Зарницы грозы - глава 31

Финист отлетел, ударился о спинку трона, ополз по нему на приступки. Одежда на его груди стремительно темнела, намокая. Охрана подняла бердыши. Федоту отсекли сначала руку, потом голову. Кровь брызнула на Баюна. Оцепенение с него спало, и рысь метнулся бежать, пролетев под ногами стражи. Но далеко он не убежал: сапог прижал бечеву к полу, стреноживая Баюна за горло, так, что чуть шею не сломала веревка. Рысь лишился дыхания, в голове зазвенело, соленым отдало в носу и рту, а его уже волочили обрано.

- Ах ты п-падла вероломная!

Сталь сверкнула над Баюном, рысь зажмурился, но женский голос отдался в палате:

- Не трожь любимца моего!

Елена выступила прямо из пола, шурша необъятным своим платьем, и перехватила руку стражника. Бердыш рассыпался прахом. а рука почернела и ссохлась. Охрана в панике ломанулась к дверям. Последним удрал пострадавший стражник, прижимая к груди иссушенную кисть. Тишина пала, нарушаемая лишь тяжкими, булькающими хрипами Финиста, который в агонии скреб каблуками по доскам.

- Царевна! - Баюн вскочил и прижался к ее обтянутой бархатом, благоухающей цветами груди. - Матушка!

- Это я тебе благодарной должна быть, не ты мне. Вырвал ты Волху главное щупальце, и спали с меня самые большие цепи. Видишь, я почти уже здесь. - Елена помахала пальцами, которые слабо просвечивали. - Теперь ты только дождись. Не отходи от меня, рыцарь мой, сквозь тебя я теку, как река сквозь ветхую плотину. Вот-вот уже помажут меня на престол Тридевятого, а затем низвергну я и корону, и трон, чтобы никогда более не возвышалась над русичами тирания.

- Да я вроде немного сделал, - смутился Баюн. - Ну рассказал всем... Ну Федоту помог... Без Калина Калиновича ничего бы и не было.

- Сколько ты сделал - ты не представляешь даже. - Елена обняла его, мягко, успокаивающе. Стоны Финиста за ее спиной превратились в кашель. - Разве ты не понял? Буян. Баюн. Остров - всего лишь образ. Это от тебя зависит мое возвращение из плена Волха.

- И все остальные вернутся? Все, кого Волх погубил? Поднимутся в Ирий?

- Я обещаю... - начала Елена и вскрикнула. Огромная серая сова ворвалась в окно палаты и бросилась на царевну с выпущенными когтями. Красные струйки брызнули по нежным щекам Елены. Царевна кричала, пытаясь оторвать птицу от своей головы. Полетели клоки с мясом вырванных рыжих волос. Рысь прыгнул, но перья совы встопорщились, и слетевшая с них молния отбросила Баюна под лавку.

"Не мешай мне!" колоколом ударило в голове Баюна. "Ты не знаешь, что происходит!"

- Кто ты? - Рысь понял, что голос принадлежит женщине. - Ты ведьма? Служанка Волха? Кем бы ты ни была, я не дам тебе убить царевну Елену!

"Слепец, безмозглый зверь! Елена Премудрая - это я!"

Конец, подумал Финист, на сей раз точно конец. Он уже ничего не слышл, а кашель его слабел и глох. Легкие были тяжелыми, чем-то наполненными, не дышащими. Раскаленные когти стискивали внутри, и с каждой волной боли Финист проваливался глубже и глубже в черную пропасть. Он помнил это ощущение, но тогда маршала спасли, вытащили из этой ямы, вынули осколки железа. Сейчас он уже был далеко за тем порогом, и помочь ему никто не мог.

Тогда, лета и лета тому назад, он был последним, кто остался. Он и еще несколько верных воевод, занявшие оборону в Речном доме. Маленький гарнизон против всей армии Бориски, осколок старого века. Финист думал, что будет больше, но со смертью Волха на сторону врагов перегали целыми дружинами. Удалось собрать разношерстное ополчение, но мало кто из этих людей знал воинское дело.

- Это бесполезно, - сказал Финисту один из бояр. - Нас просто перебьют. Надо сдаваться.

- Я не сдаюсь! - прошипел маршал. - Я замолчу только с землей во рту! Я не предам владыку, даже мертвого!

Да и кто бы поверил в то, что Финист сдается? Ведь еще только два месяца назад он открыто призвал армию к мятежу и попытался низложить самозванца, пока тот был в отъезде. Маршал не мог сделать ничего меньше после того, как своими глазами видел Балора и Разящего, дерущихся за вожделенное сердце, которое еще билось у них в лапах. Как узрел душу своего повелителя, с воплем падающую во тьму, из которой нет возврата. Как вокруг молниеносно стало рушиться все, что он любил и защищал. Сердце Волха вздрагивало, истекая последними каплями в тела победителей, а Тридевятое корчилось в муках, тогда казавшихся предсмертными. На страну набросились со всех сторон, будто орда стервятников, грабя, убивая, уничтожая, насколько могли дотянуться. Счастливая, плясала Гроза на костях русичей, и лишь воля чужеземных демонов - прочь, не мешай, это наша добыча! - заставила ее скрыться.

После первого штурма, ничего не давшего, Бориска приказал бить по Речному дому из пушек, как будто тот был крепостью. Финист мог укрыться, но не стал - на нем одном все держалось, его дух не давал остальным струсить и заставлял продолжать, вопреки всей безнадежности этого упорства. Ядро пробило стену совсем близко от маршала, обломки камней ударили его в грудь и живот, чешуйчатая бронь разорвалась, и сталь глубоко врезалась в тело. Не будь при защитниках навьего лекаря, Финист был бы уже давно мертв.

Сейчас, подумал он, Мара опять меня нагонит. Я ненадолго ее обманул.

Ненадолго - но обо всех этих летах Финист ничуть не жалел. Он бежал из Тридевятого, потому что понял: героической гибелью ничего не добьется. Живой, он может отомстить. Мечта о мести поддерживала его, хотя были моменты, когда унижение и тоска становились невыносимы. Маршала будто сберегали для того дня, когда ему открылось, что жив и где-то укрывается последний из Всеславичей. О, как воспрял Финист тогда! Как, не покладая рук, начал выстраивать план воскрешения Тридевятого и Нави! Ему казалось, будто сам демон ведет его, хотя никакого влияния Финист не ощущал. И этот кот, явившийся к нему за ключами... Что-то в нем было уже тогда, может быть, готовность вступиться за Тридевятое, которая пропала даже у людей.

Мутнеющим взором Финист как будто различал склоненную над ним пекельную богиню, чья рука погружалась в рану. Его тело изогнулось, последний выдох сорвался с губ, и Финист полетел сквозь пол. Он знал, какая судьба ждет темных после смерти - и смирился с нею.

Сова срывала кожу с головы визжащей царевны, обнажая не череп, но нечто блестящее, темное, гладкое. Платье "Елены" вывернулось, превращаясь в покрывала и перья. Оболочка рыжевласой девы оползла, обнажив крылатую омерзительную тварь, которая кричала уже не человеческим голосом и лязгала пастью, пытаясь достать врага.

"Баюн!" крикнул голос. "Я не выдержу долго! Ты привел ее, и ты должен с нею бороться! Это мало кому удается, но это возможно! Не надейся на Волха, тот сам сражается за свою жизнь! Ты слышал, ты - врата низвергательницы! Перестань... ее... создавать!"

Гроза сомкнулась на птице, разгрызая, хлюпая, урча. Несколько окровавленных перьев слетели на пол. Слепая морда, состоящая из одной только пасти, и не пасти даже, а широкой, как туннель, глотки, повернулась к Баюну. Тот сбросил с шеи веревку и стоял, подергивая коротким хвостом.

- Не предавай меня второй раз, - сказала Гроза. - Я дала тебе все, что ты хотел.

- Это был обман. Я не знаю, насколько, но это был обман, как и твое обличье. Ты была во мне все это время, да? Ты смущала мои мысли, использовала меня, пыталась вырваться из... я уж не знаю, куда Волх тебя заточил.

- Он убийца, Баюн! Не защищай его!

- Я защищаю не его. И если уж он убийца, то чем ты лучше?

- Но ты сам меня позвал!

- Тогда ты была нужна. Сейчас - нет. Знаешь, как заговаривают от укуса змеи? Дают выпить змеиного яда.

- Ты мне не противник. Одумайся.

- Заткнись, - сказал Баюн, у которого закончились умные ответы. Он приготовился, и Гроза налетела на него.

Ослепительными кометами пронесся Конклав по небосводу, ведя за собой хоругви ангелов, похожие на звездопад. Те, кто их видел, говорили, что это предвестник конца света. Небесное воинство достигло земли и прошло сквозь нее в перевернутый пекельный мир. Явление народоводителей было встречено паникой среди нав, а Волх, скорчившийся от боли в тот момент, когда пал его маршал, поднял бессильный, полный ненависти взгляд на отца и уже приготовился встретить его меч. Однако ни Конклав, ни ангелы не остановились. Они послали вспышкой приветствие Светлому Императору, разившему щупальца Чи-Ю, и устремились к подземному небу, в густо-фиолетовый мрак, за облака, что были вовсе не облаками, но спекшимися воедино, подобными дыму или туману, пустыми оболочками отлетевших здесь душ. Всадники Прави рассекали тьму, будто сияющий булат. Мимо них проносились миры пекельных богов - огненные и ледяные, пусто-пыльные и гниющие, озаренные алым, лиловым, рыжим, заполненные такими беспросветными тенями, что черный цвет в них кажется светлым.

Чем дальше скакал Небесный Конклав, тем плотнее и тяжелее становилось то, что заменяло вокруг воздух. Ничто живое уже не могло бы существовать в этом мраке, где пропали последние цвета, пропало время, пропали верх, низ и направления. Человек был бы там раздавлен, сплющен в крохотнейшую точку, и даже эта точка продолжила бы сжиматься. Однако мрак был полон жизни, не имеющей ничего общего с жизнью земной. Навстречу Конклаву ринулись те существа, что воплощаются как Грозы. В преисподней у них нет тел, даже таких отвратительных. Их души - чистое намерение, страсть пожирать и разрушать, и эту страсть, словно удар неподъемной булавы, они обратили на светлое воинство. Ангелы, чей облик отдаленно похож на колеса белоснежного пламени, вращающиеся по всем сторонам света, встали заслоном у Гроз на пути, испепеляя их слепую грузную волю и заставляя снова растворяться во тьме.

Уже даже народоводители ощутили, как давит и сжимает толщь ада. Их будто протягивали сквозь узкую дырочку в сплошном граните. Но ни Светлый Князь, ни его братья не отступили перед миром Вия. Всего лишь чуть замедлившись, они пробивались дальше. Мрак всколыхнулся и заполнился окияном жгучей слизи, живым, голодным, переваривающим сам себя. И его, собравшись в один сверкающий клин, подобный солнечному лучу, пересекли небесные воинства. Глубже и глубже в воронку, где деже их собственный свет переставал быть виден, опускались они навстречу главному врагу.

Все темные стремятся продлить свою жизнь, и расстаются с нею, только если становится лучше не быть. Ведь именно это ждет их в посмертии: исчезновение, угасание души, посколько только Ирий может поддержать ее, оставшуюся без тела. Небытие - расплата перед Правью за сознательное отпадение. Некоторые духи пытаются обмануть кару и припадают к силе особых мест, святых или ужасных - кладбищ, храмов, пыточных застенков. Они становятся призраками, и вынуждены вечно бродить по одному и тому же пространству, зависимые от него, постепенно теряющие разум, так как эта подпитка не спасает от угасания, а лишь растягивает его. И немногие, единицы, выслуживают себе от тьмы новое воплощение - будь то за исключительные заслуги, либо же потому, что погибший не завершил своего дела.

Финист падал, не понимая, почему еще осознает себя. Его душа, укрытая пурпурным коконом, скользила вниз по щупальцу Волха, которое вдруг свернулось и удержало этот кокон, будто каплю воды. Финист увидел подземный бой, мятеж в Навьем царстве, свежие раны на теле своего владыки и его незатянувшиеся до конца рубцы. Ясный Сокол без колебаний предложил бы Волху не оставить даже воспоминаний от жалкой души своего маршала - если б это хоть на малую толику придало демону сил или уменьшило его боль.

- Знаю, - громыхнул Волх, - но ты мне будешь полезен не в этом качестве. - И демон швырнул Финиста в самые недра Цитадели, в лабиринты, где без устали трудятся мастера, создавая живое и неживое, колдовское и послушное природным законам, знакомое поверхности - и должное явиться туда через много сотен лет.

Я ненавижу Грозу, проносилось в голове Баюна, пока перед ним раззевалась черная зловонная пропасть, и даже этим я ее питаю. Она забирает и извращает все, что мне дорого. Но без меня ее план рассыпется. Без того меня, которого она поработила.

Ягжаль, богатырки, Иван-Царевич, Емеля, родичи, друзья, все травившие душу теплые воспоминания представились Баюну будто нарисованные на бесконечном свитке. Он напрягся, так, что выпущенные когти скрежетнули по дереву, пытаясь мысленно влиться душой в этот свиток, ощутить его, переполниться им, а затем швырнул его в бескрайнюю реку огня, напоминающую чем-то Смуродину. Любой чародей сказал бы, что Баюн творит магию, входя в такой же сон наяву, в котором обращался ко Скимену магистр светоносцев. Но рысь того не знал. Он понимал, что не может убить Грозу ни зубами, ни лапами. У него не было другой силы, кроме силы разума - той самой, с помощью которой она обрела плоть.

Свиток вспыхнул, истязая Баюна. Из рысьей души будто насильно что-то вытягивали, как дети-мучители вытаскивают у кошки из горла проглоченный ею кусок мяса на веревочке. Баюн убивал собственный мир и горько плакал о нем, но было в этом и нечто подобное священнодействию, нечто великое. Место утраченного заполнял искристый, как свежий снег, надменный холод. Баюн догадался, что так, лишенные всего святого, презрительно и рассудочно, мыслят навы, но почему-то не испугался. Зев Грозы захлопнулся, погружая Баюна в топкую горячую тину. Тело его смутно чувствовало ожоги, но это было уже нисколько не важно.

Из огненной реки, там, где прогорели остатки свитка, поднялась огромная глыба - властная, гордая, несгибаемая. Распахнулась в оскале пасть, роняя жидкое пламя с морды. Демон мгновенно раздулся, заполняя собой все сознание Баюна. Рысь видел его отчетливо, словно вживую, и мог разглядеть каждую складку шкуры, каждое сочленение броневых пластин. Словно нава на радении, Баюн проник в эту тушу и прочувствовал ток его крови, что лилась реками Тридевятого, биение могучего сердца в царском тереме, тысячи присосок, кажущихся людьми, жестокий тиранический разум, в который сливалась армия русичей. Это наше, подумал рысь, наше - и мое! Он позволил новому чувству захватить себя - восхищению, подобно тому, как вызывает восхищение громадная пушка или тяжелая грация хищной панфиры, и услышал, как далеко-далеко, в каком-то другом мире, Гроза завизжала от удивления и боли.

Светлый Князь летел впереди атакующего клина и узрел Вия первым. Или Виев, потому что хозяин преисподней был един во многих. Нет в земных языках слов, описывающих его обличье. Но сравнить Вия можно было бы с гигантским роем саранчи, из которого составлено некое существо. Существо это более всего походило на кровожадного червя - не формой даже, а впечатлением, которое оставляло: чего-то мерзкого, устрашающего и в то же время жалкого в своей ограниченной злобе. Только Вий не был зверем или простым чудовищем: он нес в себе непостижимый, извращенный разум. Из недр "саранчи" тянулась тонкая нить.

В самое туловище червя вторгся Конклав, иссекая его части. Рой рассыпался и вновь соединялся, бесконечный, неспособный испытывать усталость.

- Прикройте меня, братья! - крикнул Князь Всеслав и устремился сквозь Вия туда, откуда выходила нить. Истоком ее был плотно свернутый ком одной из Гроз. Всасывая эту нить, она раз за разом уменьшалась, разворачиваясь из адской бездны в иное, далекое пространство. Вдруг по Грозе пробежала волна, и она выпустила большую часть нити. Ее душа ворвалась обратно, непонимающая, разозленная.

- Молодец, - сказал Светлый Князь, обращаясь к тому, кто ранил врага по ту сторону пробитой сквозь миры червоточины. Его меч обрушился на нить. Та лопнула, как струна.

В ушах Баюна раздался пронзительный звон. Открыв глаза, он понял, что висит в воздухе над полом - и уже падает на него. Грозы не было. Не было на его шерсти и никаких ее следов. Только останки зарубленного Федота лежат поотдаль, да у подножия трона - мертвый Финист.

Баюн поднял снайперифль и положил его на труп стрельца. Постояв в молчании, он направился к Финисту. Хладное лицо того было спокойным, точно в момент смерти маршал понял нечто, принесшее мир в его буйную душу.

Баюн вздохнул.

- Извини, - сказал он. - Гадюкой ты был той еще. Но я сам виноват. Съездили на моей спине, а я дозволил.

- Так всегда бывает, - произнесли у окна. - Мы сами себя губим и никто, кроме нас, над нами вовеки не сжалится.

Баюн повернулся. Там стояла Елена Премудрая.


Рецензии