Славянский марш

    (Отрывок из романа "Арийский цикл")
            
                Иллюстрация - картина К. Васильева "Дар Святогора" 

    «Мы русские, и всё одолеем»!
                А.В. Суворов, русский полководец

1.
Очередная мировая война, устроенная в своих корпоративных интересах, связанной историческими и кровными узами, большой семьёй крупнейших банкиров – преуспевших на людских страданиях, разбогатевших потомков тех самых менял и торговцев, которых Иисус Христос, как полагают поздние христиане, безуспешно пытался изгнать их храма , подходила к концу. Только вот результаты этой войны устраивали далеко не всех, о немцах и вовсе говорить не приходится. Они стали обычными «застрельщиками»  или «разменной монетой» в глобальном переделе мира, который был задуман вовсе не их фюрером. Кстати, немцы уже второй раз наступают на «грабли мировой войны», проигранной ими в первый раз в 1918 году. Гитлер, как ни старался, так и не смог окончательно «отвязаться» от плотной опеки тех, кто позволил ему стать тем, кем он был в течение двенадцати лет.
Несколько богатейших семейств мира сделали на этом кровавом проекте большой бизнес. Хотелось бы ещё большего, однако самая непокорная страна размером в одну шестую часть света, которую после войны предполагалось поставить на колени и при-брать к рукам её богатства, сделав народ рабами, выстояла, что, впрочем, было преду-смотрено. Этой стране, особенно в первые годы войны, расчётливо, но без излишеств по-могали , чтобы она выстояла, приняв на себя чудовищной силы главный удар. И вот к маю сорок пятого года победа достигнута ценою огромных усилий и жертв советского на-рода, который в этот тяжёлый период стал новой исторической общностью, что бы потом об этом не говорили наши недруги вне и внутри страны, умело манипулируя сознанием потомков народа-победителя, спустя сорок лет добившиеся распада этой общности, вслед за которой распалась и страна. Но в победном мае сорок пятого года неожиданно для тех, кто задумал эту войну, преследуя в том числе и тайные цели резкого сокращения числен-ности европейских народов  путём истребления лучшего генофонда , СССР, несмотря на чудовищные жертвы, представлял собой такую грозную силу, что с этим нельзя было не считаться, а потому надо было что-то делать.
В центре Европы, после того, как в последние дни апреля освобождение Берлина бы-ло признано невыполнимым, заканчивались кровопролитные сражения Второй мировой войны на европейском театре военных действий. В то же время на «кухне мировой поли-тики» мучительно решали, просчитывая, пока ещё не на компьютерах, многочисленные варианты перерастания Второй мировой войны в Третью со всеми вытекающими послед-ствиями.
То, что опасность перерастания заканчивающейся войны в новую, ещё более разру-шительную войну с применением атомного оружия, которое уже было готово к запуску в серийное производство в сверхсекретных центрах США, была временно снята и пришёл долгожданный, оплаченный большой кровью мир, стало неизмеримой заслугой советских солдат и офицеров. Эти люди, в большинстве своём русские и славяне, понесли огромные жертвы в завершающей войну Берлинской операции , закончившейся 2 мая безоговороч-ной капитуляцией войск берлинского гарнизона.
Взятие Берлина советскими войсками в начале мая не дало врагам СССР времени на подготовку к ведению следующей войны. Эта, третья по счёту, мировая война, теперь уже на безусловное уничтожение СССР, согласно планам непримиримого русофоба и при-служника мировой финансовой олигархии У. Черчилля, должна была начаться, в случае неудачного штурма Берлина и затягивания военных действий хотя бы на полтора – два месяца, уже в июне – июле сорок пятого года .
К счастью, этим планам не удалось сбыться, и мировая финансовая верхушка не без сожаления согласилась на прекращение войны, справедливо полагая, что время упущено. Теперь потребуется относительно продолжительный и сравнительно мирный период вре-мени, чтобы переварить накопленные богатства и подготовиться к следующему этапу за-воевания тех частей мира, которые на этот раз не попали под их контроль .
Но если нельзя было остановить победный марш советских солдат по Европе, то сле-довало хотя бы спасти от русского плена сотни тысяч немецких солдат, которые могли бы хоть немного отмыть свои грехи, восстанавливая в СССР разрушенные ими дома, заводы, мосты и много другое.
Нет, даже этих запятнанных кровью рук, которые трудились бы, восстанавливая раз-рушенное, не следовало, по разумению западных союзников, предоставлять русским. В связи с этим появилась серьёзная задача – помочь бежавшим германским войскам пере-браться на другой спасительный берег полноводной Эльбы.
3-ю и 21-ую танковые армии британцы заботливо укрыли в Шлезвиг-Гольштейне и на западе Мекленбурга, не дав им оказаться в плену у советских войск.
12-ая немецкая армия, отступавшая из района Потсдама, по согласованию с амери-канским командованием, буквально из-под носа стремительно наступавших советских солдат была переброшена на автомашинах, в которых неожиданно и самым чудесным об-разом появилось горючее, к заранее намеченным переправам через Эльбу.
5-го и 6-го мая в районе Ферхланд и Тангермюнде, восточнее Стендаля, немцы пере-правились через реку, забрав с собой многочисленных больных и раненых, а также остат-ки 9-ой немецкой армии. Сотни тысяч беженцев из числа гражданского населения амери-канцы не подпустили к переправам, предоставив советскому командованию ломать голо-ву над их размещением и питанием, сокращая и без того не богатый рацион собственных солдат.
7-го мая переправы были открыты для переброски последних, ведущих бой с русски-ми передовыми отрядами частей Вермахта, и в тот же вечер немецкая армия полностью оказалась на западном берегу Эльбы под защитой американцев .

2.
В том, что катера успешно преодолеют Мекленбургскую бухту в светлое время суток, Руса не сомневалась. Вот и живописный песчаный залив, отделяющий Вустров от побе-режья, где разместился маленький курортный городок Рерик, над которым и поныне вита-ет дух новгородской княжны Умилы Гостомысловны.
Пока движению русских кораблей никто не препятствовал. В ожидании скорого кон-ца немцы разбегались кто куда не в состоянии контролировать ни море, ни воздух. Похо-же, их уже не было и в Рерике, а если и были какие-то разрозненные части, то уже не ре-шались себя обнаружить.
Чуть сбавив скорость, катера вошли в залив и плыли вдоль покрытого лесом берега Вустрова, приближаясь к единственному на острове дому, теперь уже воистину в про-шедшем времени принадлежавшему в течение многих веков, которые, если сложить, со-ставят больше, чем тысячелетие, семье баронов фон Вустров, покинувших родовое гнездо минувшей ночью.
Вот так, в одночасье, сорвавшись с родного места, потомки балтийских славян – ру-гов и оборитов, уплывали на субмарине, уходившей к чужим берегам Южной Америки. С ними, вне всякого сомнения, к своей любимой индийской женщине по имени Лата и к ещё незнакомой восьмилетней дочурке уплывал человек, навсегда оставшийся в её памяти. Оттого, что она теперь уже никогда не увидит его и не услышит его голоса, становилось особенно грустно.
– Надо же так влюбиться! – сама не своя от нахлынувших эмоций всё же задумалась на миг над этой удивительной загадкой человеческих чувств молодая женщина, прекрас-ная, как славянская ведическая богиня, тут же спрятавшая свои растревоженные чувства и болезненно-сладкие переживания в самый дальний, сокровенный уголочек щемящего, тревожно бившегося сердца. И неудивительно, ведь она находилась в этот миг у порога тех самых памятных мест волшебного Рождества незабываемого тридцать шестого года, где встретила свою первую любовь…
Впрочем, никто из окружавших её людей, а в данный момент это были молодые, за-горевшие на весеннем солнышке ребята-краснофлотцы, не должен даже догадываться о её личных переживаниях, а потому, словно заправский лоцман, Руса помогала Гамаюну вес-ти катер, указывая, где удобнее пристать к берегу, чтобы выбраться на дорожку, ведущую к дому. А дом, который снится ей и поныне в ярких волшебных снах, был уже рядом, лишь скрытый наполовину высокими деревьями парка, в котором всеми оттенками сире-невого цвета и ещё божественно белым бушевала роскошная майская сирень.
Катера выключили двигатели и уткнулись в мягкий песок.
– Всё, прибыли! – доложил Русе, приложив ладонь к пилотке, лейтенант Гамаюн. Шутливо, а может быть, и нет. Ведь перед ним старший лейтенант Соколова – дивной красоты молодая женщина, какой больше, наверное, никогда уже не увидишь. А потому хотелось быть с ней рядом, заряжаясь необыкновенно сильной энергетикой, излучаемой ею.
– А теперь ведите нас к дому, если бывали в нём. Только оружие с собой мы захва-тим. Мало ли кто там?
– Да, конечно, – рассеянно ответила Руса, мысли которой всё ещё были расстроены, и необходимо было время, чтобы привести их в порядок.
Экипаж катера лейтенанта Егорова, в котором хранилась последняя не израсходован-ная торпеда, остался прикрывать группу Гамаюна, состоявшую из трёх матросов, воору-жённых трофейными пулемётами «MG-42». Лейтенант повесил на плечо советский «ППШ» и, приняв Русу на руки, вынес на берег, спустившись прежде по трапу, которого чуть не хватило до чистого песчаного пляжа, так что всё же пришлось замочить сапоги.
За пляжем начиналась тропинка, пересекавшая густые заросли шиповника, в котором свили свои гнёзда мелкие птицы – соловьи, славки, щеглы. На шиповнике наливались сочные бутоны, которые уже через несколько дней, если они окажутся такими же тёплы-ми и солнечными, как первый день победного мая, раскроются душистыми розовыми цветками. За полосой шиповника расстилалась изумрудная лужайка, усыпанная маргарит-ками, фиалками и незабудками. Здесь начиналась дорожка из утрамбованного битого кир-пича. Однако, по-видимому, её уже давно не подновляли, и она сильно заросла травой. Дорожка вела к дому, который уже хорошо просматривался через отдельно стоявшие де-ревья и богато цветущие крупные кусты сирени старинного, с видом на залив, парка.
Русу вновь охватило сильное волнение. Тогда, в конце декабря тридцать шестого го-да, в волшебный вечер накануне Рождества, когда солнце совершало ежегодный поворот к свету, словно рождаясь заново, всё здесь выглядело совсем не так, как сейчас. Снег, впер-вые увиденный ею в таком необъятном количестве после неожиданно разыгравшейся ме-тели, покрыл густой белой пеленой деревья, луг и этот склон, с которого они катались на санках…
С тех пор минуло почти восемь с половиной лет, как никогда насыщенных и счастли-выми, и трагическими событиями, и вот, наконец, пришёл яркий и цветущий долгождан-ный май сорок пятого. Ничто не напоминало о снеге, а к дому по цветущему лугу подхо-дили четверо вооружённых русских моряков, прикрывая собой молодую женщину с непо-крытой головой, с распущенными прекрасными русыми волосами, которые сегодня поче-му-то никак не хотелось заплетать в косу и убирать в узел. На ней был всё тот же изрядно помятый плащ с плохо пришитым рукавом, и в руках Руса держала чемоданчик, с кото-рым не расставалась.
– В доме, похоже, нет вооружённых немцев, иначе они давно бы открыли по нам огонь, – рассуждал про себя лейтенант Гамаюн, ответственный за жизни матросов и этой удивительной женщины, не отстававшей от них ни на шаг. Если же, не дай бог, что-то случится, Гамаюн крепко рассчитывал на поддержку пулемётов и скорострельных тро-фейных «Эрликонов» с катеров, которые были всего в трёх сотнях шагов за их спинами. К счастью, пока было тихо, лишь лёгкий ветерок с залива шелестел молодой листвой.
– Интересный край, – отмечал про себя Гамаюн. Донбасс, откуда был он родом, го-раздо южнее, но и деревья там ещё только начали распускаться, и сирень зацветёт не раньше, чем через неделю.
– А здесь вот, пожалуйста, сплошное цветение! Вот и белая акация готовится выбро-сить бутоны, совсем как дома. И море красивое, тёплое. Ничуть не похожее на суровую Балтику под Ленинградом. Скорее напоминает Чёрное море возле Одессы, где приходи-лось бывать ещё до войны.
Большой дом, к которому они приближались, казался пустым, покинутым. Сердце Русы болезненно сжалось. Ей не хотелось верить, что в доме никого нет.
Парадная дверь, сработанная из морёного дуба и украшенная старинным бронзовым литьём, была полуоткрыта.
– В окне белый флаг! – заметил лейтенант, и матросы прижались к стенам, взяв наиз-готовку оружие.
Руса подняла голову и увидела женскую руку в окне второго этажа, зажавшую смор-щенными старческими пальцам кусок белого полотна и пытавшуюся, в меру старческих сил, размахивать им.
– Оставайтесь у входа, товарищи краснофлотцы! – попросила моряков Руса и вошла в дом.
Моряки повиновались ей, только продвинулись поближе к входу, готовые в любой момент прийти на помощь.
Руса оказалась в сумрачном зале первого этажа, а навстречу ей, задыхаясь от волне-ния и слабого сердца, тяжело спускалась с лестницы сильно постаревшая бабушка Грета.
– Fraeulen Rosita! Sind sie das? Sie sehen so erwachsen aus! ( Фрейлен Росита! Ведь это Вы? Как Вы выросли и повзрослели!)
 – эти первые слова Руса услышала и осмыслила на немецком, хотя старалась думать по-русски даже в эти непростые пять месяцев, проведённых в тылу врага.
Фрау Грета, между тем, окончательно осознав, что перед ней именно та шестнадцати-летняя девушка, которую она помнила с Рождества тридцать шестого года, и, чуть успо-коившись, продолжала, с восторгом всматриваясь в знакомые черты необыкновенно кра-сивой женщины в самом расцвете жизненных сил, которая стояла перед ней.
– Он говорил, что Вы обязательно будете здесь! Но я не ожидала, что так скоро. Герр Воронцов и герр Вустров с Шарлотой и детьми уплыли сегодня ночью. Вы разминулись не более, чем на двенадцать часов. Как обидно! – на стареньком, покрытом морщинками лице бабушки Греты показались слёзы, и, не выдержав, Руса бросилась к ней объятья…
 
* *
– Очень неприятная история, господа! – искренне сокрушался герр Краузе – «ком-мерческий директор» нигде не зарегистрированного «предприятия» по доставке пассажи-ров, которым нельзя было оставаться в Европе, в Южную Америку.
Не на шутку напуганный и расстроенный Краузе вытирал платком обильно просту-пивший на лице пот, озираясь по сторонам в поисках сочувствия или поддержки.
– Такой молодой господин, у которого есть всё, в том числе будущее, и такой конец! Наложить на себя руки, когда всё уже позади, а впереди прекрасная Аргентина…
– Вы полагаете, что это самоубийство? – глядя в упор бесцветными глазами на выкате на «коммерческого директора», спросил так, словно вёл допрос, бывший эсэсовец в гене-ральском чине, а теперь «подданный Аргентины» немецкого происхождения в добротном двубортном сером гражданском костюме, согласно документам, возвращавшийся с семьёй из Швейцарии в Южную Америку.
– А что же это ещё могло быть? – с тревогой в голосе, вопросом на вопрос ответил «коммерческий директор» окружавшим его людям, таким же пассажирам, как и покой-ный, уронивший залитую кровью, простреленную голову на откидной столик, на котором лежала удерживаемая безжизненной левой рукой опустошённая бутылка коньяка. Герр Нагель, похоже, пил коньяк из горлышка, так как ни рюмки, ни стакана в каюте не было. Помимо опустошённой бутылки, на столе были рассыпаны несколько фотографий, часть из которых оказалась на полу.
«Люгер», из которого был сделан трагический выстрел, валялся в ногах у мёртвого. Правая рука, выронившая пистолет, беспомощно свисала, а сам покойник продолжал си-деть за столиком так, словно уснул, хватив из бутылки лишнего.
– Герр Вустров и герр Воронцов, каюты которых неподалёку, первыми забили трево-гу. Услышав выстрел, разыскали меня. Дверь была закрыта изнутри на защёлку. При-шлось вызывать матросов и ломать её. Нагель был уже мёртв, – пояснял бывшему генера-лу Краузе.
– А вот и капитан! – изрёк бывший группенфюрер, заметив спешившего к ним Швар-ца.
– Принимайте, герр капитан, расследование причин смерти бывшего оберштурмбан-фюрера Адольфа Нагеля под свой контроль.
Жаль парня и его родителей. Я лично знаком с его отцом. Сильный человек, с харак-тером. Однако боюсь, что известие о смерти единственного сына и наследника сломает и его…
Ах, как всё нехорошо! – Бывший эсэсовский генерал покачал седеющей головой и от-правился на завтрак, где его с нетерпением ожидали жена, дочь и двое внучат. Зять быв-шего группенфюрера пропал без вести на восточном фронте, а младший сын, по слухам, угодил ещё в прошлом году в плен к американцам где-то в Арденнах.
– Американцы – не русские. Долго держать в плену не станут, – надеялся бывший ге-нерал, уже пытавшийся отыскать следы сына, за что получил нагоняй от начальства, а по-тому отложил поиски на послевоенное время. Уже осенью, когда немного поутихнет, из-менив лицо, известное слишком многим, с помощью пластической операции, он вернётся если не в Германию, то хотя бы в Швейцарию, где вплотную займется поисками сына. Деньги для этого понадобятся немалые, однако он заблаговременно разместил солидные средства, собранные разными способами за время войны, в швейцарских банках, которые к деньгам, золотым изделиям, бриллиантам и предметам искусства не «принюхивались» .
Увидев покойника, Шварц снял пилотку и перевёл взгляд на «коммерческого дирек-тора» Краузе.
– Ну и пассажира вы мне удружили! – красноречиво говорил его взгляд.
Краузе просто развёл руками, давая понять этим широким жестом, что за психическое состояние пассажиров он не в ответе.
– Вы были последними, кто с ним разговаривал, – вспомнил «коммерческий дирек-тор», обращаясь к Воронцову и Вустрову. – О чём Вы с ним говорили?
Воронцов приблизился к столику, залитому кровью из простреленной насквозь непу-тевой головы Нагеля, и взглянул на фотографии. Он предполагал, что изображено на них. Однако, увидев Русу в форме унтерштурмфюрера СС, позирующую неизвестному фото-графу вместе с компанией офицеров, среди которых был и Нагель, месяца четыре назад – на фото виднелась рождественская ёлка и праздничный стол – Воронцова охватило силь-ное волнение.
– Так о чём же Вы с ним говорили? – повторил свой вопрос Краузе.
Воронцов взял в руки фотографию, к счастью, не запачканную кровью, как это слу-чилось с двумя другими, где также была изображена Руса в компании Нагеля и его друзей.
– Вот о ней, герр Краузе. Эта красивая женщина должна была сейчас плыть с Нагелем на нашей субмарине, но в последний момент, очевидно, передумала и бросила несчастно-го Адольфа.
С ним и с его девушкой, которую он представил нам как свою невесту, мы были зна-комы, – пояснил Вустров.
– Понимаю… – задумался «коммерческий директор».
– Эта женщина, та самая особа, которая была заявлена как спутница покойного.
Похоже, что причиной самоубийства стала неразделённая любовь.
– Это совершенно ясно даже без предсмертной записки, герр Краузе, – наблюдая всю эту неприятную картину, подвёл итог расследованию капитан Шварц.
– На субмарине нет морга, а потому, как только пройдём через проливы, я прикажу похоронить его, как предписывают морские правила, в Северном море.
А пока матросы зашьют тело в брезент, следует осмотреть вещи покойного, описать ценности и передать их вместе с вещами в германское посольство в Буэнос-Айресе, когда будут восстановлены в полном объёме дипломатические отношения. Вещи передадут родственникам покойного, если они объявятся. Это входит в мои обязанности, господа, – закончил Шварц и поспешил вызвать матросов, чтобы те навели в каюте порядок.
Воронцов тем временем незаметно убрал фотографию во внутренний карман костю-ма. Она была дорога ему как память об удивительной девушке Русе, ставшей, как и следо-вало ожидать, очень красивой и в буквальном смысле «роковой» для Нагеля женщиной, служившей верой и правдой его, Воронцова, Родине – России.
А вот для него – потомка русских дворян и бывшего немецкого офицера, дорога в Россию, похоже, была закрыта, и возможно, что навсегда…
Неожиданно Вустров разделил часть его мыслей вслух:
– Поистине «роковая женщина»! Нет ничего удивительного, что неразделённая лю-бовь изглодала герра Нагеля. Ну да бог с ним. Пусть и его душа успокоится на морском дне. А тебе, Серж, везёт, как никому другому. Две такие красавицы, как Лата и Руса, лю-бят тебя несмотря ни на что!
– Да ладно тебе, Хорст, – смутился Воронцов. – Позавидовал, что называется…
Твоя Шарлота тоже красивая женщина, к тому же одарила тебя замечательными детьми. Грех жаловаться, – ответил другу Воронцов, а у самого так тяжело было на душе, и, конечно же, не от жалости к покойному Нагелю…

* *
Смутное предчувствие того, что это могло случиться с Нагелем уже на субмарине, всё же мучило Русу, но к счастью, недолго. Нагель был враг, хотя к нему не было ненависти – недоброго чувства, которого Русе пока удавалось избегать, однако к врагам следовало от-носиться жёстко, избегая любой жалости. И если их больше нет, то лучше всего не вспо-минать о них, попросту забыть, тем более, что сегодня её окружало столько памятных мест и знакомый ей человек – старенькая фрау Грета, едва не умершая от горя, потеряв всех своих близких, а теперь просто светившаяся от счастья, повстречав фрейлен Роситу, которую упорно продолжала называть так, как запомнила под Рождество тридцать шесто-го года.
Обменявшись счастливыми поцелуями и первыми самыми яркими впечатлениями от этой, как выяснилось, долгожданной и в то же время, так получилось, неожиданной встречи, бабушка Грета, которой Руса годилась во внучки, принялась колдовать на кухне над пирогами, тесто для которых замесила после полуночи, ожидая, что никакая субмари-на не приплывёт этой ночью, а утром все вернутся в дом к завтраку.
Но субмарина приплыла, и никто не вернулся. Фрау Грета промучалась всё утро и ед-ва не умерла от страха, увидев два не немецких, а русских катера с красными флажками, которые пристали к берегу залива напротив дома. А потом русские моряки сошли на берег и направились к дому.
Оторвав кусок белой ткани от старой простыни, старушка помахала им из окна второ-го этажа, когда вооружённые русские подошли ближе, и вдруг признала в женщине, шед-шей с ними, Русу, которую не могла спутать ни с кем, несмотря на прошедшие годы. Да и Воронцов оставил для неё записку, предупреждая, что она обязательно будет здесь.
Пироги удались на славу, а русские моряки вовсе не выглядели угрюмыми зверями, а совсем наоборот, были улыбчивыми и добродушными парнями, поделились с одинокой немецкой старушкой, оставшейся в большом доме, сахаром, маслом и даже трофейным шоколадом.
Потом пили чай с пирогами, начинкой которым послужили заботливо сбережённые с прошлой осени яблоки. Русские моряки, которых изрядно прибавилось – все, кто не ос-тался на вахте, пришли в дом, принесли с собой несколько бутылок трофейного вина и отметили звоном старинных бокалов из посуды баронов фон Вустров праздник Первого мая.
Под музыку аккордеона, на котором хорошо играл худенький, небольшого росточка лейтенант Егоров, моряки по очереди, невзирая на малую практику, старательно танцева-ли с двумя дамами. Танцевали задорные быстрые вальсы с Русой, на которой, словно на заказ к праздничному дню, под плащом оказалось красивое нарядное платье. Танцевали вальсы медленные с немецкой старушкой, годившейся всем без исключения в бабушки.
Ближе к обеду, когда все пирожки были съедены, а лейтенант Егоров, репертуар ко-торого был так же исчерпан, связался, наконец, по радио с базой, праздник закончился. Егоров получил приказ взять остатки горючего с катера Гамаюна и ночью следовать на базу. Гамаюн со своим катером и экипажем оставался на Вустрове до следующего дня.
Получив такой приказ, моряки поспешили к катерам, оставив, наконец, фрау Грету и Русу одних.
* *
– В этой комнате жили вплоть до своей трагической гибели герр Вацлав и фрау Вера, – всхлипнув и промокнув слёзы платочком, фрау Грета показывала комнату и вещи, при-надлежавшие маме Воронцова.
Руса рассеяно слушала её пояснения, не отрывая глаз от стены, на которой висела вставленная в рамочку из сандалового дерева фотография. Руса сразу же узнала её, хоть никогда и не видела. Это была Лата…
– Так вот ты какая, Лата – индийская богиня красоты! – подумала Руса, с восхищени-ем вглядываясь в совершенное лицо истинной индоарийской красавицы, в её чарующую улыбку, подаренную Воронцову незадолго до прощания волшебной индийской осенью тридцать шестого года.
К ней, к этой улыбке, стремился теперь милый Серёжа, оставив на стене комнаты по-койной мамы портрет своей любимой. Вновь повеяло грустью, и едва не навернулись слё-зы…
В этот момент Руса уже знала как назовёт свою дочь, которую обязательно родит по-сле войны. Назовёт именем славянской ведической богини красоты и любви .
Фрау Грета, осознав, что Руса её не слышит, переводила попеременно растерянный взгляд с портрета на неё и обратно, сравнивая лица двух женщин. А они были очень по-хожи, тем более, что Лата была запечатлена на фото в том же цветущем возрасте, что и Руса, стоявшая теперь перед ней.
Наконец, Руса очнулась и обратилась к бабушке Грете, державшей в руках сложен-ный пополам лист бумаги.
– Вот письмо, оставленное для Вас, фрау Соколофф, – так теперь бабушка Грета на-зывала Русу, которая вкратце поведала ей, что замужем за офицером-лётчиком, который где-то рядом, и она надеется, а для этого есть все основания, что не сегодня, так завтра встретится с ним после полугодовой разлуки именно здесь, на Вустрове.
– Ведь не могла же ошибиться Умила Гостомысловна, предсказав, во-первых, воз-можность услышать голос дорогого человека, а во-вторых, «славянские ладьи», которые стоят на берегу залива и одна из них с наступлением темноты готовится к выходу в море! – думала про себя Руса.
Фрау Грета, конечно же, ничего толком не поняла из того, что рассказала ей Руса, упоминая таинственную княгиню Умилу и её предсказания. Однако искренне обрадова-лась тому, что юная фрейлен, безнадёжно влюблённая в тридцать шестом году в герра Воронцова, стала за эти годы взрослой, сильной и красивой женщиной, замужем за рус-ским офицером Люфтваффе – так пожилая немка называла про себя русскую авиацию, и что её сыну скоро исполнится четыре года!
При этом фрау Грета не задумывалась, просто не брала в голову мысли, откуда Руса появилась и как оказалась на Вустрове в такое тревожное время. А вот в то, что герр Со-колофф – обладатель такой красивой фамилии, скоро появится здесь, поверила сразу.
Не могла же молодая фрау утверждать такое, не зная наверняка! А потому, пожилая немка – экономка семьи Вустров с большим стажем, уже прикидывала в уме, как встре-чать русского оберстлейтенанта  и чем его угощать.
А Руса забыла на время о существовании фрау Греты, да и обо всём, что окружало её, утонув вместе со своими самыми сокровенными переживаниями в сумбурной, спешно на-писанной для неё записке – последней, драгоценной весточке от любимого человека, ко-торую будет читать-перечитывать всю свою долгую жизнь…
 
«Здравствуй, милая девочка Руса!

Именно такой я запомнил тебя в памятном тридцать шестом году и был все эти нелёгкие, а позже и трагические для нашего народа годы, драгоценной частичкой кото-рого стала и ты, влюблён в твой милый сердцу образ.
Знаю, сколько страданий и боли принёс тебе в ту новогоднюю ночь, когда моей не-вестой объявили кузину Шарлоты – Хельгу. Брак наш был искусственным и недолгим. Хельга погибла в самом начале войны. Мир её праху…
 Тогда же, после возвращения из секретной арктической экспедиции в Русскую Арк-тику, на архипелаг Новая Земля, и ты исчезла самым удивительным образом. Уже в кон-це тридцать девятого года, под Рождество, когда наша семья собирается в замке Ву-стров, Хорст показал мне один документ, составленный Генрихом Браухичем, по слухам, пропавшим без вести в конце сорок второго года в горах Кавказа...»

 
Руса на минуту прервала чтение. Воронцов напомнил ей о несчастном Генрихе Брау-хиче, погибшем в конце сорок второго года. То, что Генриха нет в живых, Руса ощутила уже тогда, не зная, где и как это случилось. Она искренне жалела Браухича. Ведь он так много сделал для неё в той, теперь уже прошедшей своей жизни. Она никогда не забудет его. Будет помнить и жалеть. Но и в то незабываемо-далёкое время своей одинокой юно-сти, которое теперь казалось ей удивительным сном, полюбить Генриха не смогла…
– Мир твоей душе, Генрих. Спасибо за всё, что ты для меня сделал… – прошептала Руса, возвращаясь к чтению письма:

 «В конце тридцать девятого года, он якобы видел тебя в моём обществе в городе Ленинграде, и был я в форме офицера ВВС СССР!
Эта загадка мучила меня все эти годы, и только вчера, услышав твой голос по теле-фону, несомненно, спасший мне жизнь, и эти незабываемые слова:
 
«Серёжа! Обязательно найди Лату и будь счастлив! Мой муж лётчик, у меня рас-тёт сын! Всё, удачи…»

 Я понял, что Браухич по каким-то неясным пока причинам ошибался.
В тот же памятный, теперь на всю жизнь, день – тридцатого апреля, когда я кру-тил что было сил педали велосипеда, уходя от гестаповцев в сторону авиабазы, где из-редка совершал спортивно-тренировочные полёты, увидел тебя за стеклом автомобиля. Глаза наши встретились. И эта удивительная встреча, длившаяся несколько мгновений, стала для меня поистине драгоценной наградой.
А уже через два часа самолёт уносил меня на восточный берег залива в сторону Ву-строва, но реактивный «Ме-262» настигал, и жизни моей оставались мгновенья. Внезап-но, или же по воле бога, появились русские истребители, устремившиеся в атаку на пре-следовавший меня «Ме-262». Эти русские истребители и не дали меня добить.
Русский «Як-3» поравнялся с кабиной моего подбитого самолёта, и я увидел уже третье по счёту чудо памятного дня после телефонного разговора и мимолётной встре-чи с тобой. Наши самолёты разделяли всего лишь несколько метров. Я увидел в кабине русского лётчика и был потрясён, узнав в нём себя, но уже в том ясном и высоком небе волшебной индийской осени тридцать шестого года, когда индоарийский бог-громовержец Индра послал мне свой первый знак и первое предупреждение…
И тут я понял, почему ошибся Генрих Браухич. Он не мог не ошибиться. В том само-лёте был твой муж-лётчик – отец твоего сына! Это был он! Я видел, как удивлённо вздрогнули его глаза!…
Верю, что вы очень скоро встретитесь и он расскажет тебе о нашей удивительной встрече в балтийском небе, устроенной индоарийским Индрой, покровительство кото-рого спасло мне жизнь.
Минули девять лет, вымоленные Латой у бога Индры и супруги его – богини Шачи. Камень-оберег, взятый Латой из её короны, рассыпался в то время, когда я благополучно опустился на парашюте возле Вустрова, откуда в ночь на первое мая вместе с семьёй Хорста отплыл на субмарине моего старого товарища по экспедиции в Арктику.
 Руса! Там в русской Арктике я видел пещерный храм наших далёких предков, проник-нув в скрытый завалами зал, в котором был высечен огромный символ падающего с небес сокола – тот самый, что изображён на твоей родовой печати, которую ты мне показы-вала на пути в Триест!
Потомок индийских брахманов и великий философ Тилак , описавший древнюю пра-родину арьев в своих книгах, основанных на древних арийских ведах, оказался прав! Я был на пороге древнего ведического рая, который в силу ряда причин ныне скрыт снегами и льдами, а праарийцы разошлись по всему миру, создав наши народы и наши страны.
Наверное, это к счастью, но так случилось, что храм удалось увидеть лишь мне од-ному, и теперь я увезу эту тайну в Индию, где меня ждут две родные мне Латы. Лата – жена моя и Лата маленькая – моя дочь. Спасибо тебе за счастье, желанное мне тобой в том коротком телефонном разговоре. Я этого никогда не забуду и обо всём расскажу Лате…
Придёт время, и русские люди найдут виденный мной храм на Новой Земле, которую поморы недаром называют Маткой – матерью всех людей нашей расы. Но пока это вре-мя не пришло, пусть снега и льды хранят нашу тайну.
Вот и всё, милая Руса. Прости за краткость и сумбурность моей записки. Прости за всё, если я в чём-то перед тобой повинен. Прощай! С большой благодарностью восполь-зуюсь удачей, которую ты мне пожелала, и постараюсь быть счастливым. И тебе по-желаю огромного счастья в большой и прекрасной стране, воскресшей, словно волшебная птица Феникс, после страшной войны. Ещё раз счастья и долгих лет жизни в стране твоего имени – Руса! Стране, имя которой звучит на древнейшем пракрите как «Сияю-щая Богиня»! Стране, которую потерял я, и которую обрела ты, милая Руса!
Счастья тебе с мужем и сыном! И ещё славных детей, таких же прекрасных, как и вы!
 Прощай…»
 30 апреля 1945 г. 22 часа 20 минут. Вустров. Сергей Воронцов.
 
Словно чистейшей воды алмазы, сияли слёзы в её прекрасных небесного цвета глазах. Руса закончила читать записку, переданную ей фрау Гретой, и обняла старушку, которая, не понимая всей сути драгоценного письма, написанного по-русски на этом листке бума-ги, тихо плакала, прижимаясь худеньким сгорбленным телом к красивой и сильной моло-дой русской женщине, в которую превратилась за эти долгие и тяжёлые годы тоненькая девочка Росита загадочного происхождения и таинственного роду-племени.
В это ли самое время, а может быть, чуть позже, над домом и парком пронеслись на малой высоте, покрыв на мгновенье тенью своих крыльев и обдав шумом слаженных мо-торов старый замок, два русских истребителя.
Выбежав на балкон, Руса помахала самолётам руками, ничуть не сомневаясь, что в одном из них её Ярослав, несмотря на то, что Умила предсказала его появление на сле-дующий день.
– Но могла же, в конце концов, ошибиться хоть в чём-то и вещая княгиня – мать Светлого Сокола – Рерика! – подумала в этот миг сияющая от счастья Руса.
– Свет Красное Солнце! Любимый и желанный Ярослав! – выбросив из головы всё ненужное немецкое, шептала Руса на родном русском языке, наблюдая за полётом захо-дившего на посадку самолёта.
А Русский Сокол, стремительно опережая время, спешил к ней на данных ему могу-чей страной стальных крыльях. Спешил, чтобы унести её в небесные солнечные дали, в желанную и прекрасную страну «Сияющей Богини»!
Под восторженные крики моряков краснозвёздный русский ястребок уверенно при-землился на лугу между домом и заливом. Второй самолёт остался в воздухе и принялся кружить над островом.
Пилот выбрался из кабины, спрыгнул на землю и, разминая затёкшие ноги, направил-ся к дому. А навстречу ему бежала, так что не помнила себя, счастливая Руса. Где уж за ней поспеть маленькой сухонькой старушке фрау Грете, но и она спешила к месту встречи любящих супругов. Их разделяли сто, пятьдесят, двадцать, десять шагов…
Руса ворвалась в объятья Ярослава, осыпая горячими поцелуями его гладко выбритые для этого праздничного дня щёки.
– Я так скучал по тебе, родная! – встретил её этими искренними, от самого сердца словами подполковник Соколов, бережно прижимая к себе и целуя жену.
– Так переживал за тебя! И, наверное, не только я, не только мама и сыночек наш.
Знаешь, на мамин адрес, который ты дала своим «корреспондентам», – Ярослав улыбнулся, – пришло за это время много писем. И от подполковника Сысоева, и от Зиг-фрида Вернера, и даже из сибирского лагеря от какого-то заключённого немца, кажется, Гофмана, это письмо передал маме Зигфрид, и от многих других твоих знакомых. Мама просматривала конверты и перечислила их имена в письмах ко мне.
– Может быть, и ты, сынок, кого-нибудь из них знаешь, – писала она.
– Приедешь, прочитаешь…
– Прочитаем вместе, дорогой мой муж. У меня нет от тебя тайн! – искренне ответила Ярославу Руса.
– Всё нормально, милый! Если приходили письма – значит, со мной ничего не могло случиться! Впрочем, об этом и о другом после, – переменила тему Руса.
– Взгляни, вот тот самый дом, о котором я тебе столько рассказывала, и ещё расска-жу! – Руса кивнула в сторону опустевшего замка Вустров.
– А вот и бабушка Грета! – старушка, наконец, приблизилась к ним и, заглянув в лицо Ярославу, едва не лишилась чувств от их явного переизбытка, несоизмеримого с почтен-ным возрастом.
– Mein Gott! Sind sie das, Herr Voronzow? ( Боже мой, да Вы ли это, герр Воронцов?) – удивлённо простонала она.
– Нет, фрау Грета! Это муж мой, подполковник Соколов! – представила Руса ей Яро-слава.
– Mein Gott! Wie aehnlich sind sie!  (Господи, как же они похожи!).
 – так и не осознавая до конца, что же вокруг неё происходит, молвила растерянная старушка, не понимая их русской речи.
 
*
 Как и тихим, погожим сентябрьским утром тридцать девятого года, оказавшимся по-истине судьбоносным в её жизни, когда из маленькой деревушки, приютившейся под се-нью сосен на узкой и песчаной, тогда ещё немецкой косе, Руса улетала в новый и огром-ный русский, советский мир на стареньком польском самолётике, так и в этот предвечер-ний, но всё ещё яркий майский час первого дня победного весеннего месяца Руса уверен-но забралась в тесную кабину самого быстрого советского самолёта и, сжавшись в комо-чек, уселась на колени супруга, который пробыл не более пяти минут на земле желанного острова, над которым, высматривая свою суженую, летал все последние дни.
Самолёт быстро пробежал по изумрудному лугу, усыпанному цветами, и поднялся в небо. Помахав на прощание крыльями кричавшим «Ура»! морякам и плакавшей непонят-но отчего маленькой сухонькой фрау Грете, до глубины души потрясённой всем, что слу-чилось в этот удивительный день, быстро уменьшился до крохотной точки.  Ещё через не-сколько мгновений он скрылся вслед за вторым русским истребителем среди белоснеж-ных облаков.
– Надо же, муж прилетел за ней! – не мог скрыть своего восхищения лейтенант Га-маюн, обняв фрау Грету за худенькие, сотрясаемые от рыданий плечики.
– А что, бабушка, правда, что она русская? – задал так и не дававший ему покоя во-прос молодой лейтенант.
Фрау Грета не поняла русского моряка, но, прервав плач, с готовностью подтвердила, энергично для её возраста закивав аккуратно причёсанной седенькой головой:
– Ja! Ja!  (Да! Да!)
С замиранием сердца Руса взглянула сквозь разрывы белых облаков на стремительно удалявшийся красивый остров, превращавшийся на её глазах в маленькую точку.
– Как жаль, что мы улетаем, не побыв хотя бы несколько часов в этих славных мес-тах, о которых так много хочется тебе рассказать! – глубоко вздохнув, молвила Руса, при-жимаясь к любимому мужу, по которому соскучилась так, что уже и не верила, что дожи-вёт до ночи. Так мучительно ныло её молодое, божественно красивое тело, лишённое много месяцев жизненно необходимой ему мужской ласки.
– Потерпи, родная ещё чуть-чуть. Война закончится через несколько дней, и мы обя-зательно вернёмся на этот прекрасный остров, любоваться которым с небес мне выпало счастье все последние дни! – успокоил жену Ярослав, вдыхая волнующий запах её рос-кошных русых волос, светлевших год от года под северным русским небом.
А на душе у Русы было так неспокойно. Подходила к концу самая ужасная и неспра-ведливая на земле война, из которой одна, милая её сердцу родная страна, выходила побе-дительницей, а другая, тоже не чужая ей страна, была повержена, и казалось, что уже ни-когда не поднимется.
Но отчего-то особенно тревожно было за Великую страну-победительницу, нажив-шую для себя этой беспримерной победой, которая не входила в планы мировой закули-сы, множество тайных врагов-ненавистников, притаившихся не только за рубежами, но и в собственном доме. Сколько они будут сидеть по щелям с благостными масками на ли-цах? Сколько времени выжидать, чтобы, когда придёт недоброе время, вонзить беспощад-ное жало предательства в сердце самого непокорного народа на свете, в самую чистую и святую русскую землю?
Неужели это случится, когда состарятся и уйдут или станут немощными ныне моло-дые и сильные русские ребята-фронтовики, такие, как лейтенант Гамаюн и его матросы, выросшие на этой войне, познавшие на ней великую любовь к Родине, за которую осозна-но клали свои драгоценные молодые жизни?
Неужели правы те суровые русские старики, которые редко, если только в сердцах, да скажут:

«Неужели, нам, русским, чтобы стать сильными, нужна война»?

Прижимаясь к мужу, Руса наблюдала за облаками причудливой формы. В них ей ви-делась таинственная, покрытая снегами Мировая Гора, в недрах которой скрыт древний пещерный ведический храм с символом Сокола, стремительно падающего с небес, кото-рый посчастливилось увидеть Воронцову, навсегда уплывавшему от неё на другой конец мира.

3.
Группа разведчиков и подрывников, возглавляемая старшим лейтенантом Смирно-вым, воспользовавшись рыбачьими лодками, в ночь с первого на второе мая скрытно от противника переправилась на остров Рюген.
Северная часть Мекленбурга, а также крупные острова Рюген, Воллин и Узедом  (Пусть читатель ещё раз обратит внимание на славянское происхождение названий этих островов: Рюген   – Руян, Воллин  – Вольный, Узедом –  Уже дома).
 всё ещё контролировались немцами, сосредоточившими на побережье крупную и боеспособную группировку войск, остатки авиации и флота.
Немцы рассчитывали на очередной демарш англо-американцев, стремившихся оттес-нить советские войска, уже принимавшие капитуляцию частей разгромленного берлин-ского гарнизона, от побережья и не дать им пленить померанскую группировку. А потому советским войскам следовало спешить, не теряя ни дня.
С группой разведчиков Смирнова на Рюген направлялись четверо минеров-подрывников с запасом подрывных устройств и толовых шашек и трое артиллеристов с радиопередатчиками, задачей которых была рекогонсцировка местности и коррекция ар-тиллерийской стрельбы во время возможных боевых действий, если не удастся склонить немецкое командование приморского укрепрайона к капитуляции.
Так что отряд был немаленький, и приходилось использовать весь накопленный раз-ведчиками опыт и изобретательность, чтобы пройти по земле, контролируемой противни-ком, и не дать себя обнаружить.
Одним из разведчиков в группе старшего лейтенанта Смирнова в поиск ушёл сержант Иванов, уже бывавший в этих местах с декабря по январь. На Рюгене он был в плену и бежал с тремя пленными солдатами. Пробиваясь к своим, сержант Иванов возглавил группу бежавших с ним и вооружившихся в пути солдат. Возвращались не с пустыми ру-ками. В прифронтовой полосе захватили машину с важными документами и подполков-ником, ответственным за оборонительные сооружения. Всё это «богатство» доставили на руках и плечах в расположение наступавших частей 2-го Белорусского фронта, преодолев ночью, с боем, линию фронта.
Несмотря на проявленный героизм, захваченного подполковника и ценные докумен-ты, бежавших из плена направили продолжать службу в разные части фронта после дол-гих и изнурительных проверок и допросов на тему: «как оказался в плену, что там делал, как удалось бежать?»
Так, несмотря на «запятнанную фронтовую биографию», Иванов опять оказался в полковой разведке – опытных разведчиков, к тому же хорошо владевших немецким язы-ком, катастрофически не хватало. Дали бы ему и офицерское звание, если бы не это «пят-но».
Со Смирновым, слывшим опытным разведчиком и большим мастером в борьбе сам-бо , Иванов познакомился незадолго до ответственного задания, возможно, последней ходке за линию фронта в тыл врага. Правда, тогда ещё Иванов не мог и предполагать, что сходить в разведку ему придётся ещё раз спустя два с лишним месяца после окончания войны.
Поначалу Смирнов цеплялся к Иванову во всём.
– Однако, странное у Вас, товарищ сержант, имя – Сила? – Вслух, так чтобы слышали другие, размышлял старший лейтенант.
– Даже не Силантий, а Сила! Вот какая история, товарищ сержант, – хитро прищу-рившись, старший лейтенант посмотрел на Иванова на другой день после знакомства во время занятий.
– Ну что ж, сейчас поглядим – оправдаете ли вы, такое своё грозное имя, товарищ сержант! – недобро усмехнулся Смирнов, известный своими победами в рукопашных бо-ях с именитыми соперниками.
Иванов промолчал, не ответил. А когда дело дошло до схватки со Смирновым, триж-ды подряд, применив редкий и незнакомый противнику приём, швырнул старшего лейте-нанта на землю, поставив, как победитель, ногу на грудь поверженного. После этого раз-ведчики сильно зауважали сержанта и стали изредка называть его и по имени, чаще Си-лычем, когда появлялась такая возможность. Да и Смирнов скоро остыл. Отношения меж-ду ними установились если и не дружеские, то вполне сносные.
Опыта у Иванова было не меньше, чем у Смирнова, к тому же местность была ему знакома, так что на Рюгене он стал неформальным лидером.
Уходил Иванов с Рюгена промозглой дождливой зимой, а возвращался на цветущий остров, славный древней славянской историей, весной, когда и ночи были короче, и дни стояли светлые, солнечные, сильно затруднявшие передвижение отряда. На поиск языков, выявление важных объектов и их минирование, выбор позиций для артиллерийских на-блюдателей им было дано двое суток. Так что к четвёртому мая они должны были вер-нуться к своим, оставив подрывников и наблюдателей у выбранных объектов и доставив в разведчасть дивизии пленных, которых необходимо было успеть допросить до начала операции по освобождению Рюгена. Задача по всем пунктам, прямо сказать, не простая.
И припомнился ему рейд немецкого диверсионного отряда осенью сорок второго го-да, в котором он был проводником. Жуть одолевала от тех воспоминаний, о которых до конца его жизни не узнает ни одна живая душа, потому что в живых из того отряда никого не осталось. А те девушки, которых вырвал из рук отвратительных полицаев неплохой в общем-то майор Браухич, смерти которого он не видел, но был уверен, что тот живым не сдался, вряд ли когда-нибудь встретятся с ним и узнают его…
Сержант всё ещё мучительно переживал свою ужасную ошибку, которую, как он на-деялся, давно искупил. Но это было в далёком прошлом, когда эта долгая, казавшаяся бес-конечной война была в самом разгаре. Теперь она победно завершалась на этой не немец-кой, а древней славянской земле, бывшей ещё более трёх тысяч лет назад одним из цен-тров славянской цивилизации, имевшей контакты с древним миром, в том числе с фини-кийцами и египтянами, приплывавшими к этим берегам за янтарём.
Сплошной линии фронта в этих местах уже не было. До немцев дошли слухи о кон-чине фюрера, и их боевой дух упал до такой степени, что началось паническое бегство с материка на острова, где спешно достраивалась последняя линия обороны. И только рас-сказы об ужасах советского плена в холодных сибирских лагерях, где «птицы зимой за-мерзают на лету, а струя воды – в морозном воздухе», заставляли их сопротивляться до последней возможности, рассчитывая на последнее чудо – помощь британцев, которые в любой момент могли нарушить договоренности с русскими и взять острова под свою опе-ку.
Выбрав место для временной базы и последующего сбора в заросшем густым кустар-ником овраге небольшого лесного массива, разведчики разделились. Двое бойцов с раци-ей оставались на базе. Старший лейтенант Смирнов с двумя разведчиками и подрывника-ми ушли вглубь острова, продвигаясь вдоль дороги на Засниц и выбирая объекты для ми-нирования. Сержант Иванов с двумя разведчиками и артиллеристами продвигались вдоль побережья, где были сосредоточены немецкая артиллерия и небольшие танковые группы из двух-трёх машин с мизерным запасом горючего, используемые в качестве подвижной артиллерии. Где-то в этих лесах находились маленькие замаскированные аэродромы с по-следними боевыми самолётами, которые немцы могли поднять в воздух во время штурма советскими войсками переправ с материка на остров через мелкий и неширокий пролив.
Пока по этим переправам на остров отходили последние части Вермахта. При при-ближении советских войск немцы попытаются уничтожить переправы. Помешать им это сделать, вряд ли удастся. Они наверняка уже заминированы. Так что саперам придётся на-водить новые понтонные переправы и чинить разрушенные под огнём немцев. Вот тут-то большую помощь нашей артиллерии окажут наблюдатели, передав по рации координаты немецких батарей и скоплений танков.
Остров в этих местах был низменный, равнинный, с обширными лугами, где прежде выпасали породистый скот, поголовно пущенный под нож в последние месяцы войны. Луга пересекали перелески, к которым жались небольшие деревеньки.
Местность Иванову была знакома. Вот замаскированная лесополосой линия обороны, состоящая из нескольких дотов , которые прошедшей зимой пришлось возводить и ему – возить тачки с песком и щебнем, таскать мешки с цементом, месить раствор и заливать бетон.
Начиная с территории Польши, разведчики пользовались трофейными немецкими картами. Вот и сейчас, рассматривая оборонительную линию в бинокль из укрытия на опушке леса, Иванов наносил на карту остро отточенным мягким карандашом все новые объекты, появившиеся на местности. Маскхалаты разведчиков так хорошо сливались с зе-лёной весенней местностью, что немецкий наряд из унтера и двух солдат, патрулировав-ший окраину большого луга, прошёл в десяти шагах от притаившихся разведчиков, не за-метив ничего подозрительного. Один из солдат – пожилой усатый немец беседовал с ун-тером на семейные темы, а молодой солдат, чуть отстав, наигрывал какую-то грустную мелодию на губной гармонике.
Иванов уже разместил двух артиллерийских наблюдателей с рациями, мощными би-ноклями, личным оружием и запасом продовольствия и воды на три дня на выбранных ими наблюдательных позициях – высоких соснах, с верхушек которых хорошо просмат-ривались переправы и немецкие батареи. Артиллеристы уже имели опыт коррекции огня с таких наблюдательных пунктов, а потому запаслись верёвками. Размещались наблюдате-ли на крупных верхних сучьях под сенью вечнозелёной кроны, сооружая для удобства не-что, походившее на птичьи гнёзда и, привязываясь к стволу. Так они могли отдыхать и спать, не рискуя свалиться на землю.
Третий наблюдатель облюбовал для себя верхушку кирхи в центре деревни. Однако туда можно было пробраться только в сумерках. Это обстоятельство сильно затрудняло возвращение в срок группы сержанта Иванова на базу, до которой было километров во-семь, а сбор был назначен не позднее двадцати трёх часов. Вряд ли они смогут устроить наблюдателя на верхушке кирхи раньше девяти вечера, когда, наконец, стемнеет. А то и придётся задержаться до десяти часов. Тогда на обратный путь оставался всего лишь час, за который восемь-десять километров можно пройти марш-броском, но, учитывая темно-ту и бездорожье, задача была не из лёгких. Времени на поиск подходящего языка не оста-валось совсем. Не брать же этого унтера или его солдат, которые вряд ли владеют ценной информацией.
Сержант взглянул на трофейные часы. Было около шести вечера. До деревни, где на-ходилась кирха, напрямую было всего ничего - метров пятьсот. Там, в единственном двухэтажном доме на окраине деревни, очевидно, владении какого-нибудь мелкого поме-щика или фон-барона, как таких называют в Германии, немцы разместили что-то вроде своего штаба. В бинокль Иванов разглядел, как к зданию, которое охранял часовой, под-катила выкрашенная в защитные цвета машина в сопровождении бронетранспортера с солдатами и из неё вышли трое офицеров, прошедшие в дом.
Но по открытому месту им не пройти и даже не проползти – заметят. В обход по кромке леса и ручью, заросшему ивняком, было километра полтора. С соблюдением всех мер предосторожности – полчаса пути. Обратный путь займет больше. Возможно, придёт-ся тащить на себе языка, если тот окажется упрямым.
– Грищенко, остаешься с артиллеристом. Ждать нашего возвращения, – приказал сер-жант.
– А ты, Панин, – Иванов ещё раз придирчиво осмотрел крепкого двадцатидвухлетне-го младшего сержанта, воевавшего с самого начала войны и имевшего, помимо несколь-ких ранений, большой боевой опыт и год службы в полковой и дивизионной разведке, – пойдёшь со мной за языком в деревню. Немцы расползлись по домам. Вот и возьмем ка-кого-нибудь гауптмана или оберлейтенанта.
– Светло, – напомнил Панин, поглядывая на солнце.
– Ничего, возьмём – и к ручью. Немцы народ аккуратный. После семи вечера сидят по домам, а в восемь ложатся спать. Глядишь, и соберётся в это время какой-нибудь офицер зайти погреться к вдовушке, каких в немецких деревнях не меньше, чем в наших…
Зато и просыпаются в четыре, вместе со скотиной, как и все настоящие крестьяне, где бы они ни жили, – добавил к сказанному сержант, проверяя ещё раз, всё ли в порядке в амуниции.
– Ясно, товарищ сержант! – поправился Панин, очень уважавший сержанта, который одолел в рукопашном бою самого Смирнова – командира излишне строгого в понимании подчиненных.


* *
Возле одного из крайних деревенских домиков, с виду небогатого, с латаной чере-пичной крышей и позеленевшими кое-где от времени кирпичными стенами, с которых хоть и счищали по весне мох, но следы всё равно оставались, на старой деревянной ска-мейке сидел средних лет мужчина-инвалид без ноги. Нога выше колена была утеряна на войне, а потому мужчина пользовался при ходьбе костылями.
Вот и в этот предвечерний час, когда жизнь в деревне замирала, он приковылял к бе-регу ручья, протекавшего на окраине его подворья, там, где за небольшим садом разме-щался огород. Земля была аккуратно разбита на грядки и обработана. Несмотря на начало мая, когда в Центральной России только сеют холодолюбивые культуры, на этом немец-ком огороде уже тянулись дружные всходы капусты, свеклы, брюквы, лука, картофеля. Да и тыквы с кабачками уже показались из земли и растут, не опасаясь заморозков, словно огород этот на Кубани, а не на севере Германии.
Дом, за которым наблюдали разведчики, был выбран не случайно. Минут пятнадцать назад, оставив у входа своего провожатого – солдата, вооруженного винтовкой, возможно, денщика, которых имели многие германские офицеры, в дом вошёл майор не старше три-дцатипяти лет в опрятной форме и начищенных до блеска сапогах, по виду штабной офи-цер.
Через минуту женская рука натянула занавески на окна, а из дома, опустив голову, вышел инвалид на костылях, не отвечая на приветствие солдата, очевидно, хорошо знако-мого хозяину, и, брошенные ему вслед, горькие слова:
– Потерпи, Вальдемар. Через два-три дня мы уйдём отсюда. Ты, брат, уже отвоевал своё, к тому же не совсем немец. Русские тебя не тронут. А вот мне надерут задницу, да ещё загонят в Сибирь пилить лес или строить дорогу.
Иди, дружище, спать в сарай. Ночи сейчас нехолодные. А мне сидеть здесь до рассве-та, пока хозяин не выспится в тёплой постели с твоей аппетитной снохой. Зато днём ото-сплюсь, – зевнул солдат, усаживаясь поудобней на крыльце.
После всех этих гадостей, высказанных недобрым солдатом инвалиду, тот остановил-ся на мгновенье, сжал в сильных руках костыли и с ненавистью посмотрел на солдата, от-крыто издевавшегося над ним.
– Иди, иди! – солдат угрожающе поднял винтовку.
Всё это происходило на глазах разведчиков, замаскировавшихся в конце огорода, возле ручья, куда проследовал на костылях инвалид.
Он уселся на скамейку, где, очевидно любил отдыхать, слушая тихое журчание ручья. К тому же за яблонями, на которых уже показались бутоны, его не видел солдат, отло-живший винтовку и не спеша потягивавший пиво из бутылочки, оказавшейся в его ранце, заедая бутербродом с маргарином и колбасой.
Время поджимало. Других кандидатур в «языки» не было, и сержант Иванов решил брать майора, тем более, что солдат, охранявший своего начальника, пояснил, что проси-дит здесь до утра. Солдата следовало уничтожить, а майора взять целым и желательно не-вредимым, чтобы шёл на своих двоих. Проще всего было дождаться, когда он уснет, но времени на это не было. Однако, прежде всего, необходимо нейтрализовать хозяина дома, сидевшего на скамейке всего в десяти метрах от хорошо замаскированных разведчиков. Убивать несчастного инвалида, которого наглый майор выгнал из дома и улёгся спать с его бессовестной снохой, не поднималась рука.
– Может быть, поговорить с ним тихо и по-немецки? – подумал сержант.
– Поднимать шум и спасать майора с его охранником не в его интересах. Видишь, как сгорбился. Мрачен, словно туча. Сильно переживает, бедняга, обиду. Сын, наверное, вою-ет, а этот майор спит с его женой.
Кроме того, солдат назвал хозяина «не совсем немцем». Что бы это могло значить? По виду обычный местный житель.
– Хозяин, – тихо, по-немецки позвал Иванов.
Инвалид вздрогнул и оглянулся.
– Кто здесь?
– Говори тихо, – ответил тот же незнакомый голос.
– Русские разведчики. Тебя и твой дом не тронем. Сноху тоже, разберётесь сами, – пояснил растерянному инвалиду некто невидимый им.
Было видно, как инвалид не то чтобы испугался, а больше нервничал, пытаясь разгля-деть русских в зарослях возле ручья.
– Что вам нужно? – спросил он после продолжительной паузы, очевидно, раздумывая, как себя вести.
Впрочем, выбора у него не было.
– Не успеешь поднять шум, как проткнут ножом. Эти русские разведчики, – он на-слышался о них ещё на фронте, где год назад потерял ногу, – большие мастера метать но-жи. Впрочем, шуметь инвалиду не хотелось.
Видя, что инвалид, который «не совсем немец», несколько успокоился и готов вы-слушать его требования, сержант Иванов показался, подняв голову в маскировочном ка-пюшоне, покрытом свежесрезанными зелёными ветками.
Инвалид и русский разведчик посмотрели друг другу в глаза.
– Мне нужен майор. Сейчас ты встанешь и пойдёшь к дому. Если солдат тебя оклик-нет, заговори с ним. Два – три слова, и всё, – приказал русский. – Ступай! И без глупо-стей!
Инвалид повиновался. Встал на костыли и заковылял к дому, ощущая всем своим су-ществом, что разведчики, а их было не менее двух, неслышно и незримо следуют за ним.
– Чего тебе? – спросил солдат, поставив недопитую бутылочку не ступеньку.
– Воды напиться.
– Напейся, – это было последнее слово часового. Сразу два тяжёлых ножа, брошен-ных натренированными руками с небольшого расстояния, рассекая с тихим свистом воз-дух, угодили немцу в область сердца и в шею. Не издав ни звука, часовой уткнулся лицом в землю и после нескольких судорожных движений затих.
В этот момент инвалид увидел двух русских разведчиков, походивших в своих маск-халатах на зелёные привидения.
Сделав хозяину знак оставаться во дворе, Иванов вошёл в дом, а Панин остался у дверей, осматриваясь по сторонам.
Дверь в спальню была заперта на крючок, а потому Иванов выбил её ногой и ворвался в комнату.
Молодая белокурая женщина в ночной рубашке пыталась закричать, но Иванов за-ткнул ей рот ладонью левой руки и нанёс растерянному голому майору расчётливый удар прикладом автомата в голову. Удар несильный, не смертельный,  а в самый раз, чтобы не сопротивлялся и быстро пришёл в себя.
– Панин! – позвал сержант.
В комнате появился Панин и заткнул кляпом рот немецкому майору, который уже пришёл в себя от удара, и испуганно потирал ушиб и кровоточащую ссадину на голове.
– Одевайся, да поживей! – приказал ему Иванов, отпустив женщину, которая больше не пыталась кричать, лишь тихо заплакала, уткнувшись лицом в подушку.
Насмерть перепуганный видом русских разведчиков и их жёстким обращением, май-ор кое-как оделся и натянул сапоги, после чего Панин связал ему руки, а конец верёвки обмотал вокруг своей руки.
– Всё, уходим! – скомандовал Иванов, и разведчики с пленным вышли из дома, окру-женного зацветавшей сиренью и плодовыми деревьями, скрывавшими их от случайных взглядов соседей, которых, впрочем, на улице не было заметно.
– Господин офицер! – не зная, как обратиться к русским, заговорил хозяин.
– Этот майор владеет тайной скрытых в заливе секретных субмарин. Их затопили, чтобы поднять в нужное время. Сноха рассказала мне. Эта тварь! – инвалид, не выдержав, ударил майора костылём в пах, да так, что тот согнулся, и из глаз его брызнули слёзы.
Иванов перехватил костыль, занесённый для второго удара.
– Хватит, отец, не то он сдохнет раньше времени. Что за субмарины?
– Их много. Загружены торпедами и горючим. Лежат на дне моря в одном из заливов возле нашего острова. Где это место, он знает!
– Интересная, важная информация, – отметил про себя сержант.
– А ты почему нам помогаешь? Где сын? Где лишился ноги? – Иванов строго посмот-рел на немца.
– Я не совсем немец, господин офицер. На Рюгене много славян. Наша деревня напо-ловину славянская. Вот так и живем, – тяжело вздохнул хозяин и, опираясь на костыли, пошёл в дом утешить сноху, которую этот жалкий связанный майор с разбитой головой принуждал к сожительству. Отец всё ещё надеялся на возвращение сына, воевавшего где-то в Богемии , а сноха была женщиной неплохой.
Время лечит. Всё у них ещё наладится, только вернулся бы сын.
 
*
Уже в сумерках разведчики помогли артиллерийскому наблюдателю подняться на кирху, а сами быстрым маршем, подгоняя пинками пленного немца, отправились к месту сбора, где должны были встретиться с группой старшего лейтенанта Смирнова, да не дошли. Внезапно начался ночной бой передовых частей советских войск возле одной из переправ с целью её захвата.
– Эх, не дождались нас! – с досадой подумал Иванов.
Такое бывало. Время поджимало. Досадно, да ничего не поделаешь.
Во время боя разведчики натолкнулись на отряд «Ваффен-СС». Сами остались целы, однако пленного майора не уберегли. Закричал, рванулся к своим – и попал под автомат-ную очередь, унося с собой нераскрытую тайну затопленных субмарин.
Как «язык» он теперь был не нужен. Советские войска, взявшие без боя основные пе-реправы на других участках побережья, которые им сдали не желавшие дальнейшего кро-вопролития офицеры Вермахта, широким потоком хлынули на острова, завершая военные действия на севере Германии .
До полного окончания войны в Европе оставались считанные дни .

4.
В Южном Полушарии заканчивалась осень, но в этих широтах, где по одну сторону океана простиралась огромная Бразилия, а по другую британский Южно-Африканский Союз , было тепло как в летней Европе. Субмарина находилась в самом центре южной части Атлантического океана, недалеко от Тропика Козерога . Воронцов впервые пересекал экватор и южный тропик. В тёмное время суток, а частенько и днём, субмарина шла пустынными водами, практически не погружаясь. Встреча с каким-либо судном в этих пустынных водах была маловероятна, однако вахтенные матросы зорко следили за горизонтом, и если вдали неожиданно появится какой-либо корабль или самолёт, то субмарине следовало немедленно погрузиться в океанские глубины до наступления сумерек.
На экваторе Воронцов, прочие пассажиры и члены экипажа, впервые оказавшиеся в Южном полушарии, приняли морское крещение, искупавшись в океане по ненавязчивому принуждению тех, кто уже прошёл эту процедуру. Вустров, Шарлота и их дети купались в экваториальных водах во время пути в Чили и обратно в тридцать девятом году. Однако и они с удовольствием искупались, надев на себя спасательные круги на привязи и опус-тившись в прохладные океанские воды.
После памятного купания Шварц пригласил Воронцова и Вустрова с семьёй в свою сравнительно просторную каюту, где угостил шампанским и фруктами, припасёнными специально для этого случая.
– Теперь и ты, Серж, можешь считать себя бывалым матросом, плававшим не только в прибрежных и полярных морях, но и пересекавшим экватор. Тебе ещё раз предстоит пе-ресечь его на пути в Индию, однако уже после того, как мы навсегда расстанемся…
Грустно было слышать такое от старого друга, ещё мучительнее было расставаться с родными для тебя людьми – Хорстом и Шарлотой.
Воронцову удобнее всего было сойти на берег в южной части Бразилии, добраться до большого города Порту-Алегри, где находилась значительная немецкая община. Шварц связался по радио с её представителями, с которыми уже имел дело, и Воронцова пообе-щали встретить и снабдить надёжными документами на имя британского подданного.
Воронцов хорошо владел английским языком, поэтому, выдавая себя за англичанина и имея при себе достаточную сумму денег, мог самостоятельно добраться до Индии через Кейптаун. В этот британский порт на юге Африки из Порту-Алегри довольно регулярно ходили торговые суда, бравшие на борт пассажиров за умеренную плату.
Конечным маршрутом для остальных пассажиров была Аргентина. Высадив пасса-жиров на берег, где в заранее назначенном месте их встретят в недалёком прошлом со-трудники СД, теперь занимавшиеся размещением прибывавших из Германии соотечест-венников, которые по ряду причин не могли или не желали оставаться на Родине и, разу-меется, имели значительный вес в служебной иерархии Третьего Рейха, законы которого распространялись на команду субмарины. Переселенцы, прибывавшие в Южную Амери-ку, должны были иметь значительные материальные средства для таких путешествий в одиночестве или с семьями, а также для обустройства на новом месте.
Отсутствие достаточных средств для обустройства и содержания семьи мучительно переживал Хорст Вустров. Воронцов предложил ему часть денег из своих не слишком больших сбережений, но Хорст отказался.
– Тебе, дружище, и так потребуется немало средств, чтобы добраться до Индии. У те-бя я не возьму ни цента, ни шиллинга. О марках и пфенингах речь и не шла. Деньги Третьего Рейха канули в лету вместе с полной и окончательной капитуляцией Германии. Информацию об этом событии, случившемся восьмого мая , радист субмарины принял, когда они находились южнее острова Мадейра.
Наблюдая за этой сценой, капитан Шварц неожиданно предложил Вустрову двадцать тысяч долларов.
– Но Пауль, это же целое состояние! – пытался возражать Хорст. – Эти деньги пона-добятся тебе самому!
– У меня больше нет семьи, Хорст. Жена и дочь погибли во время бомбардировок Вильгельмсхафена, – грустно молвил Шварц.
– Тебе, Хорст, повезло больше, чем кому-либо из нас. Прекрасная жена и трое детей – самое большое счастье в жизни человека. Не хочу, чтобы вы нуждались. Возьми в память о нашей дружбе. Возьми эти деньги – боюсь, они мне не понадобятся… – печально закон-чил Шварц, протягивая Вустрову объёмистый пакет с американскими долларами, которые ему заплатили за переброску военного оборудования и инженерного персонала на одну их сверхсекретных баз Третьего Рейха в Южном полушарии, о существовании которой пока не знали даже его близкие друзья – Воронцов и Вустров.
– Я безмерно благодарен тебе, Пауль! – до слёз растрогался Хорст, а Шарлота плака-ла, не стесняясь, промокая покрасневшие веки печальных голубых глаз маленьким дам-ским платочком.
– Будет возможность, Пауль, непременно приезжай в Чили. Там, в отрогах живопис-ных Анд, так похожих на Альпы, лежит маленькая немецкая деревушка . Старостой её в тридцать девятом году был герр Шульц. Я бывал там накануне возвращения в Германию. Мы беседовали с ним о предстоявшей большой войне, и он предложил мне своё гостепри-имство на тот крайний случай, если «чего-нибудь да не сложится», – тяжело вздохнул и после небольшой паузы продолжил Вустров:
– Не сложилось…
С этими деньгами я смогу обосноваться в тех местах и построить дом, в котором ты, Пауль, и ты, Серж, всегда будете желанными гостями, – так говорил, успокаивая себя и друзей, Хорст Вустров, не веря в то, что такая встреча когда-нибудь состоится.
– Вот за это спасибо, дружище Хорст! – Шварц наполнил бокалы и провозгласил тост: «За вечную дружбу!»
В это же время эсэсовские генералы, узнав о полной и безоговорочной капитуляции Германии, впрочем, заранее предрешённом событии, напились и долго шумели, кричали, рыдали, размазывая кулаками по лицам слёзы, пели партийный гимн, опошляя нетвёрды-ми голосами все те пламенные призывы, которые так и остались в теперь уже далёком прошлом. Остальные члены экипажа и Вустров с Воронцовым встретили весть о капиту-ляции Германии сдержанно и без лишних эмоций, будучи к тому заранее готовыми.
После высадки пассажиров субмарина с грузом ценного оборудования и стратегиче-ских материалов должна была следовать по маршруту особой секретности в южном на-правлении.
– В район Антарктиды, – шепнул, не удержавшись, Шварц Воронцову и Вустрову в тот памятный день, когда было получено сообщение о крахе тысячелетнего Третьего Рей-ха, просуществовавшего чуть более двенадцати лет.

* *
А пока, близ тропика в заранее известный день и в заранее намеченном квадрате предстояло рандеву с одним из последних немецких подводных танкеров, который нёс боевую вахту в Южной Атлантике, снабжая горючим германские субмарины, ходившие в течение всей войны в Японию и страны Южной Америки .
Встреча происходила на закате дня. На западе огромный кроваво-красный солнечный диск вот-вот коснется синего океана, а на стремительно темневшем востоке уже начинали загораться крупные тропические звёзды.
Субмарина остановилась в нескольких десятках метров от танкера, и капитан Шварц в сопровождении лейтенанта и двух безоружных матросов достиг его корпуса на надув-ной лодке и перешёл по металлической лестнице-трапу на борт.
Шварца и немецких моряков приветствовал капитан танкера, приложив руку к ко-зырьку форменной фуражки:
– Здравствуйте, герр капитан. Вас приветствует капитан Бауэр. В моём брюхе, – так Бауэр называл резервуары с горючим на своём корабле, – остались две сотни тонн горю-чего, всего на одну хорошую заправку. Но вы не один. К нам на заправку следует субма-рина капитана Ленца. Он уже рядом. Скоро и Вы увидите его боевую субмарину самой последней модели.
Мы слышали, что войне конец. Уже недели полторы прошло с тех пор, но никаких указаний пока не получали. Болтаемся в океане между Африкой и Америкой четвёртый месяц. Запасы продовольствия и пресной воды на исходе. Горючего для собственных ма-шин осталось чуть, едва дойти до берегов Южной Америки.
Может быть, Вы, герр капитан, отдадите нам распоряжение заканчивать этот беско-нечный, всем до чёртиков надоевший рейд и идти куда-нибудь сдаваться, хоть в порт Монтевидео. А?
– Капитан Шварц, – представился, стиснув руку Бауэра, командир субмарины.
– Закачивайте всё горючее в мои цистерны, и вы свободны, герр Бауэр, – Шварц от-пустил загорелую до цвета кожи готтентота  руку капитана сухогруза, родиной которого был Бремен, занятый англичанами более трёх недель назад.
– Где Вам удалось так загореть? – не удержавшись, спросил Швац.
– Здесь, в океане, герр Шварц. Немало дней просидел в одних шортах в старом шез-лонге, рассматривая от скуки горизонт в морской бинокль, – рассеянно ответил Бауэр, но тут же, спохватившись, продолжил:
– Герр капитан, очевидно, Вы не расслышали. К нам следует субмарина капитана Ленца. Я не могу ему отказать в горючем, – осторожно напомнил Шварцу Бауэр.
– Отдадите своё горючее. Взамен Ленц возьмет ваших людей к себе на борт и доста-вит если не до Монтевидео, то до берега.
–  А мой корабль?
– Танкер следует затопить, – жёстко отрезал Шварц.
– Хотелось бы получить распоряжение в письменном виде, – заколебался Бауэр, по-чесав выбеленную на солнце щетину давно не бритого подбородка.
– От кого? – прищурив глаза на солнце, поинтересовался Щварц.
– Может быть, от Вас? – заинтересованно спросил Бауэр.
– На это я не уполномочен, герр Бауэр. Хотя… – Шварц чуть помедлил. – Хорошо, напишу распоряжение. Кроме меня, этого теперь не сделает никто. Все, кто остался в жи-вых, разбежались кто куда.
– А как быть с жалованием? – спросил Баэур, и глазами этот вопрос подтвердили ещё двенадцать пар глаз членов его экипажа, имевших такой затрапезный внешний вид, что их трудно было назвать военными моряками.
– За сколько месяцев вам заплатили? – спросил Шварц.
– За два. Остальное было обещано позже.
– Боюсь вас огорчить, коллеги-моряки, но вряд ли вы что-нибудь ещё получите. Деньги были выплачены в марках?
– Частью в марках, частью в британских фунтах.
– Марки вам больше не понадобятся. А фунты берегите и радуйтесь, что остались живы. По всей Германии сейчас большой траур. Мало кто из мужчин выжил в этой войне.
– А фюрер? – задал мучавший его вопрос Бауэр.
– О нём мне известно не больше, чем вам, – пояснил Шварц всем членам команды танкера.
– Забудьте о нём, да поживей наполняйте горючим мои цистерны!
– Капитан! В полумиле, строго на север, вижу субмарину! Она всплывает! – доложил вахтенный наблюдатель из команды танкера.
– Я же говорил Вам, герр Шварц. Это капитан Ленц следует к нам, – вздохнув, пояс-нил Бауэр, предвидя непростое занятие по разделу оставшегося горючего между двумя субмаринами, свалившимися на его голову одновременно, чего прежде никогда не быва-ло. И вот – на тебе!
– Так случилось, что вы, герр Шварц, и герр Ленц назначили встречу в одно время. Такое в моей практике случается впервые, – Бауэр покачал головой и подумал про себя:
– Как бы не вышло большого конфликта…
 
*
Оба экипажа, забыв на несколько минут обо всём, следили, как к месту рандеву стре-мительно приближалась красавица субмарина из самой последней серии, сошедшая со стапелей в феврале сорок пятого года.
Шварц не был знаком с Ленцем, но много слышал о нём. Ленц был молод и честолю-бив, смел до безрассудности. Плавать капитаном начал с конца сорок третьего и, вероят-но, только чудом оставался ещё жив. Любил воевать в одиночку, в то время как большин-ство германских субмарин использовали тактику «волчьих стай», набрасываясь на кара-ваны судов противника. Ходил в дальние походы, особенно любил совершать дерзкие на-падения на военные корабли, топил их и имел высшие военные награды, упорно отказы-ваясь от командования над группой субмарин, тем самым оставаясь верным себе подвод-ным волком-одиночкой. Сменил две субмарины, одна из которых погибла в бою, другая была настолько повреждена, что не подлежала восстановлению.
И вот, под его началом красавец подводный крейсер, один из последних выпущенных с подвергаемых тотальным бомбардировкам немецких верфей.
Субмарина капитана Ленца, выполнив изящный для её внушительных размеров ма-нёвр, подошла к танкеру с другой стороны, и Бауэр, оставив Шварца, поспешил навстречу Ленцу, который с тремя вооруженными матросами подплывал к танкеру на надувной ре-зиновой лодке, снабженной подвесным мотором.
О чём они говорили, поприветствовав друг друга, Шварц не слышал – голоса заглу-шали волны, бившиеся о корпус танкера, однако Ленц несколько раз хмуро взглянул на Шварца и его субмарину. Его красивое, волевое лицо было бледным, резко контрастируя с загаром капитана танкера.
Вот, окончив короткий разговор, в котором решалась судьба горючего, а его явно не хватало на две субмарины, Ленц и Бауэр в сопровождении матросов подошли к Шварцу и его людям. За всем происходящим с интересом наблюдали члены команды и некоторые пассажиры с субмарины Шварца, не имея возможности слышать, о чём договаривались три капитана. А обстановка тем временем накалялась.
– Капитан Шварц, я забираю три четверти горючего из резервуаров вместе с горючим танкера, беру на борт его команду и высаживаю в районе Магелланова пролива на берег.
Остального горючего Вам хватит, чтобы дойти до Аргентины и высадить этих, – раз-горячённый Ленц с трудом подбирал слова, – ублюдков, покинувших Германию в самый трудный для неё час! – Красивое нордическое лицо капитана перекосилось от ненависти к четвёрке бывших генералов СС, которые все как один вышли на мостик понаблюдать за перекачкой горючего из таинственных недр субмарины-танкера в чрево их субмарины, ставшей за две недели плавания почти что родным домом.
– Аргентина не конечный пункт моего маршрута, герр Ленц! – на таких же повышен-ных тонах пытался остановить его Шварц.
– Мне плевать на то, куда Вы поплывёте, герр Шварц! Вы уже не боевой офицер, а капитан пассажирской шхуны, и можете сдаться на милость британцам или этим отврати-тельным янки! – вскипал Ленц. – А будете упрямиться, я не пожалею торпеды и отправлю Вашу субмарину вместе с этим эсэсовским отродьем на дно океана!
– Штерн! – Ленц обратился к сопровождавшему его юному лейтенанту.
– Возьмите под стражу капитана Шварца! И если он не подчинится, расстреляйте его как врага Рейха!
Видя, что дело принимает скверный оборот, лейтенант, преданный своему команди-ру, и два безоружных матроса прикрыли своими телами капитана Шварца. А не на шутку встревоженный командир танкера, который, похоже, уже принял все условия Ленца и го-товился отдать распоряжения своей команде начать перекачку горючего в резервуары боевой субмарины, беспомощно развёл руками. Шварц отступил, сожалея, то не взял с со-бой оружия. Матросы из его конвоя плотно обступили своего командира, упираясь в ство-лы автоматов, которые могли открыть огонь в любой момент.
– Это не Вам решать, герр Ленц, кто из нас боевой офицер! – возразил Шварц, стара-ясь выглядеть как можно спокойнее. – Хорошо, а каковы Ваши планы? 
– Мой корабль идёт в Тихий океан на соединение с японским императорским фло-том!
С позорной капитуляцией Германии, к которой её привели эти ублюдки…. мне очень хочется пустить их на корм рыбам! – Ленц с отвращением посмотрел на бывших генера-лов СС, и те, втянув головы и убрав животы, один за другим стали покидать мостик, скрываясь в корпусе субмарины, – для меня война не закончилась!
Я и мой экипаж будем сражаться до последнего дыхания против наглых янки, как это делают подчинённые адмирала Матоме Угаки !
– Именно с этой целью моя субмарина идёт на юг к полярным льдам, герр Ленц. Только японцы тут не причём! Пусть Ваши люди уберут автоматы! Каждый выполняет свой долг согласно полученным приказам. Кригсмарине себя ничем не запятнало. Если желаете убедиться в моих полномочиях, прошу на борт моего корабля взглянуть на доку-менты, подписанные высшими руководителями флота! – жёстко ответил Шварц.
– Капитулировав, эти руководители вступили в сговор с англо-американцами, а пото-му не могут отдавать приказы честному офицеру, в том числе и Вам, герр Шварц! Идёмте со мной, а этих жирных котов, – Ленц заметил на мостике лишь Воронцова и Вустрова, которые не вызывали у него таких резких антипатий, – высадим вместе с командой танке-ра возле мыса Горн .
Будучи значительно старше Ленца в возрасте и в звании, Шварц решил уступить рвавшейся в бой молодости. Несмотря на агрессивность, Ленц был ему симпатичен. Трети горючего из резервуаров танкера ему хватит при экономном использовании.
– Хорошо. Я возьму шестьдесят тонн. Остальное – Ваше. Прикажите своим людям убрать оружие. Согласны?
Ленц посмотрел в глаза Шварцу. Взгляд старшего по званию и по возрасту капитана был чист и прям.
– Согласен. Извините за грубость. Нервы! – согласился Ленц и велел матросам убрать оружие.
– Бауэр, Вы слышали?
– Jawohl! (Слушаюсь!)
– Тогда выполняйте! – и Шварц с Ленцем пожали друг другу руки в знак примирения, как это подобает офицерам.
 




5.
Отгремели берлинский и московский парады , отгрохотали праздничные салюты в Москве и Ленинграде, в столицах Союзных республик и в других крупных городах Совет-ского Союза, в столицах освобождённых от гитлеровской оккупации стран Восточной Ев-ропы. Нескончаемые эшелоны советских войск потянулись по транссибирской магистрали через всю страну на восток, готовясь вступить в войну с Японией , а здесь, на самом крайнем северо-западном фланге бывшего фронта, по лини Шверин – Висмар установи-лась пора тревожного затишья, очень напоминавшая обстановку, сходную с началом во-енных действий .
Оба города, возведённые тысячу лет назад на местах древних славянских городищ , которые, согласно договорённостям, должны были отойти к советской зоне оккупации Германии, продолжали контролировать британские войска, тем не менее, сохранив нерас-формированными части Вермахта и СС в местах их обычной дислокации. А советские войска остановились на летние месяцы в голом поле, на восточных окраинах городов.
Сержанту Иванову и его однополчанам повезло. Они закрепились на взморье и имели удовольствие купаться на великолепном пляже и регулярно стирать летнее обмундирова-ние, привязав пропотевшие гимнастёрки и галифе к колышку и доверив стирку ласковым морским волнам, накатывавшимся на гладкий белый песок. Главное, не забыть вовремя отвязать и, выжав, высушить на летнем солнышке, не то протрет волна о песок видавшую виды линялую ткань до дыр, а потом латай её.
Берег, где разместились два полка – пехотный, в котором служил полковым развед-чиком «вечный» сержант Иванов, и артиллерийский, которым командовал подполковник Сысоев, был низменным, ровным и безлесным. Немцы, сидевшие сейчас в своих хорошо оборудованных довоенных казармах под присмотром англичан на западной окраине пор-тового города, куда русские не допускались, прежде использовали это место под стрель-бище. Очень удобно – пробив фанерные мишени, пули и мелкокалиберные снаряды лете-ли в море, так что не надо было устраивать заградительных стенок или земляных валов.
Мишеней осталось предостаточно, но силуэты напоминали красноармейцев, а потому стрелять по ним не хотелось, да и настрелялись уже вволю.
Оба полка должны были занять немецкие казармы и превратить их в советский гарни-зон, в котором наши солдаты будут оберегать на дальних западных рубежах покой не только своей Великой страны, но и других братских стран, взявшихся всем народом стро-ить новую послевоенную жизнь .
Но ожидание того дня, когда русские полки войдут в город и станут в нём почти на полвека, как и тысячу лет назад, славянским гарнизоном, искусственно затягивалось бри-танцами. В то же время не прекращались вооруженные вылазки банд из бывших геста-повцев, офицеров СС и Вермахта. Практически ежедневно теряя людей уже после войны, советские части вели с этими бандами жестокие и беспощадные бои, заставляя их отхо-дить в британскую зону оккупации и спасая от расправы тех немцев, которые вместе с русскими начинали строить новую жизнь. Раненые и пленные бандиты на допросах назы-вали места, где формировались эти террористические отряды. Следы вели в гарнизон го-рода, в котором предстояло служить и разведчику сержанту Иванову. Ему неизвестно по каким причинам, а, скорее всего, за пребывание в плену, не присваивали давно заслужен-ного звания старшины. В том же гарнизоне предстояло служить и подполковнику Сысое-ву, давно сменившему свой бронепоезд, погибший в тяжёлых боях сорок третьего года, на командование артиллерийским полком.
Так случилось, что Иванов и Сысоев были дальними родственниками, случайно встретившимися на войне, а потому никто не удивился дружбе подполковника и сержан-та. Иванов частенько приходил проведать Сысоева, и, бывало, засиживался у него за бу-тылкой водки или шнапса, который здесь было легче достать. Вот и рассказал как-то Ива-нов подполковнику Сысоеву всю свою военную историю. Как вначале служил немцам, как порвал с ними и как воевал дальше, смывая пролитой кровью и боевыми делами свои прежние грехи.
Теперь и Сысоев взял на душу часть его грехов: не подал рапорт по этому делу в контрразведку. Прежде хотел добиться перевода сержанта в свой полк, но теперь воздер-жался.
Лето уже пошло на убыль, и близилось время, когда русские полки войдут в гарни-зон, откуда англичане со дня на день должны были вывезти немцев вглубь территории За-падной Германии. Предвидя, что немцы могут оставить в покидаемом гарнизоне нежела-тельные сюрпризы в виде мин и прочих взрывных устройств, а, возможно, и отравляющие вещества, командиры двух полков добились от начальства разрешения провести глубокую разведку в английскую зону оккупации. Русские офицеры, даже из посреднических мис-сий по делам военнопленных и интернированных граждан, всё ещё не имели широкого доступа в город.
Разведчикам было приказано ни в коем случае не засветиться перед англичанами и не угодить в руки немцев. Предполагалось взять языка – немецкого офицера чином постарше и, при возможности, выяснить хоть что-нибудь о судьбе советского капитана, служившего у Сысоева в штабе. Капитана, легкомысленно заночевавшего у одной «бедовой немочки», захватили и увели с собой бандиты, а на запросы к английскому командованию о судьбе похищенного следовало гробовое молчание.
Как всегда, для такой серьёзной операции, которую предстояло провести силами пол-ковой разведки, привлекли сержанта Иванова. Во-первых, имеет большой опыт подобных рейдов, а, во-вторых, хорошо владеет немецким языком.
Группа разведчиков была небольшой, всего четыре человека. Трое – офицеры. Два лейтенанта –  Кольцов и Дубровный – однополчане, крепкие ребята и хорошие спортсме-ны. Лейтенанты не имели столь большого опыта ходок во вражеский тыл, как сержант Иванов, а потому уважали своего товарища по разведроте, старше их по возрасту, к тому же бывшего студента, который давно мог бы стать офицером, не будь в его биографии до-садного пятна. Третий офицер прибыл из штаба дивизии, и ни его звания, ни настоящего имени никто не знал. Офицер назвался Волковым, но эта фамилия не была его настоящей, а на вопрос – как его называть? – ответил:
– Товарищ Волков.
Его назначили старшим в поисковой группе разведчиков. Очень скоро выяснилось, что Волков в совершенстве владеет немецким и неплохо английским языками.
Поиск был необычным. Война закончилась два месяца назад. Германия и её воору-жённые силы капитулировали, так что разведчики шли теперь не в германский тыл, а в зону оккупации Германии британскими войсками. Задача была непростой. Необходимо было провести разведку в гарнизоне, в казармах которого под британским присмотром находился разоружённый полк СС и части Люфтваффе.
Что касается Люфтваффе, то исправные немецкие самолёты, перегнанные англичана-ми вглубь своей оккупационной зоны, больше не летали. А вот эсэсовцы выходили ноча-ми из своего логова и терроризировали до конца не расформированные лагеря военно-пленных и перемещённых лиц в западной зоне оккупации, проникали в восточную зону, где убивали немцев, восстанавливающих вместе с русскими разрушенное войной хозяйст-во. Англичане либо не могли пресечь эти кровавые бесчинства, либо не хотели, делая вид, что ничего серьёзного не происходит.
Стрельбище на восточной окраине города, где разместились русские полки, имело систему подземных сооружений, в том числе подземные галереи и проходы, частично за-полненные морской водой.
Сержант Иванов заинтересовался этими полузатопленным сооружениями с самого начала. Не имея водолазного снаряжения, нырял, обвязавшись верёвкой, и убедился, что полностью затоплены лишь небольшие приморские участки главной галереи, чуть дальше берег поднимался, и морская вода туда не доходила. Преодолев несколько десятков мет-ров затопленной галереи, можно было поднять голову над поверхностью, а дальше уро-вень воды постепенно снижался, и галерея становилась вполне проходимой.
Его поисками заинтересовался начальник полковой разведки. Привлекли надёжных немцев, умевших держать язык за зубами. Те сообщили, что система подземных ходов старая и строилась в течение нескольких веков для хозяйственных и военных целей. В подземельях, обложенных кирпичом двойного обжига, сделанным из качественной глины, выбранной из прорытых галерей, устраивали угольные хранилища, а также использовали их в качестве портового складского хозяйства. Однако к концу войны весь уголь был из-расходован, а прочее хозяйство растащено. Прошлой зимой подземелья пытались зато-пить, и частично это удалось. Одна из штолен шла под городом до его западной окраины, где находилась судоверфь и гарнизон, ныне охраняемый британцами, в котором сидели в своих казармах бывшие военнослужащие Третьего Рейха.
Прямых доказательств, что оборотни проникали в зону, контролируемую советскими войсками, через подземные ходы, не было. Возле затопленных выходов устраивали заса-ды, но безрезультатно. Бандиты проникали на восточную окраину города другими путями, либо выходили на поверхность где-то раньше.
Тогда решили вырыть проход в галерею с поверхности там, где вода отступала. Ко-пать пехоте – не привыкать – столько нарыли окопов за годы войны. Вырыв в течение не-сколько дней ряд глубоких ям, солдаты нашли-таки подземную галерею, не имея точного плана. Копали тайно от немцев, ночами, а землю выносили носилками подальше, к морю. И вот, когда лаз был готов, группа разведчиков во главе с товарищем Волковым спусти-лась в лаз, начав запланированный поиск. Сержанта Иванова долго не решались включать в группу, но не было среди полковых, да и дивизионных разведчиков такого мастера вла-дения ножом и рукопашным боем, как сержант, к тому же свободно говорившего по-немецки. Помогло и то, что за сержанта заступился комполка Сысоев, который водил дружбу с соседом – командиром пехотного полка.
В рейд, который должен был продлиться не более восьми часов, уходили засветло, переодевшись в старое немецкое обмундирование без знаков различия. Разведчики долж-ны были сыграть роль разоружённых немецких солдат и унтер-офицера, которым на вре-мя рейда стал Волков. С собой взяли только пистолеты, спрятанные под мундирами, ножи и по паре гранат-лимонок. Это на самый крайний случай. Изначально стрелять не предпо-лагалось. Проделать всё следовало как можно тише и незаметнее.
Проникнув в подземелье через лаз, разведчики шли несколько сот метров по воде, ко-торая местами стояла выше колен. Предусмотрительно взяли с собой запасные сапоги не-мецкого образца, и когда вода сошла на нет, переобулись в сухое.
Повсюду были рассыпаны прессованные брикеты бурового угля и угольная крошка. Кое-где попадались груды ржавого металлолома и прочий хлам. В одном месте за ржавы-ми железными решётками стояли какие-то полуразобранные станки, а потом стали попа-даться разложившиеся трупы людей в полосатой лагерной робе. Разведчики шли осто-рожно, без спешки. Подолгу стояли на месте, прислушиваясь. Но кроме противного писка и прочих звуков крысиной возни, ничего другого чувствительный слух не улавливал. Фо-нарики включали как можно реже и на короткое время.
Иванов осветил фонариком застывший труп, обглоданный крысами до костей. Левая височная кость покойника была выбита. Он повернул обезображенную голову. Справа виднелся след оп пули. Этого человека, который, скорее всего, был русским военноплен-ным и работал в этом подземелье, убили выстрелом в висок с близкого расстояния. По-всюду стоял тошнотворный запах разложения, и другие трупы, попадавшиеся в пути, не рассматривали. Всё и так было ясно. Очевидно, в конце апреля – начале мая здесь устрои-ли бойню.
Волков взглянул на шагомер.
– В общей сложности, мы прошли шесть с половиной тысяч шагов в западном на-правлении. Мой обычный шаг семьдесят пять сантиметров. Следовательно, расстояние около пяти километров, – он развернул примерный план подземных сооружений, состав-ленный, по словам немцев, ранее бывавших здесь.
– Полагаю, что мы где-то в окрестностях гарнизона, возможно, что прямо под ним. Фонарей больше не зажигать. Идти по стенам, ощупью, – шёпотом приказал Волков.
– Сержант Иванов!
– Я!
– Пойдёте первым.
– Слушаюсь!
– Дистанция между остальными – пять шагов, и никаких разговоров. Я пойду замы-кающим. Проверьте оружие, но держать на предохранителе.
Будем искать выход. Сверим часы.
Часы со светящимся фосфорным циферблатом были у каждого разведчика.
– На моих без четверти двенадцать. На поверхность будем выходить не раньше часа ночи. Всем всё ясно, товарищи?

* *
Англичане несли караульную службу по периметру гарнизона, а внутри немцы сами выставляли на ночь посты, к счастью, редкие и формально без оружия. Автоматов у них и в самом деле не было, изъяли, но пистолеты, которые было легче скрыть от нечастых про-верок, имели многие, не только офицеры, но и солдаты.
Этой тихой летней ночью из угольных ям гарнизона в подземелье спустилась группа бывших эсэсовцев. Притаившиеся разведчики слышали их приглушенные голоса.
Сомнений не было. Немцы вышли из гарнизона, обманув бдительность англичан, ко-торые стерегли их нестрого, а в подземелье у них был свой арсенал, где бандиты воору-жились припрятанными автоматами и сменили мундиры армейского образца на припа-сённые гражданские пиджаки. Полевые кепи на их головах остались обычные, армейские, но без эмблем.
Бандиты закурили, и теперь их было хорошо видно по красным огонькам папирос и сигарет. Разговаривали между собой в полголоса, но понять, о чём, было не возможно.
– Человек шесть, – подсчитал огоньки сержант Иванов, предполагая, что некурящих среди них нет. Он сжимал в руке большой самодельный, по форме финский нож, которым хорошо владел, отмечая счёт убитых с его помощью врагов засечками на тяжёлой бронзо-вой рукоятке. Там уже было шесть засечек.
– Судя по всему, сегодня их прибавится…
Позади него замерли лейтенанты и Волков, все с ножами в руках. Их совместной за-дачей в ближайшие минуты было уничтожить врагов без лишнего шума и взять одного из них в плен. Возможность такой схватки под землей была предусмотрена и заранее отрепе-тирована. Каждый член группы знал, что ему делать. Было предусмотрено, что «языка» будет брать Волков. Немец поможет им выбраться на поверхность, где следовало под по-кровом ночи провести разведку среди строений гарнизона и захватить в плен «птицу по-жирнее», а если удастся, то и выяснить судьбу пропавшего несколько дней назад капита-на.
Разведчики замерли, прижимаясь к сырым скользким кирпичам, которыми была вы-ложена галерея от пола до полукруглого свода. Ничего не подозревавшие немцы зажгли два фонарика, освещая себе дорогу, и, усердно сопя носами, шли цепочкой за своим ко-мандиром в их сторону, повесив автоматы на плечи и не ожидая для себя никаких непри-ятностей. Их и в самом деле оказалось шестеро матёрых эсэсовцев, каждый из которых был не ниже ста семидесяти пяти сантиметров ростом.
Не доходя до притаившихся разведчиков десяти – пятнадцати шагов, немцы сгруди-лись возле темневшего бокового проёма, откуда один из них вытянул верёвочную лестни-цу. Очевидно, этим путём они поднимались на поверхность уже за пределами гарнизона. Англичане несли охрану гарнизона на поверхности и спускаться под землю не желали.
Медлить было нельзя. Толчком в спину Волков дал сигнал атаковать бандитов, кото-рые стояли к ним спинами и были освещены светом фонариков. Один из немцев уже по-ставил ногу на верёвочную лестницу, когда позади них послышался топот сапог русских разведчиков. Обернуться, снять с плеч оружие и занять боевую позицию уже для руко-пашного боя они не успели. Атака была столь стремительной и неожиданной, что матёрые офицеры СС лишь смешались у лаза в кучу.
При свете фонарика засверкали, ножи и сержант Иванов, будучи классным специали-стом рукопашного боя, уверенно заколол троих немцев, в то время, как лейтенанты и Волков ещё двоих. Последнего немца, оказавшегося бывшим гауптштурфюрером, стаски-вали с лестницы за ноги. Он пытался кричать, укусил за руку лейтенанта Кольцова, но бы-стро умолк, когда Волков ударил немца тяжёлым кулаком между глаз и затем заткнул ему рот кепи армейского образца, сорванной с головы захваченного. Пленного оттащили от лаза и допросили, причём не потребовалось практически никакого силового давления и хватило угроз.
Вопросы задавал Волков, безукоризненно говоривший по-немецки. Перепуганный немец охотно отвечал на все его вопросы, сразу же осознав, кто эти люди в немецкой во-енной форме без знаков различия. Русские, проникшие в подземелье, были вооружены ужасными ножами, на блестящей стали которых, при тусклом свете фонарика, ещё отсве-чивала кровь его спутников, полёгших возле лаза от беспощадных ударов.
Пленный признался, что его группа выбиралась из города по лазу в самом глухом уголке парка на окраине города, где располагался опустевший зверинец. В эту ночь банда из бывших эсэсовцев, у которых чесались руки, запачканные кровью невинных жертв, на-меревалась проникнуть городскими окраинами в советскую зону оккупации и расправить-ся с семьями двух активистов, сотрудничавших с вновь создаваемыми органами власти. Но не эта информация сейчас интересовала русских разведчиков.
– Вам известно, что город и гарнизон в ближайшее время должны войти в советскую зону оккупации? – спросил Волков.
– Известно, герр офицер, – так пленный назвал Волкова, зная, что перед ним русские, с которыми лучше не шутить, и даже если они не обещают сохранить жизнь, то следует отвечать на все их вопросы. Впрочем, русские ничего не обещали. На чёрной душе этого подонка, судя по всему, немало загубленных жизней, и его будут судить по всей строго-сти, если, конечно, он доживёт до суда.
Собственная судьба всё же тревожила насмерть перепуганного немца больше, чем любая информация, которую он был готов дать русским по первому их требованию.
– Скажите, герр офицер, мне сохранят жизнь? – дождавшись паузы, спросил он, со-трясаясь от ужаса, в ожидании немедленных пыток.
– Ничего не обещаю. Если сделаешь всё, что я от тебя потребую, то, возможно, это будут решать другие люди. В противном случае, этот сержант, за две секунды заколовший трёх твоих подельников, жилы из тебя вынет! – Волков едва сдержался от желания уда-рить немца кулаком ещё раз.
– Повторяю, Вам известно, что в гарнизоне разместятся советские войска?
– Да, герр офицер. Англичане намерены переместить наших людей, всего около полу-тора тысяч человек, в район Ганновера, – ответил немец.
– Ваше прежнее звание и должность?
– Гаупштурмфюрер, заместитель начальника батальона охраны лагерей, – заморгав глазами, ответил немец.
– Имя?
– Брюнер, – назвал фамилию немец, а затем, словно спохватившись, добавил к ней имя:
– Вильгельм Брюнер…
– У нас есть информация, что многие строения в гарнизоне, в том числе казармы, где будут размещены русские солдаты, минируются, а кое-где размещаются отравляющие вещества.
Это так?
– Так, герр офицер.
– Англичанам это известно?
– Не знаю, герр офицер. Они не суют нос в наши гарнизонные дела. За порядок внут-ри гарнизона отвечает полковник Тропп, бывший командующий группой Люфтваффе.
– Он в курсе работ по минированию?
– Думаю, что только в общих чертах… Господин, офицер, я хочу помочь Вам. Наде-юсь, что это поможет сохранить мне жизнь. Дома осталась больная мать, жена, двое де-тей… –  после горячки первых минут немец, очевидно, окончательно осознал своё ны-нешнее положение и начинал скулить, растягивая слова.
– Кто руководит работами? – продолжал допрос Волков
– Густав Хенке, штурмбанфюрер. Это он всем заправляет в гарнизоне. Тех, кто ему не подчиняется, нейтрализуют…
– Что значит нейтрализуют? – спросил Волков, сверля немца взглядом холодных се-рых глаз. В этих, видевших много страшного за долгие годы войны, жёстких глазах рус-ского офицера отсвечивались блики тусклого фонаря, при свете которого в окружении уг-рюмых русских разведчиков происходил короткий допрос без всяких протоколов опус-тившегося на колени пленного эсэсовца.
– Держат в подвалах, ликвидируют… – признался Брюнер.
– Поймите, герр офицер, я выполнял его приказы! – немец с мольбой посмотрел на русских.
– Мразь! – не сдержался сержант Иванов, сжимая рукоять ножа, на которой до ровно-го счёта – десять не хватало одной зазубрины. Добавить три к шести, он уже имел полное право.
Согнувшийся до земли немец не понял смысла слова, сказанного ужасным сержан-том, только что заколовшим трёх его спутников.
– Допустим. Хенке сейчас в гарнизоне? – продолжал допрос Волков, присев на кор-точках перед стоявшим на коленях Брюнером.
– Нет, в городе.
Волков вопросительно посмотрел на немца?
– Ночует дома. У него здесь семья – жена, дети… – услужливо пояснил Брюнер.
– Вот та «птица», которая нам нужна! И взять его в городе будет проще, – подумал про себя Волков и спросил:
– Это точно?
– Да, герр офицер.
– Где его дом, Вам известно?
– Известно, герр офицер.
– А ты «молодец», всё знаешь, – похвалил Волков немца, ткнув его кулаком в подбо-родок.
– Теперь о пленном русском капитане, который пропал трое суток назад. Его неос-мотрительно потянуло к одной местной бабёнке. Капитан пропал, а женщину обнаружили мёртвой, изуродованной ножами…
Ваша работа? Говори, гад, как на духу! – Волков схватил немца за горло, угрожая раздавить хрящи сильными пальцами.
– Jawohl! – задыхаясь, с трудом выдавил из себя Брюнер.
– Это сделал ты?
– Jawolh, – уже простонал немец.
– Он жив?
– Jawolh…
 
*
После короткого совещания отряд разделился. Волков и лейтенант Кольцов вышли в город вместе с пленным через лаз. Им предстояло отыскать в чужом и враждебном зата-ившемся ночном городе, который освещали лишь звёзды и луна, дом, где ночевал бывший штурмбанфюрер Хенке, взять его и с двумя пленными, а может быть и с одним если с двумя будет не под силу, вернуться тем же путём в советскую зону оккупации.
Сержант Иванов, вопреки субординации, назначенный старшим во второй группе, вместе с лейтенантом Дубровным, ориентируясь по спешно набросанному немцем плану военного городка, в подвале одной из огромных трёхэтажных казарм которого практиче-ски без охраны держали захваченного русского капитана, осторожно, прижимаясь к сте-нам и прячась под кронами деревьев, продвигались по вражескому гарнизону.
Из глубокой, почти пустой, огромной и тёмной угольной ямы, топливо из которой было выбрано за зиму, разведчики поднялись на поверхность по железной лестнице.
Здесь, на этой пока ещё вражеской территории, где в благоустроенных казармах жили и спали немецкие солдаты из разоруженного, но не расформированного полка СС, воз-можно, уже через несколько дней предстоит нести службу советским солдатам. Но пока на обширной территории городка тускло горели всего несколько фонарей, близ которых находились полусонные часовые, вооруженные всего лишь армейскими ножами, подве-шенными к ремням.
По словам пленного, немцы, под контролем англичан, выставлявших несколько по-стов по периметру городка, поддерживали внутри разоруженного гарнизона относитель-ный порядок. С двадцати двух вечера до шести утра всякое передвижение вне казарм бы-ло запрещено, а потому на плацу и дорожках, обсаженных каштанами, дававшими густую тень, было пустынно.
Иванов взглянул на часы.
Половина второго…
Часового, дремавшего на скамейке, разведчики обошли стороной. Вот он, корпус, в подвале которого, в крайнем левом помещении, по словам Брюнера, поместили пленного русского капитана. Иванов немного знал его. Нормальный парень лет двадцати семи. Подполковник Сысоев тоже неплохо отзывался о своём подчинённом. И вот, такое дело…
– Мы посылали запрос в английскую миссию наблюдателей на пропавшего советско-го капитана Покровского. Им ничего не известно. Скорее всего, так оно и есть, – пояснил суть подполковник Сысоев, встретив накануне родственника, который приходился ему троюродным братом.
– Чувствую, что если капитан жив, то находится в этом гарнизоне, в лапах у недоби-тых эсэсовцев-оборотней, которых вместо того чтобы отправить в лагерь за колючую про-волоку, англичане держат в тех же казармах, что и при Гитлере. А офицерам даже сохра-нено личное оружие! Вот такие, брат ты мой, «союзнички»…
Конечно, война окончена, и информация, которую эти оборотни могут вырвать у ка-питана, мало чего стоит.
Жаль парня, если пропадёт. Меня за него и так уже «трясли» контрразведчики. Отец капитана Покровского – генерал.
Фрагменты того недавнего разговора всплыли в памяти сержанта в тот момент, когда они достигли входа на первый этаж казармы. Все окна первого этажа и полуподвальных помещений были зарешёчены, так что проникнуть, не нашумев, в здание казармы, полной эсэсовцев, спавших в комфортных условиях, было невозможно. Оставались парадные двери, но ввиду отсутствия часового и они были заперты изнутри. Брюнер предупреждал, что на ночь дежурный по первому этажу, назначаемый, как правило, из рядовых солдат – манн, как их называли в СС, закрывает двери на засов. Но если постучать и внаглую на-зваться именем гауптштурмфюрера, которого здесь знают все, то дежурный откроет, если конечно не заподозрит неладное.
Самого Брюнера рядом не было. Вот когда бы он пригодился. Однако пленный повёл группу Волкова к дому, где ночевал Хенке, а потому Иванову, постучавшему в тяжёлую дубовую дверь рукояткой ножа, пришлось самому отвечать на заспанный голос дежурно-го, в котором не чувствовалось тревоги. Очевидно, ночные визиты в расположение не бы-ли редкостью.
Тихо. В кустах поют цикады. Куда-то скрылась луна, зато на чёрном небе высыпали яркие звёзды. Напротив казармы что-то вроде небольшого скверика, в центре которого при свете одинокого тусклого фонаря застыл тёмный силуэт рыцаря-тевтона на коне и с пикой в руках, на конце которой выше крон молодых деревьев отчётливо виднелся штан-дарт с орлом, державшим в когтях свастику…
– Кто там ещё? – растягивая слова, спросил примерно через минуту, судя по голосу, зевающий полусонный дежурный манн, спускавшийся по ступенькам к дверям.
– Открывай, это я, Брюнер! – нарочито грубо, по-немецки ответил Иванов. Сержант опасался, что немец, не узнав голоса гауптштурмфюрера, часто отсутствовавшего по но-чам, насторожится, а ещё хуже – подымет тревогу.
К счастью, этого не произошло. Лязгнул засов, и парадные двери открылись. Манн выглянул наружу, и Иванов, зажав немцу рот, ударил его ножом.
– Десять! – промелькнуло в сознании разведчика. Но радости от ещё одного убитого им врага сержант не испытывал. Тревожно билось сердце:
– Разыщут ли они в подвале огромного здания пленного капитана?

* *
– Понимаешь, брат Силыч, – так подполковник Сысоев звал по-свойски, по-родственному, сержанта Иванова, – получил я письмо от одного дорогого для меня чело-века, от очень интересной и умной женщины, красавицы, какой больше нигде не встречал. И имя у неё необычное – Руса, хотя по документам вроде бы и Елена – это её тайна. – Сы-соев достал из чемодана, в котором хранилось всё его холостяцкое имущество, нажитое за предвоенные и военные годы, аккуратно сложенную небольшую стопочку конвертов с дорогими для него письмами и единственной фотографией Русы. Эта памятная фотогра-фия была сделана фронтовым фотографом в последний день сорок второго года.
– С сорок третьего года – шестое письмо. Теперь собираюсь с мыслями ей ответить, думаю, о чём написать. Может быть, и о тебе помяну, как ходили вы за линию фронта уже после войны. Как приволокли матёрого эсэсовца, которого представили британской воен-ной миссии, после чего англичане были вынуждены провести «надлежащий шмон» среди своих «подопечных» и многих подельников этого мерзавца отправили за колючую прово-локу. Как вытащили из застенка моего офицера, которому не одну неделю залечивать ра-ны в госпиталях. Как наградили вас боевыми орденами…
Не возражаешь, брат?
– Тебе виднее, Володя. Пиши, если посчитаешь нужным. Да интересно ли ей читать об этом?
– Интересно. В последнем письме, которое пришло без малого через десять месяцев после предыдущего, датированного осенью сорок четвёртого года, и я уже встревожился, не случилось ли с ней чего, написала Руса о том, что была в этих местах. Не прямо, ко-нечно же, больше намеками. Но я понял. Работала она в немецком тылу.
– Как это, работала, – не понял Иванов. – В плену была?
– Экий же ты недогадливый, разведчик! – похлопал подполковник брата по плечу.
– Ведь и она разведчица. Ещё в сорок втором году работала в гестапо в районном го-родке на временно оккупированной советской территории. Тогда ей удалось привлечь на нашу сторону немецкого лётчика-истребителя и переслать с ним план зенитной обороны большой авиабазы врага вместе с графиком полётов, да так удачно, что немцы ничего толком и не поняли, после того как наши штурмовики разгромили эту базу.
Об этом мне поведал тот самый немец, в прошлом лётчик-истребитель, доставивший план нашему командованию. С Русой и с ним я познакомился в последний день сорок второго года. А Новый 1943 год мы встречали вместе в заброшенном складе на маленькой разрушенной станции среди заснеженной приволжской степи.
Той новогодней ночью, глядя на звёзды, я предположил, что после Сталинграда мы одолеем врага в течение года.
Руса со мной не согласилась и открыла мне истину, что эта война закончится весной, скорее всего в мае сорок пятого.
А на мой вопрос – откуда ей это известно, ответила:
– Об этом мне поведали звёзды…
– Где же сейчас, эта славная женщина? – спросил заинтересовавшийся рассказом троюродного брата сержант Иванов, на которого уже было написано представление на на-граждение боевым орденом и медалью «За отвагу», а также представление на присвоение звания старшины разведроты.
– Сейчас дома, под Москвой. Письмо прислала оттуда. Воспитывает сына, – чуть улыбнулся подполковник, безнадёжно влюблённый в Русу с той самой волшебной ново-годней ночи.
– Пишет, что муж, а он командует истребительным полком, останется служить в Гер-мании. В Витбурге, а это совсем недалеко от нас. Часа два на машине. Так что непременно встретимся, и теперь уже скоро.
– Ты как, брат, не думаешь подавать на сверхсрочную?
– Думаю. Раньше полагал, что дождусь демобилизации, вернусь домой, закончу ин-ститут. Теперь, Володя, не решаюсь. Здесь моё место, в армии. Прикипел я к ней. Так что получу сначала старшинские погоны, а там буду подавать рапорт на сверхсрочную.
– Эх, брат Силыч! К Новому Году получим отпуска, съездим в Россию. Девушки там заждались нас! – с непонятной грустью произнёс тридцатилетний подполковник.
– Женимся. Пришло время создавать семьи.

6.
Высокое безоблачное небо над ещё горячим осенним Старым Дели, наполненным бу-доражащими запахами всевозможных специй, чая и поджаренных кофейных зерен, арома-тами сочных плодов и самых красивых поздних цветов, быстро темнело. Ещё четверть ча-са – и пронзительно-синий небосвод покроется жемчужной россыпью звёзд. А пока в окошках и на верандах древнего города загорались керосиновые лампы небогатых горо-жан, в кварталы которых ещё не провели электричество.
Пешеходов на улицах становилось всё меньше. Запоздавшие делийцы спешили к сво-им домам. Приятно было посидеть час-другой вечерком на открытой веранде, увитой бла-гоухающими цветами, в окружении семьи или близких родственников, отдохнуть после трудного рабочего дня, выпить чашечку ароматного чая или кофе – кому что по вкусу.
У кого не было веранды, тот усаживался на ступеньках своего скромного жилища об-судить с соседями дневные новости. Да и усталые безобидные бродяги, каких немало по всей Индии, потратив день на поиски пропитания, искали укромный ночной приют хотя бы под кроной дерева. От негромких разговоров отдыхающих горожан отвлекло на мину-ту-другую цоканье конских копыт по мощёной древними камнями улочке, на которой за-жигали на ночь пару тусклых газовых фонарей.
– Кто это едет к нам, на ночь глядя? – подумал усталый делиец, заслышав стук кон-ских копыт.
Вот на тёмной улочке показался открытый экипаж, в котором сидел господин средних лет европейской наружности. В ногах его стоял потёртый в дороге кожаный чемодан. Экипаж остановился прямо под фонарём, и жители ближайших домов хорошо рассмотре-ли господина, наверное, англичанина, зачем-то приехавшего в их отдалённый район на ночь глядя и без сопровождения. Ну да это его дело, если не боится молодых горячих парней, которые могут доставить белому господину массу неприятностей. Но парней этих поблизости не оказалось, зато из-за чемодана едва не передрались двое мальчишек, же-лавших подзаработать носильщиками. Однако господин развёл их и, дав каждому по мо-нетке, взял чемодан в левую руку сам, обратившись на «скверном хинди» к взрослым на-блюдателям с просьбой:
– Покажите, пожалуйста, мне дом госпожи Мангешта.
– Да вот он, господин, – вскочив на худые кривые ноги, услужливо показал пожилой индус ростом с ребёнка, весь седой, беззубый, с длинными усами и в большом тюрбане на маленькой голове.
– А вам какая госпожа нужна, Рави или Лата? – поинтересовался старик, напомнив-ший Воронцову Маленького Мука из известной сказки Вильгельма Гауфа.
– Лата. Она дома? – с дрожью в голосе спросил и так крайне взволнованный Ворон-цов. Шутка ли. Завтра исполняется ровно девять лет со дня их разлуки! Он так спешил. С большим трудом, истратив почти все деньги, вырвался после четырёх месяцев, проведён-ных в кейптаунской тюрьме, куда его бросили по подозрению в шпионаже в пользу уже поверженной Германии. Подвела та самая фотография, взятая в каюте покончившего са-моубийством бывшего оберштурмбанфюрера Нагеля, на которой в эсэсовской форме бы-ла изображена Руса…
– Верно, уже и не ждёт. Примет ли? – от таких мыслей Воронцова бросило в жар. Со-рочка под светлым, спортивного стиля пиджаком взмокла, а из-под светлой фетровой шляпы показалась струйка горячего пота. Воронцов снял шляпу и протёр лоб платком. Хотел снять пиджак, но тут из жара его бросило в холод – так разволновался.
– Да, господин. Госпожа Лата с тех пор как вернулась в начале лета домой, так боль-ше никуда не выходит, разве только в храм или на базар, – подтвердил маленький стари-чок. Ещё несколько мужчин и женщин, собравшихся поглазеть на белого господина, охотно подтвердили, кивая головами, что госпожа Лата дома. Лица индийцев, смуглые и добрые, такие похожие на славянские, улыбались. Легче стало на сердце и Воронцову.
– Откуда она вернулась? – хотел спросить Воронцов, но фразы на хинди ему давались не просто, и, пока он подбирал слова, раздумал – неуместно расспрашивать об этом по-сторонних…
– Давайте я Вас провожу в их дом, господин, – вызвалась женщина средних лет в кра-сивом вечернем сари.
– Да, конечно! – с благодарностью согласился растерянный Воронцов.
– Идите за мной, господин, – позвала женщина, загадочно улыбнувшись.
– А кем вы ей будите?
– Мы были знакомы, но это было очень давно, – с трудом подбирая слова, ответил Воронцов.
Они вошли в небольшой ухоженный дворик, в котором было много цветов, источав-ших в этот вечерний час незабываемый аромат волшебной индийской осени, какую он с поразительной точностью помнил с того далёкого тридцать шестого года.
– Вот их веранда, господин. Дальше идите сами. А вот и госпожа Лата. Очень краси-вая, но одинокая женщина, – посочувствовала провожатая.
На веранде, увитой благоухавшими цветами, горела маленькая керосиновая лампа, а за столом, склонившись над книгой, сидела Лата.
Её божественно-совершенный силуэт Воронцов не спутал бы ни с кем.
Очевидно, обрывки слов отвлекли Лату от чтения, и она посмотрела в темноту, уви-дев неподалёку одинокого мужчину с чемоданом в руке. Глаза их встретились – и тьма отступила.
Лата вскочила, инстинктивно поправила руками волосы и, выскочив, как была, босая, с веранды на двор, бросилась к нему в объятья, содрогаясь от тихих рыданий. Боль и оби-да, радость и счастье – всё смешалось в ней в тот удивительный миг.
– Сер-радж, я знала, что ты жив, и найдёшь меня! Мне было видение, как огонь пора-зил тебя в небесах и опустился ты на белом облачке в холодное море, остался целым и не-вредимым! Завтра исполнится ровно девять лет с тех пор, как мы расстались с тобой! Твой самый опасный жизненный цикл завершился! Мы обязательно поедем в Раджапур и вернём то, что осталось от оберега, супруге Великого Индры, богине Шачи!
Ты слышишь меня, Сер-радж?
 
7.
В августе 1945 года, после проведения демаркационной линии между Советским сек-тором оккупированной германской территории и секторами Западных Держав , в распо-ложение бывшего гарнизона Висмара, брошенного выведенными на запад бывшими не-мецкими частями из полков СС и Люфтваффе, просидевших в своих казармах под покро-вительством англичан всё лето, вошли части двух советских полков:
288-ого Гвардейского мотострелкового Кишинёвского Краснознамённого полка и
199-ого Гвардейского самоходно-артиллерийского Бранденбургского Краснознамён-ного полка – части 94-ой Гвардейской мотострелковой Звенигородско-берлинской ордена Суворова дивизии, штаб которой и прочие полки разместились в городе Шверин.
Полки входили в гарнизон, в котором им предстояло оберегать «Мир во всём мире» – и это не пустые слова! – без малого полвека .
Полки входили в древний славянский город Витемир под самый лучший, самый про-никновенный русский военный марш:

Наступают минуты прощанья,
Ты глядишь мне тревожно в глаза,
И ловлю я родное дыханье,
А вдали уже дышит гроза.
 
Дрогнул воздух туманный и синий,
И тревога коснулась висков,
И зовёт нас на подвиг Россия,
Веет ветром от шага полков.

Прощай, отчий край,
Ты нас вспоминай,
Прощай, любимый взгляд,
Прости – прощай, прости – прощай...

Прощай, отчий край,
Ты нас вспоминай,
Прощай, милый взгляд,
Не все из нас придут назад.

Летят, летят года,
Уходят во мглу поезда,
А в них – солдаты,
И в небе тёмном
Горит солдатская звезда.

А в них – солдаты,
И в небе тёмном
Горит солдатская звезда.

Прощай, отчий край,
Ты нас вспоминай,
Прощай, любимый взгляд,
Прости – прощай, прости – прощай…

. . . . . . . . . . . . . .
 
Случилось так, что под звуки любимого русскими солдатами марша, названного «Прощание славянки» , под волшебным влиянием которых и ноги «идут сами» (кто ходил в строю – тот знает), в древний славянский край, на родину князя Рюрика после чёрной тысячелетней эпохи возвращались славянские полки той Руси, сильнее которой ещё никогда не было.
Хотели русские солдаты взорвать памятник рыцарю-крестоносцу, направлявшему штандарт на восток, да могли им порушить свои новые дома-казармы, а потому сбили с пики штандарт, а каштаны, посаженные вокруг, быстро укрыли рыцаря на коне своими густыми кронами от стороннего взгляда.
И стоять бы русским полкам на тех рубежах возле славных славянских святынь: Руя-на, Арконы и Рерика – вечно, если бы не новая Великая беда, какой ещё не бывало на Ру-си со времён страшного ига в эпоху Хазарского каганата.
Упустили славяне время.
Не воссоздали на легендарном острове Руяне хотя бы малое славянское государство.
Поленились, веря в вечность своего небывалого дотоле могущества.
Не воздвигли второй светлой Арконы – центра нового истинного всеславянского ду-ховного возрождения. Жаль …
Видно, ждать нам нового Святослава Храброго , способного создать непобедимое войско славян и сокрушить Мировой каганат?
А ведь уже носит его под сердцем русская красавица в глубинной России! О том зна-ет астроном, открывший в Космосе новую звезду.
А пока правы те мудрые старцы, которые сказали о наступивших чёрных временах:
«Бывали на Руси времена хуже, но подлее времени не бывало».

Преодолеть это страшное лихолетье, не дать исчезнуть русскому, да и всему славян-скому миру вместе с другими, не чужими для нас народами одряхлевшей Европы, оста-вившей своих лучших сынов и дочерей на полях бессмысленных сражений, навязанных нам мировыми чёрными силами. Преодолеть, чтобы не уйти в небытие под восторженные и отвратительные крики новых варваров, нетерпеливо ждущих, когда закончится «белая эпоха». И если не станет на земле сберегающей её светлой России, то деградировавшим миром придут править другие, тёмные и жадные, агрессивные расы.

* * *
Послесловие
 
Вот цитаты из книги матёрого разведчика и русофоба, шефа ЦРУ с 1953 по 1961 гг. Аллена Даллеса «Размышления о реализации американской послевоенной доктрины про-тив СССР», написанной в 1945 г.:

«Закончится война, всё как-то утрясется, устроится. И мы бросим всё, что имеем – всё золото, всю материальную мощь на оболванивание и одурачивание людей!
Человеческий мозг, сознание людей способны к изменению. Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдём своих единомышленников, своих союзников в са-мой России.
 Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу тра-гическая гибель самого непокорного на земле народа, необратимого окончательного угасания его самосознания. Из литературы и искусства, например, мы вытравим их социальную сущность, отучим художников, отобьём у них охоту заниматься изо-бражением, исследованием тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс. Литература, театры, кино – всё будет изображать и прославлять самые низ-менные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать так называемых ху-дожников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства – словом, всякой безнравственности. В управ-лении государством мы создадим хаос и неразбериху.
 Мы будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чи-новников, взяточников, беспринципности. Бюрократизм и волокита будут возво-диться в добродетель. Честность и порядочность будут осмеиваться и станут ни-кому не нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркомания, животный страх друг перед другом и беззастенчи-вость, предательство, национализм и вражду народов, прежде всего вражду и нена-висть к русскому народу – всё это мы будем незаметно культивировать, всё это рас-цветёт махровым цветом.
 И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или даже понимать, что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище, найдём способ их оболгать и объявить отбросами общества. Будем вы-рывать духовные корни, опошлять и уничтожать основы народной нравственности. Будем браться за людей с детских, юношеских лет, главную ставку всегда будем де-лать на молодежь, станем разлагать, развращать, растлевать её. Мы сделаем из них циников, пошляков, космополитов.
 Вот так мы это сделаем!»

Просто и цинично. Не сумев уничтожить:
– Восточных славян готским нашествием;
– Русь – натиском тевтонов на восток («Drang nach Osten»);
– Россию – польско-шведским и наполеоновским нашествиями, а так же, тремя кряду революциями;
– СССР – Второй мировой войной (вторым «Drang nach Osten»), враги наши – внеш-ние и внутренние, во многом достигли своего лишь к концу рокового 1991 года, пользуясь советами «доброго дядюшки Аллена». И вот уже Киев – «матерь русских городов», готов бороться со ставшей в одночасье одинокою Москвой, окруженной нищими и не спокой-ными, замерзающими и вымирающими провинциями…
Но окончена ли древняя, перешедшая в разряд мифов, и современная, реальная, губи-тельная для обеих ветвей арийского рода борьба «асов с ванами», в которой потомки асов стремятся взять пагубный, в том числе и для себя, исторический реванш?
Нет! Похоже, что Мир затаился на пороге грядущих Величайших событий. И, если не наступит постоянно предрекаемый церковью и пессимистами «Конец света», то «Что-то будет»?…
* *
Раз уж мы коснулись мифов, в которые, несомненно, века спустя, трансформируются Величайшие события неполных девяти прошедших лет двадцатого века, то уместно за-кончить книгу одним мудрым высказыванием Э. Тейлора :

«Миф – это воспоминание не о сверхестественных героях, а о жизни создавших его народов».