Кто-то. День Седьмой. Акриды. Продолжение

Дозорный с перекошенным лицом ворвался в палатку и, махнув рукой, крикнул:
- Там... - Вытянулся и замер.
Сидящий на походном табурете Мытник вскочил на ноги и бросился на выход. На краю утеса его догнал Лучник.
- Что это? - Егор вгляделся в дальний берег.
Над островом висела туча и гул, давящий на уши животным страхом. Гул, рвущий барабанные перепонки - шуршание тысяч тысяч маленьких крыльев. Желтый песок косы посерел и, казалось, ходил волнами, шевелился. Утопая ногами в этом ковре, шатаясь, обхватив головы, как сонные, двигались пред ним кочевники: дозорные, женщины с растрепанными волосами, в некогда светлых, а теперь темно-серых рубахах. Лошади, рыже-коричневой лавой примчавшись из степи, уткнулись в реку. Рассыпались по берегу, закружили.
- Что это? - глядя в одну точку и обращаясь как будто в пустоту, повторил вопрос Мытник.
- Это саранча, на крыло встала, - отвечал Лучник. - Но как ее много. И она убивает!

Сотник Хурхана, Кадым, со своими воинами отдыхал на берегу. Удобно устроившись в тени столетних деревьев, играл в нарды с одним из своих десятников.
- Что за дьявол? - Кадым нехотя повернул голову. - Ты слышишь, Салух?
Бросив играть, они вышли на солнцепек. И едва успели отскочить в сторону - на них несся табун и… еще что-то. Откуда этот звук?
...Насекомые были повсюду. Лезли в глаза, уши, нос, рот, не давали смотреть и дышать. Забирались Кадыму под латы и мерзко там ползали. Все тело чесалось, зудело. Кадым пытался стряхнуть, сбросить их. С головы, с шеи. Еще доспехи эти - не подлезть! Он расстегнул запоры, скинул латы. Легче стало. Ненадолго. Насекомых становилось все больше и больше. Толстой коркой облепили всего, сковали движения. Хрустели под ногами. Кадым не успевал сбрасывать крылатых тварей, счищать с лица серую маску. Тело дергалось судорогой от щекотки, от корябанья множества лапок. Заходилось нервной дрожью от плеч и по позвоночнику до крестца. Шуршание в ушах лапок и крыльев иглами впивалось в самый мозг - глубоко. О, Духи! Наверное, так сходят с ума. Он безвольно опустился на колени, склонился к земле. Бессознательно, пальцами, последними их усилиями выбирал из ноздрей крылатых тварей. Пытался дышать. Дышать!.. Единожды открытый на вдохе рот наполнился враз. Заползли, царапая язык, горло. И дальше, дальше, казалось, до самых легких. Кадым захлебнулся криком, кашлем и пал на песок. «За что? За что?..» - перед глазами появился почему-то хутор Красный, и смутная догадка блеснула в угасающем сознании.

- Она движется сюда... - Мытник, побледнев, обернулся к собравшимся на утесе воинам и скомандовал: - С берега, все с берега!
Сам дернулся, но любопытство пересилило. А серая туча, тем временем, потекла через реку.
- Уходим! - Лук потянул наместника за рукав. - Сейчас и нас достанет.
Легкий ветер подул вдруг с острова и закружил, закружил.
- Обожди. - Мытник был непреклонен. - Смотри!
Достигнув середины реки, туча стала редеть, а вода покрываться, будто пеплом, серой массой.
- Обожди-ка еще...
Десятки похотливых рыбьих ртов, поднялись из темной глубины и начали питаться. Удары хвостами, брызги, шлепки, хруст разнеслись над рекой…
Поредевшее облако саранчи достигло утеса. Твари с разгона врезались в отвесную стену и тысячами комком скатывались к ее подножию. Течение подхватывало и уносило их в темную горловину омута.
- О, Господи! - произнес Мытник и перекрестился нетвердой рукой.
- Господи, Господи, - послышалось сзади - крестились воины.
Гул крыльев перешел в вой, в писк, а вскоре и вовсе исчез. Туча растеклась, вылилась мерзким шевелящимся дождем. Ничто уже не стукалось об утес, не падало в реку. Сытые рыбины залегли обратно в ямы. Течение успокоилось.
Река катила свои воды, светило солнце, а птицы пели. Пряно пахли луговые травы. Лишь трупы людей и лошадей на мертвом песчаном берегу остались как напоминание. Да еще полоса голой съеденной земли, протянувшаяся через остров с востока на запад.

Звук, шелест ушел к реке, и в лагере сделалось тихо. Выждав немного, кочевники начали выходить из юрт. Из шатра появился Адай-Хан - растерянный и подавленный.
- Ты где был? - спросил Атира.
- Лошадей отогнали, на юг. Успели.
Хан кивнул, лицо его немного просветлело.
Они подошли к частоколу и глянули в степь. Местность казалась мертвой. Тут и там валялись трупы лошадей. В высокой траве светлыми пятнами угадывались людские фигуры. Движения, жизни там не было. Одиноко гуляли уцелевшие лошади - спокойно щипали остатки травы. Марсагет и Орик неторопливо осматривали загон. Помахали приветственно руками. Атир, вскочив на Агата, направился к ним. Встретились и молча двинули в степь.
Никто там не выжил. Атир поднял бездыханное тело Цоны, прикрывшей собою своего первенца - надеялся, что он выжил. Но нет - малыш Ликдам не дышал. Серые твари копошились в не по-детски, широко раскрытом рту. Атир отвернулся, выступили слезы. Женщины, девушки и юноши, совсем молодые, скрючились, распластались на земле. А еще с полсотни лошадей…
И у реки… На песке лежали мертвые - еще десятка два - с раскрытыми ртами, глазами выпученными и безумными. Чуть в стороне - Кадым. Сотник, видимо, пытался ползти: след по песку тянулся в сторону лагеря. Но не спасся - засунув пальцы глубоко в горло, затих. Кадым не был Атиру другом, скорее наоборот, как и любой сотник Хурхана - соперником, даже противником. И все из-за мелких, гнусных распрей… Жаль отважного и умелого воина.
Атир огляделся: трупы лошадей темнели буграми. А уцелевшие, озираясь, с опаской выходили из кустарника и понуро тянулись к покинутому ночью загону.
- Марсагет, возвращайся назад, - молвил Атир. - Охраняй Властителя. Если вдруг смута пойдет, успокоишь буйных. И повозки, повозки нам пришли.
Из лагеря прискакал отряд воинов: бледных и растерянных - Хан направил помощь.
- Соберите погибших, а трупы лошадей оттащите подальше и киньте в реку, - приказал Атир.
Воины разделились и под командой Орика принялись за работу. Одни подхватывали не успевшие остыть тела и складывали их в ряд - на пригорке. Другие накидывали на шеи, ноги мертвых лошадей арканы. Впрягали своих лошадей, и подтаскивали трупы к воде. Копыта вязли в глубоком песке, воины громко ругались, тянули за узду, хлестали плетьми. Лошади истошно ржали и, озираясь на мертвых сородичей, нехотя переставляли ноги. Трупы сталкивали в воду, и их относило от берега быстрым течением.
Тучи слепней, ос кружили в воздухе, садились на живых и мертвых, жалили всех без разбора. Будто обезумев, устроили они пир: старались отхватить свой кусок, напиться кровью до краев, до полной. «Не в последний раз. Еще успеете насытиться, - подумал Атир и от мыслей таких ужаснулся: - О, Тенгри! Что за мерзость лезет в голову!»
Когда мертвых лошадей погружали в воду - туча разом взлетала и, недовольно гудя, кидалась на новую, еще не убранную пищу. Иссиня-черные вороны зависли над головами. Лениво покачиваясь в восходящих потоках, высматривали добычу. Одурманенные видом ее, запахом мяса и крови, кидались на подоспевших на трапезу чаек. Клевали, били широкой грудью. Белые птицы жалобно пищали, ныряли вниз и прижимались к воде.
Наблюдая за ними, Атир невольно бросил взгляд на утес. Оттуда на него взирали двое селянских воевод в блестящих латах и с десяток дружинников. Беспокойства среди врагов не замечалось. Селяне, казалось, были довольны, даже посмеивались. А вот Ратного среди них опять не видно. Ну где же ты, Ратный? Где? Что же ты замышляешь? Отсутствие воеводы настораживало.
Раздался скрип - подъехали повозки, а с ними Савлий, Биагар, еще воины.
- Ну что, спас своих? - спросил Атир десятника.
- Хвала Тенгри, еле успел! - ответил Биагар и слегка улыбнулся. - Еще и мальчишку соседского прихватил. А вот Савлий… - Десятник запнулся и произнес тише: - Погиб его сын - лошади затоптали. - Биагар неловко повел плечами и тронул повозку: - Но, пошли!
Тела погрузили быстро и вскоре, скрипя и раскачиваясь, повозки поползли назад - в лагерь. Атир пришпорил Агата и проскакал вперед - возвращаться вместе с обозом он не хотел.

Площадь в лагере постепенно заполнялась народом. Кочевники, выходя из юрт, с опаской вглядывались в степь и в чистое теперь небо. Мужчины роптали. Сгорбившиеся женщины опускали глаза, всхлипывали.
В шатре Атир докладывал Властителю о погибших. И слышал, как плач на площади становился сильнее. «Вот привезли тела с берега, - думал он… - А вот из степи». Вместе с Адай-Ханом и Улушук вышел наружу. Женщины, склонились, упали на повозки, уткнули лица в мертвые тела. Рыдают. Другие, сложив на груди ладони, подняли глаза к небу. Шевелят губами - молятся или проклинают. Мать осунулась, лицо потемнело. Прижав к себе братишку с сестренкой, переводит скорбный взгляд с одного мертвого лица на другое, беззвучно что-то шепчет. Называет имена, прощается. Опустив головы, плотным кольцом окружают их воины. Сжав губы, стоит Марсагет. Биагар приобнял бледную жену, дочка уткнулась ему в грудь и плачет. Мальчишки, с десяток, забрались на помост, не отводят от повозок напряженных взглядов. Возле одной из них Хурхан. Рядом, опустив голову, Шаман. Дергаются плечи - плачет беззвучно.
- У него сестра погибла, - шепчет Улушук.
Атир провел ладонью по лицу, и, не в силах смотреть, отвернулся. И услышал:
- Это ты!..
Посмотрел. Шаман вытянулся в рост, мокрое лицо горит гневом.
- Ты!.. - указывает перстом, трясет посохом.
- …во всем виноват! Завел нас сюда, где мы и погибнем!
Хурхан нагло ухмыляется. Женщины поднимают заплаканные лица. Плач стихает, вместо него - шепот. Все как один теперь смотрят на Атира: воины, дети, старики. В глазах - черных, карих, светлых - недоумение, тревога, гнев. Одни хмурятся, другие - опускают головы. С прищуром, с издевкой глядят сотники Хурхана - Саул и Гнор. У матери - слезы. Отвернувшись, слегка покачивается на носках Советник Бабо. Его жена, Лина, испугано озирается. Шепот стихает, люди молчат, не двигаются… Марсагет, не торопясь, начинает обход своих воинов.
- Ты не виноват, ты сделал все, что мог, - слышится сзади тихий, уверенный голос Улушук. - Если бы не ты, мы бы давно погибли. - Рука Улушук ложится ему на плечо. Атир представляет ее спокойный взгляд, направленный в толпу. И люди отводят глаза под этим взглядом.
- Покойных разбирайте, - звучит над площадью голос Адай-Хана.
- Покрывала несите, шкуры…
- Кладите, кладите… Помогите, воины, - женщины задвигались, заговорили.
Воины бережно вынимают из повозок тела, кладут на покрывала и, взявшись с четырех концов, разносят по юртам. Люди в скорби идут рядом.
Площадь пустеет, смолкают рыдания. Расходятся по своим постам стражники, дозорные встают к частоколу. Из юрт доносится приглушенное чтение молитв, всхлипывания. Все, обезлюдел лагерь. Лишь Атир с Адай-Ханом и две немолодые женщины, Галли и Асия, остаются на площади.
Атир вспомнил их и нахмурился: сын Галли, молодой Андар, погиб во время атаки на мост. Перед глазами снова река, крепость. Лошади плывут тройками. Свистят стрелы, и воины, сбитые ими, тонут один за другим. Прощается Абай, соскальзывает в воду…
Атир облизал пересохшие губы. Столько погибших, а теперь еще остров этот. Может прав Шаман? Во всем его вина - Атира?.. Мотнул головой - прочь бесполезные мысли, лучше дела делать, чем изводить себя понапрасну.
Галли и Асия, тем временем, переходя от юрты к юрте, заглядывали внутрь, взволнованно что-то друг другу говорили.
- Кого-то ищите? - громогласно спросил Адай-Хан, - Подойдите!
Оказалось, что женщины искали своих дочерей: Древу и Зарину. Те еще днем пошли купаться на реку и до сих пор не вернулись. Женщины хотели спросить Орика, жениха Древы, может он чего знает. Но и его найти не могли.
- Орика здесь нет, - отвечал Атир, - он на берегу. Поеду сейчас туда - узнаю.
Он и не думал никуда ехать - с матерью хотел побыть, успокоить ее. Но девушек найти надо. Куда делись? Тревожное предчувствие засело в голове. Вывел из стойла Агата.
Проезжая мимо красно-белой юрты, свистнул и, когда в проеме показалось кислое лицо Советника Бабо, приказал тому:
- Все, что мы должны Сармаку, отправь немедля. Вернусь - проверю.
Выехал из лагеря. Навстречу ему двигались всадники - уборку на берегу закончили. Впереди всех скакал Орик: гнал коня, спешил.
- Что случилось? - крикнул Атир издали.
- Да нет, ничего. Поеду в сотню. Как там мои, целы? Припасы вот только из лагеря захвачу.
- Может, тебе воинов в помощь дать? Хотя обожди…- Атир запнулся. - Древа и Зарина пропали. Знаешь что-нибудь?
- Как пропали? Я думал, давно уже вернулись. - Лицо сотника сделалось серым. - Заехать к Древе хотел.
- Вернулись откуда?
- …С озера, - Тихо ответил разведчик и сник.
- За мной. Все за мной!  - приказал Атир поравнявшимся с ними воинам.

Лошади мчались галопом, выбивали копытами клубы пыли из сухой земли. Рядом с Атиром, опустив голову, скакал Орик, молчал.
Отряд пронесся сквозь котловину и въехал в селение. «А тварей здесь не было», - Атир кинул взгляд на зеленые кусты по краям улицы, заросли бурьяна вокруг остатков домов. Грохот копыт разорвал тишину и покой, бабочки и стрекозы, спеша убраться с дороги, исчезли в облаке пыли. Воздух… с приближением к озеру становился каким-то густым, вязким. Лошади сбавили ход. Чем это пахнет?.. Откуда? Атир вдыхал и не мог понять. Орик недоуменно поворачивал голову.
- Я тоже не знаю, - сказал Атир.
Запах, хоть и неприятный, притягивал. Хотелось вздохнуть глубже, больше. Вспомнить: что же это, до боли знакомое и, в то же время… чужое, дурманящее. Слегка болела, кружилась голова. Но боль легкая, приятная. Не волновала - успокаивала.
Наконец-то, вот оно озеро. Выехали на берег. Атир натянул поводья. Агат заржал, встал на дыбы, закрутился на месте. Как все изменилось! А прошел всего лишь день. Озеро обмелело. Вода сделалась темной, мутной и походила скорее на густую жижу. Отойдя от берегов, обнажила дно, покрытое коричневым ковром гниющих растений. Ни красных, ни желтых цветов не было и в помине. Камыш и трава по берегам почернели. Атир пригляделся и отпрянул - высокая черная трава прикрывала собой трупы: с вытекшими глазами и оскаленными ртами - с десяток сбежавших ночью лошадей... А запах вокруг тот же: манящий, успокаивающий. Замер Атир, замерли его воины. Потеряв счет времени, будто завороженные, смотрели они на мертвых лошадей.
...Агат заржал. Выйдя из оцепенения, Атир тряхнул головой и сквозь наплывшую на глаза пелену увидел нечетко: по дальнему берегу, по клочьям черной травы бредут девушки. Древа и Зарина, в когда-то светлых, а теперь испачканных грязью рубахах.  Заговорили воины, принялись недоуменно тереть глаза. Атир, тронув коня, поскакал навстречу девушкам. Вот они, уже близко. Но почему не машут радостно руками? Смеясь, не бегут навстречу?.. Подъехал Орик склонился к Древе, принялся что-то говорить. Потом подхватил под руки и усадил впереди себя. Биагар поднял на лошадь Зарину. Девушки молчали, их глаза были пусты.
- В лагерь! - скомандовал Атир, ударил пятками, и отряд понесся прочь.
Выехали из котловины. Поток свежего воздуха от реки освежил головы. Боль прошла, рассеялся дурман. Атир скакал рядом с Ориком и поглядывал на Древу. «Ну же, ветер, - молился, - просветли их головы, просветли». Но подруги, покачиваясь в седлах, смотрели все так же отрешенно, беззвучно шевелились их губы. Где они, что с ними - вряд ли понимали. Впереди уже виднелся частокол и маленькие, застывшие возле него фигурки людей. Орик что-то шептал Древе, перебирал ее черные косички, гладил руку. Девушка не отвечала. «Не надо их беспокоить, расспрашивать. В лагерь приедем, покажу Шаману», - подумал Атир и сморщился: вспомнил гневные глаза Говорящего с Ним. Зарина вдруг встрепенулась, ожила. Вытянув вперед руку, сказала:
- Бра-слет, там мой браслет. Мама...
«Мать зовет… Совсем плохо», - Атир подъехал и спросил строго:
- Браслет... куда ты дела браслет?
- Мама, не ругай..., - глядя в одну точку, отвечала девушка. - Я поскользнулась, там, в пещере... он в воду упал... Не ругай.
Глаза ее вдруг закатились, и она стала безвольно заваливаться на шею лошади. Атир подставил руку. Зарина тряслась, изо рта шла пена. Остановили лошадей, девушка успокоилась, открыла глаза. Они, как и прежде казались безжизненными и пустыми. «Да-а, слабы они, особенно Зарина, - подумал Атир. - Попрошу Улушук за ними присмотреть. Может, еще оправятся». И отряд тронулся дальше.
- За что? За что все это?- тихо произнес Орик. Его голос был полон горечи и боли.
Частокол. Толпа при въезде. Матери девушек: Асия и Галлия. Вытянувшись в рост, тревожно вглядываются в лица. Атир отвел глаза.

Солнце садилось. Сквозь приоткрытый полог юрты пробивались красноватые отблески угасающего светила. Скоро ночь, а братишка и сестренка Атира, Лик и Айра, никак не хотели спать: возились на топчанах в дальнем конце, шептались. Атир ужинал. За едой успокаивал мать - постаревшую Тансылу. Потерпите - говорил - скоро отсюда выберемся, скоро… Мысль, одна мысль не давала ему покоя. Она, как назойливая пчела, крутилась где-то в глубине сознания. То приближалась, то, будто отогнанная движением руки, исчезала и возникала вновь. Атир никак не мог ее поймать, избавиться от этого беспокойства. Не мог ухватить что-то простое, что дало бы спасение всем им… Он чувствовал.
Широкая фигура заслонила вход.
- Выйди, - раздался тихий голос Марсагета.
Он поднялся с ковра, вытер платком губы и шагнул наружу.
- Что тебе? - спросил.
- Она жива, - отвечал Марсагет.
- Кто жива?
- Та девушка, селянка, что возле часовни. Она жива.
Волна недоумения, а потом радости накатила на Атира. Ну вот, хоть что-то хорошее за весь день.
- Как так жива? - спросил с улыбкой.
- Хоронить ее воины стали, а она дышит. Еле-еле, но дышит. Что нам с нею делать? Скажи.
- Сюда везите - в лагерь - положите в юрту к раненым. Я попрошу Улушук, чтобы посмотрела ее. И стража к селянке приставьте. Духи, духами, а расправа мне эта совсем не нравится, - Атир наморщил лоб.