монументальным?
Когда мы проходили мимо главного входа института, я невольно посмотрел на табличку возле гигантской, больше похожей на ворота двери. И мне почему-то стало смешно.
Название института терялось среди пестрых логотипов каких-то коммерческих фирм, банков, ресторанов. Некогда могучая и неприступная крепость науки пала перед всемогущей зеленой бумажкой и была отдана на разграбление доблестным бойцам коммерческого фронта.
- Поймай за хвост удачу! Стань на миллион богаче! – вдруг громко произнес чей-то голос, искаженный хриплыми динамиками.
Я вздрогнул, обернулся на звук.
Оказывается, голосил небольшой павильон, зазывно мигающий огнями. Сложенные из неоновых трубок игральные карты попеременно загорались и гасли, притягивая взгляд. Над входом в павильон светилась яркая надпись «Супер-Слотс».
Катя потянула меня за руку.
- Это всего лишь игорное заведение, - негромко сказала она, - Здесь, если я ничего не путаю, доверчивые и излишне азартные граждане по доброй воле оставляют свои деньги владельцам заведения.
- Я знаю, - произнес я, - В нарисованном мной Городе таких заведений полно.
Мы прошли еще метров двести, и я насчитал еще четыре таких павильона – с разными названиями, но совершенно одинаковой сутью. Через каждые три метра какая-нибудь навязчивая реклама предлагала то комплексный обед всего за двести рублей, то мобильный телефон всего за две тысячи девятьсот девяносто девять рублей, то путешествие на неведомые Сейшельские острова всего за тысячу двести долларов в день. Город по имени Москва навалился на меня кричащей, мигающей, воющей многоголосой, многоглавой волной.
Купи! У нас дешевле! Купи! Вашим деньгам уютнее в нашем банке! Ваш отдых – наша забота!
Я невольно прижался к Кате, помимо своей воли схватил ее за ладонь обеими руками.
- Можешь считать меня трусом, дураком, идиотом. Кем угодно. Но мне страшно в этом городе. Вчера я не видел всего этого, наверное, просто не обратил внимания. Но сегодня мне страшно. Неужели здесь могут жить нормальные люди?
- Что с тобой? – спросила Катя, - Я не совсем понимаю тебя.
- Посмотри вокруг. Они же все что-то продают, что-то покупают. Они все помешаны на деньгах!
- Тебе просто так кажется, - попыталась успокоить меня Катя, - Конечно, в этом мире без денег не делается ничего. Но кроме денег, есть масса прекрасных вещей. И многие из этих людей живут не ради денег.
- Я бы очень хотел тебе верить, - сказал я. Посмотрел на очередную рекламную вывеску, на которой обезьяна с мобильным телефоном в руке заявляла, что только телефон такой-то модели делает человека человеком. Обезьяна была одета в смокинг и цилиндр и курила сигару.
- Хотел бы верить, - повторил я, - Вот только не получается.
Катя подняла взгляд на рекламный плакат, покачала головой и ничего не сказала в ответ.
Круглое здание станции метро было окружено пестрыми ларьками, торговыми лотками с книгами, трикотажем, фруктами и много, чем еще. Из здания тянулся бесконечный людской поток, в котором, словно рыбки, сновали вполне взрослые мужчины в костюмах сосисок, шоколадок, кофейных кружек и авторучек. Они тоже что-то продавали и предлагали какие-то рекламные буклеты.
Я крепко держал Катину руку. Она была для меня неким центром мира, точкой отсчета всех координат, от которой так страшно отойти хоть на шаг в сторону.
И я чувствовал, как ее пальцы крепко сжимают мою ладонь. Ей тоже было страшно и неуютно в этом вселенском сумасшествии.
- Не бойся, - тихо сказал я ей, - Я с тобой, Котенок.
- Спасибо, - улыбнулась она.
Ее улыбка сотворила маленькое чудо. Все безумие окружающего нас мира вдруг перестало бросаться в глаза, перестало пугать и теперь вызывало лишь невеселую усмешку и омерзение. Какое мне может быть дело до всех этих людей, если у меня есть один-единственный, но самый ценный человек, который мне нужен и которому нужен я? Ведь так просто дарить друг другу счастье! Просто улыбнуться искренне и без фальши. Просто сказать несколько на первый взгляд незначительных, лишенных глубокого философского смысла слов – но сказать от самого сердца, не потому, что их нужно сказать, а потому, что их хочется сказать.
- Когда все наладится, мы уедем отсюда, - пообещал я, - Если, конечно, ты этого хочешь. Наверное, мою квартирку можно будет обменять на небольшой домик в каком-нибудь тихом месте. Там, где люди улыбаются друг другу и желают доброго утра, даже если видят тебя в первый раз. Ведь есть же такие места в этом мире, а, Катя?
- Есть. Должны быть, - убежденно сказала Катя.
Мы вошли в здание станции, пристроились в хвост разноцветных людских спин у билетных касс. Очередь двигалась быстро, но люди в этой очереди все-таки находили время решать по телефону деловые вопросы, читать, едва касаясь взглядом страниц, умные книги, слушать музыку в наушниках плееров.
Мы купили два билета – две небольшие картонки с магнитными полосками. Потом немного повозились с турникетом. Эта злобная машина норовила ударить меня двумя обрезиненными задвижками, но я ловко увернулся, удивив самого себя своей прытью. Катя смеялась, угрюмая женщина в униформе подозрительно косилась на меня, а я стоял, как дурак, уже по ту сторону турникета и не знал, что делать.
- Смотри, - Катя вытащила из турникета мой билет, - Вот эту карточку нужно забирать с собой. Иначе не пройдешь.
- Но я же прошел, - пожал я плечами.
- У тебя хорошая реакция, - сказала Катя, - Другому на твоем месте запросто прищемило что-нибудь.
Потом мы спустились глубоко под землю на длинном, лениво ползущем эскалаторе. Эскалатор был забит людьми, самыми разными, но с совершенно одинаковыми глазами – этакими скучающими, пустыми. Только на соседнем эскалаторе, поднимающемся вверх, я заметил странного парня в вытянутом сером свитере с небольшой сумкой на плече. Странным был его взгляд – любопытный и немного растерянный. Парень рассматривал разноцветные рекламные щиты на стенах шахты эскалатора, вглядывался в лица людей и почему-то улыбался.
- Наверное, приезжий, - предположила Катя, когда я показал ей  на этого парня.
Эскалатор доставил нас в совершенно иной мир. Этот мир наполняли запахи машинного масла и еще чего-то технического, гул бесчисленной массы людей, отражающийся эхом от мрамора сводчатых стен и потолков множества переходов, коридоров – этаких рукотворных подземных нор.
В этом подземном мире, освещенном множеством желтоватых светильников, двигалось все. Причем двигалось в каком-то пугающем, размеренном ритме, в строго заданных кем-то направлениях. Люди в этом подземном мире были похожи на роботов или муравьев, выполняющих заданный алгоритм движения, проходящих запрограммированный маршрут.
Поток людей вынес нас на перрон. Здесь поток дробился на отдельные струйки и даже капли, терял свой напор и  скорость. Люди разбредались по всему огромному пространству перрона, останавливались у самых путей в ожидании поезда.
- Нам нужна станция «Ясенево», - сказала Катя, сверившись с карманным атласом, - Можно доехать без пересадок.
Без пересадок, так без пересадок. Как будто это имеет значение…
В вагоне метро мы почти не разговаривали. Катя прикорнула, положив голову на мое плечо. Я рассматривал людей вокруг нас, читал вездесущие рекламные объявления на стенках вагона. Потом я и сам задремал, и в результате мы едва не проехали нужную станцию.
Потом мы долго бродили по улицам в поисках нужного дома. На карте все выглядело просто и понятно. На самом деле и улицы пересекались не совсем так, как на карте, и расстояния были побольше, чем мы ожидали.
Все-таки мы нашли тот самый дом номер тринадцать – высокую многоэтажную бетонную коробку. Всезнающие старушки у подъезда подсказали, что квартира сорок восемь находится на двенадцатом этаже.
Мы поднялись на лифте, без труда отыскали металлическую дверь с латунными цифрами четыре и восемь. Я шумно выдохнул и коснулся кнопки звонка…

16.

Холодная сталь коснулась кожи головы под волосами, острое лезвие обожгло противной болью.
Гамлет, наверное, уже привык к боли за последний час. Хотя ему еще никогда не было так больно – физически, конечно.
Где-то там, в окружающей его тьме, на расстоянии гораздо большем, чем он сможет преодолеть в таком состоянии, находилась Нэнни. Милая, любимая Нэнни. Совершенно беззащитная Нэнни…
Нож врезался в кожу, уперся в кость черепа…
Господи, как больно!
Горло Гамлета извергало поток нечленораздельных звуков, похожих не на человеческую речь, а на жалобный и вместе с тем страшный рев раненного зверя. Гамлет пугался этих звуков – он просто не предполагал, что человек может издавать нечто подобное.
Он старательно держал глаза закрытыми. Пытался думать о чем-нибудь, кроме этой боли, заполнившей собой весь мир, пытался представить себе образ Нэнни, но ее образ плыл, уродливо искажался багровыми волнами…
По лицу побежали горячие струйки крови. Надо подумать хотя бы о них…Не получается. Только боль – и ничего, кроме дикой боли сдираемой с головы кожи.
Гамлет попытался даже потерять сознание, но предательское сознание и не думало покидать его.
Тогда он попробовал вспомнить хоть какие-нибудь стихи. И странно, в голове сразу четко, огненными строчками поползло:
Наверное, жизнь свою надо в кого-нибудь вкладывать,
Хотя для чего, все равно непонятно.
Но, может быть, тогда она станет радовать,
В отдельные моменты становясь приятной.

Вот тогда можно со смертью спорить,
Отбрасывая себя в конец очереди,
Не к ней готовиться, а ее для себя готовить,
Относясь к ней, как отец – к дочери.
- Дельфин, урод, - вдруг сам себе улыбнулся Гамлет, неожиданно для себя сумев на мгновение совсем забыть о том, что с него срезают скальп.
Он даже открыл ненадолго глаза.
Лысый, как коленка, ублюдок с покрасневшим от крови и от стыда ножом в руке испуганно отшатнулся. Наверное, беззаботная улыбка на лице того, с кого живьем снимают кожу, предварительно распяв при помощи колючей проволоки, и впрямь выглядела устрашающе.
- Дельфин, урод, - повторил Гамлет, сплюнув на песок сгусток липкой слюны и крови, - Попробовал бы поспорить вот так…
В руке лысого ублюдка Гамлет рассмотрел нечто страшное и омерзительное – то, что еще несколько секунд назад было его волосами и его кожей. Это нечто роняло на песок темные капли крови и, может, это просто показалось Гамлету, немного подергивалось.
Гамлета вырвало. Мерзкая рвотная судорога скрутила тело, еще глубже вогнала в податливую плоть шипы колючей проволоки. Но эта боль уже стала совсем привычной, незаметной.
Чудовищно. Невероятно чудовищно – привыкнуть к боли. А Гамлет привык. Что-то в нем сломалось, когда он увидел свой свежесрезанный скальп в руке тупого палача – и боль перестала быть самым страшным в этом мире. И даже смерть казалась совсем не страшной.
- Мне нужен Морт, - произнес отчетливо Гамлет, взглянув в лицо палачу, - Позови его.
- Чего? – испуганно переспросил палач.
- Звал, Гамлет? – тут же отозвался Морт. Он стоял неподалеку, шагах в пяти. Наверное, с любопытством наблюдал за тем, как истязают Гамлета.
- Звал, - прохрипел Гамлет, - У меня для тебя одна новость, Морт. Мне уже плевать на боль. Я уже всего лишь кусок мяса, из которого хоть отбивную делай, хоть на котлеты прокручивай.
- Это тебе просто кажется, - улыбнулся Морт, - Ты еще не видел десерта. А на десерт – ампутация пальцев ног, потом ампутация голеней. Затем умелые руки местного палача начнут копошиться в твоем организме. Он мастер, уверяю тебя. Он достанет одну твою почку, не дав при этом тебе умереть. Заставит тебя ее съесть. Сырую, разумеется. Потом аккуратно разломает щипцами твои ребра на мелкие кусочки и жутким пинцетом достанет эти кусочки из твоего тела. А ты будешь жив. Будешь чувствовать все.
- Я буду смеяться в лицо твоему палачу, а собственную почку сожру и попрошу еще добавить кетчупа, - пообещал Гамлет, - Мне уже так больно, что боль кажется мне нормальным состоянием человека. Я распят, в моем теле засели сотни острых шипов, а мне уже плевать. Ты выбрал не тот метод, Морт. Боль – не самое страшное, что есть в мире. Ты всего лишь заставил меня понять это. А ведь в твои планы входило нечто иное, ведь так?
Морт внимательно посмотрел в налитые кровью глаза Гамлета – широко распахнутый правый и заплывший синевой левый.
- А ведь ты не врешь, - вздохнул Морт удрученно, - Тебе и в самом деле плевать на боль тела. Но что мне делать с тобой, а, Гамлет? Начать пытать Нэнни на твоих глазах?
- Делай все, что хочешь, только не бросай нас в терновый куст, - криво усмехнулся Гамлет.
- Шутник, - улыбнулся Морт, - Ты удивляешь меня. В тебе упорства – на двадцать человек. Или даже на тридцать. Но посуди сам: я обязан заставить тебя отказаться от борьбы. Отказаться от Нэнни, от остальных людей, которых ты, возможно, когда-нибудь бросишься спасать от меня. Я так понимаю, для тебя это неприемлемо. Хорошо, тогда сделаем так. Я предлагаю тебе сделку. Двадцать четыре часа времени. Сотни и даже тысячи возможностей умереть. Если Нэнни сумеет зацепиться за эту жизнь, я оставляю вас в покое. Если же нет – она умрет, а ты уйдешь на заслуженный отдых. Учти: это максимум уступок, на которые я могу пойти. Соглашайся, Гамлет.
- Ты всегда играешь с тузами в рукаве, - покачал головой Гамлет.
- На этот раз все будет честно, - пообещал Морт, - Уж кому-кому, а тебе я врать уже не могу. Ты знаешь меня, как облупленного, да и я тебя знаю не хуже. Я предлагаю нормальное мужское пари. Скажем так, поединок грубой силы. Я буду вас убивать, вы будете пытаться выжить. Банально, как в дешевом боевике. И никаких подлянок с моей стороны.
Кажется, Морт не врал.
Двадцать четыре часа. Всего лишь сутки. Какие-то сутки побыть загнанным кроликом – и все. Заманчивое предложение.
- Просто скажи «согласен», - подсказал Морт, - Я отдам тебе назад Нэнни, уберу всю эту шваль. Я даже дам тебе час форы, учитывая твое физическое состояние.
Нэнни…Он снова сможет коснуться ее руки. Снова сможет ощутить ее тепло…
- Ты же хочешь быть рядом с ней, - вкрадчиво произнес Морт, - Просто согласись – и она твоя. Целый час покоя, потом двадцать три часа интересного состязания. И, возможно, долгая счастливая жизнь в качестве приза.
- Согласен, - произнес Гамлет, - Согласен, черт тебя подери.
- Вот и замечательно, - выдохнул Морт.
И мир вокруг Гамлета подернулся серой пеленой, померк, исчез…
И через мгновение вспыхнул слепящим белым светом уличного фонаря.
В спину жестко упирался мокрый асфальт, на лицо падали редкие капли дождя.
- Живой, - выдохнула Нэнни где-то совсем рядом.
И тут же вскричала яростно:
- Дурак! Почему ты так сделал? Что с тобой сделали? Да ты знаешь, как я…
Она заплакала, принялась остервенело лупить ладонями по лицу Гамлета, по его груди…
А потом обхватила руками его голову, поцеловала и тихо сказала:
- Я думала, что ты умер. Я бы не смогла без тебя…
- Прости, - пробормотал Гамлет, хотя ни в чем себя виноватым не считал.
- Ты весь в крови, - всхлипнула Нэнни.
- У меня скальпа нет, - сказал Гамлет.
- На месте твой скальп, - снова всхлипнула Нэнни, - Что произошло, Гамлет?
- Если бы я знал, - вздохнул Гамлет и на удивление легко поднялся на ноги. Боли больше не было. Почти не было, точнее. Дышалось свободно, легко. Ноги уже не подкашивались, пах уже не стрелял по всему телу пронзительной болью. Только саднили бесчисленные раны от колючей проволоки. Но это была ерунда, сущая ерунда…
- Я видела, как тебя избивали, как ты дрался на той чертовой арене. Потом тебя распяли и…
- Все уже позади, - улыбнулся Гамлет. Он чувствовал себя совершенно свободным и всемогущим. Боль ушла, боль сняла с него свои шипастые оковы, - Теперь я почти в порядке.
Заботливый Морт даже восстановил переломанное ребро. Неужели и в самом деле решил играть честно, без подлянок?
- Я думал, что не увижу тебя больше, - признался Гамлет, - Это было страшнее, чем лишиться скальпа.
- Что произошло? Почему мы здесь?
- У нас с Мортом нечто вроде пари. Ты видела его на арене?
- Не видела, - Нэнни помотала головой, - Он, что, был там?
- Был, - кивнул Гамлет, - Уверенный такой, чистенький. Урод. Он предложил мне, вернее, нам, пари. У нас – сутки. В течение суток Морт попытается нас убить. Если у него получится, он молодец. Если не получится, мы с тобой свободны.
- А в чем прикол? – Нэнни растерянно посмотрела по сторонам, - Мы же и без того были в его руках. Зачем ему такие сложности?
- Не знаю, - пожал плечами Гамлет, - Но отказываться от его предложения было глупо. Я согласился, и вот – случилось некое чудо, и мы здесь. Кстати, где мы?
Он огляделся. Вокруг не было ни души. Пустая улица, зажатая между двумя шеренгами одинаковых домов-коробок. Вдалеке мелькают огни проезжающих автомобилей…
- Мы в Городе, - заключил Гамлет, - Это уже обнадеживает. У нас с тобой есть час времени – потом Морт станет нас убивать.
- А может, нет смысла во всем  этом? – тихо сказала Нэнни, - Морт ведь может почти все. Сутки - слишком много, чтобы их выдержать.
- Но и слишком мало, чтобы их прожить так, как нам того хочется, - Гамлет плюнул на асфальт, - Нэнни, у нас есть шанс. Пусть небольшой, но шанс. Было бы преступлением упускать его.
Она смотрела на него растерянная и какая-то обыкновенная. Гамлет посмотрел на нее и вдруг не увидел в ней ничего особенного. Так, симпатичная девушка, каких в этом мире немало. И больше ничего.
И ему вдруг стало так тоскливо! Неужели все эти мучения были ради того, чтобы он сейчас стоял и смотрел на Нэнни как на самую заурядную человеческую особь женского пола?
- Что с тобой? – спросила Нэнни. Наверное, увидела что-то в глазах Гамлета, что ей не понравилось.
- Ничего, - покачал головой Гамлет, стараясь не смотреть на нее, не встречаться с ней взглядом, - Нам нужно идти.
Нэнни послушно взяла его за руку, и они зашагали по пустой темной улице к мелькающим впереди огням ночного Города. Сверху все так же падали редкие прохладные капли дождя…
- Ловко он тебя поймал, - вдруг усмехнулся в голове Гамлета Крокодил, - Странно, правда? Десять минут назад она была для тебя величайшим сокровищем на свете, а теперь ты идешь и ломаешь голову, как мог так переоценить эту заурядную особу.
- Ты что-то понимаешь? – сказал Гамлет вслух, - Что случилось?
- О чем ты? – не поняла его Нэнни.
- Ни о чем, - буркнул Гамлет.
Нэнни, кажется, обиделась, замолчала, сердито засопев носом.
- Я-то все понимаю, - сказал Крокодил, - Но вот ты…Зря ты с ней так…
- Что случилось? – спросил Гамлет мысленно.
- Морт не дурак, он знал, как вас поймать, - вздохнул сокрушенно Крокодил, - Это может показаться смешным, но он немного порылся в твоей гормональной системе. Проще говоря, убрал из твоих с Нэнни отношений ту составляющую, которая основана на половом влечении. Тебе теперь не хочется…ну ты понимаешь, о чем я.
- Ты хочешь сказать, что я любил ее только за то, что она – красивая женщина, с которой так и тянет переспать, и ни за что больше?
- Ужасно. Ты употребил глагол «любить» в прошедшем времени. Страшный признак. Выходит, ты еще больший подонок, чем я предполагал.
- Но я все равно люблю ее, - неуверенно подумал Гамлет, - Или нет?
- Что-то еще осталось, конечно, - сокрушенно вздохнул Крокодил, - Только этого вряд ли достаточно, чтобы она продолжала оставаться для тебя смыслом твоей жизни. А без этого Морт вас обоих с потрохами сожрет и даже не подавится.
- Что же делать, а? Неужели все было напрасно?
- Вовсе не напрасно. Да, твоя любовь была густо замешана на взбесившихся гормонах. Но ведь было и что-то еще…Это «что-то» и есть самое ценное, Гамлет. Твоя любовь минус половое влечение равняется настоящая любовь. Та, которой не нужны условности, которой не страшны преграды, которой даже Смерть боится. В тебе есть остатки этой любви. Маленькие, затухающие…Но, как говорили умные люди, из искры возгорится пламя. Разожги это пламя, Гамлет. Чудовищно трудная задача, если учесть, что это нужно сделать меньше, чем за сутки.