Новые испытания. Гл. 13

В санчасти меня продержали несколько дней на молочной диете, а когда убедились, что кризис прошел и что я не собираюсь продолжать голодовку  (ибо не видел в этом смысла), перевели обратно в ПКТ.  После упомянутых выше событий лагерное начальство и надзиратели стали относиться ко мне более уважительно. Репрессий в ПКТ не было, условия стали лучше, и я решил не дергаться и довериться судьбе, считая, что время  все расставит по своим  местам.

Общак, созданный мной, хотя и слабо, но функционировал. Исходя из этого, с куревом и чаем в ШИЗО и ПКТ проблем не было. Несмотря на то, что я находился в изоляции, мое слово в зоне при решении спорных вопросов оставалось решающим. Связь осуществлялась через переписку. Лагерные авторитеты, зная, что я наблюдаю за обстановкой, старались не наглеть. Новый начальник режимно-оперативной части во избежание проблем также сдерживал своих подчиненных от ненужных крайностей.

В ПКТ я отсидел в общей сложности более восьми месяцев вместо положенных шести, так как штрафные изоляторы мне не засчитали. В зону вышел весной 1984 года. После голодовки и долгого пребывания в камере здоровье ухудшилось, необходимо было лечение. Но с первых же дней ко мне стали приходить заключенные с жалобами на творящийся в зоне беспредел и с просьбами навести порядок.

Я знал, что у меня возникнут проблемы, но в то же время понимал, что никто иной  не сможет выправить в зоне положение. Другие тоже это понимали и смотрели в мою сторону с надеждой. Несколько дней я колебался, мне надоело сидеть в камерах, мой организм требовал передышки. Хотелось хоть немного пожить для себя и поправить пошатнувшееся здоровье, но потом понял, что от судьбы не уйдешь. Как говорится, назвался груздем, полезай в кузов. И я полез. Вся моя физическая сущность пищала и сопротивлялась, а духовная толкала вперед и оказалась сильней.

Я прошелся по всем отрядам и провел нужные беседы. А для укрепления позиций общаковой постановки назначил не по одному ответственному за каждый отряд, как было раньше, а по трое (среди которых один был старший), на случай непредвиденных обстоятельств. Назначил несколько ответственных и за саму зону. То есть создал как бы систему советов (от слова «советоваться»), при которой место убывшего мог тут же занять другой. Я знал, что мне не дадут задержаться в этой колонии долго, поэтому старался закрепить все более основательно.

В результате уже через несколько дней после моего выхода из ПКТ обстановка в зоне заметно улучшилась и стало больше порядка. В этот раз меня поддержало еще больше  заключенных, чем до водворения в ПКТ, так как почти всем стало ясно, что при созданной мной общаковой постановке жить в зоне многим спокойнее. Появилось ощущение защищенности и надежда на то, что в трудную минуту помогут. 

Зоновских авторитетов, многие из которых мне пытались в прошлый раз мешать, я предупредил публично, что впредь любое противодействие общаковой постановке будет расцениваться как мусорское пособничество со всеми вытекающими из этого последствиями. Более того, официально заявил, что все не поддержавшие общак потеряют право голоса в решении серьезных вопросов не только в этой зоне, но и в других местах, об этом я побеспокоюсь лично.

Все уже поняли, что я не шучу, поэтому результат превзошел все ожидания. В течение первых же суток после моего заявления ко мне пришли все, кто имел в этой зоне хоть какой-то вес, с заверениями в лояльности и готовности поддержать общак. После этого я нашел каждому применение там, где он мог принести больше пользы. 

За считанные дни обстановка в зоне изменилась до неузнаваемости: драки, интриги и оскорбления ушли в прошлое, спорные вопросы стали решаться в присутствии ответственных за отряды или колонию. В ШИЗО и ПКТ обстановка тоже заметно улучшилась, так как о тех, кто там находился,  теперь беспокоилась вся зона.

Почти всем заключенным изменения в зоне понравились. Но начальство увидело в этом опасность, считая, что такое самоуправление лишает их инициативы. Поэтому вместо того, чтобы найти компромисс, при котором соблюдались бы права осужденных и надлежащий порядок, администрация колонии бросила на борьбу с общаковым движением все свои силы и возможности. При этом основной удар был направлен на меня.

За два с лишним месяца (с момента выхода из ПКТ) я четыре раза водворялся в штрафной изолятор от 10 до 15 суток, не говоря уже о других мерах воздействия. А когда руководство колонии убедилось, что это не помогает, то в штрафной изолятор вместе со мной было закрыто около тридцати наиболее активных сторонников общака. При этом всем заявили, что в зону не выпустят до тех пор, пока они не откажутся от общаковых  дел и не подтвердят все это письменно. 

Мне, если не подпишу подобный документ, обещали добавить от трех до пяти лет по 188-й статье. Статья эта появилась в конце 1983 года и просуществовала несколько лет, причинив заключенным много горя, так как давала право лагерному начальству добавлять новые сроки не за преступления, а за нарушения режима содержания, которые трактовались как злостное неповиновение требованиям администрации.

Все в тот момент смотрели на меня. Срок, обещанный мне, был реальностью, и все  это знали. К тому времени я уже отсидел из своего последнего срока 13 лет и был, как говорится, уже одной ногой на свободе. Мысль о том, что добавят еще несколько лет, приводила меня в ужас, так как знал, что после этого не освобожусь. Но и подписать то, что от меня требовали, не мог, ибо это противоречило моим жизненным принципам. 

Лагерному начальству очень хотелось меня сломать, чтобы показать всем, кто в зоне хозяин, и оно ради этого готово были пойти на многое. Мне обещали, что если откажусь публично от общаковых  дел и подтвержу это письменно, то тут же выпустят из штрафного изолятора и создадут благоприятные условия в зоне, а если захочу, отправят в другую колонию и даже в другой регион. Все это было заманчиво, так как я давно хотел уйти из этой области. Но на меня смотрели с надеждой более полутора тысяч заключенных, вставших на путь, который я им указал, и я не мог их разочаровать.

В процессе репрессий несколько человек написали требуемые расписки, но были встречены всеобщим презрением, и после этого уже никто не отступал. Все смотрели на меня. Я стал знаменем борьбы заключенных за свои права. Давили на многих, но срок обещали мне одному, ибо все знали, кто является стержнем общакового движения. И если бы я написал расписку, что отказываюсь от общака, то это тут же сделали бы и остальные. Но пока я не был сломлен, держались и другие.   

Когда начальству стало ясно, что я решил стоять до конца, меня перевели из ШИЗО в ПКТ на полгода и стали готовить документы в суд по 188-й статье. Я мысленно обратился за помощью к Богу и отправил через надежный канал письмо своей матери.  В письме написал, что более года назад меня по распоряжению областного управления мест заключения привезли в эту колонию за смертью или новым сроком, и сейчас это стало реальностью, а также указал новые факты произвола со стороны начальства.

Получив мое письмо, мать атаковала областные инстанции и пообещала вынести этот вопрос на уровень Москвы. Грехов у руководства колонии, несмотря на то, что оно многое подчистило за время моей прошлогодней голодовки, еще хватало. А областному начальству очень не хотелось, чтобы всплыла история с пресс-камерами в тобольской спецтюрьме и ситуация с Симоном, который каким-то образом узнал о том, что могли знать только в управлении мест заключения Тюменской области.

В результате вместо обещанного нового срока я был осужден в конце 1984 года на тюремный режим до окончания своего старого срока, что явилось для меня и моих сторонников большой радостью и победой. После суда меня сразу же отправили  в тюменскую пересыльную тюрьму, а оттуда в тобольскую спецтюрьму.

Общаковое движение после моего ухода ослабло, но окончательно не заглохло и продолжалось, как я потом узнал, еще долго. Мой пример самопожертвования во имя общего блага вдохновил тогда многих. И как ни старалось начальство, ему так и не удалось, несмотря сильное желание и большую власть, уничтожить ростки арестантского самоуправления, взращенные мной на принципах взаимовыручки и справедливости.

В данное время общаковой постановкой в российских зонах никого не удивишь. Но в начале 80-х годов подобное явление было большой редкостью и требовало от инициаторов общакового движения большого мужества, готовности к самопожертвованию и недюжинных организаторских способностей. Ибо им противодействовала мощная государственная карательная машина, запрограммированная на подавление человека как личности и прививание ему рабской психологии.

Причем это относилось не только к системе исправительно-трудовых учреждений, но и ко всему так называемому социалистическому обществу, построенному снизу доверху на силе, подлости, цинизме и обмане. Страна Советов напоминала огромный концлагерь, разбитый на зоны с разными режимами содержания: одни находились в казематах, другие – за колючей проволокой, третьи – за железным занавесом.

И над всем этим под охраной закона и большой своры надзирателей возвышалась  кучка служителей сатаны, в руках у которых была сконцентрирована неограниченная власть, направленная не во благо народа, а для того, чтобы держать его в повиновении. Однако в ближайшее время произойдут события, которые расставят все по своим местам. Но это уже другая тема. А пока продолжу свой рассказ о прошедших событиях, которые связаны напрямую с моим настоящим  и будущим.