Аллегро с огнём

Ровно сто тридцать  лет назад в Бирюч нагрянула холера. И, за неимением государственной санитарной службы, дезинфекция домов и построек была возложена на местную пожарную команду. Руководил ею брандмейстер Никита Павлович Синельников. Человек громадного роста и необузданной силы, он был совершенно лыс, и шарообразная голова его даже без шлема отливала металлической позолотой. А уж когда надевал он свою форменную шапку с золотым гребнем, то становился похожим на римского легионера. Впрочем, и вся его команда^из двадцати четырех человек была под стать брандмейстеру. Рослые молодцы дело знали: день и ночь на каланче, которая высилась на месте нынешних Черемушек, торчали огненные шапки сторожевых. Четыре ручных помпы на тележных платформах, дюжина лестниц да столько же длинных багров составляли их вооружение. Пожарные откормили для нужд команды четырех прекрасных жеребцов и двух кобылиц, что позволило им слыть в округе за команду подижную и надежную.
Холера, чума или какое другое вредное поветрие обходили строной  здоровяков. Вот и в этот раз они безбоязненно целую неделю обходили подворья, жгли на них всякий мусор, вырубали сорняки. Земский фельдшер Фома Волосатов каждый дом принимал от пожарных по акту. И был спокоен: после обработки огненными бойцам и холера носу не показывала на такой двор.
Аккурат к Ильину дню пожарные с делом справились. И то ли по случаю праздника, то и праздника ради дали в городском сквере концерт духового оркестра
О, этот оркестр! Почти каждое воскресенье, непременно в полной форме и непременно в шлемах, духачи рассаживались в беседке среди белых мраморных колонн. Степенно расставляли пюпирты, раскладывали ноты. Но это не было подготовкой к игре. Это не было даже настроем на музыку. Это было священнодействием, потому что каждый пожарный относился к музыке, как к огню. Осторожно, но уважительно, на равных. А сам дирижер, брандмейстер Никита Павлович Синельников, бережно и аккуратно брал в руки хрупкую палочку и на долгих полминуты замирал неподвижно в предверин каскада очаровательных и волшебных звуков.
К этому времени обычно в сквер стягивались обыватели. Солидные купчихи в многоярустных юбках, гувернантки с капризными детьми в кружевных панталончиках, щеголеватые молодые люди с чахоточными невестами. Солидные купцы становились поодаль , освобождая круг для танцев и кадрили.
И сам голова городской думы Василий Ковалишенко нередко останавливал поодаль свою летнюю коляску, подавал руку очаровательной стройной супруге и опускал ее на землю. Потому что проехать мимо сил у него не было.
...И, вспорхнув, взлетела дирижерская палочка. И разом менялось все в сквере, даже дальние уголки которого заполняли фантазии неподражаемого Штрауса. Лишь несколько аккордов выдыхали начищенные трубы, а уж первые пары танцующих вихрились в круге. Вот еще пара, еще... И скоро вальс захватывал всех. И даже степные купцы не находили себе места. И только  солидность, подкрепленная многими тысячами александровских денег, не позволяла им следовать за легкомысленными парами.
А тут тебе — полька! И те же танцующие выделывали немыслимые па и почти без передыха «били» каблуками соромного «комаринского мужика»!..
Да что говорить. Нынче в бывшем Бирюче уже не застать таких вечеров. Даже платные затейники отдела культуры не в силах повторить того, что делали наши деды от чистого сердца. И упаси Боже было предложить духачам за их труд деньги: оскорбились бы, и чего доброго, отказались выступать дальше. И еще: музыканты брандмейстера Синельникова никогда не выступали по найму. Никогда: ни на свадьбах, ни на похоронах. Они считали себя настоящими духачами. А на хлеб себе добывали работой.
...Вот таким был вечер Ильина дня ровно сто тридцать лет назад. Уже в  сумерки пожарные сложили ноты, собрали инструменты, и ушли в свою казарму. Лишь пьяный фельдшер Волосатов еще некоторое время куражился в сквере, но потом и он уснул на каменной скамейке, свесив долу ноги в белых парусиновых-ботинках.
* * *
Следующее утро было, почитай, самым страшным в истории города. Оба дежурные, дудевшие накануне в сквере, сладко спали, опершись о поручни каланчи. Спал и пономарь на колокольне городского собора. Его долго и безуспешно расталкивал нищий Филька Дуда, и когда пономарь продрал глаза, пламя широкой стеной двигалось к центру города со стороны Бирючка. Невпопад пономарь брякнул сначала церковную песнь, но потом нащупал веревки набата. Первый же стон набатного колокола коснулся тренированных ушей пожарных на каланче и те еще не до конца проснувшись, зазвенели в пожарный колокод
Тревога! Восьмеро ночевавших в казарме холостых брандбойцов облачились в одежды в считанные секунды. Через минуту кони стояли в упряжках пожарных платформ. А из города уже бежали другие бойцы и сам Никита Павлович отблескивал голым черепом в отсвете уже занявшего полнеба пожара.
Из города неслись душераздирающие крики и вопли. Кричали сонные люди , горевшие в своих избах и домах. Вопили те, кто успел выскочить, но не успел вывести скот. Ужас и страх невесть как передавался в дома тех, кто еще не видел пожара, но уже подвергся общей панике.
Четыре упряжки с помпами — это было ничто по сравнени с беснующимся разливом огня. И всего двадцать четыре пожарных среди целого города обезумевших людей — этот тоже было пустым местом. Город, казалось был обречен на выгорание. Погоняемый  попутным ветром, огонь беспрепятственно шествовал с крыши на крышу, от стене к стене... И впереди всего этого ужаса
са волна полуодетых обожженных людей.
Никита Павлович Синельников в мгновенье оценил обстановку.И пока пожарные готовислись  с гиком выгнать жеребцов за ворота части, он неожиданно велел:
-Команде взять духовые инстурменты!
Привыкшие подчиняться  брандбойцы похватали свои трубы и кларнеты. И возницыс привистом гикнули!
Мчались по еще не ррнутым огнём улицам настречу пожару трезвоня и блестя шлемами. Словно ангелы, они  развернули платформы перед обезумевшей толпой, гтовой сокрушить все на своем пути.И когда до паникующих горожан оставались  лись считанные сажени,, брадмейстер громко прокричал:
-Вальс «Солдатская  кровь». Не выдай, ребята!..
 И грянула музыка Она была столь неожиданной, что внимание толпы мигом расслолось. А уж когда плавные мощные звук музыки  сбили людей с их бешенного ритма, многие  начали приходить в себя. Толпа еще докатилась до платформ, но это были уже другие люди. И когда духачи опустили трубы, паника напрочь исчезла. Теперь те же, еще минуту назад беспомощные горожане, помогали пожарным разматывать рукава, расхватывали лестницы и багры.
...Никита Павлович вытер брезентовым рукавом лысину. Он не помнил, как и где потерял шлем с гребнем. Но его ребята мелькали своими медными головами то тут то там, глуша с добровольными помощниками еще огрызающийся огонь. Трубы оркестра лежали в стороне на подводе под надзором фельдшера Волосатова.
Драка с огнем шла весь день. Но огонь захлебнулся на подступах к центру и его додавили  перед заходом солнца. Страшную картину представляли пригороды  Бирючек и часть Землянщины к вечеру. Лишь кирпичные трубы да коробки каменных домов уцелели на месте цветущих улиц. Сгорели заживо больше пятидесяти человек, почти триста нуждались в срочной медицинской помощи. Фельдшер Волосатое плакал, разгребая головешки на месте своего бывшего дома. Его близкие сгорели все. Самого же Волосатова спасла вчерашняя пьянка.
* *
В сумерки во двор пожарной части бойцы вернули то, что осталось от их начищенных платформ. Не уцелела ни одна помпа, а жеребцы настолько сдали в теле, что выглядели клячами. Измученные, небритые пожарные безжизненно попадали у фундамента каланчи и кто-то из них вяло выдавил:
— Упаси Боже — сейчас пожар. Ни одного рукава ить не осталось целого.
Но невозмутимый и словно трехжильный Никита Павлович велел двоим немедленно забраться на каланчу и приступить к дежурству.
   И совсем уж неожиданным для брандмейстера стал приезд земского головы Ковалищенко. На этот раз чиновник оказался без жены, без трости и без шляпы. Это было неожиданно со стороны пунктуального и аккуратного Василия Ермолаевича. Но еще неожиданнее оказалась его просьба:
  -Павлович, надо подудеть хоть с полчаса. Сам понимаешь
нервы у людей ни к черту. Только от одной холеры избавились — тут тебе огненная явилась. Боюсь, как бы не сорвались лихие головы на погромы. Успокоить город надо.
И откуда только силы взялись у пожарных. Когда в сумерки на пепелище люди бродили в поисках чего нибудь уцелевшего от скарба, до слуха их донеслись звуки музыки. Это было столь невероятно, что многие сначала бранились: «До игрищ ли тут при такой беде ?» Но музыка лилась не игривая. Спокойная, даже успокаивающая, она плыла над городом, над теми самыми местами, где несколько часов назад бушевал огонь. И беда уже не казалась столь страшной, а жизнь безнадежной.
Пожарные играли. И многие из них впервые поняли, что музыка может стать не только забавой, но и оружием. А старый боец Никита Павлович все взмахивал дирижерской палочкой,
и публика понемногу наполняла городской сквер.
* * *
Небольшая заметка в «Воронежских епархиальных ведомостях». «Опустошительный огонь испепелил многие домы и улицы города Бирюча. В пожаре погибли многие обыватели, еще большие значительно обожжены. У земского фельдшера Волосатова сгорел казенный сертук. Божим соизволением пожар преодолен благодаря молитвам горожан и духовой игре местной пожарной команды. По сему случаю в городском соборе отслужены обедня и сосоялось отпевание погибших».