Полдень без четверти. В поисках Алисы. Научно-Фант

http://www.perekalsky.ru
vperekalsky@gmail.com


                Вячеслав Перекальский
                ПОЛДЕНЬ БЕЗ  ЧЕТВЕРТИ. В ПОИСКАХ АЛИСЫ. 
                Научно-фантастический роман.
               
                « … О Будущем – за которое не стыдно.»
               
                Часть Первая.
                22й Век.

1.
АТАКУЕМ!
*
- Атакуем!
Крикнул диспетчер в наушнике и Егор, откидывая предохранительные панели, нажал несколько  клавиш.
Катапульты на крыльях самолета- носителя вышвырнули двенадцать дисков.  Разворачивалось боевое прикрытие  ударной группировки.  Диски расправили крылья и превратились в маленькие самолетики. Они и  были его боевым прикрытием. Половина самолетиков, построилась   шестиугольником сверху, половина – шестиугольником снизу.
 Самолет- носитель, избавившейся от группы прикрытия   превратился в штурмовик – бомбардировщик. Он еще нес ударный истребитель, спрятанный в своем чреве. В кабине которого и сидел пилот – единственный и неповторимый  - Егор Колобов. Это и было: «Ударная Группировка». Три в одной упаковке.
Цель атаки -  база пиратов 22-го века. Ребятишек несколько раз предупреждали,  но алчность их оказалась неудержима, и вот поступило задание от южной группы войск. Для выполнения задания была выделена  многоцелевая эскадрилья, вся целиком - с тремя самолетами. А это вам, «не мелочь по карманам тырить»:  три самолета-носителя  класса «воздух-космос», марки «Су-8800» -  могли уничтожить, одним заходом, целую  страну, пусть и не очень большую: с Бельгию или с Израиль. Хотя  именно об этих странах «позаботились» еще лет сто назад, Но  таков результат, когда атакуют все три самолета.
Сегодня в атаке была только машина Егора, и это был стандартный вариант. Второй самолет  эскадрильи продвигается параллельным курсом на дистанции триста миль - прикрывает возможный фланг  контратаки. Третий борт -  в верхних слоях стратосферы, практически из космического пространства  контролирует радиус. Так он страхует Егора  и заодно  выполняет разведывательную функцию. Это наиболее ответственная позиция,  там рулит майор  Петров, старый волк. А таким как Егор  - молодым и ретивым  - дано право атаковать, как  хорошая возможность сломать себе шею.
Несведущему  наблюдателю покажется, что старший лейтенант, как прима балерина, исполняет сольный танец. Коллективный труд десятков специалистов в разных частях планеты и вне ее – остаётся за кадром всегда, пока ситуация не выходит из штатного порядка. Пока все в норме, Егор на острие атаки один, и только за ним наблюдает несколько десятков пар глаз, сопровождая каждый его маневр.
Но невидимый коллектив напряженно трудится.  Каждыми тремя самолетиками  прикрытия,  выпущенных на волю Егором, рулит оператор, их - четверо. За ними всеми блюдет  дежурный из центра, и передает стратегические указания штаба. А из космоса, обозревая окрестности, нет, нет, да глянет на саму атаку «Страхующий» – майор Петров.
Параллельно Егора ведёт  Тимофей Соловкин: инфо-разведчик стерегущий ментальную сферу от магических, «ведьмаческих» воздействий. Он периодически гладит, экстросенсорно,  своего друга по головке, внушая Егору спокойствие и уверенность. И все  штабисты, наверно, за полетом смотрят. И, точно: сам командир – генерал-летчик Ползунов - смотрит и завидует. Сам, ведь, рвался лететь! Но нельзя генералу  – устав запрещает.
Да, как пить дать, толпа  десантников  пялится в мониторы, во все свои бесстыжие зеньки - как там летуны справляются? После атаки эскадрильи им выходить на авансцену.
Но в эту минуту они секут  каждый промах, каждую неловкость -  они всё запомнят, они всё запишут и при первой же возможности пристанут к любому, в  голубой форме - будут тыкать в картинки на своих мобильниках и скабрезно комментировать.
И вот началось. С флангов ударили вынырнувшие из песка зенитные  пулемето-роботы, но они не успевали. Пороховое старье! Если бы это были электро-рельсовые пушки – тогда:  «ой!». Но  извиняйте, господа бандиты и торгаши с Золотого Берега, - эта техника на «свободный рынок»  пока не поступала.
Пошли первые  ракеты. Самолетики прикрытия  кинулись сбивать их встречным огнем. Они для того и пущены, что б малыши растратили свой боезапас.  Но вот огонь стал плотнее, и ракеты пошли современнее: побыстрее, поманевреннее. И настал миг первой жертвы -  левофланговый самолетик весь истратился   и на очередную ракету кидается грудью, взрываясь вместе с ней.
«Уже потери» - холодно констатировал Егор. А логово еще  не обнаружено.  Что ему подставляют, то сплошь обманки - и Егора не проведешь. И он не будет тратить основной калибр. Ни в азарте, ни с испугу. Но  пираты этого усиленно  добиваются!
 Ох, хороша у них оборона! Что-то не похоже на замухрышек туземных и одичавших штатских. Чувствуется  косточка профессионалов войны.
Пиратам помогает Предатель из европейцев? На азиатов не похоже  –  другая тактика, другое оружие… Может ребята из-за «озера»?  Озера, по имени «Атлантика»? Контора «Братья Пан и  Американ».
Вдруг, в наушниках раздался ровный голос Тимофея, инфо-разведчика:
- Главная цель. «На два часа». То есть – двадцать восемь градусов справа по курсу.
Пилот мигом навел оптику и увеличил  указанный район, как место, где прячется главная цель.  Моментально прошелся по всему спектру излучений. Ничего!
Ничего приметного, теплого,  лишь какой-то сухой кустик, бледные веточки на ветру.
- Там, где кустик? -  Уточнил по связи.
- Егор, не глупи, Не сомневайся. Верь. И  - бей.
И правда, устыдился Егор мысленно -  что это он, про какой-то кустик… И кому!  Тимофею! Слепоглухонемому с рожденья!
Егор снял предохранительную панель и решительно надавил заветную кнопку. Над которой механик, шутник, приклеил картинку  радостной собачьей морды с вываленным языком и подписью: «Фас!».
Как змея, сбрасывая кожу. Как стрела толкающая тетиву, истребитель вырвался из самолета- носителя -  массивного грозного -   стремительный смертоносный, уже  почти не самолет уже, почти ракета, и,  присев  воздухе, будто на миг приняв низкий старт, бросился к логову врага.
Оставшееся тело штурмовика – его самолет-носитель, его шкура, сразу лег на обратный курс и попытался уйти из боя на базу, согласно заложенной программе . Но был тут же разорван двумя попаданиями ракет. Мощнейших.
- Но откуда?! … У пиратов…, – успел подумать вслух Егор, но пришлось  уворачиваться от следующей пары ракет, шедших теперь в него….
Несколько холмов в округе словно сбесились. Выстреливая весь боеприпас, поднимая над собой смерч из пыли и пепла.
Они  опоздали.
На краткий миг они проморгали маневр Егора Колобова, хитрого, как свернувшаяся в клубок гадюка. И  он бросился им в горло, а они - проморгали.
Самолетики сопровождения тоже не успели за его манёвром,  да, впрочем, у них совсем другая задача – гибнуть. Прикрывать и гибнуть. И они  гибли, взрывались - один за одним.
И вот он - холмик с кустиком. Неожиданно, как в кошмарном сне  холмик исчез, открыв черный зев бездны. И брызнуло из нее двумя огненными вспышками Егору прямо в лицо.
И словно шторку задернули – темнота  непроглядная, чернящая,  и  - тишина.
И вдруг опять холм этот, целехонький – близко, близко.  И Егор чувствует, что жив, хотя верно должен был погибнуть.
«Не дай, Боже, узнает кто» - успело мелькнуть в голове о мгновении черноты и тишины,  как  Егор интуитивно выключил движок, и - упал, нырнул, практически,  до земли. Оттуда дал форсаж.
И влепил главным калибром.
*
Теперь артист и зрители поменялись местами. Теперь летчик Колобов наблюдал за действиями десантных ухарей. По трем экранам сразу, зашторив изображениями боковые панели кабины, плюнув на всякую осторожность предписанную уставом.
Не хватало только ванны джакузи и коктейля с трубочкой – просмотр боевика «он-лайн», натурально.
Фигурки бегали, рыскали, приседали,  кидались гранатами во все подозрительные дырки и вот спустились в логово.
Десантники. Герои новостей и первых страниц пацанских журнал-сайтов.
Через полудрему, сквозь некое гудение в голове, Егор фиксировал дикие развороченные, захламленные  пещеры, по которым он с верными  самолетиками только что нещадно колотил.
Пиратское логово уничтожено.  «Развалинами рейхстага удовлетворен»,- подумал в усталом довольствии Егор фразой из древнего фильма, и тоже – про летчиков. Потом картинки на экранах незаметно поменялись: развал, разгром и допотопность  уровня каменного века сменились длинными, просторными коридорами, с  элементами четкого планирования. И автономного освещения. Там – аккуратненькая кабинка санузла с унитазом, а тут -  внушительный шкаф энергоблока….  Это удивляло, это беспокоило. Неправильные, какие то попались пираты, да и огневая мощь…. Надо не забыть: на  психическом уровне тактильных ощущений, в момент, когда холм провалился, и за миг до залпа  в упор, некая волна хлестнула в Егора, волна  ярости и  холода!  Это на тактильном уровне….
А на физиологическом уровне, если грубо  –  он едва не обосрался.
 А потом была чернота.
Командир непременно посмотрит всю видеосъемку боя, прослушает все сеансы  связи; разобрав на фрагменты, их  прослушают, просмотрят, проанализируют штабисты эскадрильи; прослушают и просмотрят  штабисты генштаба; а избранные места прослушают и просмотрят преподаватели и курсанты Военлётной Академии…
Да,  всё так, но одно оставалось неизменным – доклад командиру о выполненном задании,  по старинке – лицом к лицу. Глаза в глаза. А после, после команды «вольно», после благодарности за службу, он расскажет всё.

Он расскажет  о своих ощущениях, предчувствиях, реакциях – это  очень важно в планировании и обучении, особенно нынче, когда  способы маскировки достигли уровня реальной невидимости, пусть еще  не во всем спектре, когда  враг бьет по всем направлениям: по психике, по физиологии,  по менталитету. Бьет  все глубже и глубже – по условным рефлексам, по самой нравственности, уже на генетическом уровне наносит удары враг.   ….
Он расскажет всё, но он уже решил, что утаит – тот момент  тишины и черноты. Кратчайший. Бесконечный.
Эту свою личную черную метку Небытия.
*
Егор спускался в оперативный зал с верхнего, наземного, уровня, называемого «капитанский мостик». Его  плечи  болели, их так намял командир. Он, то хлопал его по плечам, то отодвигался и  заботливо одергивал на нем форму, то опять  тянул обнимать. А напоследок, когда  Егор уходил на непременную, после боя, встречу с соратниками, как-то хитро взглянул тому в след.
« Кажется, не догадался»,- вздохнул облегченно Егор, не смея и помыслить о той своей метке черноты.…
 А в оперативном зале все ждут – не расходятся. Он спускался по винтовой лестнице под гром аплодисментов, выкрики, и улюлюканье. Подскочила Ленка - один из его операторов  боевого сопровождения, руководительница  трех самоотверженных самолетиков – и, не сдерживаясь, пригнула ему на шею с визгом.
Егору было неудобно. Он чувствовал, что покраснел - до предела до пунцовости - и осторожно отлепил от себя Ленку.  Она  сейчас же затараторила:
– Егор – супер! Особенно последний финт: падение до земли, форсаж, и пуск на форсаже. Будто кол вбил!
- Осиновый!  - Отшутился Егор, и пытался двинуться от нее.
Во спасение  перед ним оказался Дежурный диспетчер. И, маскируя собственное смущение, Егор сходу на него наехал:
-… Ну, Олег, блин – опять! Что это за команда на развертывание боевого прикрытия: «Атакуем!»?
Олег  же не вразумлялся. Он был словно пьян:
 - Егор! Егор, а, как мы их! А, Егор?!
Он так и не понял – что пилот, старший по званию и по должности - его отчитывает, а, тем более – за что. Диспетчер не вспомнил уставом предусмотренную команду: «К Бою!»
Олег, уже который раз   кричит в микрофон, что не попадя. Уже было: «Линейные! На исходную», «Гусары! В разбег. Рысью!».   И, что то там еще, - про партизан и немцев.
Егор посмотрел в опьяненную физиономию,   и лишь махнул рукой: «Неизлечимо!».
Колобов, отвернувшись от дежурного, оглядел помещение и вдохнул глубоко, разом размякнув. Наконец война его отпустила – потому, что она  здесь – его «Хромая команда»: его товарищи, его друзья. Они довольны - значит всё в порядке, и он точно жив, и чернота ему лишь померещилась – типа: в глазах потемнело, от перегрузки.
«Хромая команда». Так назвал ее любовно,  генерал - командир эскадрильи  - Ползунов Виктор Витович:  «Моя команда хромых и косых». Ему  такое прощалось, он ведь сам был с механической рукой и электронным глазом. Но то, что команда «хромая» и «косая», это еще политкорректно сказано!
Шамиль на коляске - без ног по колена.
У Федьки искусственное сердце.
 А Тимофей, так вообще – слепой, глухой и немой, с рождения.
Точнее: был. Сегодня он «говорит»,  хотя сам и не слышит, что. Он инфо-разведчик в туманных высях инфо-сферы. Той, что называли раньше «Ноо-сфера», потом, правда, кое в чём разобрались и «упростили» название, как в должности понизили.
Тимофей месяц назад категорически отказался от операции по восстановлению зрения, слуха и коррекции речи. Пусть это уникальная новейшая разработка и он первый был на очереди. Льготно - по профф потребности,  но – отказался! Говорит, что тогда он перестанет быть адекватным профессии! Может он и прав…
 А может, он просто боится увидеть мир, какой он есть?
Или, наоборот, прав Тимофей, когда говорит, что мир не такой, каким  его видим мы, а такой, каким его чувствует он?
Праздник виденья и слышанья  держит наш мозг вечно в полупьяном состоянии. Таково его мнение.
Но в зале были не все, почему-то…
«Елки – палки! В душевую, скорей! Мечтал  же, прямо. И застрял, красуясь: как поп-звезда  горластая, как футболист вертлявый», корил себя Егор.
Но он и вправду забил гол, и песню спел победную, и заупокойную сразу, мелодией ревущих движков –  вернее оркестра – комбинацией гравитационного  и реактивного двигателей, и пары турбин.
Это он так мысленно оправдывался, почти вбегая в раздевалку.
*
Майор Петров и лейтенант Фисюк  еще долго будут кружить  над районом боевых действий.  Потом эскадрилью  поставят на одиночное патрулирование района  -  на пару недель. А может и на месяц, а может…. Слишком неожиданная  обстановка была там, внизу – в катакомбах.
 Будут их исследовать: целый лагерь разобьют, соберутся спецы со всех стран союза. И Колобов Егор, выполняя задание, будет кружить над ними в вышине - наверняка, и не раз,  и ничего внизу серьезного больше не случится. Он так верил, он так хотел.
 Но гадина куда то уползла - это он тоже знал, знал заранее, еще до всяких отчетов и рапортов наземных служб….
*
В душевой он врубил сразу два душа и встал под их перекрестные потоки . «А потом, может, и в джакузи, и там заснуть»…, но нет - не удобно, ведь ребята еще хотят поболтать,  пораспрашивать, просто рассмотреть его заново. Они еще не совсем уверены, кажется, что он выжил. Надо  идти  - поговорить, попить кофе, и что ни будь, съесть. Просто-таки: сожрать!
С грохотом  забежал в душевую Федька и, глядя на него, тоже врубил на себя два душа, но  напора не рассчитал  и непременно  скоро пойдет синяками . Но  стойко терпел свою же юнацкую глупость - не убавлял и лыбился во все тридцать два зуба в водных потоках.
Вот ведь вояка! И был бы из него летчик лучше Егора. И экзамены сдал на «отлично с плюсом». А по биометрии не прошел, не прошёл он и тест на укачивание. Вообще - нормально у Феди в организме работало только его искусственное сердце. И  у Егора аж слезы навернулись, что вот нет такого летчика, а есть лишь оператор прикрытия. Он отвернулся от восторженного взгляда друга  и окунулся под струи душа.
Когда он вынырнул, то увидел справа еще одно лицо -  отрешенное лицо Сергея, второго оператора прикрытия.  Он был в душевой только телом,  а где блуждала его душа не известно. Сергей заметил  взгляд своего ведущего пилота и извиняющимся тоном сказал:
-  Меня всего подбили… Я погиб в бою. Шесть раз погиб.
И в этом его признании была усталость, и было наслаждение от до конца выполненного дела. Не он ставил точку, но он сделал всё, чтоб она была. Что б ее Егор поставил, своим ракетным ударом. Сергей был неказист, он не блистал ни в каких науках, и в физкультуре был весьма посредственен. Но кто-то из учителей  нашел-таки, разглядел в нем эту безбашенную жертвенность - его цель, его смысл  жизни и её наполнение  – жертвовать собой. «Возрождаться» к следующему  вылету, и снова – жертвовать собой…
 Лучшего защитника не найти во всей южной группе войск. Ведь, даже в игрушках компьютерных, когда стреляет в тебя виртуальный враг, или бросает нож, или рушится стена – любой, непроизвольно, но дернется в сторону, мигнет, смажет. А летит, пусть и на экране, но реальная злая ракета на тебя  – увернешься!  Сергей не уворачивался. Он принимал на грудь ракеты, он прыгал на пушечные залпы, он ловил пулеметные очереди - и героически «погибал», пока  Егор спасал свою, совсем не виртуальную, задницу.
Их, защитников,   - «операторов  боевого прикрытия», если называть по уставу - было четыре:  два левофланговых -  Сергей и Федя, и  два правофланговых - Шамиль и Ленка. Каждый из них управлял тремя маленькими самолетиками. Они могли маневрировать, и даже стрелять, и снимать кино о себе,  и о всей схватке,  со своего угла атаки – но лучше всего они умели подставляться под вражьи стрелы.
*
Когда Егор вернулся, все уже переместились в комнату отдыха.  Егор прошел в обеденную зону, и приступил ускоренно поглощать  жидкую пищу из глубокой тарелки, даже не разбирая:  что он ест. Только после второго блюда,   после третьего глотка традиционного компота он почувствовал вкус.  Мир все более уплотнялся, обретал краски, запахи.
Он переместился ближе к Шамилю, игравшему с Олегом в нарды.
- А девчонка чуть не умерла со страху, когда в тебя из-под земли залпом. А когда всё утряслось – всплакнула…
- Ну, почти виртуальной слезою, – перебила Шамиля Ленка, плюхаясь на журнальный столик и сгребая с нард игральные кубики.
- Ребята, а вы заметили - по видео -  в пещерах, что наворотили эти флибустьеры?
- Я кидаю за Шамиля
- Ай маладца, Леночка – две шестерки.
- Крутенькие ребяты….
 – Образованные!
-  Оборудованные и обмундированные…
- Четыре – четыре: тоже не плохо!
- Мне это о-очень не нравится.
- Шесть - шесть!
- Леночка, так нельзя!
- Эти бандюги куда-то же слиняли! Трупов почти не было!
- Кто принесет кофе?
- Ну конечно я, красавица моя. Я же самоходная кофеварка.
 И Шамиль вырулив от столика, покатился на восьми колесах на кухонную зону к кофе автомату, тихо жужжа моторчиком.
Восемь колес, как у лунохода, и четыре глаза, как у краба! «Лунный крабик», «Самоходная кофеварка»,  «Универсальный многостаночный привод с элементами разума» - как только не называли Шамиля – инвалида без ног по колена в восьмиколесном кресле,  снабженного его стараниями всяческими прибамбасами, да еще в массивных очках, да еще с густой бородой скрывающей шрамы, полученные где-то в горах,  во время выполнения специальной миссии. Тогда он еще был  десантником, и о той своей работе распространяться не любил.
Вообще: все в команде Егора были страшные консерваторы - «традиционалы». Взять Шамиля – почему борода, а не пластиковая хирургия по удалению шрамов? Почему массивные очки, а не коррекция зрения? Почему коляска, а не искусственные ноги?
А всему виной - благоприобретенный экспириенс, то есть:  опыт формирующий индивидуальность - когда в кресле с подлокотниками, да с возможностью маневра, да за маской бороды, да за толстыми очками! «Я в домике! И хрен ты меня возьмешь!»,  или: «я в танке, и хрен вам всем!».
 Егор не знал о внутренних установках товарища, но то, что Шамиль был самым добродушным из всех  его  знакомых – это точно! Вывести этого горца из доброжелательного внимания не могло ничто. Ни крики, ни хамство, ни оскорбления, ни угрозы. В любой дискуссии он выслушивал оппонента до конца - пока тот просто не издыхал под тяжестью своих аргументов и обилия слов. Тогда он отвечал спокойно и убийственно точно, с благожелательной улыбкой из недр рыжеватой своей бороды. Или, вдруг, предлагал кофе, или водички подносил участливо. И самый распоследний спорщик, горлопан и грубиян – сдавался…. Убегал, или  просил прощения, и становился  верным другом, этого на треть механического человека.
Но это Шамиль – без ног, или наш генерал – без руки и глаза. А вот Тимофей… . Слепо-глухо-немой с рождения - отказался от уникальной операции!
… Ему полгода назад предложили вне всякой очереди – технологию только что завершили. И сразу – ему! Подсуетились тогда кажется, все кого Егор знал, это раньше, помнится, называлось: связи, блат и преференции. Мафия, коррупция, кумовство. Под карающий меч Правосудия заволокло несколько десятков человек. Тимофей -  отказался наотрез! Он мотивировал тем, что зрение  будет мешать ему слушать информационную сферу космоса! 
- Егор! Пойдем на танцы? – заигрывала привычно Ленка.
- Нет. Леночка, я устал,  - отвечал Егор, тоже: привычно.
- А меня?! Лена, пригласи меня на танцы,- включился Шамиль.
- Шамиль, пойдем на танцы! – Елена раскланялась игриво.
- Нет не пойдем. – отвечал Шамиль, хмуря брови.
- Ах ты зараза, – «возмутилась» его напарница.
- Мы не пойдем, а поедем! На восьми колёсах, детка!- И Шамиль, оставив нарды, подхватил  Ленку на руки, и сделал пируэт на своей коляске.
Во главе кухонного стола сидело Тело в парадном мундире.
 «Почему в парадке?!» -  подумал Егор
Это был Тимофей, Вернее: его тело, со стальным рулоном на плечах вместо головы. Тело  повернулось в крутящемся кресле и произвело громкий дребезжащий звук:
- Ты стоишь на пороге, человек.
Егор вздрогнул и непроизвольно попятился. И посмотрел себе под ноги. Он стоял на ровном пластике пола, и не было  никакого порога.
Тимофей иногда его пугал – вот и сейчас: он, вроде, как,  забыл опустить с головы  стальной рулон зеркал Козырева и  отключить микрофон. И вот: на весь зал грохотал голос Дребезжащего Будущего. Тревожного, темного. Может он, не умеющий лгать и кривить душой,  так шутил? Своеобразно,  как он весь сам:
- Миг  в бою - был миг назад и миг вбок. Ты передвинул реальность, и сомкнулись цепи Будущего, Вероятного - в сотой доли. Ты…
Тут это шарошарахающее  вещание прервал звонкий голос вестового от двери:
- Письмо Старшему лейтенанту Колобову! Из Генерального Штаба! Вручить лично!
Это было торжественно, это было показательно театрально.
А  ведь можно было и на «мыло» послать.
Вообще-то, по правилам несения дежурства - в оперативном  зале  гарнитуры с наушниками и микрофонами никто не снимал и, тем более, не отключал. Каждый боевой пост - не только стол и стул и набор кнопок, это еще и несколько мониторов, подключенных ко  всем каналам, всех видов электронной связи. О вызове в штаб, да хоть трижды генеральный, можно было  сообщить:  хоть конфиденциально ему ,Колобову, хоть так, что б весь мир знал. И на тебе! Явление молодого солдатика из восторженных новобранцев  - в парадной форме с аксельбантами, а в руках - огромный пакет  с  сургучной печатью. Это мог придумать только их начальник: генерал Ползунов, Виктор Витович.
Где он только раритетного  сургуча кусок раздобыл?
И Тимофей в парадной форме! Какой намёк! Сразу надо было к нему, а не в душ, телеса полоскать….
Но это было круто. Ребята вскочили в полузабытую стойку «Смирно!», Егор тоже. Старший лейтенант Колобов подтянулся и  ногами в тапочках промаршировал до вестового и получил пакет в протянутые руки. Потом забыв, что делать в подобных случаях и замешкавшись с криком: «Служу Русскому Союзу!», , ограничился многозначительным наклоном головы, посыльному  в благодарность. Ребята же -  зааплодировали, сначала неуверенно, а потом все громче, и где-то  даже иступлённей. Кто то крикнул: «Браво!».
Цирк!
И не удержался режиссер. Шагнул из-за угла затейник - генерал Виктор Витович, лицом сияющий. Так он себе нравился, со своею театральщиной – прямо: дед Мороз… .
Генерал подошел к Колобову, взял с его рук пакет, вскрыл, развернул лист и зачитал вслух. Про то, что Егор вызывается в генеральный штаб за новым внеочередным званием, за новенькой блестящей медалькою и назначением на новое место службы.
После зачтения бумажки генерал растопырил лапы, обжал ими тело Егора три раза, в который уж раз за день, и три раза чмокнул  губами  его физиономию.
Аплодисменты!
Но ребята, вдруг, начинают вслух горевать: хватать за руки, за плечи, упрашивать остаться. У Феди текли из открытых глаз слезы,  а из Ленкиных они прямо брызнули. И она тут же, с ревом, опять  повисла у Егора на шее.
 Егор немеет, Егор растерян. И генерал моргает несинхронно – делает вид, что и он  расплакаться готов, а сам лапищей свою широкую улыбку закрывает.
Тут к Колобову протиснулась группа товарищей - самоходный Шамиль впереди, за место тарана:
- Егор! Мы тут без тебя посоветовались. После дежурства – летим в пиратские катакомбы, выспимся по дороге. На месте определимся:  полазим, поковыряемся, подумаем…,- сообщил Шамиль.
 – Ей Богу! Десантуре без нас не осилить, своими продувными мозгами. - Моложавый замначальника штаба, майор Вацетис, был более резок.
- Там будут спецы…, - как бы сомневаясь вставил Ахмет Ходжоев -  летчик, шеф-повар и спелеолог –любитель.
 «Та-ак! И эти здесь! Когда только сговорится, успели…»,- подумал Егор.
- Знаем мы этих спецов! Залезет под землю, типа: врагов искать. А через полчаса глядь - а он уже в уголку присел и своей археологией занимается. И по фигу ему враги. А мы, это – Результат! – Ваня Иванов, командир зенитчиков, был самоуверенней всех: говорил, и, как бы прицеливался в каждого, сквозь щели якутских глаз.
.- Мы ушли от темы. Ты с нами, Егор? – Вернул беседу в русло Шамиль.
-  Когда еще увидимся, а?
- Давай!
Егору показалось, что он сейчас взвоет:
- Ребята! Ребята! Вы меня убиваете…. У моей единственной сестры - Выпускной. А я же… вы же… ну, знаете: как у меня.
И ребята стушевались – опомнились:
- Всё, всё, Егор, извини. Извини, дураков!
Все   сразу вспомнили, что Егор сирота - что его отец погиб,  а мать ушла в далёко…. И воспитывал он сестру сам – был ей: и братом, и отцом.
И тут он заметил Тимофея, застывшего у дверей помещения недвижимым изваянием, громким  немым вопросом.
Извинившись, Егор   двинулся к другу. Раздвигая  товарищеские отношения, отражая советики и вопросики, через  молниеносные беседы на ходу, сквозь внимание настырное, как сквозь вату. Он двигался к застывшему Главному Вопросу,  как  к неизбежному роковому  ответу.
И слепой двинулся к нему, почувствовал, как увидел, и двинулся точно прямо - лицом незрячим к лицу растерянному. Егор добрался,  и,  взяв  за плечо Тимофея, прокричал прямо в прикрепленную к лацкану мембрану ретранслятора:
«Давай выйдем срочно».
Ретранслятор – приборчик  переводящий  звуки  голоса в дробные отстуки азбуки Морзе с тыльной стороны браслета на руке  слепоглухонемого.
Не дожидаясь окончания ретрансляции, Егор повернул друга к двери и вывел его впереди себя, из нынешнего безобразия разразившегося в помещении. Вывел из  приличного и дисциплинированного, когда-то, объекта, стараниями собственного командира превращенного в балаган.
Они вышли на воздух, в уютную беседку, окруженную палисадником  смородины и крыжовника, и яблоневыми деревьями.
- Что за: «Порог»?! Что я передвинул, Тимофей!? Ты почувствовал? Ты увидел?! В Бою у меня был момент темноты и конечной, такой, тишины… Тимофей! – Егор тряс руку и плечо товарища,- Тимофей! Ответь: я умер? И это - другая реальность! Или … или – что это?
- Ты должен был погибнуть, но смог, как-то, передернуть ткань универсума на себя…
- А-а! Колобов! – Гаркнуло рядом.
Лейтенант Фисюк, некстати - собственной персоной, у входа в оперативный  зал. Вернулся с задания. Это он прикрывал Егорову атаку, болтаясь за триста километров  в стороне. Напропалую бездельничал столько-то часов, и вот – встрял.
 Некстати. Впрочем, он все делал некстати, ни вовремя  и ни к чему.
Лейтенант Фисюк – тюха, радостно жмет руки и без обиняков  делится сокровенным, долгожданным:
-  Как я рад, что ты уходишь, Колобов!  Наконец-то  я полетаю первым номером! Побомблю! Постреляю! Героем стану!
Эгоизм,  на Простоту помноженный,  аж брызжет.
Егор ему:
 -  П-писюк, а тебе не говорили, что  иногда хочется дать кулаком в твою простую рожу? Очень хочется.
Фисюк растерялся, как всегда – искренне:
- А, за что? Я ж, не со зла! Я - искренне!
- Вот, за неё самую – за искренность.
Егор услышал какой-то звук за спиной. Обернулся, а там посыльный сержант подсаживал на электрокар Тимофея, собираясь доставить  куда-то, срочно.
Тимофей держался за погон на плече у сержанта, а другой рукой махал в пространство.
Это он с ним прощался…
«Вот и поговорили!», подумалось безнадежно. И определенно зачесался правый кулак.
 Егор обернулся  в поиске Писюка, козла, эдакого. Но  тот как чувствовал – уже  упылил из сектора видимости.
И осталось Будущее скрыто завесой пыли из-под сапог  настырных дураков.
               

2.
ТАМОЖНЯ В ЦВЕТЕ.
*
 «Ноль. Один. Два.»
«Три»!
 Замигала вывеска красным. Верхним на ней был  номер талона, а под ним - номер коридора, по которому обладателю талона надлежало идти.
 Номер талона был его: Гюнтера номер, а номер коридора был «Три».
Гюнтер, поднял рюкзак  с притороченным к нему   длинным  узким  футляром , закинул поклажу на плечо и  покинул зал ожидания. И на прощанье не оглянулся.
 Он шел по коридору -  длинному, белесому, гулкому -  и с каждым его шагом, Европы впереди оставалось всё меньше, а другого и не представлялось. Там впереди нечто, там,  типа: тьма и безвоздушное пространство. Там космос… Гюнтер даже шаг притормозил, но заданный ритм требовал своего продолжения, и Гюнтер поспешил успеть поставить ногу.
В Сибирь.
В Сибирь несло его неумолимая инерция кома случайных обстоятельств и роковых предначертаний.
 Не сказать, что жизнь Гюнтера в Германии, ставшей частью единой Европы, была сложна – он не финансист, какой, или культуртрегер,  он  подрастающий бюргер. Но ведь и не сказать, что была проста. Хотя, несомненно, могла быть значительно проще.
Сложности начали возникать на пустом, казалось бы: плоском месте….
Пока родители Питер и Эмма занимались совершенно неотложными делами  своей жизни,  Гюнтер, достаточно подросший для того, что бы дотянутся до дверной ручки, проник в подвальное помещение. Где в пыльном шкафу нашел, как считал он, сокровище – старинные бумажные книги с черно-белыми картинками. То были гравюры. Они изображали людей на четвероногих животных -  в железных одеждах и с длинными ножиками, или острыми палками, или с еще какими не понятными предметами. Они дрались друг с другом, убивали крылатых чудовищ или просто стояли и надували груди. Как надувают шарики из презервативов, только в обратную сторону. И это было так интересно!
 Еще в тех книгах были еще всякие значки в линию, целыми страницами. Это были буквы, и их можно было читать. Когда Гюнтер в очередной раз увидел родителей, он попросил их научить его читать. Те удивились: зачем ему это надо? Не в смысле – вообще, а зачем так рано. Но Гюнтер не объяснял, а начинал пускать слезы и орать. И родители наняли учителя.
И он заболел Историей. 
Повзрослев, он занялся историческим фехтованием. Потом пошел  в спортивно-оздоровительный клуб с этническим уклоном в Средневековую Европу. Потом  - в клуб приключенческого альпинизма. Все переходы Гюнтера из одного клуба в другой не были следствием не постоянства его натуры. Все эти организации, одна за другой,  были признаны экстремистскими, а по одной так и следствие назначили, как потенциально террористической.
Итак, о  том, что История, это не увлечение, не хобби и не спорт, а именно Болезнь, и без всяких фигуральностей, Гюнтер узнал от социальных работников.
Гюнтера поставили на учёт, как подростка склонного к антиобщественному поведению. И он впал в анабиоз. И занялся тем, что соцработниками, конечно, не одобрялось, но и не порицалось. Он  тусовался на дискотеках, барах, пляжах. Пил пиво, покуривал коноплю и отчаянно скучал.
И однажды был  задержан как участник драки на дискотеке.
Ему сделали бесплатный прогноз  о его жизненных  перспективах: в ближайшие полгода принудительная социализация, непременно - к гадалке ходить не надо. На выбор лишь, одно из двух: перевоспитание в Европейском специальном учреждении, то есть тюрьме или «добровольный» переезд в Сибирь, на свободное поселение. Так позволял договор между Русским Союзом и Европейским Союзом  - входившим с Индией в Единую Евразийскую Конфедерацию.
И Гюнтер решился – продал дорогущий аэроциклер, подаренный  Эммой и Питером, очередной раз помирившимися родителями, и так удачно: ко дню его шестнадцатилетия. Правда, втроем, единой семьей им удалось прожить лишь около семидесяти двух часов…
Он  приобрел  билет в Сибирь, еще пока туристом. Но молодой человек проконсультировался - если ему, где-то понравится - он мог остаться. Для этого было достаточно желания одного Русского Гражданина, Если, конечно, он и там не успеет насовершать всяких глупостей, как сказал веселый адвокат.
*
Коридор номер три завершился  плавным виражом у стойки, где две толстых тетки в форме за одним столом трудились  над пачками бумаг. Одна из них выхватила талон из руки Гюнтера и крикнула товарке: «Ноль Двенадцать!». Та подняла и плюхнула в руки Гюнтера  весомую пачку:
- Заполните аккуратно, каждую строчку отмеченную галочкой. Вернете назад в том же порядке.
- Листы не мешать! - Крикнула её коллега, не отрываясь от монитора.
Сначала бумаги были не интересные: имя, фамилия, место рождения, место проживания. Номер паспорта, номер РНН, номер ИНН, номер социального страхования. Номера других страховок - если есть, номера транспортных средств - если есть. И, так далее, и тому подобное. И вдруг, таможенные бумаги сменились чем то иным: по форме  шрифта и самому тексту. Гюнтер вчитался в документы, и челюсть его медленно отвисла, а ярко-голубые глаза выпучились и сияли новогодними фонариками.
 На бумаге увенчанной шапкой «Министерство Подрастающего Поколения» в обрамлении пучка адресов было написано:
                Департамент Контроля Соблюдения
 Общественного Договора и Гражданских Актов               
В отношении подрастающего гражданина  Гюнтера Шлока               
 ГУЛ  № 907 000 371                864 СКГ № 003 999 145 208
  Административный Округ «Большой Берлин»
   
                ПРЕДПИСАНИЕ
                KLJ-GFH-123-098-000-693

В целях обеспечения прав  Гюнтера Шлока в статусе подрастающего гражданина, соблюдения общественной гармонизации, обеспечения правопорядка и предотвращения правонарушений предписывается финансовым органам социальной опеки обеспечить проживание, пропитание, обучение  и досуг, а так же перемещение до рекомендованного места жительства.
Гюнтера Шлока подрастающего гражданина.
Реквизиты рекомендованного место жительства
Русский Союз. Центрально-Сибирский Административный Округ. Территория: Станция ПУРГА.
                Руководитель Отдела перемещений:
                Амар Абдулла Лейли
                Экспертный Совет в составе:
                Нгу Енг
                Мустафа Алим
                Бвамба Т'вакумбеле
Предписание  пункта назначения носит рекомендательный характер и может быть оспорено Подрастающим Гражданином Европейского Союза в суде согласно законодательству.
Примечание: Административный Кодекс, часть первая, глава третья, статья 08.2,-
«… от момента предъявления в течение трех суток».
 Административный Кодекс часть первая глава вторая статья 11,-
« …предъявление претензии с согласия обоих родителей либо обоих опекунов…».
Административный Кодекс часть вторая глава седьмая статья 58,-
«…до начала судебного разбирательства по административным спорам…. Заявителем вносится залог… в случае подрастающего гражданина в сумме 10 000 евро».
« в случае не исполнения положений предписания - штраф в тройном размере от суммы билета на транспортное средство до места назначения. В случае удовлетворения судом иска опротестовавшего предписание - сумма штрафа возвращается».
«В случае задержания подрастающего гражданина на территории вне его предписания – штраф в размере 1000 евро за каждый день пребывания и принудительная транспортировка до места предписания с взысканием штрафа в тройном размере от стоимости транспортировки».
У молодого человека голова закружилась от всех этих предписаний и штрафов, штрафов…
Он поднял глаза на таможенниц – они не обращали на него никакого внимания. А ведь  за ним нужен глаз да глаз! Если судить по бумагам - Гюнтер совершенный урод:  психически неуравновешенный тип и недоделанный террорист, и целью его поездок может… Может быть цель  какая угодно. Но уже гудело эхо грядущих взрывов. 
Гюнтер медленно  свернул  одну бумажку и засунул в карман – зачем он и сам не понимал. А с остальными подошел к  обратно к столу. Положил таможенные бумажки перед одной служащей, а бумаги от министерства подрастающего поколения перед другой. И спросил вежливо:
- Извините, что это? Я так ничего и не понял….
Он деловито взяла пачку бумаг, стала просматривать и глаза ее расширились. Смуглая кожа таможенницы в секунду посветлела, и ее можно было назвать даже: «цвета кофе с молоком». Она опасливо глянула на Гюнтера и сказала:
-  Это накладка, герр… Шлок!
Тут к ним обернулась её напарница. Выдернула  из рук сослуживицы бумаги, глянула,  живо включила бумагоуничтожитель и запихнула в него всю стопку.  А потом, приманив к себе подругу,  затараторила ей  в ухо  что то на незнакомом наречии. Подруга закивала часто, часто, после чего повернулась к Гюнтеру, и, прокашлявшись, зачастила подвизгивая:
- Извините! Эти бумаги попали в ваш файл случайно! Извините! К вам они не относятся! Вот ваши документы! Извините! -  Она передала ему пачку таможенных бумаг. А сверху положила зеленый буклет, на котором кричали  яркие буквы: «Захватывающая и Грандиозная Сибирь! Экстрим – тур от всеевропейского тур-оператора»
Он посмотрел на   просторные пейзажи снятые высоты птичьего полета и вспомнил, как он озабоченный загаданным ему будущим пришел к старому знакомому  и они  по видеофону  позвонили родственнику – дяде Гельмуту - который жил в Сибири уже лет десять.
 Родственник одновременно отвечал по видео  и жевал мясо с огромной кости Дядя был габаритов немеряных, обросший волосьми  со всех сторон лица, и на вопросы отвечал односложно - верно, что б не мешать пищеварению. По всему: племянник с товарищем интересовали его куда меньше чем огромная кость, по виду - совершенно дикого зверя.
И пошел странный разговор:
- Как там у вас?
- Нормально.
- Погода как?
- Нормально.
- Не холодно?
 - Нормально.
 - А  снега много?
 - Нормально.
 - А что вы едите?
- Мясо.
- А чьё?
 - Оленя.
- Их, что там много?
- Нормально.
- И как? Оно вкусное?
Дядюшка внимательно осмотрев пожираемую кость, ответил:
- «З-зер гу-уд».
- А пиво есть?
 - Есть.
 Дядюшка  задвинул в поле зрения фундаментальную керамическую кружку. И сделал пару огромных глотков.
-  А люди там как?
 При слове «люди» дядя вдруг перестал жевать, стал озираться за спину и к чему-то прислушиваться. Дальше он отвечал вообще невпопад,  причем одним мычанием, и постоянно оборачивался за спину. Внимание его было потеряно напрочь….  И только когда они собрались отключиться,  дядя, вдруг, закричал:
- Приезжайте ребята! Накормлю,  напою…, на охоту на рыбалку…, неделю обеспечу! Нет! Месяц, точно! За мой счет! Да! Но только поодиночке,  то есть: не больше двух…. Из Берлина, из Лейпцига, из Баварии кого, но не тащите сюда всю Европу! Эту Шлюху сра... 
И связь оборвалась на полуслове. Наверно, он хотел сказать «сраная»  это он о Европе хотел прибавить, почему то.
*
Человек в форме, с именем на пейджике: « Омо Ламали», взял его под руку,  вынул у него из пальцев бумагу, прочитал, про себя, лишь шевеля губами и, вдруг, объявил громко:
- Свободен от сборов!
 И запихнул Гюнтера за отъехавшую ширму. Там его встретил другой человек в форме, с именем на пейджике:  «Или Ламали». Он усадил парня на стульчик и навел фотоаппарат.
Посмотрел в него и сказал:
- Поверните лицо!
Гюнтер не понял и переспросил:
 – Лицо?
- Да, да! Лицо поверните.
- Точно: лицо? А не голову?
Или Ламали поднял хмурый взгляд, зыркнул в  сопроводительный листок и сказал, как гавкнул:
- Свободен от сборов!
 И показал рукой на выход.
На выходе  его  ждал Омо Ламали.
Он и провел его чуть дальше, где за стойкой сидела девушка в форме, с именем на пейджике:  « Афа Ломали», и была очень похожа двух предыдущих служащих. Афа протянула ему паспорт с уже вклеенной фотографией. Гюнтер посмотрел на свое фото, и не узнал себя:
- Фройляйн  Афа! – Почти воскликнул он, и ткнул пальцем в свое фото. – Это…, где я?
Афа Ломали  встревожено подскочила из кресла и заглянула туда, куда тыкал Гюнтер. То есть, в его паспорт.
И непонимающе посмотрела снизу на Гюнтера:
- Где я? - Повторил Гюнтер. – Здесь один нос, а где я?!
Афа Ломали расслаблено плюхнулась в кресло.
- И это главное! – Выдохнула красавица в свои огромные сопелки. – Но, на всякий случай, мы снимаем отпечатки пальцев и фотографируем глаза – две штуки.
И Афа Ломали с непривычной для девушки силой схватила Гюнтера за запястья и шлепнула его ладонями по металлической пластине. Сдавила, прижимая, задержала. Где-то в утробе таможенной аппаратуры пискнуло, а на стене мигнула зеленая лампочка. Афа Ломали отпустила  руки Гюнтера и тут же дернула за шею, без всяких реверансов. Его юную голову сдавили с двух сторон мягкие подушечки, к зрачкам приблизились две пластинки. Что то щёлкнуло, вспыхнуло - Гюнтер мигнул только,   а его уже вели под руку дальше . У новой  двери очередной страж принял листок, и, глядя в него крикнул, уже шлягерную, но всё еще таинственную для Гюнтера фразу:
- Свободен от сборов!
Двери распахнулись,  и Гюнтер выпал в зал,  где он оказался перед столом, изогнутым подковою,   из-за которого на него вытаращились стразу три сотрудника таможни. Один  забрал у него стопку бумаг,  другой принял вещи, и остался Гюнтер один,  без ничего, перед  третьим,  и чувствовал он себя голым, под  сверлящим черным  взором человека с именем: «Карл Каракала-оглы» на табличке.
Гюнтер не выдержал, и  отвел взгляд. Он  оглядел  проверяющих, что бы убедится -  все три  офицера были с кожей разной степени смуглости, разного оттенка, волосами разной длины и кучерявости - неестественно яркими, явно крашенными. В палитре цветов не было одного – белого.
Гюнтер передернулся и усмехнулся нервно.
- Вам что-то весело? - Не преминул осведомиться противостоящий офицер, с зелёным хайером на голове.
Гюнтер улыбнулся нервно, и, как бы пошутил:
- Электронный век! А я тут с бумагами - от одного стола к другому, от другого к следующему …
Но офицер шутки не принял, ответил  строго:
- Бумага дисциплинирует, а «память» взрывоопасна! Герр, как Вас там…, Шлок!
Гюнтер, как всегда, в случае чувства крайней опасности делал шаг вперед – навстречу своему страху. Вот и сейчас, вместо того, что бы уйти от ответа, он, глядя в потолок, спросил раздумчиво:
- А меня всегда интересовало: почему люди с моим цветом – скажем так – глаз, предпочитают быть частными лицами. А люди, скажем так -с коричневым цветом глаз, спешат учится на государственных, но никак не военных, служащих? Проясните, офицер! Как Вас там….
Глаза таможенника сузились:
- Потому, что … скажем так: люди с коричневыми глазам более социально ответственные, они – страстные, неравнодушные личности! А те, - с глазами цвета льда – холодные, безжалостные  нелюдимые человеконенавистники. Только о себе и думающие!
- Да?  А я думал…
- Молодой человек, вы много думали, но плохо учились. Вы должны были себе уяснить давно, еще в школе – Вы живете в эру гражданственности. В эпоху торжества права и гражданских свобод. Гражданских! А  Вы, всё ваше поведение,- Я вот смотрю ваше досье - все ваши  устремления и досуг говорят нам: Вы не хотите жить в свободной Европе.
- Как же? Хочу! – Гюнтер аж пошатнулся от такого умозаключения.-  Я здесь родился и мои родители…
- А, ну, перестать гнать гнилую риторику! Теперь вы явно выступаете против права Свободы перемещения. Фиксирую факт в деле.
- Нет!
- Но был намёк.
- Нет!
- Хорошо. Оставим пока это. Но факты и свидетели подтверждают, что вы, вместо того, как  усиленно заниматься обретением знаний своей будущей специальности, кстати: двух специальностей, выбранных вами  в пятилетнем возрасте при согласовании с обоими родителями. «Фото-модель» и «Сантехник». Есть соответствующий акт. Вместо рекомендованных учебников и видео материалов Вы  набрали  в хранилищах  ворох доисторических текстов с просроченным копирайтом. Все – вне вашей  специализации. Все - из раздела: «Прочее»! А вечерами, и в уик-энд, вместо того что бы  в компании сверстников попивать пивко и приплясывать на дискотеках….. Развивать коммуникабельность и психомоторику, конкретно! Вместо -  вы удалялись куда-то - в парковую зону, или вообще – забирались в горы. И там, в обществе лиц неопределенного возраста и необязательных профессий, сидя на лужайке, слушали ряженых клоунов, несущих полный бред, и прыгали по тем же лужайкам с металлическими режуще -колющими предметами в руках, - с нечитаемыми названиями!
- Да, мы занимались Историей!
- Какой историей?! Вы занимались изучением уголовных дел кучки бандитов! Некогда, ползавших здесь по лесам, по горам - с длинными ножиками в руках! Вместо изучения экономически обусловленного детерминизма движения масс?
- Позвольте! Но некогда в Тевтонских лесах так и было.
- Какие это еще «Тевтонские» леса, молодой человек? Вы хотели сказать: «Германские»? А то слово: «Тевтонские», дурно пахнет, на определенный тюремный срок, пахнет.
- Ну, да…,то есть «нет»! … Известно, что в Германской Истории….
- Стоп! Нет никакой такой отдельной «Германской Истории». Есть «История Европы», которая изучается в высших учебных заведениях, по специальностям, на которые Вы, согласно подписанному вами же «акту о образовательных намерениях», не претендовали! Так к чему мне эти разглагольствования недипломированного неуча?! В школе преподают «Историю планеты Земля». А какая у Вас там оценка? Посмотрим, – и господин пару раз ткнул пальцем в активный монитор. – А-га! «Удовлетворительно» по посещаемости, по ЕГЭ: 38 из 90! Ну, знаете -  это самое, самое, что еще можно назвать: «Удовлетворительно»! А какой апломб! Какой взгляд! Перестаньте так упорно на меня  излучать, своими неестественными глазами!
- В смысле….?
Карл Каракала-оглы подался вперед и прошептал, как нечто неприличное:
- Они у Вас голубые.
Гюнтера почему то затошнило.
- Извините, но они у меня голубые от рождения..
- Да ?! А линзы вы носить не желаете! Вы хотите выделится. Посмотрите на свою кожу - вы ведь специально не загораете! Вы будете чахнуть во тьме и сырости, но что бы выделится своей кожей!
Господин Карл Каракала-оглы весь их разговор стоял. Теперь он  сел и открыв папку, вынул лист. Подписал, потом набил что-то на активном экране. А потом приложил кисть руки ко лбу и застыл в позе сосредоточенного раздумья,  согласно учебнику: «Пособие Служащего. Коммуникативный Курс. Служебное пользование». Совершив Акт Размышления, перешел к повороту головы в рекомендованное положение по сценарию: «Акт Оглашения  Решения (вариант - строгий, жесткий):
 – Мне все ясно. ….Эти все исторические экскурсы, эти намеки на голос крови… А вы не боитесь, что у вас в предках был убийца?! – С пафосом вопросил серокожий блюститель таможни,  а заодно и нравов.
Гюнтер побелел, неопределенно пожал плечами, а, не много подумав, ответил. Ответил,  вбивая слова, размеренно  и четко:
- Нет, знаете.  Я боюсь, что у Вас в предках был - людоед.
Он выдернул листок из руки таможенника, оторопевшего от такой наглости, и сделал пару шагов в сторону.
Карл молчал. А может, парень и вправду задумался  о своей родословной?
Гюнтер перешел к служащему взявшемуся разбираться с его вещами. Тот давно разобрал  их, но обратно не сложил – они валялись на столе не аккуратной кучей. Таможенник стоял и пялился на что-то перед собой. И Гюнтер знал - на что именно.  Как можно было надеяться, на что-то другое! На какую ни будь другую реакцию государственного служащего!
 Таможенник разомкнул футляр Гюнтера  и, открыв рот, пялился на  натуральный рыцарский меч 15-го столетия.
Гюнтер понял, что попал.
Гюнтер загодя запасся чеком из магазина игрушек, где купил меч игрушечный, но так похожий на этот, настоящий! И Гюнтер внутренне приготовился юлить и выкручиваться, приготовился обманывать, и даже умолять униженно. Он полюбил эту железку, он сжился с ней - суеверно, потусторонне – проще сказать: он на ней чокнулся.
Он ждал – сейчас подойдет высокий начальник и отчеканит: « Растаскивание исторического наследия. Бесстыдно! Арестовать!»
Куда там! Мозги  современных госслужащих заполняло совсем другое.
Рядом уже кто то скрипнул:
- Тер-р-акт….
Смуглолицых и узкоплечих курчавых представителей закона пугал сам вид такого количества острозаточенной стали!
Гюнтера  бросило в жар:
-  Нет! Я  это в багаж! Сдаю в багаж - вот же: бирка!
Возле нарушителя уже собралась небольшая толпа:
-  А сорвется? А пробьёт самолет?  Тер-р-акт!
- Да, с какой скоростью ему надо сорваться, что б пробить самолет?! Он у меня не бешенный. С чего ему срываться? Ему сначала из футляра бы выползти!
- Это не вам решать! Это специалисты разберутся!
Сказал служащий, и обошел вокруг меча, слегка пригибаясь, на всякий случай.
- Какого специалиста?! По полетам меча?
- Уже вышел к нам! Он разберётся!
Спец не заставил себя ждать. Толпу уже раздвигал пухлый мужчина, с вольностями в форме – расстегнутый китель, приспущенный галстук и, вместо туфлей  - кеды.
- Ну и что здесь? Ну не хрена себе! Вот это ножик!
Он лапнул меч за лезвие, и, тут же зашипев, отдернул:
- Зачем вам такой?
- Это сувенир. Сувенир из старой Европы, вроде гномиков…
Пухлый эксперт взявшись за рукоять попробовал поднять «сувенир». Отпустил, и  посмотрел на Гюнтера, как на дурака.
- Тяжелый! – Эксперт сморщился, – и на хрена такой тяжелый?
Тут  подал голос третий из застольных таможенников -  худой, сгорбленный и очкастый – и именем на табличке: «Сигизмунд Фара-Фрондиш»:
- Я тут посмотрел каталог: «Шедевры оружейников Чехии», - постучал ногтем по монитору Фара-Фрондиш, -  за тысяча девятьсот девяносто шестой год….
- Ну, ты мастодонт! – перебил его  разудалый эксперт - Ты б еще в Ветхий Завет сунулся за списком предметов запрещенных к вывозу .
-  Да, брось, Сигизмунд!  Ну и какая ценность в той железяке?- в прения взлез другой таможенник.-  Это же не твой любимый Там–Там!
-Да, да! Эксклюзив!
-  А звук! А тембр!
- Ой, ребята! Что мама языком цокает, созывая курочек на завтрак!
 И тут основная  четверка  из таможенников, уборщиков, грузчиков  и прочих собравшихся бездельных зевак  не выдержала – задергалась, и, практически, пошла в пляс: правда, пока не сходя с места – пока лишь виляя бедрами  на месте, да выкручивая плечи и локти.
Тут же кто-то стал отбивать ладонями по ляжкам ритм, кто-то защелкал языком, подражая перкуссии. Еще кто-то забубнил бас-гитарой, кто-то принялся насвистывать.  Самопальный оркестрик звучал довольно прилично, хоть на «Ю-Тьюб» выставляй видео.
Таможенники стал выкрикивать друг другу  слоганы:
- Этих железок по всей Европе завались!
- Они ж только и умели, что железками махать.
-  И никакого вкуса к танцам.
- Я рекомендую: пропускать!
- А Безопасность!? За нее ответите?
Тут-то песня и кончилась. Вместе с танцами:
- За безопасность – нет. Не в компетенции.
- И я – нет.
- Нет, значит, нет
И, погрустнев, таможенники пошли: расходится по рабочим местам.
- Но ведь это просто: «железяка», как вы сами говорите! -  Вмешался Гюнтер, преодолев цепенеющий эффект ощущения бреда. – В багажном отделении этот предмет спокойно…
- Спокойно?! А вдруг там, где моторчик спрятан? Вдруг он с места сорвется? Да ка-ак вдарит по самолету! ….
Возмутился ответственный за  досмотр багажа таможенник. Он только что закрыл футляр с мечом, и силился его переставить на полку рядом.
Вдруг, откуда-то из под потолка, захрипел, а потом заорал  динамик:
-Эй, таможня, мать вашу…
- Это кто там?
- Это пограничный пост, мать вашу! Дежурный по аэропорту. Вы, что там посадку тормозите, рейс задерживаете?
- Герр Полковник! Да тут пассажир очень…
- Да в курсе я…. По видео наблюдаю весь ваш цирк. Откуда молодой человек?
 - Из Старого Берлина.
-  И куда летит?
- В Сибирь летит, через Москоу-сити.
- Та-ак! А вы знаете что там?
- …. .
- Там  зимой мухи дохнут!
-  Да, ну?!
- Да! Это  не в Англию, ни в Америку. Там дикость! Там его дикая про-родина,  там он пусть хоть  всех перебьёт своей железной палкой! Пусть всех там повзрывает, или заразит спидом, сифилисом и гриппом черепашьим … Пассажир из Берлина? Ответьте!
- Да. Берлинский городской округ, Старый Берлин.
- Так пусть сей мальчик бледный и летит к своим родственникам. К медведям белым!
Гюнтера быстро выпроводили из таможенной зоны.
Гюнтер опять шел по коридору и на ходу вынул бумажку, из тех самых – случайно, по неряшливости паспортисток попавшую к нему вместе с таможенными документами,   и вчитался сызнова.
«Да моя судьба уже была готова. Интересно насколько я с ней разминулся? На день, два? Или на пару часов? А может, минут? Может, когда я захлопнул дверь дома, ко мне поднимался на лифте человек из департамента исполнения предписаний? Ведь я помню: лифт был занят, и я решил спуститься по лестнице!» И холодок побежал  по спине…
- Эй, куда прёшь, остолоп!-  Окликнул его кто-то, но поздно, – Молодой человек  въехал пузом в турникет.
Темнокожий охранник правопорядка вынул у него из рук листок и прочел вслух: «Предписание… станция Пурга…».
- Ог-го-го! Что это ты парень натворил, что тебя туда задвинули?
- Это не моё! Подобрал…, на полу валялось. Видите – я без охраны!
- А-а,  точно, парень. Проходи!
И открыл турникет.
Гюнтер сделал шаг и остановился:
- А все-таки: это куда?
И ткнул пальцем в название: «станция Пурга».
- Это брат, где холодно. Это где и летом – зима. Это – Сибирь. – И, обхватив руками плечи, затрясся всем телом, и особенно нижней пухлой губой. – Бр-р!
- А почему вот тут, написано: « опротестовать в течение трех суток», а вот улететь мне надо уже сейчас… а если не улечу – задержат, оштрафуют, и все равно отправят… А когда я буду опротестовывать? То есть – я хочу сказать: «Если бы это был я», если бы меня выдворяли из Европы, то, как мне поступать, что делать?
- Хе, парень! Ты не задался главным вопросом: «откуда» ты будешь опротестовывать! В любом случае – из Сибири! В обнимку с волками! Строчить протесты под диктовку медведя. И советоваться по юридическим вопросам с каким-нибудь детоубийцей и «мазафакером»! Э-э, брат, такова «се ля ви»! – ухмыльнулся блюститель порядка, и задвинул, наконец, турникет. Отгораживая Гюнтера от Европы навсегда. По крайне мере - надолго…
Гражданин Гюнтер Шлок уже  вышел из здания и ступил в переход,  ведущий прямо внутрь  аэролайнера, как за спиной включилось радио и забарабанила по ушам полиритмия последнего всеевропейского хита:  «Я хочу Тучумба – Таквеле».
Гюнтер обернулся. Темнокожий охранник, забыл про службу: приплясывал ритмам в такт, крутил над головой резиновой палкой,  и подвывал, вторя припеву:
                Я протягиваю брату лапу –
                Не хочу я трахать маму,
                Не хочу я трахать папу.
                Я хочу Тучумба – таквеле!
*
Взлетал самолет. В кресле  салона эконом класса разместился Гюнтер, а в багажном отделении  - его меч. Меч, все-таки пропустили, но футляр обмотали тросом и пристегнули наручниками к  корпусу самолета. На всякий случай. За что взяли дополнительную плату.
 Всё-таки зря Гюнтер беспокоился. Эта железяка была явно не Их историческое наследие. Так что тюрьма или «добровольная» высылка Гюнтеру не грозила.
Хотя бы, пока он будет в Сибири…
.

3.
МАГИСТР ОРДЕНА САДОВОДОВ.
*
Флайер Колобова   вывалился из магистрального потока, где  несся по невидимым энергетическим направляющим на предельной для этой аэромобильной конструкции скорости, и, по невидимому виражу вышел в территориальную зону Ген штаба.
Густой лес  казался бескрайним.
Говорят: в этом лесу человек  испытывает крайнюю тревогу с внезапными вспышками головной боли. Сведущему «хомо сапиенсу» понятно:  так  действуют излучатели широкого спектра: от ультра до инфра. Однажды один талантливый композитор сочинил эту симфонию ужаса,  и играет она теперь в пустом лесу –  ни одна тварь жить там не желает.  А еще в то лесу  волчьи ямы, зыбучие пески, валежника завалы,  терновник,  да крапива. А сколько там  еще под землей  - какие стволы, какие ракеты!
Не ходят люди гулять в тот лес…
 А кто оказался упорен, да еще  живым остался, к тому подойдут, вдруг, со спины дяденьки  и вежливо поинтересуются: с чего такое упорство?
А посреди леса – кольцо рукотворное: здание с узкими оконцами, с высокими,  крепостными стенами, и тишина.  А в кольце здания, в самом его центре  – круг ярко-голубой водной глади, и  только там – солнце, отраженное зеркалом спокойных вод.
Это Генеральный Штаб Вооруженных сил Евразийской конфедерации.
Его же внутреннюю стену и стеной не назовешь -  пологий склон  45 градусов – амфитеатр: каскад лесенок, террас,  висячих садов и лужаек, и где-то, в глубине - прозрачные двери. Летом:  почти все открытые,  и не одной  ровной плоскости - ни одной, сколько ни будь приличной площадочки!
«А могли все под землю упрятать! Кольцо - это точно: какой то символизм», - подумал Егор, когда снизу распахнулся люк, и его флайер схватила механическая рука, как котёнка за шкирку, и втянула внутрь здания. Люк захлопнулся.
«Или анти – символизм?» Но Егору не хотелось думать дальше, вспоминать: на что похоже здание Генштаба,  а какой архитектурный объект - совсем наоборот.  Егор пребывал в легкой эйфории, он ждал от этого посещения многого. Нет!  Он ждал Главного!
Он должен стать Кем-то  - и это будет чрезвычайно захватывающим. Он достоин этого! Чего именно, кем именно: еще не известно, но точно, что не мелкого, а по-настоящему масштабного…
Аэромобиль просветили со всех сторон, в лицо заглянула пара  автоматических глаз, и только потом открылась  дверца. Сама. Посетителя  встретил молодой, но строгий лейтенант. Представился и проводил вниз, до самой двери кабинета зам начальника генштаба,  куратора военлетных сил по личному составу. Где передал под присмотр другого лейтенанта - тоже молодого и строгого.
За высокой дверью пилота Колобова ждал старый  друг  отца, школьный и боевой  его товарищ  - Герман Глебович.
Генерал встал из-за стола, и Егор четко отрапортовал о своем прибытии. Генерал сказал вольно, взял со стола лист,  и скомандовав: «смирно!», зачитал Приказ по военлетным силам о присвоении старшему лейтенанту Колобову внеочередного звания капитана, и - текст Представления в правительство Русского Союза о награждении  капитана Колобова Е. Г званием: «кавалер георгиевского ордена красной звезды», с вручением соответствующего знака -  за блестящее выполнение боевого задания  связанного со смертельным риском в неразведанной обстановке.
«Оказалось, что в «неразведанной»! Вот значит как! А за чем, и как я там вообще оказался?! Ну, и змеи вертлявые, эти штабисты!»- Вспыхнула  Егорова возмущенная мысль.
 После зачтения генерал скомандовал: «Вольно!» второй раз. Подошел вплотную и впился взглядом  в лицо героя, рассматривая вблизи, уже не офицера, а просто - подросшего мальчика, сына погибшего товарища, который – вот, оказалось: вырос и оказался  достоин.
–Достоин! Видел всё!.... Достоин. - Прохрипел Герман Глебович, сухопарый мускулистый человек   которому давно за семьдесят, но атлеты, много младше его опасались встретиться с ним на ринге в вольном борцовском поединке. Герман Глебович до сих пор ежегодно принимал участие в войсковых соревнованиях, хотя мог бы и год через  два пропускать - имел право! Но  – рисковал. Любил он энто дело – и борьбу, и риск…
А ведь  не выиграй он трех боев каждый раз, минимум - то мог и с должности уйти - на почетную пенсию.  Таковы правила – если ты из младшего  офицерского  состава – что б остаться в строю - выиграй один бой, в любом атлетическом поединке: борьба, бокс, кеокушенкай, и тому подобное, не важно. Если из среднего офицерского  состава  –  выиграй два. Если же ты старший офицер, или сам генерал –  побеждай трижды!  Хотя Герман Глебович требовал, что б генералам назначили норму в четыре победы.
 Но встретил глухую оппозицию по этому вопросу в генеральской среде…  Он уже четвертый год не разговаривал с большинством генералов генштаба, и даже руки не подавал – за то был очень ценим, любим-таки, в десантуре, морской пехоте и всяких там спецназах.
У летчиков, космо-летчиков генеральская фронда не вызывала ажиотажа. Потому как их генералы  итак слюни пускали на всякую возможность, куда ни будь, слетать, за место основного состава - и что б с перегрузками, с кульбитами! Так и норовили начальники  отнять  боевой  «хлеб», и самый цимес у простых  пилотов. А перегрузочки  на фигурах высшего пилотажа -  не всякий борец чемпион выдержит.
 Борьба.., бокс…. Морщились летуны на эти самецкие забавы. За что были не раз обозваны снобами, а то и много хуже, из чего потом вырастали и драки, и дуэли… В общем: сложно всё в координации внеслужебных и вне уставных отношений меж родами войск.
Герман Глебович кивком головы пригласил его присесть в кресло  у столика близь стены. Сам сел напротив и принялся расспрашивать. О  службе, о эскадрильи, о сослуживцах, остановился немного на Ползунове, их генерале- очень он его ревновал. Потому, что любил, наверно. Расспросил про город родной Егора - в котором он уж года два как не был, про сестру - у которой на днях знаменательный день: выпускной бал школы. Поинтересовался ближайшими планами – Егор сказал, что, конечно, надо в город родной, да  надо и в Академию Летною, тоже родную. У них там тоже выпуск, парад и традиционная встреча  выпускников. А у них с друзьями традиция - встречаться хоть раз в год. И этот « раз» удобнее всего там, в Оренбурге.
 – Обязательно слетай туда! Обязательно! Там, уверен, ты и получишь награду! Правительство долго не мурыжит, тем более, когда все свидетельства на видео. – Отверг тени сомнений генерал.
 – Только вот успею ли в город родной заскочить? На три дня отпущен… Эскадрилья, как ни как: на боевом дежурстве – пираты, будь они не ладны…
- Успокойся, Егор, перед новым назначением положен отпуск.  - Брякнул генерал и замолчал.  И посмотрел, куда-то в сторону.
А Егор этого и ждал! Ради этого момента он летел, и плевать ему было и на капитанские нашивки и звание кавалера. Ну, почти, плевать. Он мечтает быть космо-летчиком экстра класса! Он давно просил разрешение на вживление себе электро  рецепторов для полного контакта с боевой машиной, но  генерал ему запретил, и штаб запретил - причем официально!  Вот теперь – отпуск – а для чего? Он, Егор Колобов, ляжет в спец амбулаторию на операцию по вживлению электро рецепторов!
- Значит, рецепторы! В какой клинике, Герман Глебович?
Но генерал крякнул, порывисто встал, и вместо того, чтоб ответить на вопрос, сказал:
- А пойдем-ка Егор к лужице! Я тебя с одним человеком познакомлю.
Сказал это бархатным голосом, как тяжело больному, и как больного нежно взял за локоток.
Лужицей, лужей именовали круглый бассейн, заменявший внутренний дворик. И упорно никто не называл его озером. В емкости была чистейшая вода, но  вблизи, почему то - густого синего цвета, из-за него озеро казалось непрозрачным, кому то даже мутным, и его называли Лужей.
«Поэтому и мутное,  что на дне там, верно, шахты с ракетными установками, против врагов» – подумал Егор в смятении ожиданий.
- Нет. Там большая затычка резиновая – сел враги на воду, дернул затычку и спустил воду в канализацию, вместе с вражьими силами, – ответил его мыслям Глеб Германович.
Егор покраснел, и сел на  камень - к генералу спиной. Этих камней  - валунов здоровенных,  здесь вокруг берега была уйма – все под сидение очень удобные, и  с подогревом.
«Шутник - маразматик», злился Егор, но больше на себя - за то, что уже стал думать вслух…
- Здравствуйте, молодой человек!
Раздалось звонко за его спиной. Он обернулся я и встал не произвольно. Все ж таки перед ним два старика, хоть и бодрых.
-  Ведагор Парфёныч, зав кафедрой бионики в Институте Развития – гость представился  сам. 
- И по совместительству: Магистр Ордена Садоводов, - добавил Герман Глебович.
- Один из…
- Мой друг – один из…, - подмигнул генерал, отмечая несомненную скромность  старика.
- И друг твоего отца, Егор. Его должник...
- А ты знаешь, Егор, быть должником -  для гражданина -  состояние невыносимое! – поднял палец генерал, и улыбнулся.
 - И вот он - долгожданный случай ...
 Магистр был одет в простенькую вязанную кофту поверх косоворотки и со шляпой на затылке. Ему б еще очки и козлиную бородку, как в древних детских фильмах про чудаковатых добреньких профессоров, агрономов.
Профессор сел на соседний камень подобрал голыш и зашвырнул по над водою – Егор не стал считать блинчики, но их было явно за десяток.
-  Егор, ты садись. Мне надо кое-что тебе рассказать…
Егор сел на камень рядом. И дурные предчувствия, тревожные, скрипучие зашли ему в душу.
- Егор ты знаешь, какой сегодня год?
- Две тысячи сто сорок пятый… - Егор не понимал: « Это что, тест на идиотизм?»
- И всё?
Егор хотел выпалить, что: «Нет, не всё! Этот год - год совершеннолетия моей сестры. Год  моего двадцати восьмилетия. Год, когда я могу  - должен! - рвануть в бескрайние выси!»  Но Егор не выпалил, он сдержался, - он промолчал, но  молчание его было явно озлобленным.
Но старик словно не замечал насупившегося лица молодого человека.
- Двести лет назад, в этот день – Егор, вспомни! Девятого мая!  Наши предки праздновали победу над страшным врагом. Вспомнил?  У него было много названий: фашисты нацисты, союзники … гностики. Но в истории сохранилась одно – «Темная сила»…
 А  несколько лет спустя после Великой Победы…, а может и пару десятков лет спустя - два писателя однофамильца сочинили несколько фантастических романов. Именно: про наше время. И повествование у них начинается как раз - в две тысячи сто сорок пятом, нашем, году…
Что-то о Полдне Человечества…. О том, что всё будет в наше время очень хорошо и просто - просто замечательно. А люди будут озабочены в основном тем,  куда потратить свои энергии. Да, да!  Я не помню о чем те романы, но помню, помню наизусть одну фразу, которую там девушка одна выкрикивает: «В конечном счете: смысл нашего существования - тратить энергию...».
- Это все равно, что сказать, что мы рождаемся единственно для того, что бы умереть! – вставил фразу присевший рядом Герман Глебович.
- Писателей можно понять  -  продолжил Ведагор Парфёнович -им нужен был ответ:  не  -«за!», а - «против». Хоть какой- то… Мир тогда был разделен на два, и пронзен болью умирающего животного по имени  Англо-саксонский капитализм. Мир замер в ступоре, разум мира барахтался  в апокалипсических образах неизбежного завтра. И тонул в кажущихся предрешенностях -  где мрак, где несправедливость и  насилие, где угасание и конец человека.
А сто лет назад по океану плыл гигантский прогулочный лайнер…. В этот самый день: девятого мая….  Близился полдень. Время обеда.  И вот,  когда пассажиры  в роскошном зале собрались за столами,  где непременно  все - нет, нет, да поглядывали на главные часы, висевшие над входом в зал. Часы старинные механические. Все ждали,  когда стрелки сойдутся на двенадцати, и тогда будет полдень. И тогда, строго по расписанию, начнут разносить по столам обеденные блюда. Восхитительные! Пиршество вкуса,  удовлетворение плоти, торжество духа и стиля - всё в одном флаконе…                Пардон! В одной тарелке....
Не удалось, не свершилось.
В брюхо корабля врезалась мина столетней давности,  с еще той – кем-то выигранной, кем-то проигранной войны. Врыв оказался исключительно мощным  и практически разорвал корабль пополам. До сих пор спор: что, почему -  почему непременно в том месте , почему настолько мощно, и
 если не мощно, то крайне эффективно… А если бы не в том месте, а если бы при другой погоде, если бы не столь сильно… Сколь не спорь, но  этот блистательный суперсовременный лайнер пошел на дно моментально. Да так, будто и не плавал вовсе…
Те старинные часы из обеденного зала того трагического корабля весят у меня в кабинете – ребята подводники подарили.  Под треснувшим стеклом старинных часов застыли стрелки - маленькая почти на цифре римской "двенадцать", а большая - на цифре "девять". Часы остановились во время взрыва. И полдень так и не наступил.
Я последнее время все чаще смотрю на эти часы,  смотрю и жду.
Жду взрыва.
А может он уже произошел? Тот врыв, когда-то в прошлом, в нашем прошлом? И часы человечества остановились на этом цифирном значении: « Без четверти Полдень» - и настоящее Будущее так все еще и не может наступить.
Но ведь так уже было!
 Сто тридцать лет назад, когда мир, кажется, зашел в тупик и не было веры никому и ни во что. Когда, кажется, надоело всё,  всё сакральное,  и обрыдло  всё обыденное: всё, что: «до», и всё, что: «после». Тогда собрались люди, которым большее всего надоело жить только днем сегодняшним, и создали Орден Садоводов – где посвящённые, неторопливо и осмысленно, просто будут выращивать сады.
 Сады человеков, где может  и вырастит оно – Древо Будущего.
И, что б не писать лишних  отчетов, ни гонятся за датами, положили себе срок – семьсот лет. Нам надоело мелочиться. Срок такой, что б уместилось  - всего шестнадцать поколений, и с избытком. Шестнадцать поколений всходов, шестнадцать мутаций, ,шестнадцать надежд,  и все – под контролем.
- Почему шестнадцать? – спросил Егор, словно школьную программу забыл. Он просто силился понять – куда ведет старик этот, этот Садовод!
- Шестнадцать, это оптимум для закрепления генетического изменения.
В свое время Модерн одел узду на алчность, Контр модерн запряг страх,  Пост модерн вампиром пил кровь от всяческих «свобод»…
Мы же сублимировали и использовали нечто более основательное, чем Алчность, нечто более могущественное чем Страх. Нечто более неуёмное чем «Свобода».
Похоть .
Похоть соития - продолжения себя, похоть преображения себя, похоть растворения себя, похоть слияния….
Мы создали новый общественный двигатель – мы запихнули туда энергии, ранее разрушительные, самоуничтожительные – те, к которым модернисты и прикоснуться не смели. Энергии, что шли в распыл:
Мутные энергии алкоголиков, наркоманов.
Битые, калейдоскопичные – чудаков всяких:  фантазеров, затейников, «кулибиных».
Осадочные - рыбаков, огородников….,  и просто реликтовые: на вроде- «Тяги к Земле», «Зова Леса», «Охоты к Перемене Мест»….
И туда же, в тот же котел -дурь всяких буянов разгульных, свистоплясных, оргазмирующих, и, просто, мелко развращенных типчиков.
Мы запихнули их, как топливо в машину – и она повезла!!! В Будущее трудное, но тотально Анти-тоталитарное. Где: до какого предела  - решает только сам человек. Человек сам должен контролировать свои желания. Мы вернули его желания  его воле.
Вернее: мы так думали, что вернули.
- Но чернь пошла по клинку…. - Вдруг продекламировал  Герман Глебович, глядя на воду.
- Мы создали институты, академии, клиники,  лаборатории, - продолжал распаляясь Ведагор Парфёныч, -  мы посадили сады. В них построили школы:  школы - студии, школы  - спортзалы, :, школы- больницы, школы - лаборатории! И мы  принялись учить детей. Поначалу, конечно, больше лечить…
- Мы не лили крови. Мы прервали традицию рождения Нового - что б непременно - в кровавой купели. Условия страны, её пространства, позволяли.
- Раздельное Проживание! – Понял Егор старика.
- Да! И право на раздельное проживание! Это наверно, единственное, зачем   мы ходили в политику, и бились!
Мы ведь не знаем, из какого корешка, из какой мутовки родится новое.  Будущее! Где из Древа Жизни выросло Древо Разума? В переплетении  ростков – трех стволов, трех школ: Тела, Чувства, Интеллекта….Но где,  когда? А критерии селекции? Должно быть как можно больше шансов, больше вариативности.
- Мы не Судьи. Мы – руки. - генерал смотрел на воду,- Но чернь, как от запекшейся, не вытертой во время крови, пошла по клинку…
Кажется генерал говорил с кем-то - который был не здесь, не  с ними,  а где то там , под плоскостью ненадежных вод.
- И, кажется: всё верно. И первые результаты, результаты несомненные, твердые – были. И они - это Вы! – продолжал, словно оправдываясь, Садовод,  глядя в прямую спину своего товарища  - генерала .
- В смысле? – не понял Егор.
- Да, да вы, юноша! – повернулся к «юноше» Ведагор Парфеныч. - Ваше поколение, поколение ваших отцов – для вас уже абсолютно неприемлемо, вне всяких норм, например: предательство.
- Да когда ж оно было, как выговорите – нормой?! – Егор едва не оскорбился.
- А ведь, вы знаете – было! «Не предашь - не проживешь!» Поговорочка, из тех, тупиковых лет. И предательство было практически нормой, даже синоним придумали, что б не так пафосно звучало.  И стало – не «Предать», а всего лишь – «Кинуть». И кидали все  всех.  Это было нормой.
- Вы профессор сочинитель! Вам бы романы ужасов писать, хотя скорее бред … Бредовая конструкция: что б все всех предавали! Это ж самоубийство.
Старик опустил голову и улыбнулся печально, не стал спорить.
-….Но вот не прошло и двухсот лет плановых, а мы засомневались… И стали пристальней рассматривать себя, свои цели, методы… Но не можем пока увидеть ничего! Ведь, мы, всего лишь садоводы….  Пусть некоторые из нас, хоть трижды академики.
- И генералы, – добавил Герман Глебович.
- Нам нужны взгляды, чувства, мнения других людей , иных, таких … как ты, Егор!
- ….?!
- Комиссаром контроля,  - резко отвернувшись от озера, отчеканил генерал, глядя на  молодого человека строго.  - С сохранением воинского звания, разумеется.
Егора как шквалом воды обдало леденящей. Это есть его новое назначение?!
Он онемел.  Он посмотрел  на младенчески доброе, почти, что наивное лицо Ведагора Парфёныча, и посмотрел на волевое суровое лицо Германа Глебовича. И он отчетливо увидел. Это правда, это судьба - и другой не будет!
 И он завелся … Вскочил с камня и, сцепив пальцы рук  за спиной, пружиня ногами прошелся  перед мэтрами взад – вперед:
- Меня всегда интересовал вопрос, со времен  школы … - Говорил он, шагам в такт, что б не сорваться  в крик. - Раздельное Проживание!  Ведь, как раз в районах выселок, пардон! – «особых территорий» - и предполагается моя деятельность? Так? Верно?
 Вот мы отделили всяких сволочей,  ублютков рода человеческого от нормальных людей. Это хорошо. Как бы вы, вот, доказываете: что опыты подтвердили резюме вашего направления, вашей научной школы, вашего метода! И то, что:  если собрать однородный коллектив, пусть даже и крайних мерзавцев - исчезает преступность, криминальность, как заболевание  -на каком-то периоде. Пройдя  череду, порой жутких, метаморфоз,  общество мерзавцев - через рабовладение и даже похуже –« что, интересно, похуже?» -  Да, ладно…. Оно заново воспроизводит не только верхи, низы и промежность общества, но возникает – Нравственность, и высокие порывы, и кое-кто,  как роза на навозе даже начнет тянуться в сферы запредельно духовные …
Славно, что у подлецов, всё так хорошо складывается!
Так, вот…, меня интересовал вопрос: А в нашем обществе? В нашем добром обществе добрых людей – не возникнут ли новые подлецы, уже не просто благодаря проснувшимся ущербным генам, а просто так – из пустоты? Из неполноты организму? А-а, профессор?
 Может идеальненькое общество становится машиной по производству подлецов? Вы их откачиваете, откачиваете, а они тут всё вылупляются и вылупляются?
- Как вы угадали проблематику! -  Магистр обернулся и посмотрел на друга генерала восторженно. -И всё таки Вы, молодой человек, зря!
- Что, зря?
- Вот так – зря. Таким тоном и с подковыркой.. Мы ведь работаем, материалов за сто лет….  А всё ж….
- Что: «все ж…»?
- Я не могу вам дать однозначно утвердительный или отрицательный ответ – у нас, вот, как раз: по здоровым обществам – мало данных…
- Значит, данных мало…  Вот и нарабатываете! Ваши данные….  Зачем я вам?!
Егор жаждал боя, а его – в комиссары контроля, то есть – в придирщики нудные, в подглядчики и доносчики! Он мечтал грудью встать на Защиту, Защиту , чего не важно. Всего! Неба, Солнца и ракушек на пляже. И вот его - чуть ли не в бухгалтеры. Вроде как  - с повышением.
Где то уже в руках родилось желание ударить и не важно - кого. Еще несколько часов назад он должен был погибнуть,  и если бы случайным движением пальца не выключил двигатель, то уже был бы распылен на молекулы и никакому Фёдорову  - воскресителю мертвых - его не собрать бы.
 И всё таки…. Тот момент черноты в глазах, в сознании, был очень не обычен! Даже отключаясь, «плывя» после нокаута в боксе, он не испытывал подобной отрешенности, Вне –бытийности….
  А может то была его смерть?  И то, что происходит сейчас, происходит с другим Егором, в другой – параллельной реальности?
И, вдруг, холодной струйкой по извилинам мелькнула мысль: « а может тот миг черноты во время боя, тот момент слабости, почти трусости - был зафиксирован какими-нибудь хитрыми приборами и передан в штаб?  И перед встречей с ним старички живо обсуждали графики всплесков Егорова подлого нутра? Выписывали параметры и ставили свои росписи на белом листе – на судьбе старшего лейтенанта Колобова – «Списать с боевого дежурства!»». Он живо представил этих  сгорбившихся старичков над листом его судьбы и видел кровожадный блеск в глазах, блеск охотников загнавших добычу, и Егор  – вспыхнул. И всмотрелся  в лица этих решателей судеб.
Вот оно!
На него смотрели, не мигая две пары любопытных глаз, смотрели как на подопытную особь. И очень захотелось Егору, захотелось до зуда в  ладонях влепить подзатыльников с двух рук  обоим этим дедушкам, да так влепить, что б стукнулись они своими заумными головешками и гулко оповестили пространства о своем пустоумии…
«… А если он все-таки треснет?»
«…У меня голова крепкая, титановая на половину, после аварии. Пусть трескает.»
«…А я вот, не уверен. Я, лучше, руку-то – отобью…»
Егор мотнул головой и, покраснел. И отвел взгляд от физиономий стариков. Ему показалось, вдруг, что он слышит их мысленный диалог. Вот чушь! Но старший лейтенант, то есть - уже капитан, как то сразу поостыл.
Старики переглянулись и садовод Ведагор Парфёнович вздохнув, опустил голову. Герман Глебович же спросил:
- Значит ты против своего нового назначения? Категорически?
Егор тоже глубоко вздохнул - и молчал,  пялясь в потолок небес, где медленно разворачивались писанные облаками картины небесного горнего сражения. То есть:  было на что пялиться.
- Ладно, старший лейтенант, выйди и подумай. На размышление – пять минут. Кругом! Шагом марш.
Егор, деланно печатая шаг ,промаршировал  обратно с террасы в субординационное нутро генштаба .
Новоиспеченный капитан шагнул за стеклянную невидимую дверь,  туда, где коридор закручивался балюстрадой над расслабленными террасами вокруг «лужицы». Здесь тишина ,  здесь  и шаги гаснут в густом ворсе штабного ковролана.  Другой мир просто, где  все эти: «Кругом! Шагом марш!» - отдаются шепотом и исполняются  на цыпочках, с высоко поднятыми коленями.
«Надо решать…,  а что решать?!» - Ему сделали предложение, его выбирали… или списали?  - «Вот что главное!»
Егор дрожал, как в лихорадке.
Кто-то положил ему на плечо руку, тихонько. Егор обернулся – то был Герман Глебович.
- Егор, ты хочешь быть на острие копья. - Сказал он тихо. - Понимаю тебя….  Но всё то, чем вы, летчики боевые, занимаетесь…, мы занимаемся , то - чем занимаются все вояки и все охранительные органы -  если уж на то пошло -это лишь последствия недоработок в других местах, местах базовых, основных, корневых…
Мы отрубаем лишь щупальца зверя, который уже кажется утих берлоге, издох уж сколько лет назад, а вот раз за разом - то тут, то там: лезет эта чернь…. Раз за разом, раз за разом…
Ты! ты нужен! Мы периодически привлекаем настоящих бойцов  контроль и аналитику, как свежие головы, как нестандартно, не специфически мыслящих.
У тебя есть шанс найти логово зверя.
 Найди!
Генерал шептал практически, а казалось, что гремят стены, что весь бесконечный, казалось, коридор стал, вдруг, огромной гортанью  -трахеей, выдыхающей  важнейшие в жизни Егора слова:
- Вспомни своего отца погибшего там, где никто недолжен был погибнуть. Вспомни своего прадеда - ведь он был из тех, кто начинал эту борьбу за Человека,  за Нового Человека. Вспомни свою мать, наконец,- она ведь оставила вас! А ведь, это та же чернь просочилась в неё - и дала душа трещину!
Быть смелым, когда в бою – смело, не спорю. А быть смелым, когда чернота застилает глаза – и бездна пред тобой, и смерть лишь прошлое – и все равно: делать шаг. Это - высшая смелость…. Кто знает настоящую цену человеческого в человеке? Кто, если не тот, которого вынесло за край  человеческого, и взглянувший  в зрак бездны?  И сумевший вернуться назад!
 Ты способен на это, Егор.
Герман Глебович говорил, а у Егора, вдруг, настала в голове та чернота и тишина, что во время боя  - и ужас полз по ногам.
 Егор моргнул, усилием тряхнул цепенеющие руки и  резко повернулся к Генералу.
И твердо сказал:
 - Я согласен!  Если в бездну так в бездну. И пусть черти скрючатся!

               
               
4.
ИНДИЙСКАЯ СКАЗКА. СТРАШНАЯ.
*
.- О-го!
Гаркнуло над ухом. И Индра проснулся. Проснулся на помойке: в  куче рваных коробок, овощных очисток, фруктовой гнили, и еще чего-то  - липкого и пахучего.  На Индре сидела обезьяна и шарила своей лапой у него глубоко под рубашкой.
- О-го! – Опять гукнула самка примата и вытянула из под рубашки человека серебряный амулет на кожаном ремешке. На нем были изображены атрибуты Бога  Индры – колесница и копьё.
 – У-у, го-го. – сказала бандитка, удовлетворенно,  попробовав  амулет на зуб.
- Отдай, – просипел бессильно Индра и потянул амулет из обезьяньих пальцев за ремешок. На что животное очень обозлилось:
- А-а! – Возмутилась зверюга. Треснула лапой Индру по уху больно, рванула на себя вещицу, и, порвав ремешок,  убежала.
- Стой! Стой, сволочь!
Сипел ей Индра в след и махал руками. Но от обезьяны и следа не осталось.
По крайней мере, молодой человек поднялся над мусором. И сделал пару шагов. Сделал еще пару: и вывел себя из отбросов.
Ни обезьяны, ни амулета, а рядом – грязная куча.
Не возвращаться же в нее!
И Индра пошел, плохо соображая: откуда, и тем более - куда.
На нем была белая, когда-то, рубашка «от Армани», а штанов на нём не было, не было и обуви, но были носки, тоже когда-то белые. Рубашка  была длинная,  почти по колено, что в Индии, до сих пор сойдет за полный костюм, а носки издале сойдут за борцовки.
Вообще то, грозного Индру в этом воплощении звали не Индра, а Индраджив, что значит «Душа Индры» и была она во плоти полной противоположностью Индре, легендарному воителю. Это был молодой человек, студент последнего курса колледжа - тонкий телом с нежной кожей, смуглой по европейским меркам, и почти белой – по меркам индийским.
 Его большие, красиво очерченные  глаза  блестели черными угольками зрачков и не понимали – куда он попал.  Его нога ступала по местам, где, прежде  не ступала нога приличных богов и образованных человеков. Узкие переулки глинобитных  покосившихся  стен, хлябь луж в выбоинах дороги, и хлам: хлам и мусор везде - по углам, за углами,  и  посредине. Это были задворки большого восточного базара,  но Индраджив не знал об этом. И определить он этого не мог никак. Он безобразия подобного и по видео не видел, не то, что в живую.
.Голова Индраджива болела, но он упорно шел – лишь бы подальше от здешней вони.
А ведь раньше он жил иначе…
В больной его голове всплывали призрачным маревом образы - практически райские. Так его мозг защищался разительным переменам и застилал сознание картинками из прошлого, недалекого, еще вчера совсем живого.
Вот он видит себя со стороны: Индраджив сидит на краю фонтана, журчащего струйками хрустально чистой воды. На юноше приличная европейская одежда – рубашка апаш с кроткими рукавами и классического покроя конопляные  брюки с наглаженными стрелочками, из индийского -лишь восточный тюрбан на голове,  золотистого цвета – от жаркого солнца.  Индраджив читает электронную книжку: «История Философии. Пост-модернизм». Он находит её забавной и то и дело посмеивается. А где-то, в глубине сада, его жемчужным смешкам вторит переливами струн драгоценный музыкальный инструмент  - Ситар старинной работы.
Это дядюшка Лал!
Стоп! С чего-то у юноши резко защемило сердце.  Что-то связанное с дядюшкой!
 Тут Индраджив услышал шаги,  приглушенные реплики. Он обернулся – в  конце квартала показалась пара мужчин в черных одеждах  - они переговаривались и бросали взгляды на Индраджива. Индраджив сам не понял, зачем он побежал, и откуда взялись силы – бежать. Но он побежал, а побежав - оглянулся.
Парни бежали за ним следом.
Индраджив по наитию повернул на право, в закоулок, и через несколько шагов оказался, вдруг, на широкой, людной улице, и мало того – врезался в человека в форме.
- Куда прешь! – Рявкнул полицейский и замахнулся на него палкой.
- Али подожди! Смотри, какой красавчик! -  Перехватил руку напарника с дубинкой другой полицейский, и рванул Индраджива к себе.  Отогнул ворох рубашки и почитал: - « Армани». Не знаю такого портного….
- Не нашенский -  это точно. – Буркнул полицейский Али.
-  И точно, что дорого. – согласился его напарник.
 Напарник отодвинул  от себя Индраджива на расстояние вытянутой руки и оглядел еще раз.
- В ориентировках, что-то скользнуло о подобном типчике.
- Там писано юноше  в штанах, и чистом …. – Али сплюнул.
-Но всё изменчиво в мире, коллега.- Возразил тактично напарник.
-  Пусть, в зиндане посидит, вечером определимся. – Решил Али на правах старшего.
И поволокли полицейские Индраджива с собой.
 Из переулка показались преследователи, но увидев, что паренька повязала полиция, притворились забулдыгами озабоченными утренними проблемами и двинулись в противоположную сторону.
А Индраджив молчал, и волокся в руках полицейских. 
Мужики то делали без усилий, а Индраджив и рад был волочиться  - короткий побег отнял у него последние силы. И волочился Индраджив без единого слова, что было бы удивительно - для того, другого Индроджива – мальчика  из состоятельной и образованной семьи. Тот мальчик на одно  слово родителей находил сказать три.
Участок был не далеко. С Индраджива не сняли отпечатков пальцев, не сфотографировали, не проверили по компьютерной базе. Просто  открыли  решетку и бросили в камеру. Такие камеры были одинаковы  в разных странах, их, на разных языках и во всякие времена называли - обезьянниками, загонами, вольерами, клетками, витринами.  Где может быть и чистый белый кафель, но типчики на нём всегда грязные, в лохмотьях.
 Индраджива просто лег на прохладный пол рядом с ними, и отключился…
- Индра! Повелитель смертоносного копья уничтожающего миры! Просыпайся, Шива зовет! Просыпайся и ступай побеждать гордых асуров и скользких их слуг. Ты стряхнешь их с небес и окунешь их в изменчивую ничтожность текучих вод наземных. Тем ты пробудешь в них сострадание. Сострадание станет их оковами и привяжет их к людям, на долгие, долгие сроки - освободив небо во царство Сурьям божественным…
Это был голос матери, её дыхание ветерком касалось уха и журчали ручейком её слова.
 Но бухнула тяжелая дверь, загремели засовы и вместо напева сказочного, мужской голос хрипло  заговорил о чем-то чуждом, подозрительном …
- …В богатом том доме служанка померла, о-очень кстати. Наш друг ко мне – «Ой, такой случай счастливый!» Он немного больной- это ж я сделал, по его просьбе! Но он неудобное забывает враз, только хорошее помнит!
- Ох, у него бы научится…
- Йог! Старая семья, усталая кровь, Нечему там учится.
 - Рыхлые мозги излечивают несчастья.
- Но сквозь дырявые души, все несчастья проваливаются - задерживается только сладкий мёд. Успокоенные души проедает жирная моль, она заводится, когда в шкафах много, много ненужных вещей. Всё как у нашего друга – мёд в голове и пыльные предания старины…
- Лишь бы он друзей благодарить не забывал
- У-у…, я привел ему нужную служанку – обученную и молчаливую. И, вах! Померли, вдруг, хозяин того дома, и хозяйка красивая померла!  Наш друг  прикатил  довольный! Вот тебе пятачок от его довольствия, брат.
Мужчины разговаривали образно, смачно, то и дело посмеиваясь. А Индрадживу  сделалось тревожно, ему стало казаться, что они говорят о чем-то важном, очень важном  для него.
- Как прописано в завещании – нашего друга назначают опекуном ребенка. Он переехал в тот богатый дом.
- Видел я! В том доме вся моя родная деревня уместится.
- Да, ты прав – мог бы и щедрее благодарить, крокодил он, драный… .  Родня помершего хозяина дома,  брахмана этого,  молчит. Они этого родственника терпеть не могла, и прилюдно плевала на его ворота, когда он был жив. А родня же хозяйки, его жены, этой чумазенькой красотки из неприкасаемых - возмутилась. Понимаешь!?  До сих пор возмущается, бегает в Европе по судам, по агентствам всяким. Права человека какого-то ищут. Уже и адвокаты понаехали. Но наши судьи правее всяких будут! Эти грязнокровые эмигранты - все сплошь граждане не индийские, других стран… Стоп! Сиди в центре, в отеле «Хилтон», нанимай местных, не лишай работы граждан! Но заказчик обеспокоился: ему в Европу по делам ездить, а там его - в яму!
- Он пусть сидит дома, как те иностранцы в «Хилтоне»… А ты помог бы ему!
- Ну, я ему и помог! Мудрым словом помог - тертого, знающего человека… На днях сынок померших хозяев пропал, а в доме исчезли бабушкины драгоценности. Жена нашего друга – в полицию, рыдать о пропаже! Не смог наш друг сам так притворится. Запил он….  А мы паренька наркотой укололи и здесь неподалеку в мусорку скинули.
- Ловко!
- Брат, ты помнишь, о чем мы договаривались, укуси тебя крокодил?
- Помнить: что, брат?
- Что бы ты с господином старшим полицейским как бы поймал его, или  нашел, и в отделение доставил. Что бы  ты зарегистрировал его, как живого зарегистрировал! То есть: вбил его в компьютер, помнишь, а?
- А-а….
- Порви  тебя крокодил! Что: «А-а»…?!
-Все сделано! Он уже в загоне, в обезьяннике…
- Ну, а почему не зарегистрирован, а? Почему в базе данных его нет? А-а?!
- Начальник двор заставил подметать…
- Ты меня обманываешь, брат! Для этого у вас машинки  есть – подметающие роботы!
Ответа Индра не расслышал – мужчина заговорил быстро, быстро, и с подвываниями.
- Подожди, не понял… начальник их лично палкой бил? Сломал,?! А ! Сказал, что вы бездельники. Сказал, что задолбался вас понимать…. Я тоже задолбался тебя понимать…. И пока каждый не выучит хотя бы четыре сотни слов на санскрите, никаких самодвижущихся машинок в полицейском отделении …. Правильный у вас начальник. Я, вот, твоё бормотание сам себе перевожу, ты не заметил? А брат? Хиджи-Пиджи-Инглиш твой, обратно тебе в глотку! Ну, и почему ты стоишь, почему не надоедаешь дежурному офицеру про неучтенных оборванцев в обезьяннике?
-Да, брат, да!
- Ты не хочешь заработать денюжек? Откуси крокодил твои потные ноги!
- Нет, брат!
- Стой, куда побежал! Не забудь:  повеситься мальчик с горя  должен, но  после регистрации! Только после регистрации, а  не «до»! Не на бумажках там, а чтоб занесен был в компьютер! Проследи!  И что б: не сразу, а ближе к утру! … Люди то, есть у тебя - для такого дела?… Ну, конечно, а я сомневался! Для такого дерьма – всегда, пожалуйста….  И что б раскаянье  - у трупа во взоре замёрзшем! Шучу…
Человек говорил о нем, об Индрадживе  Говорил на наречии Парья, которому не учат детей в школах. Это был язык воров и мошенников, торговцев наркотиками и похитителей детей.  Но Индраджив  будто знал его!  Он учил  английский, французский, русский, и, конечно - санскрит, но этого языка он не изучал, определенно!
Индраджив разлепил глаза и сел. Он вдруг понял, что, собственно и услышать этого разговора он не мог. Физически не мог. А Индраджив не просто слышал. Он, вдруг, понял, что услышав разговор, уже знал сразу, где он происходит! Что  не в соседнем помещении, и  даже не во дворе полицейского участка – он происходил за его забором! Индраджив его услышал, Индраджив его понял.
 И что-то надо было делать, делать срочно!
О  его родителях - говорил тот бандит. Это они умерли внезапно. Как бы рыбой отравились не свежей. Это его взял под опеку  дядюшка Лал, брат отца! Он переехал в  дом Индраджива  с женой своей. Женщиной красивой, обходительной. Страшной Женщиной  - европейской женщиной… И с дядей был у них разговор. Очень тяжелый разговор – ужасный, отвратительный….  Индраджив бежал….И…, больше  ни чего не помнит!
Он очнулся в мусорной куче утром, а теперь - в полицейском участке, на кафельном белом полу. И предстоящей ночью именно его должны будут повесить!
Индраджив огляделся. На полу в разных позах спали три оборванца. Один из них, обросший волосьми, был округл плечами, а из-под рванины, которой он укрылся, торчали грязные, но крепкие, мускулистые ноги.
Индраджив отчетливо понял, глядя на бомжа этого: «И повесят меня обязательно. Есть кому!»
Надо бежать! Но как? У него нет ключа, нет отмычки, да и не владел он сим искусством! Что делать?! Вызвать полицейского - закричать, а потом оттолкнуть и убежать? Да куда ему! Кого оттолкнуть он сможет?! Его утром, вон, макака ограбила, да еще побила.
Вот только мысли: вызвать начальство и потребовать немедленно один обязательный звонок, личного адвоката и галлон чистой воды – этой мысли у Индраджива не возникло, вернее: она промелькнула, как абсолютно идиотическая из возможных.
Он  внимательно посмотрел на дверь – решетка из вертикальных прутьев,  между прутьями  достаточно расстояния, что бы просунуть его тонкую руку. Но никак не голову. Если Индраджив мог бы просунуть голову, то мог бы и вылезти, - его учил преподаватель физкультуры в школе: что нормальный человек пролезет  там, где проходит его голова и одна рука в предплечье. А йог должен уметь проходить там, где проходит одна его голова.  Индраджив подобного  еще не пробовал, но взглянув на себя, тут же уверовал – он пролезет! Но как расширить пространство меж прутьями?
Для всего их коллектива бомжей в загончике это была бы не возможная задача, считая с ними и его самого, если бы … Если бы не рука Индры, его Левая Рука – рука с большой буквы - Волшебная рука!
Как то в детстве они ходили экскурсией на крокодилову ферму, там были крокодильчики всякие разные,  все их опасались. Даже его храбрый отец, глядя на крокодилов серьезнел лицом. А вот Индрадживу они очень понравились,  зелененькие. И когда отец отвлекся умным разговором с одним из местных работников, он перелез через невысокую ограду, подошел к одному крокодильчику и погладил его по носу. А тот долго не думая, хватил маленького Индраджива за руку.
 Индраджив  очнулся в больнице. В той больнице  ему собрали руку заново. Всё, что можно сшили, склеили, нарастили мышечные волокна, где надо. А что не можно склеить и нарастить – заменили. Вживили несколько искусственных сухожилий, а за место родной, но раздробленной на несколько осколков детской косточки, вставили  кость из титанового сплава. Он еще в и-нете узнавал, что это за сплав, сколько и чего он выдерживает. А выдерживает  сплав: «О -го-го!», как сказала бы одна знакомая обезьяна.
В общем: если Индрадживу не повезет, и он сгорит в пламени пожара, да такого, что оставляет от тела лишь пепел, то от него лишь пепел и останется. И останется эта Кость…. Как-то, сломался папин электромобиль,  и надо было его починить. И  отец знал, как починить, но инструментов не было, и потому приходилось ждать ремонтников. Отец пошутил тогда, что  как домкрат для приподнятия электромобиля можно было бы использовать обновленную руку Индраджива. Вот только все равно бесполезно - нет ключа на двенадцать…
Сегодня тоже нет ключа на двенадцать, но есть - домкрат! Его рука! Он выгнул кисть, нащупал, где должна начинаться титановая кость, потом на локте нащупал противоположный её край.
« А, что  - может получиться?!». Но когда вставил руку промеж прутьев решетки и попытался провернуть кость, то понял, что ничего не получится. Он слишком слаб – да и возможно ли вообще: какому ни будь человеку «провернуть» - не в принципе, а на практике? Он невольно  взглянул с завистью на  запревшего под рваниной крепыша, храпевшего на полу рядом.
И в голове мелькнула сумасшедшая мысль: « А почему бы и нет?!»
- Вставай, вставай! – Индраджив затряс сокамерника и горячо зашептал ему в ухо,- сегодня будут всех бить. Полиция сегодня злая,  сегодня будут всех бить!
Крепыш храпеть перестал, кажется, прислушался, но потом повернулся на другой бок и захрапел опять.
- Вставай мужик! Сегодня всех будут резать, - сходу сочинял Индраджив,- сегодня им нужно сдать на органы восемь почек и две печенки!... Мужик! Им срочно нужны две пары  карих глаз! Мужик…
Мужик дернул плечом, накрыл голову своей рваниной и захрапел деланно.
 И тут  Индраджив случайно дотронулся до густых волос сокамерника.
- И еще… Им нужен скальп густых черных волос!
Мужик враз перестал храпеть и рывком сел на задницу.
- Что делать то?
Сна - ни в одном глазу.
- Есть Шанс! У меня необычная рука, там кость металлическая после операции. Я вставлю ее между прутьями. Надо провернут ее, что б раздвинуть прутья.
И юноша, подползши к двери, вставил руку:
 - Я сейчас объясню: что и как…
Но Индраджив не успел объяснить ничего . Мужик рванулся к двери, обеими лапами схватил его руку и сразу навалился давить: одной лапой вверх другой вниз.
Индраджив готов был взвыть от боли, но лишь скулил - терпел. Рука, используемая  как рычаг, стала понемногу продвигаться - к более горизонтальному своему положению.
 А мужик  уже и ноги применил. Он  заплелся вокруг руки Индраджива: выгибал пружиной спину, упирался босыми ногами в решетку. Он кряхтел, пыхтел - и «рычаг» двигался вниз.
– Всё, хватит! Я пролезу! Всё!
Крикнул шепотом Индраджив. Но патлатый не останавливался:
- Нет, не хватит! – Хрипел он, тряся своим роскошным волосяным покровом. - Ты пролезешь! Я не пролезу!
И надавил на кисть еще сильнее и задел-таки нервный узел - у Индраджива в глазах сначала просветлело, а потом потемнело от боли. Рука практически стала поперек прутьев решетки.  Раздвигаемые прутья уперлись в соседние - деформировали их, и: получился почти круглый проем. Мужик отпихнул парнишку, и, кряхтя, полез в дыру.
  «А видео камеры?!»,-  подумал запоздало Индраджив, но уже слышал крики, полицейские свистки, и дробный топот.
Юноша только представил вид с экрана дежурного - их узилище с раскуроченным затвором, как  тут же, мимо камеры пронеслась по коридору тройка заспанных полицейских.
В полуобморочном состоянии Индраджив  полез в дыру. В коридоре, еле поднявшись на ноги, пошел к выходу - медленно и поступательно, словно движимое сквозняком приведение.
Он шел. Мимо него бегали полицейские - один даже плечом задел, но никому он не был интересен и вряд ли видим.
 Индраджив вышел призраком, и шел призраком еще два квартала вверх.
Но вот он увидел выемку в стене, некий  закуток - в котором сгрудились корпуса уборочных машинок, словно стадо черепах на пляже. Корпуса треснутые и пустые, но на них можно присесть. А можно и прилечь…
Индраджив так и сделал.
И серый мир исчез. Индийская сказка - цветная, ароматная - заполнила утомленное сознание….
*
О, это печальная индийская сказка! Ей  тысячу лет,  и, одно и то же: всегда и перманентно - с вариациями различными, но наизусть знакомыми. И, увы, для кого-то  она – реальность…
Индия разбросала своих детей по всему миру. Они у неё -  трудолюбивые, скромные, креативные,- всякие. Но первыми  уезжали Неприкасаемые … Их еще звали: Цыгане или Парии. Это началось тысячи лет назад. И  потом только поехали - и потомки воинов, и потомки великих учителей, мыслителей, целителей, и  - брахманы обыкновенные. И тех, и других спасало жизнелюбие, возвышало сердце и ум. И тех и других уравнял тяжелый труд.
 Прошли столетия. Кто-то, верно,  уезжал от унижений, и все - за куском хлеба. Но было и вино…. Вино Запада не только пьянило и погружало в забвение, оно вливало в человеческое нутро и гордость, и гордыню, возникало и росло самомнение  - менялись вкусы, сдвигались ценности….
Теперь - это совсем европейские люди, вдвойне «утонченной» культуры  - высокооплачиваемые юристы и экономисты, дорогостоящие  программисты и фармацевты. Они встретились. И забыли спросить: кто они…
И эти двое тоже встретились – столкнулись случайно в дверях лифта.
Выпали папки дел из её рук, а ему надо поправить очки! Папки собраны и прижаты к груди, очки подвинуты на нос ….  И больше они не расставались, надолго.
 И до самого рождения сына они не задавали друг другу неважных вопросов. Они не говорили друг с другом об источниках своих благосостояний, они не говорили о собственности, о заработках в неделю, в месяц,- не вспоминали о цензе, о ренте и компетенциях. Они не говорили даже о самом святом - о семье и о касте. Она – юрист, он – программист, Канти и Азад. Красота и Справедливость. И этого достаточно.
 А  говорили они - о разуме и искусствах, о справедливости, о красоте, и … о любви.
 Они летали в Америку, они ездили по Европе. Их ждал собор Гауди, площади Венеции, улочки Парижа, замки Чехии, Версаль, Третьяковка и Массачусетский Технологический….  И Антонио Вивальди никогда не равен Рави Шанкару, но  им никто не помешает звучать параллельно и гармонизировать Вселенную с разных ее берегов…
Родился мальчик в богатой семье. Счастливые отец и мать открыли двери радости.
 И вот тогда-то и пришли, приехали, прилетели – родственники.
И спросили счастливого отца, - а  у молодой мамы: какая фамилия? Какие все её имена? А откуда она родом? Из какого штата, деревни какой? Скупых ответов оказалось достаточно, что б истовые брахманы, потомки брахманов поняли всё.
И родня сбежала, побросав цветы и забрав подарки.
Мама оказалась Неприкасаемая.
 Казалось, произошедшее ничего не изменило между любимыми.
Но что- то проросло в отце, и уперлось в сердце. Он передал все свои активы, всю собственность  в Европе и Америке в доверительное управление друзьям. И сказал твердо:
 – Мы возвращаемся на родину.
Вернувшись в Индию из Европы через Америку, они поселились в новом городе, футуристическом городе будущего. Отец создал школу для программистов - и с бедных не брал платы, И построил дом, не дом – а дворец.
 Дворец словно спустился из сказок: изящный, невесомый, и приземленный одномоментно - весь пропитан электроникой, как торт коньяком. Был сад, куда слетались птицы, был бассейн и фонтаны с беседками. На конюшне лошади, на жердочке охотничий сокол, а по дому вышагивал ручной гепард. Всё, кажется, было в том доме – только родственников не было.
В тысячелетней деревне, в родовой общине имя  отца было проклято со ступенек храма. Вся родня брахманской касты отвернулась  от них.  А маминых родственников в Индии давно не было.
Все отвернулись… Кроме дядюшки Лала и его жены Герды . Она была европейкой, и все кастовые условности  её не касались, как бы….  Но и дядюшке Лалу, в своё время, пришлось собирать необходимые доказательства, свидетельствующие о её происхождении - соответствующему брахманскому. Для подобных случаев брака совет брахманов Индии обнародовал послание, читай: закон -  о том, что  к касте брахманов приравниваются иноверцы и атеисты неиндийских народностей,  если оба родителя имеют высшее образование, оба занимаются - либо преподавательской, либо научной, либо религиозной деятельностью. И хотя бы у одного есть опубликованные труды.
Жена дядюшки Лала – Герда, дочь университетских профессоров – соответствовала.
Дядюшка Лал был мягок и добр. Он посещал их дом скрытно - то посыльным заедет на велосипеде, то слугой вырядится при госпоже Герде, то еще как. Дядюшка очень извинялся, но ничего поделать не мог – не был он бойцом. Дядя и племянники подружились - Индраджив играл с дядей в видео игры, дядя прекрасно читал вслух  ведические книги, вместе  они занимались йогой и музыкой. Дядя Лал еще слыл прекрасным исполнителем на ситаре.
И, к тому же: у дяди Лала и тети  Герды не было детей.
О том, что с мамой что-то неправильно, что она не из их касты, из неприкасаемых – и то ни есть хорошо -  Индраджив тоже узнал от дядюшки. Как- то, заигравшись, маленький Индра спросил:
- А у меня есть еще дяди? Дядя Лал!
- Есть! И дяди есть, и тети. Есть: и братья, и сестры. Даже племянники есть. Представь – у тебя, такого маленького, уже есть племянники!
- А почему они к нам не приходят? Мы бы вместе играли. Было бы так здорово!
- Не могут они прийти, сынок. Им здесь… грязно.
- Грязно? Где?... А вам, дядюшка, тоже грязно, кажется?
- Я, мой Индраджив, надеюсь отмыться…
Отец Индраджива - Азад Чапурведи - был электронный маг, повелитель процессоров, ОЗУ и хард-дисков, и всего он добился сам.  А мама была юристом из Англии,  и она была дочерью богача - юриста, и тоже добилась всего сама. Но в древности мамины предки убирали с улиц нечистоты. А предки отца –  сидели на ступенях храмов и разглядывали бесконечность вселенной…
Отец  начал борьбу. Для того что б в Индии прослыть борцом с кастовыми пережитками, собственно и делать ничего не надо. Достаточно их просто не замечать,  просто жить, будто не было их, и нет. Отец здоровался со всеми за руку, всем улыбался и всех именовал уважительно, полными именами. Он принимал в школу детей всех каст  и лучших отправлял учиться  в Европейские  университеты за свой счет.
И вот однажды их служанку с кухни сбила машина. Отец оплатил её лечение. Но работать она еще не могла, и долго. Тогда дядюшка привел  им новую служанку и очень её расхваливал. Он, и правда, могла приготовить много  экзотических блюд, и  древние ведические ей очень удавались…
Индраджив подрос и стал очень занят.  Он многому  учился, ему многое было интересно, доступно и по силам – компьютеры, видеокамеры, лошади, коровы, книги по философии, истории, эстетике. Рисование, упражнения на ситаре и фортепиано изучение двух нотных грамот – европейской и индийской, и языки  - английский, французский, русский, хинди и санскрит.
В тот последний день счастья он вернулся с занятий вечером поздно…. Была в доме тишина, и его никто не встречал. Он зашел в туалетную комнату – помыть руки, как  вдруг раздался шум и вибрация - то садились аэромобили, несколько штук сразу. В дом ввалились вооруженные люди в масках, следом полицейские в форме, еще какие-то люди, в европейской одежде, сидящей на                них как форма, и, врачи в белом.
Старик садовник обхватил руками Индру – не понимающего ничего, испуганного – и отвел в сад.                                Его родителей нашли скрюченных на полу туалетной комнаты, а новую служанку нашли на кухне. Канти и Азад застыли, вцепившись друг в друга – в последний миг жизни они пытались обняться….
Отравление токсичными морепродуктами - постановили эксперты. И дело закрыли.
А в дом переехал дядя со своей женой - как опекун, как  управляющий школы и попечитель фонда имени отца, в который  быстренько собрали источники всех  доходов Почившего с миром.
 Школу отца дядя закрыл, учителей уволил, а здание продал. Дядя избегал смотреть на сына брата  и видно, что начал пить много вина…, Индраджив  всё чаще заставал его в саду  - в беседке: с бутылкой и заплаканными глазами,
 И вот, однажды: Индраджив сидел у фонтана и играл на ситаре – импровизировал, перебирая грусти и радости, и постоянно соскальзывал на боль от потери мамы и отца. Но, их образы вспоминая, поднимался по струнам вверх, уходя от мучительного к светлому, почти небесному - по облачным переборам ситара
Дядюшка присел рядом, слушал и грустил. Слезы текли по лицу, но всхлипы он зажимал рукой:
- Чудесно! Чудесно! Серебро и золото! Серебро и золото на синем шелке! И черный кашемир…
 Дядюшка затрясся в беззвучных рыданиях и, вперив застланные влагой очи в звездное небо, выкрикнул:
 -  Это я! И нет мне милости Небес! Это я….
 Вдруг, он ударил себя кулаками по коленям, словно останавливая у бездны, и силою проглотил ком, застрявших слёз и слов. А проглотив, выдохнул, уже без рыданий:
 - Я  - недостойный: я плачу, я рыдаю. У нас горе. У семьи горе. Я, недостойный, забываю: колесо Сансары вертится, и его не остановить. И смерть, лишь, дверь во другое рождение. Но я плачу, я стенаю – я жалок. А ты велик! Мой мальчик, велик, как  Бхагавати.
Дядя приложился к бутылке и сделал несколько больших жадных глотков.
-  У тебя высокая грусть, идущая по следам любимых. По небесным путям, по глубоким водам перевернутого вверх дном мира. Твои мысли пропитаны духом, чувства натянуты мыслью. И вот  уже бежит ручей времени твоего вспять – от тяжких камней прибрежных низин по склону вверх,  к вершине. Туда, где снег и солнце, хлад и жар, и хрусталь льда – осколков вечности… Дай мне ситар!
Дядюшка Лал принял из рук племянника ситар и оглядел его, словно видел впервые.
- Я тоже попробую:  улажу душу в импровизио. Как говорят итальянцы.
И взвизгнул ситар. Дядя отбросил его раздраженно, даже брезгливо. С любимым инструментом он не поступал так никогда.
- Я порвал струну…
Он тер палец о палец, и видно было: как размазывается капля крови.
 – Струну души порвал… .И не будет больше лада в сердце моем….
Дядя взглянул на племянника отчаянно молящими глазами:
- Помоги мне, Индраджив!!! Я хочу сына. О таком сыне, как ты можно только мечтать. Ибо ты дар богов. И пребудешь с ними рядом.
Маленький Индра впал в смятение от такого.
-  Ты… . Ты согласен, Индраджив?
Он едва не выкрикнул: «Да!», но что-то терпкое, горьковатое во рту, под языком, как послевкусие от дикого  винограда остановило его, и  он ответил осторожно:
- Да…, наверно. Я не думал об этом, дядя.
Но дядя ужу бросился к нему в ноги:
- Я знаю, знаю: как всё сделать! Мы, конечно, оформим всё у самых, самых юристов и нотариусов, Но, это  - бумаги, это – значки, бегущие по монитору…. Очищение! Он возможно! Я посетил великомудрого Дарья-бабу  и он рек: «Огнем и Хладом!» Он мне рассказал, он начертил линии….    Я не всё понял, но очищение твое возможно! Мало того – оно уже идет! Смерть  твоих родителей погребальный костер отца, дым из крематория  от матери – это и был тот огонь очищения. И ты через него прошел! Ты не стенаешь, ты истончился лезвием, и душа твоя вытянулась клинком. Теперь нужен Хлад! … Правда, старец еще, что-то бормотал о блудливой тропе: «от огня до полымя»,  но ясно – где это искать, куда идти!
Дядя, так и стоявший на коленях, поманил к себе юношу. Тот опустился рядом. И дядя зашептал:
- На севере есть страна, откуда пришли наши предки, там - семь  озер священных, где нужно искупаться в жестокий холод.
- А я не помру?
- Благодать дадут боги! Я буду молиться! Ты – не умрешь.  Ты очистишься. Вымерзнет из крови скверна рождения, очистится аура. Там, на севере – в Русской Земле, в Сибири  - ты станешь великим Брахманом…. А мы построим храм! Да! Я придумал! К чему деньги, если они не украшают Совершенство?! Что значит  злато в руках, когда  под ногами неограненые алмазы?
 Дядюшка говорил тайнами, Индраджив не понимал ничего, но таинственность недосказанностей завораживали.
А дядя словно впал в транс:
- К чему?! Ради балагана ряженных? Неприкасаемые – Хариджане – Нараяны…. Демократия - подкормка гнили. И  Социализм, непременно социализм!  «Национальный Конгресс и Общество Гармонии». Трещат эти безродные. Тьфу! И выплясывают хороводом вокруг них - либералы…..
Дядя вскочил и опрокинул бутылку, выливая остатки вина себе в раскрытый рот.
- А ни на что Неприкасаемые  не способны.  кроме как разносить споры премерзкого капитализма и подпрыгивать в разнузданных шоу.  Весь их «социализм» -  взобраться на загривок высших каст и подпрыгнуть еще выше, Подпрыгнуть выше! И лишь для того, что б плюнуть в Солнце, как в лицо Вседержителя. Вся их космическая программа, что бы слетав на Юпитер свои имена выжечь, накарябать, как у бога на коленке. Всё попутали западные идиоты. Основою социализма мы – мы брахманы,  хранители сакральных стержней общества, еще того, древнего – божественного - плана: в его идеальной конструкции.
А Неприкасаемые  только кажутся монолитной серой массой,  основательной как бетон. А ведь в каждой песчинке, этого «бетона» вирус – червячок индивидуализма, вьется и грызет нутро.
Ты ему только волю дай: вырастит – вырвется и разнесет всё! Свалится социалистическая маска, обнажая оскал оголтелого анархического капитализма, Неприкасаемые развалят всё! Все будут, жрать всех. Высосут, вмиг, все ресурсы,  остальное загадят и на другую планету улетят!
Индра слушал дядюшку Лала, как нежданно забредшего в ночи Незнакомца:
-  Дядя, ты стал политиком?! О чем это ты всё? К чему? О каком: «очищении»? Моя мама была неприкасаемой. Но именно поэтому - я, это - я! Очнись, дядя!
Дядя обхватил его колени и прижался к ним щекой:
- Мы всё исправим! Мы очистим тебя…
 Дядя дрожащими руками, не касаясь, водил рядом с телом юноши, будто ауру приглаживал, и захлебываясь причитал:
,- Очистим! Твоя мать издохла, дымом крематория улетела мерзость. Мы освободили тебя от её морока! Будешь…
Индраджив  отпихнул его руки и отпрыгнул. Его тошнило, ему  было противно, липко и брезгливо, у него кружилась голова.
- Как ты можешь так, дядя! Как ты можешь….
Индраджив побежал. Сзади кричал и рыдал дядюшка Лал. Но юноша зажал уши.
Он вбежал в дом, откинул в дверях на входе полог, но проход преградила фигура в женском сари.
 Он поднял взгляд. Это была не индийская прислуга.
В Темно красном сари стояла Герда, европейская жена дяди. 
 Желтые огни из коридора падали на её бледную кожу, на застывшую маску совершенного лица, опасной сталью отблескивали серые глаза.
Она была прекрасна. Она была ужасна.
 У Индры онемели ноги.
 Эта женщина пришла из другого мира, она - та, что задергивает полог.  Она – смерть.
Герда коснулась его щеки морозными пальцами:
- Не спеши, мальчик. Ты собьёшь тетю Герду.
И тут её образ поплыл перед глазами…
*
Индраджив очнулся от сна на куче пустых корпусов уличных подметальщиков.
Он дрожал в ознобе, ему было жутко холодно, и мерзким потом покрылось тело,  а перед внутренним взором  стояло лицо европейской женщины.
Как образ смерти.
 Он застрял в нем навсегда, наверно.
Индраджив встряхнул головой и закатал правый рукав рубашки. Он увидел на руке маленькую точку с засохшей капелькой крови. След от укола шприцом. От тётушки – последний подарок.
«Или еще не последний?»
Задумчивый, он покинул закуток уборщиков, и сразу получил ответ на свой вопрос.
Засвистел полицейский свисток, и кто-то крикнул «Стоять!».
 Индраджив вздрогнул и обернулся: в конце переулка стояла пара полицейских и еще кто-то, и один  полицейский тыкал в его сторону палкой.
И молодой человек побежал. А те побежали следом. Переулок, сделав несколько загибов, вывел на более широкую дорогу, но уже явно  тупиковую. В конце виднелись огромные ворота в независимый квартал, называемый просто: «Блок».
В такие кварталы сбивалась вся беднота в городах, и было их в каждом городе много.  Вне кварталов – Блоков - в своих домах жили только богатеи, с личной охраной. Приезжие торговцы в отелях, бюджетники в кондоминиумах, но тоже - с охраной.  Еще были административные здания и храмы. И все, тоже – под охраной. И хотя монахи не боялись ничего, охраняли не их, а  «культурные ценности», оные нынче дороги….
  А у людей, у которых была постоянная работа, и то была работа не на правительство – те жили вне мегаполисов, в своих маленьких «корпоративных»  городках, И, конечно, тоже – под охраной.
Охрана! Везде – охрана…
А пуще всего охранялись родовые селения верховных каст…. И нет у Индры пути к ним.
Делать нечего – надо бежать туда. В Блок. Но, что и как там, он знал лишь теоретически. В Блоках он бывал  только телевизионным видео экскурсантом, в передаче «Задворки Индии». Теле-гид говорил, что жить можно. Но глядя на всю блочную убогость, развалясь на диване, Индре, с его утонченными привычками, как-то не очень верилось, что то, что показывали и есть - Жизнь. Теперь придется проверять лично.
Дыхания в груди умещалось все меньше и меньше, а мелкие камушки больно терзали ноги,  непривычные к бегу в одних носках. «Боги, милосердные – дайте сил! И чтоб стражи  квартальные – на входе не сцапали!» А сцапав, не выкинули, как раз под ноги его преследователей – убийц, которые  уже и всякий стыд потеряли - и полицейские, и бандиты бежали за ним  единой дружной толпой.
 Вот они – ворота. По краям улицы – торговцы, подвозчики и подносчики продуктов, покупатели…. И тут он споткнулся. Треснулся  с размаху об асфальт.
 По всему телу гул.
- Мальчик, ты умер?
Индра поднял голову, рядом стояла девочка, маленькая и жалкая.  Смотрела на него участливо. Но чем она может ему помочь?
Индра попробовал встать, но немереная тяжесть придавила его к земле. Это всё, конец! Сил исчезли. А крики и свисты убийц всё ближе…
Вдруг, он почувствовал, как кто-то, подхватив его под руку, поднимает его. Это была женщина. Невысокая простая женщина, видно мать девочки, которая подстроилась под другое его плечо, и уперлась, сжав губы. Он поднялся. Поднялся неожиданно легко, а две индианки - маленькая и взрослая - уже уносили его к воротам. Они передвигались быстро, почти бегом
Вдруг, сзади раздался грохот, Индраджив обернулся. Это торговец опрокинул свой лоток с товарами под ноги преследователей. Те поскальзывались, спотыкались, падали и ругались. В их свору влетел ишак развозчика воды, встал на дыбы боевым конем и победно заржал.
А Индра с своими спасительницами уже прошел ворота. Стражи из местных лишь скользнули по нему взорами, всё внимание, уделяя другим пришельцам – наглым, вооруженным – опасным.
Мельком - внутренний дворик квартала. Молчащий фонтан и куча детворы бултыхается  в остатках мутной воды в его чаше. Один поворот, второй,  и уже непонятно где был вход. Узкие улочки – сверху, над головой, каскады  балкончиков, со свисающим с них свежевыстиранным бельем. И капает на лоб вода…
 Почему-то: солёная, как слёзы…
И шептал ветерок голосом матери:
«… Гордых и красивых
Их ударили о твердь,
Они силились подняться.
Но не было сил. 
И подняли их люди.
Слабые жалкие люди
И тогда Сострадание
Привязало их к земле.
И забыли они о небесах…»

             
5.
АКАДЕМИЧЕСКИЙ ПАРАД.
*
В небеса взмывал боевой корабль.
 И срывался с небес,  выделывая невообразимые кульбиты, плюясь во все стороны имитаторами ракет.  Навстречу ему, со стороны соль-исетской степи, с грозным гулом рванулись два перехватчика.
Захватывающее зрелище показательных выступлений не оставляло равнодушных - ни детей, ни  их сугубо гражданских родителей, ни боевых пилотов: ни ветеранов, ни новичков.
Зрители, заполнив каменную набережную  реки Урал, фланировали под весенним солнцем,   вдыхали ароматы юной степи и созерцали чудеса пилотирования новейшей техники. Это случалось только над этим местом, раз в год.
Ежегодный парад выпускников и последних достижений летной  техники  Международной Чкаловской Академии Военного Пилотирования. В просторечии: «Военлётная Академия». Здесь учат владеть воздушным пространством, здесь осваивают боевые действия в  космосе,  и, уж лет десять,- подводные полеты. Да! Появились корабли способные работать в трех сферах – выпрыгнуть в космос, посетить Луну, вернуться в земную атмосферу, а в случае необходимости  - спрятаться под водой, а занырнув, уже из- под воды  – атаковать снова.
 Единственное высшее учебное заведение, где учат летать на всём, что летает, а не только на аппаратах аэропланного и гравилетного типа – аэромобилях, флайерах,  аэройллерах, гравициклерах, и прочем - на таких «самокатах» в средних школах  учат.
Егор прогуливался по набережной со старыми друзьями, своими однокурсниками,  и будто мальчишка, который и за штурвал не держался, то и дело отвлекался от разговора,  и следил восторженно  за  эстакадами  летчиков, и любовался новыми машинами.
- Ну, что Егор? Тебе уж не финтить так, – хлопнул его по плечу Сергей. 
-  Ты, теперь, вроде как  - большой чиновник! – добавил Лешка.
Из динамиков  донеслось : «… перед по вами  выходит на условную боевую позицию штурмовик - бомбардировщик  «Мираж -Миг-Ант  1100». Борт ведет Бразильский экипаж, пилот: Ромес …., штурман: Юрий …
- Скоро ты найдешь там, в одном из очень независимых поселений,   страстную селянку.  – Сказала Василиса, таинственным голосом.
- Она выйдет из леса с лукошком мухоморов, - добавил таинственности Лешка.
- Угостит!
- И накроет  Егора странное чувство…
Колобов отмахнулся от фантазий сокурсников на счет его судьбы. Над рекой  завис спасательный многоцелевой корабль. Динамик комментировал: «Рыбачья лодка терпит бедствие, еще минута и ее разобьет о прибрежные скалы. На помощь приходит МЧС Индийской Федерации, за штурвалом, пилот….»
От воздушного судна  заструились вниз стальные тросы, они  поднырнули под «тонущую» лодку,  вынырнули с другой стороны, и сами  оплели корпус. Тросы действовали без видимого управления людьми, как живые самостоятельные существа. Спасательный аппарат потянул лодку из воды. «Лодка», это название такое – на деле: приличное судно, метров пятнадцать длинной. Оно визуально было больше своего спасителя,  разов в пять!
Однажды в год, Егор возвращался  в круг друзей,  с которым пережил самые тяжелые, самые вдохновенные годы.
Когда гражданин решает себе выбрать военную профессию, в первом же служебном помещении ему говорят: « Стоп, парень! Ты думаешь, что выбираешь профессию? Места работы наши граждане меняют  раз в пять лет, профессию раз в семь лет, сферу деятельности вообще, раз в девять лет, это усредненные статистические данные. Хочешь быть военным летчиком? Иди в летчики. Хочешь быть военным моряком? Иди в моряки. Хочешь быть десантником, значит любишь приключения, любишь драйв – иди в ресурсную сферу: в геологи, георазведчики, горноразработчики … Зачем обязательно в военные? А-а, ты хочешь быть начальником! Не отнекивайся, не надо, парень. Что ты там бормочешь? О чести что-то… Честь, вам в школе прививали, мама с папой воспитывали. А здесь вам её ломают, мальчик. И вообще: если ты, такой упрямый  и бестолковый баран, и не внемлешь голосу рассудка, и всё еще норовишь проникнуть за, во-о-н те, ворота, забудь о всяком комфорте, о самом этом понятии. Там, за воротами, я ничего не могу тебе гарантировать, кроме пота, крови и слез – в любом количестве. Так что, если хочешь сделать еще пару шагов в том направлении, прочитай и распишись-ка на этой бумажке, и сюда - в камеру - наговори  текст, под которым расписался… Что? Глазки уже слезятся, со страху … А-а, текст мелкий! Одень окуляры, крот. Там говорится, о том, что отныне именно Смерть  - твоя ближайшая подруга, а не та,  последняя девчонка, с выпускной вечеринки,  с которой потанцевали и разбежались. Эта дама будет рядом с тобой всегда, все следующие шесть лет, как минимум. Ты не профессию выбираешь, парень. Ты выбираешь судьбу. И, вполне может статься: очень короткую».
Выдержавшие вступительные экзамены в академию, предварительно проходят обязательное обучение в военном училище при ней. В принципе, «военная» составляющая - где явно, а где завуалированно- проходит сквозь весь учебно-воспитательный процесс каждого ребенка рожденного в Русском Союзе. Правда, слово «война» звучит в основном на уроках истории. В ходу другой термин – «Защита». Гражданское Право № 1. И в школе всё красиво: романтично, трагично, порой сентиментально, местами пафосно. Хрустящая поджаренная корочка.
В училище – в «учебке» - это хрустящую корочку пробивают, используя в качестве взламывающего инструмента голову курсанта. И окунают его в самую сердцевину понятия «Военное». В самую суть любой войны.  То есть – в дерьмо.  Доблесть  Военного – сохранить в этом дерьме честь. Терпение в опасности и отсутствие всяческой брезгливости на физическом плане. Эти два качества вбиваются в курсанта с первого дня. Они станут стержнем будущей личности офицера. Или не станут. И человек покидает училище. И отправляется в гражданскую жизнь. Как правило  - через психиатрическую лечебницу, где ему восстанавливают комплекс иллюзий, что он не хуже других, что он тоже честный человек….
Итак, прежде чем стать военным летчиком, моряком, программистом надо стать…. Воином, а не наоборот.
Ведь, кто не летает нынче? Правильно! Дети до 12-ти лет - они не летают в Русском Союзе, без присутствия на соседнем сиденье взрослого.  Летают даже старики с различными  реликтовыми заболеваниями, которых на земле по всем данным  и не осталось.   Вон: старик один, с болезнью Альцгеймера, залетел в Арктику - на дрейфующую станцию «Сусанин- 017», и бегал по ней, размахивая садовой тяпкой, рыскал по всем каморам и требовал «Вальку, курву разэтакую!». Все уверения персонала, что ищет он свою Вальку не в том месте и  не в то время -  он и слышать не хотел. Всё для него было:  Новосибирск, Академгородок 23 февраля 2100 года. Делись куда-то из головы мужика 45 лет.  И, говорят: старичок был бойкий – резво, так, бегал, аж подпрыгивал. Может, и правда - не такая страшная эта болезнь?
Стать Воином…. Для этого – «учебка». Для начала  - старорежимный казарменный быт:  в одном помещении – сто двадцать человек, и все старорежимные радости – весь комплект: мытье полов в ручную, чистка гальюнов зубной щеткой, ложные тревоги по ночам, бессмысленные построения днем, употребление пищи за три минуты, раздевание – за сорок секунд. Один как  все, все – за одного. В смысле: отвечают по полной программе. Не сделал один – наказывают всех. Брезгливые и гордые, да ,хитрые - перекладывающие свои обязанности на других, вылетают из училища  в первые две недели. Сопровождаемые ритуальным пинком под зад.
Далее - Выживание. В одиночку:   в горах, в лесу - и без оружия, снаряжение: коробка  спичек, нож и соль. Многокилометровые пешие походы, с холодным оружием  и тактические игры с  добровольцами «ролевиками», переходящие, то и дело, в рукопашные. Тяжкий труд окопной жизни: холод, голод, артобстрелы и обкатка  музейными танками. Имитация военных госпиталей - с их вонью, кровью,  страданиями и испражнениями дерьма. Вся история войн  должна отпечататься на собственной шкуре курсанта.
Сокурсники Егора - это те люди, чьи души пропечатаны одним раскаленным клеймом.
Сергей. После академии пошел в моряки, а потом вернулся в Академию и прошел её заново, уже не как летчик –истребитель, а пилот-подводник. Сейчас он трудился в составе экспедиции изучающей цепь глубоководных впадин  Тихого Океана у берегов юго-восточной Азии. Базировались они на одном из островов малазийского архипелага, купленных Русским союзом для отдыха своих граждан. Экспедиция была чисто научной, но уровень опасности поставленных   задач, позволял не только сохранять воинские звания, но и  прибавлять звездочки на погоны.
Кстати большинство военных специалистов служило не в штате  боевых подразделений, а на  передовых рубежах науки, в гео-  и космо- разведке. А наибольшее число – в метеорологических службах. В сфере изменения и поддержания климата. Где уже несколько десятилетий шла необъявленная , но перманентная война - самая настоящая – с  наступлениями и отступлениями, атаками, блокадами, бомбардировками и эвакуациями пострадавших.  И в морских глубинах - тоже искали ключи к победе над климатом. 
Сергей уверял всех, что дважды вытерпел академию лишь потому, что очень полюбил море. Но некоторые  сослуживцы шептали, что не знают: насколько сильно Сережка, вдруг, влюбился, в соленую воду, но что он все академические годы был без ума от Василисы, это видели все, кто способен видеть.
Не видела лишь сама Василиса. Она была способна слушать более минуты лишь одного человека – Лешку. Даже преподавателям она не могла долго внимать. Поэтому Лешка всегда пересказывал ей лекции -  кратко, ёмко, с юмором, с образными примерами.
Лешкины способности не остались не замеченными. Ему предлагали остаться в академии. Закончить аспирантуру, писать учебники, заняться корректировкой текстов всего учебного курса…. Что только ему не предлагали, какими только пряниками не заманивали, но он отказался категорически.
Потому что Василисе захотелось на Луну.
А на Лунные базы брали предпочтительно семейные пары.
Василиса выслушала предложение руки и сердца от Сергея. И предложила ему остаться друзьями. После чего – Василиса, сама, пришла к Лешке и потребовала, что бы её руку и сердце  забрал именно  он.
 И дала на решение   - минуту.
Иначе её он больше не увидит, потому как она больше за себя не отвечает.
 Такова была странная логика поступков и доводов Василисы, по крайней мере: со слов случайного свидетеля – соседа по общежитию, живущего через стенку. Он не подслушивал. Сосед, вообще: спал, он проснулся как раз от громких Василисиных требований признания в любви к себе.
На следующий день Василиса и Алексей поженились. А Сергей еще ночью улетел во Вьетнам, куда, за минувшую, трагическую для него, ночь, успел устроится на работу, Морским Спасателем . А после венчания и свадебной дискотеки. молодая семья  улетела на Луну.
А через год они встретились на академическом параде в Оренбурге. Как ни чего и не было…
Теперь сокурсники вместе продолжали оттачивать остроумие на бедном Егорушке.
- Девушка будет страстная, но очень несчастная, – сказал Сергей.
- Страстная? Скорее – Странная…, но такая энергичная! – поправил  Алеша.
-  И Колобов на ней непременно женишься – вставила Василиса.
- Не понимая, собственно – «а почему, именно, на ней!?»
- Потому, что после первой внебрачной ночи. Потому, что опоённый мухоморами.
- Она расскажет ему о том, какой он был нежный,  и с ним ей было совсем не страшно…
- И, повязанный чувством чести, он поведет её к алтарю.
- И только потом выяснится, что она оказывается генетическая наркоманка и алкоголичка, врожденная психопатка и патологическая врунья.
- Но ведомый неколебимым своим словом….
- Словом чести!
- И чувством заботы …
- Он, противоречивый такой, сдаст ее в клинику, на излечение.
- И сам устроится работать в нее санитаром.
- Нет! Водителем «Скорой Помощи»!
- И окончит он дни свои, раскатывая над беспробудной тайгой…
- Всё! Я устал от вашей болтовни подлючей! – Не выдержал, возмутился Егор,
- И, право, ребята, это слишком,   – согласился Сергей и подмигнул друзьям.- Но, все-таки: зачем  туда взяли неколебимо боевого  офицера? 
« Сейчас мы видим, как уходит от преследования двух истребителей  …. Новейший эсминец класса: «Космос – Воздух – Подводный».- Грохотали динамики по набережной.
Ребята на объявления внимания не обратили. Продолжали терзать Егора – только тактику сменили.
- И много таких там? Честных и неколебимо прямых?
- Там нужны дипломаты.
- Скорее – врачи!
Динамики продолжали напрягать атмосферу: «… Мы видим маневры эсминца – ему некуда деться, Внимание  Зрителям! Сейчас эсминец  будет производить уникальный маневр!»
Истребители перехватчики сделали пуск имитаторов ракет, они рванулись к огромному, напоминающему яхту с крыльями кораблю, и… корабль исчез!.
Потом он появился, появился в стороне, из неоткуда, чуть сбоку и чуть ниже  преследователей. Истребители вынужденно пошли на вираж, что б опять взять эсминец на прицел
Ребята еще ничего не поняли, но стали следить за движениями в небе внимательней. Не останавливалась с подковырками одна лишь Василиса:
- На территориях желательны, скорее: эпидемиологи, с большим запасом дуста.
Егор крикнул:
- Тихо! Смотрите! Смотрите, ребята!
Истребители, резко сменив курс, приблизились к эсминцу. Эсминец опять: вдруг,  исчез.
Но появился уже сзади и победно врезал по хвостам перехватчиков мощным залпом шутейных ракет. Чудеса и магия!
- Вот это техника! А-а?!
Лица ребят застыли в изумлении. А динамики вещали: «На эсминце применен уникальный эффект аппарата « EOT. SU»!  Прыжок  во времени! Ноль целых, 5 сотых секунды!»
 - Это что? Машина Времени  существует? – Вопросил Лешка, протерев ладонями побледневшее лицо.
- Тихо так,  скромно…. Они нам так её представили? А-а? – Василиса, уже была готова возмутится.
- Ребята, спокойно!  Машина Времени существует давно, но в стационаре. Кому надо, тот на ней и работает, а кто интересуется, тот о том давно был в курсе … Ребята! Летчики, космо-летчики! В и-нете не только главные страницы новостей надо читать, но и дальше пролистывать. Сначала - лет двадцать назад - Машина Времени была большой, даже огромной, потом – поменьше: она умещалась целиком в одном здании, высотой в три этажа, всего лишь. Ученые дальше её и не думали уменьшать – она казалась им достаточно компактной. Но  однажды пришли военные…
- И сделали предложение, от которого ученые не смогли отказаться! Старо как мир предание
- Как всегда – военные ! – воскликнул в сердцах Лешка и хлопнул себя по бедру - Когда это закончится!
- Когда освоим все планеты вселенной!- Ответила за всех Василиса и чмокнула мужа в лоб.
 – Значит: хрен мне увидеть эту набережную без единого погона на плечах!
 За набережной, да, по над рекой, пронеслись роями  управляемые самолетики прикрытия – пулять, сталкиваться друг с другом, отбиваться и маневрировать. Цельное сражение затеялось. И это был финал: «алаверды» от другой академии – Липецкой Академии  Военных Операторов .
А пилотируемые корабли закончили барражировать кругами над степью,  и, устроившись по ходу в колонну,  двинулись в сторону центрального проспекта. Там они совершат посадку и будут доступны для подробного рассмотрения любознательной публике.
Ребята пошли следом за величавым походом воздушных кораблей. 
Вдруг, об Егора что-то ударилось. Он опустил глаза – это был не высокий худощавый серенький человечек, Егор извинился, человечек извинился в ответ. Они раскланялись и разошлись.
Но почему-то у Егора осталось ощущение, словно он замарался – в чем-то грязном, склизком….
Ребята не стали задерживаться на проспекте, превращенном в павильон выставки:  «Достижение Авиапрома 2145», а свернули ближе к академии,  где  с десяток разномастных кафе, знакомых до колик в печени,  выставили на тротуары столики и кадки с полевыми местными цветами. Город полнился запахами весенней степи.
Сдержанная сладость, терпкость и легкая горечь. Так пахнет Воля –бескрайняя, безнадежная, без страхового полиса и сервиса «All are included».
Но все пите йные места  были засижены выпускниками – птенцами академии – и её орлами ветеранами. Гости из Европейской – Баварской – Академии, гости из академий Индийской, Латиноамериканской…, но, всё равно – лучшие стажировались, практиковались здесь, а значит не совсем они и гости.  В результате: гомон птичьего базара и противоборство музык.
- Ну что братья и сестры! Как полагается – выпускные двести грамм и гуляй Оренбург?!
Это провозгласил  в их сторону один из оперившихся  давеча птенцов: молодой лейтенант из компании таких же молодых парней и девушек. Видно приметны они – ставшие посреди улицы и не находящие места.
- Во-первых: старшие братья и старшая сестра, – поправила Василиса молодца. Тот в ответ не преминул присесть в реверансе. – А, во-вторых…
- Ну, тогда уж и: «Брат Капитан», – похлопал Алексей по  Егоровому плечу с капитанским погоном.
- Но – во-вторых!- старшие товарищи снизойдут до писка подрастающего поколения, если те освободят две пары стульев! – смилостивился капитан Колобов.
- Да хоть все восемь! – радовался молодой лейтенант.- Мы за реку собрались. По степи погонять на учебных единицах. Нач академии разрешил! Самолет- мишени пострелять, пройденное вспомнить. Когда еще случай будет – Та-а-кой Командой!
- Не будет случая, – согласился Сергей.
- Не будет! Как знающий человек: подтверждаю.
- Не теряйте случая, ребята!
- Если, конечно, пауки из соседней галактики не прилетят, и  станет война великая. Соберемся все. Тогда и увидетесь.
Их уже завлекли в свой круг бывшие курсанты,  уже у каждого по бокалу шампанского. Его сегодня только и пили летчики - самые большие пьяницы вооруженных сил. Раз в год по двести грамм игристого вина и после каждого удачного боевого вылета - по сто. Хотя на упреки в пьянстве летчики возражали, мол: подводники пьют больше, им после каждого погружения, рекомендовано  медициной.30-ть грамм красного.
Егор выпил. И под самый последний глоток чуть не поперхнулся. Сквозь искажение стекла бокала  мелькнуло лицо, пристальный взгляд туриста, того, с кем столкнулся на набережной. Да он что - следит?!!
Когда Егор отвел бокал и огляделся, то никого похожего не заметил.
И у Егора приготовилось испортиться настроение.
Тут с улицы закричали:
- Капитан Колобов! Капитан Колобов, Егор Георгиевич - есть  такой?
Егор недоуменно встал и увидел офицера, оглядывающегося по сторонам и держащего в руках…, его Колобова, раскрытый бумажник!
- Я Колобов – крикнул Егор и махнул офицеру рукой. И похлопал себя по карманам. Точно – бумажника в них не оказалось.
- Ваше? – спросил подошедший офицер.
- Наше…А где Вы его…
- Во-он там, на тротуаре.  – И офицер ткнул в точку за пару десятков шагов от них.
Егор ничего не понял, но сейчас же пригласил лейтенанта за столик. Тот отказался, и пожав руку, пошел в соседнее кафе, к своей компании.
Новый повод для отмечания дал ребятам возможность наполнить стаканы заново. А с пузырьками из желудка поднялся   и веселый настрой.
И ребята гульнули.
 То, что они все-таки гульнули крепко, Егор понял, когда проснулся среди ночи.
 Егор чувствовал себя первокурсником - в тот вечер он - в первый и единственный раз - попробовал спирт.  После чего он проклял на несколько лет всё, что градусом крепче кефира.
Но почему с шампанского так плохо?  Плохо - что не встать!
 Егор  услышал рядом стон. На соседней кровати сидел, схватившись за голову,  Алексей. И покачивался  китайским болванчиком.
- Леша! Кто добавил в шампанское спирт? Леша!
- Я не знаю…. Я не знаю, кто добавил … - гудел и сипел Леша,-  я не знаю, что такое спирт… Я знаю, что сейчас тревога и надо идти строится.  Где-то, куда-то,… но я не могу!
- Леша! Какая тревога… - И только сказав эти слова, понял, что им все это время, фоном,  вопила, надрывалась тревога - самая натуральная.
 Но ни топота спешащих к построению курсантов, ни громких кличей дежурных, дневальных слышно не было.  Лишь кружливое завывание тревожного гудка и перемигивание красных, да синих фонарей за окном.
Наконец, взяв под руку Лешку, а в другую охапкой форму,  Егор доковылял до двери и выглянул в коридор, туда, где он расширялся до просторного зала. Зал и коридор были пусты, но многие двери комнат стояли приоткрыты – из проёмов выглядывали физиономии выпускников и гостей – такие же как у Егора с Лёхой -   больные и непонимающие.
 Кстати, Егор ошибся насчет пустоты коридора – там, как раз посредине, одетый по всей форме, вытянув руки по швам, лежал дневальный. И храпел.
Гулкие шаги  раздались на лестнице, гулкие шаги приближались. И предстал перед ними комендант общежития №7 полковник Иващенко, еще по старым курсантским временам старый знакомый.  И сходу стал вопрошать напряженную пустоту:
- Ребята пьют?? Выпивают? Что еще? Ну, шампанское. Ну, закреплёное. «Вспомнить молодость» – чистый спирт! Кто-то подшутил?! Никто не признается! А я вам скажу…. Я вам скажу – расслабились, товарищи охфицеры! Я бы вам, знаете,  уборочку бы территории впаял - дня на два, беспробудно, пардонте, - беспрерывно! Вы бы у меня привели в полный порядок, что и полста лет валялось, не падало.
Тут очнулся дневальный, и, отдав честь, громко доложил:
- Здравия желаю, товарищ полковник! За время вашего отсутствия, ни каких пришествий не произошло. Дневальный Хоботов.
Доложил он все правильно, по уставу. Доложил  с закрытыми глазами  - не вставая – лежа, как  был.
- Вольно, - сказал ему Иващенко.
- Вольно! -  Выкрикнул дневальный и тут же захрапел обратно.
Полковник вытянул из кармана дневального бутылку.
В ней на донышке было.
 Иващенко прислонил горлышко к языку и смочил рецепторы. Пожевал, сплюнул и доложил:
- Нет! Робяты, это не спирт с шампанским. Не «Северное Сияние», бармену его в грызло! Это – химия, какая-то.
Тут раздались  звуки бегущих сапог, и в  центр коридора запыхалась парочка солдатиков в белых, нараспашку, халатах  - с сорока литровым бидоном и упаковкой пол-литровых эко-пластиковых стаканов.
- Ну, вот и медицина прибыла! К разливу эликсира имени меня: пр-риступить! - Скомандовал он бойцам в белых халатах. Те принялись разливать в полулитровые, из  древесного пластика, стаканы некое пойло, черпая его из бидона, и разносить его по комнатам. Считая по количеству протянутых рук, без учета высунутых голов.
- Пить до дна! Всем! Ох-фицерам и первогодкам.  Иначе я забуду устав и буду робыть, як диду вучил. Головой в будон ! И за холку придержать!
Иващенко был высокообразованным человеком: знал несколько языков, сам сочинял и исполнял целые симфонии, но перед курсантским составом выступал как узко этнический персонаж. И его метода срабатывала. Его приказы исполняли бегом, а уж просьбы - в режиме сверхзвукового полета. И только из-за любви к нему.
- Итак, похмелились, господа ох-фицеры? Не желаете ль по второй-с? … Всё! Шутки кончились! Довожу до вашего сведения обстановку и соответствующий приказ.
Иващенко убрал с лица ехидную улыбку и принял стойку «смирно».
-  В  ноль - ноль часов, тридцать минут  - приблизительно -  с выставки парада, на проспекте Павших Героев - исчез корабль военно-воздушных сил Европейского Союза военно-космического корпуса, базирования «Луна 12» - эсминец «Элдридж». Так же пропал пилот эсминца - Гельмут Пеш.  В связи с чем, командование гарнизона приказывает провести розыск всеми имеющимися средствами. С привлечением всех военнослужащих, всех родов - с отменой увольнительных и отпусков, до выполнения задачи…. Вот так! Вас, господа,-  извините: ну, ни как сегодня не могу назвать: «товарищами», - хотели задействовать по полной. На боевых машинах. Но оказалось, что практически весь летный состав в невменяемом состоянии…. Да…, весь! Не только ваши рожи…. И не надо: «Гы!», старший лейтенант Кампински! Не надо! Смотритесь в зеркало! И вы увидите лицо своих товарищей. Да, так получилось. Будем расследовать это, как диверсию.
По этажу прогудел ропот, пока еще не очень внятный.
-Да! Сто лет не было - теперь будем! Так что боевые вылеты, равно: учебные и показательные – отменяются.  Но: лиха беда - открывай ворота! Господа охфицеры, и их бухие братья курсанты садятся на гражданские флайера, и будем облетывать степь, аж до самых, до…
-Гор!
- Правильно! Гор Памира, Тянь-Шаня и Кавказа…, и их тоже, мать их, Гималаи.
- А как же эсминец пропал? Он же большой!
- Что могу сказать: взял и пропал! Стоял в строю на проспекте,  за красной ленточкой на золоченных столбиках. На него  глядели  сотни,  если не тысячи глаз горожан, приезжих и их подруг. И вдруг –  пропал! Корова языком слизнула! У-сё, с вопросами. Орда…, ну как вас еще назвать…  Орда! Слушай мою команду!
И началось.
Спецназ, прибывший, как бы из неоткуда, уже контролировал все ключевые точки города. А первым делом - перебазировал всю уникальную технику в подземные ангары, где поставил под свою бдительнейшую охрану.
Весь летный состав Академии, вернее: все, кто был в состоянии, а таковых оказались единицы - вышел на боевых кораблях в околоземное космическое пространство. Сканировать поверхность планеты, обозревать ближний космос. Собственно этими летчиками были: Начальник академии, его заместитель, его начальник штаба,  и один высокий гость - Начальник европейской академии.
Все остальные летчики  от курсантов  до зав кафедр рванули в степь - ордою дикою, охломонией анархической, бешарой неприкаянной. 
Разлетелись, пугая огромные стада говядины, баранины и сайгачатины. И туземных же погонщиков на мирных флайерах, приводя в священный ужас. Они, бедные скотоводы, падали к земле и кричали по радио о последних временах и о новом Чингисхане  со своими верными нукерами восставшим из могил и оседлавшим самолеты. Мол: пророчествовала о том одна апашка в Мангыстау, и вещал один безумный ага на Балхаш озере, стоя  в воде по колено. Так вопили на всех диапазонах эфира скотоводы, прячась среди недоуменных коров. Прятались, забывшие, что тоже умеют летать.   
 Двух суточная выматывающая «шебуршня», как обозвал операцию полковник Иващенко, закончилась ничем. Рысканья по всей степи, по всему Каспию и далее – по предгорьям Тянь-Шаня, по всем малонаселенным пространствам; гон по широченной округе, где работали также наземные службы - военные и гражданские - не дал ничего. Все планета концентрически  расширяющимися кругами была просвечена с орбиты. И – ничего. Ноль.  Эсминец - триста тонн, напичканных новейшим оборудованием  - исчез без следа. И молчали все его датчики, все электронные закладки.
Вернувшись в расположение Академии друзья одноклассники сползлись в одну комнату и сидели  молча –  умаявшиеся, очумелые. Только Лешка не уставал болтать, хоть и на автопилоте. Рассказывал,  не переставая, о просторах земли русской и казахской. О том, как пил молоко прямо из под коровы, как байговал на флайерах   с местными, подхватив барана на лету. О том, как баран летел и ссался, а кочевые труженики кружили рядом,  орали и крыли его матом…..
- Здравствуйте!
Громко и дребезжаще раздалось от двери. 
- Знакомьтесь….– сказал  сокурсникам Егор. Он даже к двери не обернулся, не посмотрел. Он знал кто этот человек: в очередной раз запихнувший микрофон не туда. - Это Тимофей, мой друг и сослуживец.
И добавил:
- Можете ему ничего не рассказывать. Потому что бесполезно – он  слепоглухонемой.  Это: во вторых…. А, во-первых…. Он знает всё.
Тимофей прибыл   в Академию  в составе делегации  специалистов «по тонким работам». Его доставил наш генерал лично.
Генерал в комнату  зашел следом за Тимофеем.
 Ребята с трудом, но встали. И все опустили головы, будто это именно они виноваты во всем - и больше никто.
Об  широкую физиономию Виктора Витовича, завсегда бодро-радостную, можно было крошить кирпичи – лишь румянец на щеках стал бы ярче. Но сегодня генерал был бледен, и улыбка его больше походила на оскал. Генерал, приветствуя, похлопал Егора по плечу, и  пока беседовали о городе, девушках и погоде, отгонял  от себя запах мнимого Егоркиного перегара. А уходя, сунул-таки кулаком под дых, слегка: на правах бывшего тренера по рукопашке.
В общем: Егора с ребятами  в профессиональном плане опустили ниже плинтуса -  с ними говорили, как с детишками неразумными – ни о чем серьёзном.
В составе бригады следователей Тимофея  поводили по всем объектам, корпусам  академии, по  всему городу.
 Он нюхал, как  пограничная овчарка и лишь отрицательно поводил головой. А Егор со товарищи стал при следователях  на побегушках, Впрочем – по собственной инициативе. Сначала они  плелись за бригадой следователей чуть в стороне, потом пододвинулись ближе, что б слышать  разговоры, а потом уж: «сбегайте, слетайте, принесите».
И только под конец, к вечеру ближе, они услышали от почесавшего нос генерала: « а вы что думаете?».
И этот вопрос бальзамом брызнул на их души. Это было как прощение. Ребята пододвинулись еще ближе и смешались с бригадой.
Следователи - не из последних! - сами были в тупике. Слетели с них остатки  профессионального апломба и мысль любого  - кто хоть как-то, что-то, где-то в тот злополучный день  был рядом или пробегал мимо – ловилась, и рассматривалась пристально.
Тимофей же взял Егора за руку и просигнализировал, надавливая  ему на запястье азбукой Морзе: «Отойдем. Поговорим. Важно!»
Егор отвел Тимофея в ближайшую аллею, усадил на скамью и сел сам. За кустиками уже было почти и не слышно  ораторию следователей и  летчиков, их добровольных помощников.
И только здесь слепоглухонемой включил свою озвучивающую аппаратуру, на малой громкости.
- На эсминце была машина времени. Знаешь?
Егор вытянул у Тимофея из рукава микрофон и ответил в него тихо:
- Это только название. По моим данным машинка не обеспечивала перемещения и на полную секунду. Так, десятые доли….
Но видно Тимофей знал много больше. Его аппаратура озвучила:
- «Машинка» была мемотическая. Это иной способ работы с тканью времени, не энергетический. До сих пор не применялся. По крайней мере - в свободном режиме, вне пределов лабораторий и полигонов.
- Ну и что?
- Ты знаешь, что такое время?
- Приблизительно.
- А что такое Вечность?
- Догадываюсь.
- Я объясняю. Это важно.
Усилитель звука Тимофея замолчал. Он встал и расставил руки и поднял ладони. Слегка пошевелил пальцами, будто ощупывая воздух, и заговорил медленно, тяжело, веско:
- Представь время. Прошлое, Настоящее, Будущее.
 Это та ткань, где каждая нить это «Время Себя» каждого существа.
Время, как время  - по сути: существует только сегодня.
Но это «Сегодня» для каждого существа разное.
У кого: доля секунды, у кого: сутки, даже - несколько суток. А есть и большие длительности, как у деревьев.
В целом, существует некая вязь этих нитей как длительностей Настоящего: где густо, а где торчат длинные хвосты - и в Прошлое,  и в Будущее.
И вот эта вязь движется в континуме. Мало того эта вязь, назовём её: «Настоящее», оно своим движением меняет не только Будущее, но и Прошлое.
Здесь как раз и есть феномен человека во времени - он очень быстро, неимоверно быстро и плотно, по сравнению с другими сущностями, насыщает Инфо-сферу.
- Инфо-сфера, это то место, где ты разведчиком служишь?
-Оно самое… . Это «место» вычислили умники 20-го века и называли «Ноо-сферой». Типа: Вот! Человек создал, сам того не зная, сферу разума, абсолютно новую…
-Которая, оказывается, была всегда! Так какая же она: «Ноо»!
- И которую, человек всегда насыщал, но с другими в ряду. Раньше – бессознательно, сегодня: более-менее сознательно. Сегодня, человек насыщает ткань инфо-сферы, стараясь её гармонизировать. А не как раньше: напихать больными эмоциями, диссонансом разнонаправленных противоречивых желаний, сумбуром мыслей….
- Но  исправляемся, как- то!  Главное поняли : «ничто на земле не проходит бесследно».
- И позиция: «однова живем!» - позиция не просто глупая, эгоистичная, а преступная. и требует скорейшей изоляции подобно мыслящих индивидов в особых экранированных зонах…. Это то место, где будешь работать ты.
- Да уж....
- Егор! « Да» это «да!» – тебе там работать! В тех, особых зонах!  Я знаю, ты стал  – комиссар Большого Проекта. Отнесись серьезно.
Егор потупился, смутился. Отвернулся, почему-то – от слепого.
- Так вот – сегодня информационный покров мира утолщается – расправляются клубки,  узлы… Срастается рванная ткань и в Настоящем , и – в Прошлом. И…. Начались пробои! Не понимаешь?
- Нет, друг, Не понимаю. «Пробой!» Сказал…, выдал термин! Не двоечник! Если пробой, то между чем и чем?!
- Итак, пойми:
 В каждом отдельном кванте времени не Бога и нет Вечности.
В двух квантах - неясно, есть лишь движение, а в трех – Он уже есть.
Три - это полный круг в центре которого рождается из небытия Четыре, а значит – бесконечное множество…
Сегодня,  как в «сегодня» - Вечности нет и Бога нет.
Потому, что ткань времен сегодня еще не сплетена.
Но к этой точке - Точке окончательного сплетения  уплотнения гармонизации - мы движемся. Мир движется, движется Время.
 И этим движением, мы, сами того не ведая, созидаем Бога. Бога будущего.
И вот в точке, когда всё уплотнится и гармонизируется в том «Сегодня»  родится Верность.
И, завернувшись, накроет покрывалом всё прошедшее до того дня. И само «Сегодня», в том числе. И  станет Настоящее – настоящим, где: и Сегодня, и Прошлое, и Прошлое Прошлого  - станет Вечностью.
- Просветил, спасибо! А в чем, так сказать: практический утилитарный смысл тобою сказанного?
- В том, что Вечность, уже где-то там, сложилась, состоялась и накрыла нас. Наши разорванные противоречивые дерганые времена.
 - Ну, и?
- Значит: Бог уже есть. И он – здесь.
- Ну, вот!...  Искали эсминец,- не нашли, но узнали: что Бог уже здесь…
Тимофей:
- Егор… Тебе метафизика нужна как слесарю отвертка.
- Да, я такой! Я не могу смотреть на  этих ученых! … На некоторых,- поправился Егор,- особенно на историков! Копаются, копаются - резонируют и рефлексируют -  меряют: то метром, то аршином, то дюймом, то пальцы прикладывают. История должна, наконец, стать точной наукой. Что б предсказывать и модулировать! Вот о чем ты мне сейчас говорил? Для чего?! Мне в город надо, в город родной! У меня сестра школу закончила! Завтра – Бал! Выпускной! А Я? Я, где?!
- ….Тогда это не история!
- Тогда это стоящая вещь, а не сводка мерзостей человеческих!
- А Искусство? А литература?
Егор не слушал уже, он  думал о родном городе и бегал нервозно - кругами вокруг скамьи, где сидел Тимофей, продолжавший разглагольствовать в пустоту.
- Искусство, если даже утилитарно, то  функционирует  - ясно, видимо! – как усилитель-  множитель-  гармонизатор Вселенной.
Егор аж подпрыгнул и топнул о земь двумя ногами, в раздражении крайнем от этого пустого  резонерства. И Тимофей почувствовал состояние Егора,  о том его чуткости сообщила вибрация стрясенной почвы.
И разведчик даже извинился. Ну, можно так считать:
- Егор, я по делу излагал. Путешествие во времени сейчас не возможно. И не потому, что мы тупые и не можем сделать машину. А потому, что путешествовать, по сути, негде.
Прошлое: рваное – разное! Оно не цельно, оно кусками. Прошлое есть в натуре: разные миры, как острова в разных вселенных, в разных измерениях! Путешествовать во времени - и легко! - смогут наши потомки, не знаю как до Точки окончательного формирования Вечности, до Дня перехода, но после него – точно!
- И?… Дальше!
Егору показалось – что-то нащупывается.
- Но я верю…. Нет! Я знаю! Случаются пробои и сегодня! Из рваного куска времени, через Вечность, в другой рваный кусок времени…. Наверно,  может быть….
- Не отвлекайся! Не уходи в сторону, не теряй нить! Тимофей!
- Сила человеческой мысли…. А, главное: чувства!  Память человеческая…. Память, которая порой очень четко резонирует с банками данных инфо-сферы…. И - Желание! Очень, очень сильное! Да прочувствованное воспоминание, да когда рядом с прибором соответствующим….
- Который на эсминце был….. «Машинка Времени»…. Ну- ка, ну-ка! Дальше, дальше думай!
Тимофей встал и пошел куда –то, незрячий - по прямой. Вдруг, остановился и обернулся:
-  А не слетать ли нам на родину?
Егор не понял:
- А мы – где?
-  Домой, к этому летчику, с эсминца.
*
Полетели они втроем. на  шикарном  многоцелевом аппарате трех сред: «космос-  воздух- водная поверхность». Летели они в Европейский Союз и водителем у Егора с Тимофеем,  был сам генерал. 
Колобов следил за картой и давал указания шоферу, строго и лаконично, без излишних: «товарищ  генерал, извольте», «товарищ генерал, поверните», «товарищ генерал, а не могли бы Вы…». Через некоторое время, уже подлетая к конечному пункту, Егор с удивлением  обнаружил, что в приказной тональности относительно человека с генеральскими погонами на плечах, а также в неукоснительном,  четком исполнении этим человеком его указаний – есть-таки  элемент счастья.
 Об этом он отстучал азбукой Морзе по руке Тимофея.
Тот отстучал в ответ: «И чувство глубокого удовлетворения».
На подлете к маленькому населенному пункту их встретили целых два летательных аппарата сразу – один с местным начальством,  второй с начальством более высоким.
Европейские чиновники доложились  Генералу из Русского союза  по всей форме, как своему родному.  Но смысл доклада не радовал: Все службы на чеку – все ждут, все готовы. Но ничто не прилетало, никто не приезжал.
Что ждут, и к чему готовы – ни уточнял вслух никто. Стыдно за пропажу было всем. Тем более господа европейцы явно терялись. Докладывали они по два раза: сначала генералу, косясь на двух хмурых и таинственных молодых людей на пассажирских местах, а потом – самим молодым людям, повторно, но косясь уже на затылок генерала.
Тимофей отстучал по руке Егору: «Идем в родительский дом летчика»
Егор сказал чиновникам:
- Господа товарищи! Раз такое положение, то что ж… .Мы тут немного отдохнем, погуляем по округе. На карте здесь у вас: лес, озеро. Мы, ведь, только с поисков. Третий день на ногах, да за штурвалом.
Чиновники расслабились, заулыбались участливо. И, кажется, поверили.
- И…, просим: не беспокоится. До отлета мы к Вам завернем. В городскую ратушу. Мы её с подлета видели, найдем. До свиданья.
Избавившись от обузы, «Русская команда» прошла по тихим улочкам маленького городка, к самой окраине, за которой сразу шли склоны холмов, и  начинался лес.
Они, лишне не блукая, нашли известный по досье адрес, и зашли в дом с заднего крыльца, без стука.
За столом в  строгом штатском костюме, при галстуке сидел пропавший летчик с пропавшего эсминца. Несколько  посерьезневший, поплотневший -  по сравнению с фотографиями из личного дела.
Его фотографии: в анфас, в профиль, и всяко разно, Егор запомнил крепко - до  конца жизни.
Когда они вошли, и молча уставились на него, бывший летчик встал. Оправил полы пиджака и сказал, как доложил:
- А я вас ждал…. Три дня жду.
Тимофей отстучал Егору: «Ровно столько мы его ищем».
Генерал же спросил:
- На сколько вы прыгнули?
- На десять  лет.
И Егор, и Виктор Витович, и даже незрячий Тимофей – не удержались: переглянулись меж собой, удивленно. Ребята уже изучили проблематику временных перемещений досконально. Десять лет – скачек во времени, когда последнее лабораторное  достижение 23 секунды!
- Н-да…
Пробурчал генерал. А летчик поинтересовался, почему-то:
- А как там… Оренбург?
*
Оренбург гулял.
Академический парад завершился, городской праздник же только распалялся.
Люди  фланировали по проспекту и сбивались в кучки  рядом с, еще горячими, с боевого пылу – жару, смертоносными машинами. И вот уже мирно стоящими – экспонатами, в музее под открытым небом.
 Люди глазели  на  изящные  линии грозных  машин, и что-то говорили, обсуждали… . Гельмут не слышал их, он не слышал ничего за стенками фонаря кабины - непроницаемыми для  таких слабых звуковых волн,  как звуки человеческой речи…
Группы людей вокруг: экскурсии туристов и местных школьников, компании друзей, родных, семьи – мужья, жены, их дети  - дети и их родители…
Он не покидал кресла пилота после посадки. Он уже не помнил: который час -  сидел и не выходил. И, кажется: то, что он остался в машине - никто и не заметил. С наружи пластик окон обзора казался зеркально черным. То, что казалось окнами - были излучателями, хотя он, пилот видел всё и без окон, их,- в  общем-то и вовсе  не было. За корпус выглядывали видео камеры, а то, что изнутри корабля воспринималось как иллюминаторы или окна - было лишь телевизионными панелями…
Но  и в этом своем знании Гельмут не отдавал себе отчета. Сейчас  для него между ним и людьми будь лишь хрупкое стекло, и оно было бы ему - стеной непреодолимой…
Еще утром он считал, что прошлое отделено от нас таким же хрупким,  но не преодолимым стеклом.
Мы видим своих ушедших любимых с расстояния лет  - и не можем ничем им помочь.  Не можем исправить сломанное, не сказать сказанное, или, хотя бы: извинится за несделанное. И еще раз - признаться в любви. Может, в первый раз – вслух… 
Памяти коварство, подлости снов, где мы не можем ничего, и лишь видим любимых рядом -  таких близких, таких живых….
Несколько часов назад, выполняя заданный маневр, он нажал кнопку «Скачка времени».
 И, кажется, ничего не произошло: просто, он был сначала впереди преследовавшей его пары перехватчиков, а потом, вдруг, оказался ниже и чуть сбоку.
 Гельмут пошел вертикально вверх, дождался, когда  преследователи пристроятся за ним, нажал кнопку машинки времени еще раз и оказался в той точке своей траектории, в которой был пол секунды назад, то есть: ровно за беззащитными хвостами перехватчиков. И тогда нажал пуск имитатора ракетного залпа.
Все просто, быстро. Никаких особых ощущений. Вот только когда опускал предохранительную крышку на пусковую панель «Скачка времени» ощутил легкий приступ тоски…
Но теперь он не мог покинуть кабину, почему-то не мог. Смотрел и смотрел на этих праздных веселых людей, словно из зазеркалья – и тосковал отчаянно,  то и дело, бросая взгляд на ту самую кнопку: для игр со временем....
Тоска не имела причин и повода. Тоска – вдруг, и ни о чем, просто стала, и всё.
 И среди уличных, застекольных лиц, вдруг, стали казаться лица знакомые  - лица из прошлого…
«Мама! Ты?!» Гельмут взволновался родной чертой в чужом, как оказалось, лице…
 Мама… он вспомнил, как поссорился с ней. Она была на приусадебном огороде, когда он накричал на нее, запрыгнул во флайер и улетел.
А потом, как он  узнал - мама, раздосадованная его поведением, и,  уж верно: с  больным сердцем - села в старый электрокар и поехала в город к брату. Жаловаться на непослушного сына.
Она сорвалась с откоса вместе со своим электрокаром, будь он не ладен. Врачи констатировали легкий сердечный приступ, но его оказалось достаточно, что бы пробить ограждение и сверзнуться в неглубокий - метра три - провал. И этих трех метров оказалось достаточно, что бы стукнутся о стойку салона виском…
После он часто пытался вспомнить: ну, из-за чего, по какой причине они поссорились? И не мог вспомнить!
 А потом, ему даже стало казаться, что, точно -  из-за его самоличного решения стать военным пилотом.  Но такого быть никак не могло:  он лишь дурачился и принял решение позже, когда ушел, сбежал из дома. Когда он уже знал, что мама погибла…
Так почему, из-за чего они тогда поссорились, так сильно? Или это ему показалось, и до сих пор лишь кажется  - десять лет спустя? И ссоры не было, а была лишь глупость и гордыня?
И куда он улетел тогда? Он не помнил, но вот: он сейчас в кабине сверхсовременного боевого корабля, и прошло более десяти лет.
Он стал военным,  одним из лучших. Ему доверили новейший эсминец, и он на параде в Оренбурге, и он нажимал кнопку первой в мире серийной машины времени.
 «Мама! Мама…. Как я тебя люблю!» - Отчаянно подумал Гельмут, и почему-то надавил ту кнопку…
Он оказался, вдруг, в воздухе и он падал камнем вместе с многотонным эсминцем.
Экстренно включились двигатели  торможения - это сработала безупречная автоматика - и эсминец мягко плюхнулся на пригорок  на задах их приусадебного участка.
Гельмут поражённый, и ничего еще так и не понимающий, выбрался из корабля и ступил на мягкий зеленый ковер трав. И вот он:  огород его мамы, каким он ему запомнился  - ровные грядки овощей, и грушево яблочный сад ветвится  рядом.
А это, - не она, ли? В рабочей курточке уходит в направлении к дому?
Не может этого быть - но это так и было, как десять лет назад.
 Он накричал на мать и улетел тогда,  за день до трагедии. Она, говорят: работала целый день в огороде, в саду, а к вечеру устала ждать блудного сына и поехала к брату. До которого не доехала…
Вот она - уходит к дому, устало опустив руки.
И Гельмут, не раздумывая больше ни секунды, бросился вниз со склона.  Сейчас мама откроет заднюю дверь, зайдет в гараж… И он не успеет! Она  сядет в автокар и уедет! И всё ужасное произойдёт снова!
И он, на бегу, что было сил, закричал:
 - Мама! Стой! Стой, мама ! Мама …, я люблю тебя! Стой!
Женщина уже почти вошла в дом, но остановилась. Вернулась, и прикладывая козырьком руку сощурилась слабыми глазами, гладя на холм.
 А Гюнтер бежал что есть силы и махал руками. Он подбежал запыхавшийся, и хватаясь за грудь стал говорить ей торопливо,  не в силах отвести взгляда от родного лица, еще несколько минут назад потерянного в безжалостном времени навсегда….
- Мама! Мама, я забыл тебе сказать! Мама, я спешил… ,нет, я  не подумал!... Мама я -  эгоист! Я виноват – я просто не подумал о тебе!
- Ты куда улетал, сынок?! И что это за форма на тебе? Ты решил поиграть в астронавта? Ты очень хочешь быть летчиком, понимаю. Так, будь им! Не слушай меня, дуру.. Только у кого ты взял эту форму? Она тебе, так, в пору…
- Мама! Не садись сегодня в машину деда! Вообще - не садись. Давай продадим эту машину, к черту…
-  Гельмут, ты о чем? Сынок, ты что-то осунулся… С утра устал в школе? Как твоя длиннота-то – в глаза бросается!
- Мама, я просто устал, сильно устал… Я виноват, мама… Прости меня, - и Гельмут не выдержал, упал лицом ей на грудь, и заплакал  -  взрослый мужчина, со шрамами на лице и несколько минут назад - честный офицер военно-воздушных и космических сил.
И мама не поехала к  дяде Фрицу, своему брату.
Но вечером ей стало плохо, и Гельмут вызвал скорую помощь. Но ничего страшного не произошло. Мама только пару дней пролежала в постели.
 И он был рядом с ней. А тот, молодой еще Гельмут так и не вернулся. Он не встретился сам с собой. И парадоксы Времени здесь не причем. Просто на двух Гельмутов – Гельмута «молодого» и Гельмута «старого» - была всего лишь: одна совесть ….
Молодой Гельмут  провел несколько дней в Лейпциге,  беспечно шатаясь по увеселительным заведениям, познакомился с компанией интересных ребят и девчат, что было очень редко по нынешним временам, и они рванули в Париж, потом в Испанию. А осенью он поступил на курсы пилотов….
Правда, позже молодой человек всё-таки стал слать короткие письма, но ни фото, ни видео. Он был принципиальный молодой человек и помнил обиду. 
И ни лицом своим, ни своей новенькой  формой, ни своими великими успехами - мать не баловал. Наказывал.
 Гельмут «старый» перехватывал  послания Гельмута «молодого». Отвечал ему от имени матери. А его «посты» стирал со всех носителей.
Стирал и злился на молодого себя  –  жестокого и холодного сукина сына.
Гельмут  поступил на работу,  представившись дальним родственником фрау Пеш, долго работавшим на приисках в Африке, где он и утерял документы.
И маме он сказал, что он оформил документы, как бы на её дальнего родственника. Объясним тем, что попал в неприятную ситуацию с дракой и  порчей имущества, что ему грозит уголовное преследование. Мама согласилась с его действиями без долгого раздумья ,что было хоть и не по-немецки, но явно по-человечески.
В Африке творилось тогда черте что, так, что все выглядело правдоподобно, а вникать глубже без веских оснований в любые африканские истории властям местным, было строжайше не рекомендовано властями европейскими.
 Тем более: гражданин на работу претендовал совсем не «секретную», в социальной помощи не нуждался, бесплатную медицину не беспокоил,- работник ценный, уникальный! Во времена нынешней виртуальной полуграмотности . Мало кто с такими летными способностями будет работать мусорщиком на флайере, да еще поступит в добровольную спасательную дружину. Горы рядом, а там всегда что ни будь, да случается. Помогает маме, подвозит бесплатно местных пожилых граждан, ремонтирует школу и ратушу, и тоже – бесплатно.  Как-то не прилично задавать такому человеку лишние неудобные вопросы. Да пусть он трижды шпион!
Так прошло десять лет.
За эти десять лет он встретил хорошую девушку, женился на ней, у них родилась двойня, сегодня она носит в себе третьего. Жизнь росла, жизнь ветвилась – и была чуточку добрее, чем уже была когда-то, где-то….
И сплетались иные времена…
Гельмут был счастлив  в своей спокойной и размеренной жизни - жизни заново, где не было сногсшибательных успехов, богатства, славы…. Новых званий, новых назначений, боевого риска, космических скоростей, неизведанных планет  - не было!
Была лишь любовь и тихая радость.
И странно – соседи, то и дело ловились на завистливом взгляде, в сторону их скромного дома, их не богатой семьи, сидящей в саду за одним столом и пьющих, молча, чай… Гельмут не понимал, чему они завидовали, но прощал. Он-то знал, как ему это всё досталось.
Прощал, и жил,  и ждал - ждал того дня, когда  за ним неизбежно придут. Он подумывал эмигрировать, но мама заболела, и требовался уход; жена ждала ребенка, а в горной дружине спасателей у него появились ученики, он чувствовал спиной восторженные взгляды этих юнцов.  И это всё бросить?
Он решил – пусть будет, что должно.
Странно, но его не грызла совесть. Он не чувствовал вины. Он произвел обмен. И готов был за него платить честно – головой.
Он готов был платить Будущим за десять лет счастливого Прошлого.
И вот он сидит перед тремя незнакомцами. Взрослый, собранный, слегка потяжелевший - пилот пропавшего три дня назад уникального аппарата. Три дня и десять лет.
Пропавший пилот закончил свой рассказ.
Генерал допил остывший кофе, принесенный молодой супругой бывшего пилота, и спросил,  со стальной ноткой в голосе:
- А эсминец, где спрятал?
-  Где…, в озере. Утопил, ненадолго, думал: на пару дней…. Ну, на недельку.… А вот, как получилось ….  До сих пор стоит на взводе: по дистанционному пульту - готовность в три секунды. И  долететь хоть до Марса! Долететь и уничтожить!
- Вот, вот - с таким ружьишком в схоронке.
- Ладно, Егор,- не будем развивать тему!
Гельмут подтянул узел галстука.
- Так, мне собираться?
- Нет, думаю: тут решим.
Ответил раздумчиво генерал, катая чашечку с кофейной жижей.
- Карать будете…
Генерал оторвался от разглядываний кофейных образов на дне чашки.
- Н-не понял. Откуда такие слова, камрад?
-Ну, вас же трое…
-….
- Вас трое. Значит «Тройка», как в старые времена: ВЧК, ОГПУ….  Я же понимаю: секретный корабль, новейшая техника …. Без суда и следствия – рассмотрели, постановили, порешили…. Я готов.
Виктор Витович поморщившись, буркнул:
- Готов он…. Ну, раз мы «Тройка»,  то удаляемся на совещание.
 Виктор Витович, Егор и Тимофей дружно встав из-за стола,  вышли из дома. Уходя, генерал движением руки потребовал стартовый пульт эсминца. Гюнтер был готов к этому - тут же протянул небольшой овальный брелок. И добавил:
-  Раскодирован, свои данные я счистил. Так, что корабль подчинится любому новому пилоту.
Выйдя во двор,  постояли, посмотрели друг на друга. Егор отстучал Тимофею: «что решим?» В ответ, немного погодя, ему простучало по запястью одно слово: «Полетели».
И Егор посмотрел вопросительно на генерала – тот жевал травинку и задумчиво оглядывал живописные окрестности. Заметив же вопрошающий взгляд, зло сплюнул сено и направился решительно к  флайеру, без всяких слов.
Егор поспешил следом, лишь Тимофей задержался, достал из внутреннего кармана записную книжку, чиркнул в ней несколько букв, вырвал, скомкал и вложил в дверную щель.
- Егор, поторопи товарища! Нам еще эсминец доставать, а тебе к сестре лететь, срочно! Да и мне – в семью наведаться. А то с вами, с чертьми, вожусь,  понимаешь - жить не успевашь…
Когда вывели со дна озера эсминец, то настроили его автопилот на следование за ведущим, то есть: их флайером.  Полетели,  как веревочкой связанные. И, ни в какую местную мэрию не заруливая, направились в сторону Киева.
Со всех электронных щелей раздались сигналы вызова. Их запрашивали немцы, их запрашивали чехи, их вызывал штаб, их добивались корреспонденты ”Fly Magazine” и  “Москвы.net”, и еще кто-то нудно повторял на разные лады их имена.
Генерал нервно принялся тыкать пальцами в разные кнопки и чертыхаться:
- Зараза компутерная, везде лезет…
Дальше в полете молчали.
Когда прилетели, Егор тут же отзвонил сестре, что скоро будет. И разбежались  - генерал по своим делам в ректорат, Тимофей, с начштаба - в расположение  родной эскадрильи, а  Егор – в душ…. А как вышел, так, пока шел в свою комнату, уже прицепилась следом целая аудитория – едва уместились в комнате. В которой ждали однокурсники: Лешка, Василиса, Сергей и  друг их, из местных: Перес Маурильо.
Егор отчитался по итогам операции. Рассказывал доходчиво, но взвешенно, оставив за чертой повествования  судьбу Гельмута: « поступил  под ответственность генерала Ползунова» - фразу  понимай, как можешь. Захочешь  к генералу, с этим вопросом  обратится - есть шанс услышать его трубный глас и получить в ухо. За выход из пределов компетенции.
 - Слетал, паренек, к маме… - резюмировал Лешка.
- Будет ходить теперь только пешком, – добавил Сергей.
- Ну, не утрируй! А всё же – хорошо кончилось! - возразила Василиса.
- Хорошо – не хорошо! -  громко сказал Перес  Маурильо, латиноамериканец оставшийся инструктором в академии, и никто уж и не помнил; из какой он, точно, страны.
Все посмотрели на него, словно он ляпнул скабрезность и всё опошлил. Перес закашлялся в кулак, воротя смуглое, но покрасневшее лицо, и поимев кашлем достаточную причину, для покраснения кожных покровов, продолжил, умеренным голосом:
 - … А с корабля пропала энергетическая батарея. Боевая.
- Как : «пропала»?!
- Вот так.
- Мы летели - все было нормально! Все параметры…
- Да, не с эсминца вашего пропала!- Прервал излишние оправдания друга, Сергей. - А с ремонтного бокса. Был момент, когда охрану туда-сюда кидали. Мы, пьяные, над степью гайсаем, а начальство вообще - всё в космосе. Вот и утекло, изделие… особой мощности.
- Трындец…
*
Долго, наверно, ждал решения своей судьбы Гельмут. А вышел он, скорее всего, после, как услышал знакомые напевы  двигателей. И когда вышел в дверь - упал ему под  ноги скомканный листочек. А развернув его, прочёл он два слова:
Good Life 
Наверно, Тимофей, лишенный юмора, имел виду много чего. Может, в тех, двух словах, был целый  план гармонизации: Жизни - Времени -  Вечности, и, Бога, который уже здесь.
 А может,  то было, просто:
 «Живи счастливо»!


6.
СЧАСТЛИВАЯ ИСТОРИЯ С БАЛЬНЫМ ПЛАТЬЕМ.
*
Что нужно девушке для счастья?
Свой дом и красивая сказка. Дом, не обязательно, что б  был свой, именно: по всем бумагам. А такой, из которого ее, вдруг, не попросят съехать – никто и никогда. Тогда, этот дом свой. А сказка может быть и чужой. Лишь бы не скучной.
И еще: непременно, для счастья, девушке нужны – любовь и полет. Любовь, бесспорно: реальная, что бы потрогать. А от полета достаточно и ощущения.
Сакральные женские вопросы поимели свои ответы, еще с тех времён -  разрушительных,  центробежных. Когда все сущности были с приставкой «пост», когда неизвестно было - на чем мир держится, чем крепится:
Молениями тысяч верующих?
Веригами десятка праведников?
Или  одной ниточкой любви, двух последних искренних сердец?
Или молчанием трудным   последнего старца?
Актуальнейшим вопросом, осталось навсегда…
 «Метафизика! у Рус-царя нет метафизики. Нет! Нет! Кар-р!...».  Закаркали вороны  в сатирическом мультфильме, -  старом, престаром  – прыгая по рисованному миру в настенной  теле-панели. Закаркали, подлюки,  и выклевали Машу из блужданий свободной мысли.
 Дарья, машина подруга,  смотрела в теле-панель, полулежа в кресле, и скакала бездумно  с канала на канал. Вот, остановилась, на каком-то мультяшном ретро.
Смешно, но громко.
А Егор не звонил…
Последнее, что она  узнала,- брату присвоили внеочередное звание капитана, и он летит в штаб. Но как дальше сложится, боялись гадать оба. Вдруг:  долгожданное новое назначение, но срочное задание? И на выпускной бал родной сестры он не успевает никак!
Всё может быть….
Так, что нужно девушке для счастья?
 Что бы были те, о ком заботится, и те, о ком достаточно просто хорошо думать. Что были близкие  близко, а остальные чуть подальше. Но, главное, что бы эти - «Близкие» - были! Просто были – жили, существовали: что-то строили, добывали,  с чем- то боролись, или обыкновенно дрыхли на диване - в неизвестном далёком, но - были! И о том было достоверно известно. А лучше и правильней:  что б близкие были рядом – как и положено  - в пределах    шести метрового радиуса – радиуса среднестатистической ауры среднего человека…
Но не было близкого человека рядом.   
И все бы ничего: грустно, беспокойно, но… не смертельно.
Но была у Маши тайна,  тайная, притайная. Была Маша страшно суеверна и верила во всякие приметы. При чем: ей же самой и придуманные – и в этом она была хуже старой дремучей бабки, времен пост-модернистской моды на экстрасенсов.
Сдалось ей как-то в полуденной дрёме, на последнем уроке, что если приобретет она себе бальное платье до Егорова приезда, то он точно не приедет! И не увидит она  брата, не обнимет родного единственного – целый год потом!
 Вот так! И что делать?
А что главное на выпускном бале? Оценки в аттестате? Не смешно. Конечно, на бале главное это самое платье.
 Одноклассницы, подруги, соседки  ей сначала напоминали о платье, потом уже  предлагали и приносили что-то на дом,  потом стали только недоуменно поглядывать со стороны - остерегаясь  холодного, прямо-таки убивающего Машиного синего взгляда. А в беседе  предпочитали обходить молчанием этот вопрос.
 Вопрос  насущный. И дальше нельзя! Сегодня – день, еще так себе: заурядный, а завтрашний день, он – Выпускной!
Дождалась, Маша! А платья нет, как нет и Егора.
 Единственного близкого человека в этой Вселенной.
 Маша посмотрела на Дарью. Вот она: «Близкая» ей, или чуть, но подальше?
 Насколько дальше - не ясно. Ясно, что Егор всяко ближе.
И Маша сказала вслух:
 – А Егор не звонит…
- Ну, и что? Не звонит он… - отвечала Дашка, не прерывая скачку по каналам.-  Если бы помер, то в три секунды – сигнал о смерти  сканировался бы с датчика  ручного браслета и  пошел бы в центр чрезвычайных ситуаций. А в твоем доме экран  теле-панели окрасился бы в чёрный. И  на нём святились бы скорбные буквы: « Ваш брат пал смертью храбрых…».
В голову Дарьи влетела подушка – плотная, такая, увесистая - с Машиного кресла.
- Значит, и чувство юмора уже исчезло… тяжелый случай…
Дашка выключила теле-панель, и села напротив подруги:
- Да ты знаешь, что такое связь сегодня?... – и тут Даша вспомнила.-Извини. У тебя ж никого, кроме брата, вне городка нашего, А вот у меня – родни! А знакомых! Просто – завались. А связь сегодня, это такая вещь, что иногда повесится хочется или пристрелить кого ни будь.
Ведь, как сегодня… звонишь человеку, письма пишешь, а он не отвечает, не перезванивает. …. А всё потому, что устали все. У  всех по полмира знакомых, а связь -  в любою точку планеты. И вот, для всех нынче - правило хорошего тона -  звонишь, не жди что ответят. Письмо послал, жди почты, денька, эдак, через три…. И по времени получается, словно электронку паровозами доставляют или лошадьми.
 Всё сегодня через уведомление: «письмо или звонок отправлено, письмо или звонок поступил,  звонок в режиме ожидания ». И ничто в ухе не трезвонит, если ты конечно не пожарник или врач скорой помощи. А твой дружок всегда в своем праве -  отвечать  или нет ….
Один молодой человек, ты его не знаешь, зарядил всю почту, все звонки, все эсэмэски  в программу автоматического ответа. И на любое послание программка рассылала веселые смайлики. Мол, всё хорошо и жизнь прекрасна.
 Вообще-то, его главным образом беспокоили престарелые родственники - «Мальчик далеко от дома! Мальчик один и без присмотра!» Люди то были мало занятые, вернее: главным и основным занятием их последних лет и был сам Владик – ой, проговорилась! Ты его знаешь? А я сомневалась! – У родственников Владика забота была: что он съел, или не дай Бог, не съел. Зубы почистил, носки, трусы поменял? Занимался ли лечебной физкультурой, а выходя на улицу, одел ли шарф?
 И засыпали они его рекомендациями: туда не ходи,  там не задерживайся, с Жоркой Герасимовым не водись, и не пей много кофе! И это по три раза на дню. От каждого родственника!  А этих «каждых» у него много… А программка спасала: рассылала смайлики, родственники удовлетворялись заботою, а мальчик ушел с головой в круговороты взрослой жизни.
 Но родственники не были излишне мнительны -  и у параноика бывают причины для беспокойства – слабая генетика проблема 22-го века! И вот медики получили анализы комплексного тестирования. А там - явные проблемы здоровья Начали звонить, слать  письма… А медикам шли радостные смайлики. Пришлось докторам вылетать к пациенту, теперь уже с беспокойством и о умственном здоровье пациента …
Рассказывая всё это, Дарья сходила на кухню, заварила чай, вернулась с подносом. Разлила чай по чашкам и села уплетать варенье с булками. Этим своим качеством – она смущала многих ровесниц,  а женщин повзрослее доводила до состояния близкого к невротическому. Качество это, называлось: «проглотство бесконечное». Булки, сладкое и масло посредине – и у Дарьи ничего лишнего к костям не прилипало! Все уходило в энергию. Пока еще бестолковую, в основном. Но того, что можно было назвать фигурой, у Дарьи не было. Фигура была у Маши. У Дарьи была конструкция для навешивания одежды. И ни каких лишних изгибов – кратчайшее расстояние между точками – прямая. Заметных точек на теле Дарьи было пять и пятой, была как раз голова, а не то, что вы подумали, если вы есть гимнаст.
- Но когда письмо или звонок идет за электронной подписью: «Гражданин такой то», -  назидательно подняла Дарья ложку, после сгладывания с нее варенья – то  каждый обязан ответить лично! В двадцать четыре часа.
- Даша! Я его сестра родная! Я его, что позорить буду! Такие звонки с подписями отслеживаются!
- Ну, во-первых ты еще не гражданин, тебе еще пока надо обратиться к другому человеку, который гражданин. К классному  учителю, например, или соц.защитнику, любимому…. Ладно, ладно,- не кидай чашек, поставь. Но – завтра! Завтра ты станешь Гражданином! И я б, на твоем месте….
- Даша! – прервала её Марья, – у меня проблема.
- Какая? – спросила Дарья, загребая из розетки очередную порцию варенья.
-У  Меня нет платья бального – на выпускной.
Громко звякнула ложка о фарфоровое блюдце. Даша сидела с открытым, приготовленным к потреблению варенья ртом, и рукой донесенной до губ – это из ей пальцев выскользнула перегруженная вареньем ложка и звякнула о фарфор. Но столбняк длился не долго.
- Это Правда?!- Страшным шепотом переспросила Дарья, а Маша лишь кивнула.
- Тогда что мы сидим! В магазин! Скорей!....
И не дав сказать больше ни слова, схватила Машу за руку и поволокла из дома, запрыгивая в обувь на бегу…
- Нет! Я так не могу!
Осознав неизбежное движение к разрешению предначертанного, уперлась Маша посреди улицы.
 – Я не могу… Давай к тете Лиде зайдем, возьмем Соньку, хотя бы, – нашла она выход из тупика.
 Почему с Сонькой  не сбыться примете, она и не думала. Рядом стоял её дом, и отчаянно цепляющееся за привычный застой сознание нашло еще одну зацепку: хоть на минуту отдалить, оттянуть неизбежное – покупку платья. Ведь, после - Будущее непременно обрушиться смертоносной лавиной
 У Сони и тетушки Лиды, ее мамы, в доме щебетали певчие птицы, и пиликала скрипочка из динамиков – совсем не настойчиво, и,  как бы подыгрывая птичьему щебету.
Тетя Лида сидела за столом, чья плоскость был ла сплошной теле-панелью на котором был разложен огромный пасьянс, еще там лежали виртуальные стопки игральных карт, кучки фишек,  журналов и чего-то еще, окружая стоящую посредине вполне реальную чашечку крепкого кофе.
- Ой, моя ягодка! Ты зачем такая серьёзная?
Маше излагать свою проблему не пришлось. За нее это сделала подруга.
-  Маша, не спеши. Уже некуда. Уже приехали.
Тетя Лида была спокойна, как положено в ответственный момент хирургу и снайперу.
- Не верю я в эти магазины. Может, сегодня сами и пошьем? – Тетя Лида пасами рук убрала с теле-панели виртуальный карточный столик и прочий виртуальный хлам. На нем появились  модели платьев, выкройки, и всякое разное - виртуально портняжное. - Маша, у нас всё есть! И уже мы шили. Ты шила, Соня шила, Даша…, Даша втыкала иголки - и все получалось!  Возьмемся, и к утру всё будет!
 У Маши затеплилась надежда. Они стали перебирать выкройки  силуэты. А тетя Лида как всегда о чем-то болтала, как правило,  из истории  своей семьи:
-  Когда русский десант высадился в горящем Иерусалиме и спасал бедных евреев,  выкапывая их из святых руин,  моя прабабушка молча  молилась  и говорила только два слова: « в Сибирь, на Родину».
- А кто тогда бомбу то бросил? Я из истории  в школе так и не поняла.
- Американцы первыми закричали: что бомбу кинули шиитские мусульмане. Русские доказали, что это не могло быть никак. Тогда закричали, что сделали это мусульмане ваххабитские, потом какие-то исмаилисты, потом – еще кто-то. В общем, остановились на одном определении – Тёмные Силы. Они во всем виноваты. А бомба была сделана в Нигде, и вылетела из Ниоткуда.
-И ведь не раскопали до сих пор…
- Видно: очень всем хотелось. Да, я сама думаю – и зачем мусульманам бомбить собственные святыни?... Говорят, там уже вполне можно жить. В резиновых костюмах и противогазах…
Маша вспомнила рассказ  тети Лиды,   как спасали из тех же развалин дочку прабабушки , то есть: её бабушку. Тогда - еще совсем молодую девушку. О том, как вели её под руки бережно двое десантников по руинам, цветущего давече, города. Как она силилась сказать им что-то в благодарность. И как, вдруг,  запричитала по-русски:
 «Ой, мальчики, шовинистики, родные вы мои».
И еще: она в тот момент, вдруг, поняла,- что забыла иврит!
А один из тех двух десантников и стал как раз  - Лидиным дедушкой.
Девчонки болтали, играючи трудились, и скоро что-то начало  вырисовываться….Некий эскиз платья уже прояснялся,  но только  когда Маша взглянула на запасы тканей тети Лиды, из чего предлагалось шить,  огонек потух.
Тетя Лида посмотрела в потухшие глаза Маши и поняла все:
- Машенька, золотце, мы уже кое-что поняли и почти  увидели. Теперь пойдем в магазин, за материей.
Уже когда входили в магазин   тетя Лида консультировала:
- Маша, только без испугов. Там, конечно, ничего нет. Но нам ничего и не надо. Маша, мы смотрим только материю  и только материю!
Но Уныние настигло все равно. И хоть удручающих пустот в витринах магазина не было, вместо пышности и разнообразия отсутствующих платьев стояли  бравые ряды деловых костюмов, бесспорно превосходных, но в чем-то одинаковых, при всем своем разнообразии.
А  что можно было ждать за тридцать часов до начала выпускного бала, помноженного на общегородской праздник?
 К их живописной, исключительно дамской,  группе поспешил заведующий.
- Что желаете?
- Чего желаем, здесь, увы, нет,.. – Переговорный процесс тетя Лида взяла на себя.- Платье Бальное. Дорогой мой мальчик,  у вас не завалялось одного? Сугубо для своих,  но которое забыли забрать?
- Увы, не завалялось… Но не  горюйте! Выход есть всегда -  в нашей торговой снабженческой системе. Если, конечно,  вы желаете использовать свои, сверх социальные,  средства.
- Вы желаете показать нам что-то по   коммерческим ценам?
 – Мадам, Смохвалова-Цахис, откуда такой лексикон? У вас, у великого нашего хирурга? Неужели вынесли из операционной?
- Подождите…. а ну,  отойдите! Так… Теперь подойдите! Я узнала Вас  тоже. Миша! Вы назойливей своего папы, хотя и он - не подарок, тоже: не маленький.
- Благодарю за комплимент.
- И что - это будет реально платье, Миша?
- Да, мадам!
- Да, ведь: к завтрашнему…
-  К завтрашнему - и из Парижа успеют!
- Так, давайте посмотрим.
- Давайте посмотрим.
По пути в демонстрационный холл , заведующий вежливо придержал Машу  и провел через коридор сканирования, где она за  несколько  шагов и  пару оборотов оставила  свои параметры – для подбора платья.
 Данные были обезличены и лишены всякой индификационной привязки  – защита прав потребителя, как ни как – международная конвенция.
Тетя Лида и  девушки, рассевшись в холле для видео демонстраций,  посмотрели на огромной панели шедевры  Лондона, Милана, Мюнхена, Гамбурга, посмотрели из Парижа. Было красиво, но всякий раз было что-то не то, и, конечно,-  размеры…..
Заведующий Миша наблюдал за барышнями, и когда  все лица  сравнялись по тусклости, подошел с очередным предложением:
- В принципе можно, так сказать: и нафантазировать самим…, если рисовать умеете, или есть образчики с собой – фото, там, видео.. . А если ни чего этого нет, то модельер попробует нарисовать с ваших слов.
Пока подруги хлопали ресницами, Дарья фыркнула.
- Какой модельер?! Программа компьютерная - «Гранд Модельер»? Это ваш модельер!  Или поновее что-то….
Миша замахал руками, будто он уже в суде, привлеченный за обман потребителя:
- Нет, девушки! Нет, мадам! Живой модельер -  дизайнер от кутюр, из Парижа, прямо в «он лайн» прямо из Парижа.
- Модельер живой, от кутюр, из Парижа, прямо! Это интересно,- согласилась тетя Лида и подмигнула девчонкам.- Хотя рисовать мы все умеем. Дарья умеет чертить.…
-  Нет,  почему ж е….
- Маша! В первую оче6редь – ткань. - Напомнила тетя Лида.
С тканями повезло, какие Маша навоображала себе, какие прочувствовала. Если бы  таких не нашлись и в Париже, тогда Маша выпала бы в долгую мистическую депрессию, точно. Но ткань, какая мечталась, целый набор цветов, нашлась.
 И Маша стала рисовать,
Потом  нажатием клавиши отправила  рисунки в Париж. На дисплее выскочила надпись с просьбою подождать несколько минут. Но Маша не стала – будь, что будет! И  уже шла к выходу на воздух, когда её догнала продавщица.
- … Тут звонок из Парижу! Интересный, говорят, рисунок.
Маша вернулась. С теле-панели её приветствовал  изящный старикан в окружении антиквариата.
- Вы давно занимаетесь дизайном одежды?
- Не занимаемся, а балуемся- с подружками…
  - Интересно…
- Я понимаю: у вас горячая пора – выпускные мероприятия…
-  В Европе эта  пора на  неделю позже, чем у Вас. Так что успеваем, но работаем в три смены…. А  кем Вы хотели быть по профессии?
 – Соц работником, наверно, или, учителем…
 - Достойно… Что ж - постараемся! Важно успеть сделать выкройки, а сама форма это не формат,  одну и туже форму можно скроить по-разному,  но  и тогда …, все равно - результат не ясен… Фигура, даже без изъяна - меняет форму,  даже кожа хозяйки меняет, даже запах, которого на картинке не видно…Хорошо! Будем выкраивать, будем быстро думать…
 - Ладно, но -  успеете ли?
-  Постараемся . Если не успеем  завтра к обеду , можете вернуть вещь - вернем оплату.
- Ох, причем здесь оплата.-  ответила Маша, мрачнея лицом.
- Хорошо. Вернем оплату и столько же бонуса  - за напрасные ожидания.
- Месье, как вас там…
- Хорошо – мы не успеваем: оставляете вещь, возвращаем оплату, и плюс двойной бонус. Но вы подписываете эксклюзивное право на использование данной модели.
- Какой модели?
- Вашей! Той, что вы сейчас нарисовали и что мы будем шить.
 - Ладно, можно и позже, но не позднее пяти часов по-нашему – Время Новосибирское.
 - Итак, выкройки…
 – Да в чем проблема! вот здесь у девочки приталено,- встряла подошедшая из дамской комнаты тетя Лида,  -  а здесь – посвободнее.
Тут  француз встрепенулся:
 - А почему именно так,  а не - вот так?
- Потому что у девочки фигура, а не европейская стиральная доска,  - веско отвесила тетя Лида.
- Да?  Надо бы тогда фото. Знаете, этот  сканнинг…, – замялся кутюрье.- он не дает представления о душе, которая в теле…
« Почему француз просит фото, даже не видео – ведь есть сканнинг?»
Маша сразу  не поняла, что француз мнется. Сканниг снимает  размеры, выстраивая безликую модель – лишенную всех черт личности. В кругах «арт энд декор» - личность вся, не только физиономия, есть Собственность, которая – Средство Производства! Абсолютно по закону – неотъемлемая - она может таки быть продана, даже – растиражирована. И не только на постерах. Многие пластические хирурги не мучаются в раздумьях , предлагая  кальку частей тел и самих лиц – с кого-то. А если оные параметры еще с кем-то совпадут? А у вас не будет договора, с тем - с кого эту кальку сняли? Дизайнера по суду – разденут до трусов и еще должным оставят.
Частная жизнь,  личная внешность, само лицо, всё - «продается». Например, артистами согласно заключенному договору. И даже рисуя лицо, придуманное, из фантазии, лучше подстраховаться и подписать, хоть с первым, встречным  договор  на свободное распространение или продажу его образа. Тогда все обладатели похожих физиономий, фигур и походок  отваливаются сами собой, со своими исками. И даже имеют шанс получить встречный – о мошенничестве!
- Фото будет. - Вставила Маша  в разговор «специалистов» ,уже пристальней всматриваясь в собственный  рисунок, сверяя его с лекалами тети Лиды и поглядывая на худое лицо француза. Провела пальцем линию по экрану, сужая подол:
 – А вот если с юбкой - вот так? И – оборочкой…
-  Не плохо, милая. Но, как мы сделаем плечи?- согласилась мадам Лида.
 - А плечи…,  плечи вот так…  А талию сдвигаем.
Они колдовали ещё  с полчаса, а француз только больше  наблюдал,  вытянутым лицом.
 Когда нажали клавишу подтверждения электронной подписи, то на том конце линии француз сказал:
- Минуточку!  - Посмотрел, полистал  полученное, и хлопнул в ладоши, -  теперь мы точно успеем. Если к обеду у вас не будет платья,  то с меня ящик шампанского! Сверху!
- Вот, так: лишь прояви чуточку творческой потенции и тебе уже шампанское несут!- обрадовалась тетя Лида.
 - Главное – Желание к ней!- вставил с экрана чем-то обрадованный француз,-  Мне кажется: творческая потенция, в сущности,   рождается из Желания!!!
- А может  Творческие потенции, непроявленные никак, и есть  сами Желания? Где принципиальна сама, эта - напряженная Непроявленность? – размыслила вслух Маша.
- Хочется чего-то. Ане знаю – что.- Выдала свою мысль Дарья, и почему-то обеспокоилась,-  а буфет в магазине есть?
-  Спорно, Машенька,- тетя Лида сразу развязала дискуссию,-  желания рождает  либо энергия, рвущаяся со знаком плюс, либо…
- Либо ее отсутствие!
 - «Алкание»! Энергия -  со знаком минус…-  Кутюрье задумался, что-то выводить принялся пальцем на интерактивном столе, мутное что-то.- Энергия со знаком минус. Энергия, которой нет…  А может то Тьма стучится в двери….
- Если это тьма, то сжатая кольцом света – брякнула Маша, теребя мочку уха.
Пребывающий в задумчивости, модный старик вздрогнул,  и, посмотрев в  видео-камеру, сделал улыбку:
- Вы, такие умные, девочки.
- Спасибо.
- Это вам спасибо!...  Девочки, а где вы работаете?
-  Я же сказала: у меня выпускной! – напомнила модельеру Маша.
- А ваша сестра?
-  Какая сестра?- удивилась Маша  и посмотрела на тетю Лиду. Француз кивнул головой, подтверждая, кого он имел в виду:
- Вам  обеим подучится не много, и Вы-  готовые дизайнеры одежды люкс класса.
Мадам Лида вдохнула воздуху, чем приподняла грудь, и ответила месье:
- Я не сестра Машеньке, я - Лидия Самохвалова-Цахис - женщина приличная. Но спасибо за комплимент,  молодой человек. - Сказала она молодящемуся старичку в Париже.- А работаю я хирургом в местной больнице . Так что - не меня подучивать:  где и что у человека лишнее.
Месье же был галантен до конца:
- Нет, девочки, приезжайте в Париж, в удобное вам время. Я вышлю приглашения  и кредиты  на номера ваших соц.карт. Оревуар!
И воздушный поцелуй послал .
Машина в магазине переводила француза на русский  просто бесподобно, с выражением. А вот «Оревуар!» почему то пропустила, не перевела с французского. Наверно, тоже расчувствовалась, Электроника.
А Маша уходила из холла,  довольная до неприличия. Прояви  легкое созидательное  движение, и  тебе уже платят, кажется, ни за что. Скажи умное, и непохожее  слово -  о тебе уже говорят, тебя уже знают и с тобой советуются!
 Подумать только!
На взлете самодовольства её подхватила за руку тетя Лида:
- Ну, пойдем платить.  Маша, если не   хватит…
 - Тетя Лида,  я прошлым летом подрабатывала,  специально... .
- Маша, мы заказали роскошное платье! А роскошь стоит! Так, что не кочевряжься,  а то я оплачу всё, и перестану тебя видеть до следующего года. Что бы долго мучилась и забыла, как спорить с тетей Лидой!
Из кассы им, вместо одной прямоугольной бумажки, выползла длинная лента.
-Что это, сударыня?! -  сделав возмущенные глаза, обратилась к кассирше, готовая к отпору  мадам Самохвалова-Цахис. – Мы покупали одно платье, а не весь ваш несчастный магазин!
- Нет! Вы ничего на подумайте, ради Бога! На чеке это - вся раскладка ваших действий , по стоимости. Что в  итоге, смотрите, вон там, снизу.
- Девушка, вашу кассовую машинку надо срочно сдавать в утиль. Она вас разорит.  «Там снизу»,- как вы выразились, цифра со знаком минус!
- Но это с цифрами месье Кутюрье! Там посчитан ваш труд и премия за разработку оригинального изделия, и покупка им прав на эксклюзивное пользование. Получается что, где минус, это та цифра, что мы вам должны.
- Должны? Нам? …
- Там видите, написано: «разработка женской модели класса люкс».
- Да, что вы говорите! Приятно, приятно! Спасибо, девочка.
И наклонившись шёпотом Маше:
- Значит, мы еще можем купить туфли!
Маша посмотрела в чек на цифру со знаком минус, и не понимающе спросила:
-Зачем?
- Что значит зачем? Для ноги! Для танцев, для походить, для посидеть красиво - нога на ногу.
- Но у меня есть туфли! Одни.
- У девушки не могут быть одни туфли! Туфли это число множественное!
И тут в сумочке замяукал, затрещал, завибрировал ай-пад.
Маша достала его, и – о, чудо!
 С планшетника ей улыбался Егор!
Осунувшийся и кажется слегка чумазый, он ей: и подмигивал обеими глазами,  и махал рукой, и улыбался во все зубы, Просил прощения за молчание и сообщал, что вылетает в городок немедля и не пойдет даже помыться, хотя очень хочется. На этих его словах  ее пихнула в бок Дашка, и зашептала, что б смилостивилась и отпустила брата помыться перед полетом. Он показался ей серым от пыли и усталости.
А  суеверная Маша наступила подруге на ногу, что б та  замолкла. Да так, что подруга вскрикнула от боли. А  брату закричала, что б летел сейчас же ! И никаких ванн, душевых и бань турецких, финских! А то его и там, вдруг, внеочередное боевое задание настигнет!
Но что-то сбивало с радужно торопливых мыслей. За спиной брата  стоял человек, с неописуемо одухотворенным, просто-таки потусторонним лицом греческого профиля, и пронзал взглядом неведомые дали. Там он и растворился, когда медленно гас экран планшетника… Так он и запомнился: недостижимым и растворяющимся - бесплотным и твердым, одномоментно….
И, вдруг, засосало под ложечкой, какое-то новое чувство,  И Маша  обозначила его для себя не верно – любопытством.
А рядом подпрыгивала Дашка.
- Я же говорила! Говорила? Купи платье, и Егорка объявится тут же … Кстати, а кто это был с ним-  гордый такой, молодой человек?
- А что тебе? А?!
- Интересно.
- И мне интересно.
Даша услышала в ответе подруги незнакомый  напор. Этот напор свой, с темно-красными, бардовыми оттенками, Маша сама почувствовала, и сама себе удивилась.
Она еще не знала, что такое – ревность.
- Да ладно, ладно! - Даша пошла на попятную сразу,- мне, просто так: интересно… В смысле: как бы и не интересно вовсе. Просто, полюбопытствовать: звонит брат сестре родной, домой. А рядом,- кто-то. Очень это не конфиденциально.
Дарья  просунула руку и нажала несколько значков на айподе подруги. Автоматически сохранённый  видео звонок выдал набор слайдов, Дашка один остановила. Где   Егор улыбается, и его друг неизвестный, застыл  в профиль.
- О, кто там рядом Егором?
Это уже и Сонька подошла и тоже  интересуется.
Маша уже взяла свои порывы под контроль, и отвечала ровным голосом:
- Мне тоже интересно….  И он, как всегда, забыл  представить своего друга, он вечно спешит.
Тут  легли на  плечи девчонок руки  тети Лиды, и проворчал ее голос грустный:
- Спешит, забывает – не беда. Беда, когда забывает, к кому спешит…

7.
ЕГОРКИН  ГОРОДОК.
*
Егор влетел на территорию города, и флайер автоматически сбавил скорость до 80 км в час. А через минуту, тройка местных сорок  пристроилась рядом, изображая почетный эскорт.
Егор не помнил, когда город захватили сороки - только старики говорили, что раньше было полно воронья. Теперь за главных – сороки: гордо выпятив грудь, ходят, по птичьим базарам среди воробьев и голубей  - малышню не обижают, а лихо пинают мусор и совсем не стерегутся людей.
А вороны где то на окраинах: ближе к продовольственным складам и  к предприятию, по утилизации отходов – городской свалке – родной и любимой. И стоит залететь в город одной серой товарке, как  в одну минуту  со всех сторон к месту прорыва стягиваются, боевыми тройками, двойками, сороки, и колошматят залетную в пух и перья.
«Выписывают ордер на отселение. Согласно праву Раздельного проживания!». Усмехнулся  Егор сам себе:  «И сюда добралась стратификация общества, теперь и птичьего».
Заметил внизу очередную примету Родины - старинную башню 20-го века, и прошелся над ней виражом, разглядывая.  Где-то там, в пробоинах свода, живет большой черный ворон  - старый, как башня и такой же таинственный. Сороки его так и не достали, не выбили из укреплений. Говорят, он жил еще при самом хозяине башни,  еще в тех, диких – капиталистических – временах. Была у Ворона кованая  золотая клетка, а башню называли «Бизнес-Центр». Сегодня ее называют Руиной. А  золотая клетка, свисавшая с высокого потолка на  золотой же цепи,  вдруг, однажды сорвалась и упала - прямо на хозяина, как раз  поспешавшего к выходу, утекая от народного суда.
Башня производила неприятное впечатление большой остроконечной кучи мусора.  «Больше мусора – больше ворон. Больше зелени – и сорок больше»,- вспомнился давнишний спор  двух горожан в парке, – « Не-ет, Уважаемый! Нет здесь прямой корреляции…».
Любили в Егоровом городке поспорить, вплоть до криков, до объявлений: «знать вас больше не желаю», а то и плевков, и тычков. После, через общих знакомых, конфликтующие стороны сверяли маршруты, и ходили по разным улицам годами, посещая общественные места в четко очерченных временных промежутках.
  Вот и Егоров родной район. Пара секунд и   будет видна крыша дома. Сороки будто всё знали - скользнули в  сторону и разлетелись . Полетели разносить  весть:  «В город вернулся Егорка!»
Вот и улица родная, вот и дом родной! Егор посадил машину на пятачок перед домом, словно рухнул, выскочил из кабины - еще гудел двигатель – и, распахнув дверь, стремительно вошел.
Вот и сестра: спит за столом – ждала, ждала и не дождалась чуть-чуть. Как всегда – всё хорошее приходит к ней неожиданно, все плохое - уже свершившимся. И тебе, родная, никогда ничего не удается изменить! Не расстраивайся, не опускай руки, не бейся в отчаянье об стенку лбом – у тебя впереди вся жизнь и тебе удастся  изменить, что ни будь, что ни будь: едва заметное, что часто значит - изменить всё.
Он сел напротив, и всматривался в родные черты  лица - лежащего щекой на столе, с приоткрытыми губками и тихо посапывающего. И, кажется, целый год не минул, и ничего не изменилось в чертах, ничего не повзрослело. Но это сон, сон! Он до поры умеет скрадывать печать забот  и усталостей, разочарований, поражений ,-  но только до поры…
 Маша открыла верхний глаз и сказала:
- Это ты.
Потом порывисто протянула руки, захватила его  и притянула к себе на стол…
Их взяла под опеку соседка, когда погиб отец.
Когда погиб отец, мать как-то быстро отдалилась от семьи, семьи, которая - дети. Её замотало по стране – другие города, другие адреса. То ли это был стресс, то ли скопившаяся по капле Не любовь к отцу, но она их бросила. Отказ от родительства пришел по электронной  почте спустя два года,  из какого то далека…
Все два года, как  только опять всплывал проклятый вопрос: «Где наша мама?», тетя Нина приговаривала, что: «Катерина вся ушедшая, в духовном поиске», это она про мать, и  еще более усиленно кормила их домашними плюшками с творогом, ягодами, яблоками и всякими другими начинками.
Два года прошло - Егор стал совершеннолетним,  и ушел  исполнять Право Защиты – моряком. Он всегда хотел быть летчиком, но себе постановил – до учёбы испытать и другую стихию – водную. В общем: всех процедур официального сиротства он избежал. Это «счастье» досталось Маше полностью – не распакованным.  Натурально – в конверте. Она и не знала до того: как они выглядят в реале – бумажные конверты.
В конверте были листы, на которых официально признавалось, что ближайших родственников у Егора Колобова и Марьи Колобовой не нашлось, предполагаемые дальние родственники, определились как однофамильцы. Право опекунства переходит к субъектам права  третьей, четвертой и пятой очереди.
 То есть –  к соседям, сослуживцам родителей, сотрудникам местной Соц Защиты.
 Если бы Маша была младше хоть на полгодика, то ей бы занималась конкретно специальная служба Защиты – «Защита Детства» и тогда было бы всё в порядке, может быть… А так сироту Машу бросились опекать сразу: и соседи, и сослуживцы, и Соц Защита. И бедный ребенок, согласно народной поговорке про семь нянек, едва не остался без глазу.
В куче подарков, которой завалили ребенка слетевшиеся на разборки меж собой потенциальные опекуны, нашлась коробочка с пистолетиком для подводной охоты. Ребенок что-то там нажал и пистолетик выстрелил  - стрелкой смазанной парализующей жидкостью. Стрелка порвала бровь, и  парализовала бедное дитя…  Что было отмечено грохотом падающего на кучу коробок тела.
 В общем, у военных резко упали шансы забрать Машу в гарнизон, и сделать «дочкой эскадрильи».
Когда Соц Защита победоносно, и в срочном порядке эвакуировала пострадавшую Машу в свой госпиталь, то вышла не на улицу, а в посудный шкаф, где сама чуть не угробилась под камнепадом тарелок.
Но девчонки в Соц Защите, были хоть и малоопытные - да с проблемным ориентированием в пространстве - но стойкие. От пикирующих из шкафа тарелок, телами и головами собственными, они прикрыли носилки с  парализованной Машей.
Но здесь не выдержала  тетя Нина - заорав благим матом без слов, схватила  ребенка с носилок и убежала с ним на второй этаж. Где забаррикадировалась в спальне. Да еще вызвала на помощь других соседей: тех, до кого дозвонилась, до тех, кто был дома.
Соседи были людьми нормальными и, услышав малопонятный ор тети  Нины, выхватили из него,  ясно, лишь несколько слов: «Тарелки. Вояки. Защита. Машенька! Угробили, спасайте …». Все решили, что поняли правильно– напали инопланетяне, рушат дома и  хватают пленных.
Через пару минут в Колобовский дом ворвались соседи, вооруженные до зубов. Чего,  оказывается, у них по домам только не было! Наверно только ядерной бомбы… 
 Машу никуда не забрали.
Но все затаили друг против друга не хорошее и, пользуясь Гражданским Правом номер  Три - Правом Контроля - то и дело совершали неожиданные проверки благосостояния ребенка. Сии проверки более походили на набеги, где оружием больше использовались подарки, короба подарков - честно сказать  - со всякой ерундой! Зачем, например, ребенку: ящик  мыла «…антиблошиного, для собак с тонкой шерстью»? Или: «Каска защитная специальная монтажника высотника»?
Один из соседей  - Кузьмич - завидев, этот подарок от Соц Защиты завопил, что это явная провокация неразумного ребенка -  залезти тайком на Руину, на башню бывшего «Бизнес-Центра», от куда непременно сверзнуться, после чего тетя Нина непременно будет обвинена во всех тяжких, а в её лице - и все соседи!
Итак, Скука и Уныние не поселились в доме Колобовых, у них просто не было шансов…
Тетя Нина была  добрейшая женщина, но пирожки с  плюшками не заменят отца, матери – их молчаливого присутствия рядом, в одной комнате….  Не заменят никогда!
Егор рано ушел в свои дела, и насколько ему  было тяжело– не увидел никто. а Маше – домашней девочке, любимой дочке боготворившей отца, маленькому человечку – не сходившему с отцовских рук, стоило ему вернуться домой  после плановых дежурств, – ей было очень тяжело, когда отца не стало. И  еще - отчужденность матери.
Егор стал брать её  - вялую, с бессмысленным взглядом -  с собой, на свои тренировки, занятия. Эту тенденцию заметили  учителя и воспитатели  – и уже на следующий день, Маша была оплетена плотным графиком уроков, факультативов, секций и просто: посидеть рядом, послушать, что говорят дети и взрослые, и непременно высказать свое мнение. Или: стоило только  ей оказаться одной и грустно посмотреть в окно - тут же  неотложно кому-то требовалась помощь её маленьких рук.
Очень быстро Маша стала жить в школе больше, чем дома. А Егор заменил отца. Хотя постепенно из всего отцовского амплуа ему осталась маленькая, но очень важная роль – он был объектом ожидания и тревоги.  А как без них? Без них настоящей семьи не получится!
Он был тем, кто открывает внезапно двери дома, взрывает своим явлением все напряжения, и  возвращает в семью ту негу необязательности, мелкости всего, из которой потом и вяжется жизнь – раз за разом, раз за разом….
После встречи  - Егора, вдруг, догнала и накрыла слабость – последствие беготни и недосыпов последних дней. Ноги его стали ватными – он встал от стола и  рухнул в ближайшее кресло. И не заметил, что заснул.
 Проснулся он от запахов пищи идущих от стола. И шепот прямо в ухо:
- Просыпайся.
 Но он капризно мотнул головой и не стал открывать глаза. Маша села рядом на подлокотник кресла, обняла и положила голову на его затылок. Так и начался их разговор - сначала без слов. И без слов Маше  понятно стало о брате всё, всё главное. И Егору понятно стало всё - о сестре.  Осталось уточнить детали.
- Тетя Нина?
- Дома… Капитан?
- Капитан…  комиссар.
- Чего?
-Контроля Территорий. По протекции «Общества Садоводов»…
- Ух, ты… Дядя Петя?
- Он самый. …. Как Экзамены?…
 - Обижаешь…
По одному слову - и всё понятно. Ему, ей, а больше – кому?
- И физика?
- У-гу…
- И с математикой?…
- У-гу…
- Итс вери гуд!
- Monsieur! S’excusez mointenant! La muchacha estudia otras ltnguas! Herr der kapitan Luftstreit-und-Kosmischen Truppen! (*Господин, извинитесь сейчас же! Девушка изучает другие языки! Господин капитан военно-воздушных и космических сил!)
- Прощаю… Класс!...  Дружок, кто?
- Нету…
- А что?
- Дети они.
- Все?
- В этом городе – все!
- Точно.
Тут стукает калитка и на пороге с топотом нарисовывается радостная физиономия.
Солнце бликует в дверном проходе, незваная личность кажется знакомой, но смутно.
В городе надо не забывать закрывать двери, учится надо закрывать, иначе личной жизни не будет никакой. По воскресениям особенно. Только забудешь нажать защелку замка, как в дом вбегает суета мира: будит, теребит, зовет и тащит в жизнь.
- Собирайтесь, люди! Труба зовет!
Высокий голос огласил прихожую и столовую. И сразу стало понятно, что это Женька с соседней улицы. Он старше Егора года на три, а всё ходит, кажется, в одних шортах и чрезмерно озабочен общественной жизнью, удачно совмещая эту озабоченность с должностью инженера по санитарно-техническому обеспечению городского коммунального хозяйства. 
- Да-а, эпоха очарования мобильной связью и интернет-сетью явно давно прошла.
Ядовито заметил Егор, а Маша развила, едко:
- Нынче, что б достучатся до человека нужно, как в эпоху рыцарей- на лошадях прибыть,  с визитом,  лично!
- Или послать гонца по-шумнее.
- По-развязнее.
- По-бестактнее.
Гонец Женя оторопел от такой встречи.
- Это вы обо мне сейчас?
А Маша с Егором не останавливались:
- Нет, это мы о твоем брате.
- У меня нет брата.
- Есть, есть! И не один.
Сантехник – общественник прокашлялся, и гордо вытянулся:
- Я, вас, семья Колобовых, понимать отказываюсь. Но  вы, то понять должны!
- Гражданин никому ничего не должен.
Заметил Егор строго,  и погрозил  глашатаю пальцем. Но общественник был смел:
- Должен! Если он гражданин культурный и патриот нашего города!
- Городка, – поправил Егор
- Городишки,-  подровняла Маша.
- Нашего маленького, но великого города, - вывернулся, все-таки,  инженер,-  Гражданин, обязательно: культурный, и ответственный - за его реноме. Гражданин не может не чувствовать боль за падение качества мирового  кинематографа.
Егор покрутил головой, похрустел шейными позвонками.
- Да я что-то чувствую.
И Маша потёрла затекшее бедро.
- И у меня что-то болит.
- И есть шанс у искусства! Наш знаменитый горожанин - изумительный режиссер Порывалов, сегодня начинает съёмки нового фильма, и, конечно: на Родине. Надо обсудить с ним планы.  И сегодня же: первая съемка – массовая! Надо лишь принять участие. Копия эксклюзивных  видео материалов – каждому участнику!
С улицы вбежал котенок, увидел людей, стол с завтраком, и сходу завопил: «Мяу!», завопил скрипуче, неумело.
Егор спросил нового гостя:
- Чё орем? Приличные коты давно по-русски  спрашивают.
Тут, услышав правильный вопрос, в дом забежал взрослый кот, по всему – папаня:  без мешканий и реверансов взял котенка за шкирку и  вынес из комнаты, где взрослые разговаривают.
Но глашатай котов не видел, и от столь резкого обращения слегка дернулся и залепетал:
-Я и по-русски… Егор! Пойдешь на речку, а? Там все будут! Всех увидишь, поговорим, пообщаемся…
Увидев в глазах пришельца отчаянье, Егор устыдился и сразу сменил тон на доброжелательный:
- Ну, конечно, схожу! Так бы и сказал сразу! На речке: где? На пляже?
- Да! На пляже! Рядом: на излучине…, на пригорке…,  да, ты сам увидишь!
Это, посетитель, выкрикивал уже с улицы, по направлению к следующему дому  - с агитацией.
Семья, оставшись в одиночестве, села  за стол, и Маша разлила по чашкам чай.
- Ну, ты пошел?
- Пошел.
Маша кивком согласилась с решением брата.
- А я буду готовиться, если что – я  на площадь уйду в четыре.
- Там и увидимся, наверно…
- Я те дам: «наверно»!
По выходу из дома Егор едва не стукнулся об соседского парня Мишу, крутившегося вокруг его флайера, мирно стоящего на посадочной площадке перед домом. Миша тыкал пальцем, то в одну, то в другую его часть, еле сдерживая восторг.
И восторгаться в Егоровом флайере личного пользования было чему. Его сослуживцы перед отлетом ведущего пилота за ночь соорудили ему коллективный подарок. Расчихвостили Егорову птичку - стандартную машину. Апгрейпили электронику, модернизировали механику, поменяли аэродинамику и произвели покраску, вернее – не покраску, а создание высокохудожественного образа: орел сказочно огромный, оседланный воином – магом.
Миша сосед с далекого детства был страстный фанат  летных аппаратов, и вот уже сам умел не мало. На правах местного Кулибина  создавал, по вдохновению, местным ребятам летательные шедевры, порой из никудышного хлама.  Плоды трудов его  видели многие конкурсы и соревнования, имелись призы, награды и премии и всё было у Миши замечательно, если бы….  Миша умел летать.
Нет, - он мог поднять аппарат в воздух, и даже сесть, иногда,  на твердую  землю, и без крушений,- но иногда он нырял в реку, или таранил лесопосадку. И летал Миша только строго по прямой, не выше самого высокого строения в городке – это метра тридцать три - и со скоростью  шестьдесят км в час – то есть: если еще медленнее, то машина начинала «клевать» и грозила рухнуть.
- Довезешь, сосед, до пляжу? – это Миша вместо приветствия. И подобное обращение не было бестактностью с его стороны. Все мысли его были в очередной конструкции. А насчет того, что соседа не было дома больше года он, может, и не заметил. Может, он вообще считал, что видел Егора полчаса назад всего… 
- Довезу, Миша.
- А кто энто к тебе прилетел? – Спросил мастер-ломастер, тычя в очередную штуковину на боку у флайера.
- Так, это я прилетел.
- Да-а?! А где ты был?
- Да, я, Миша, много где был…. Дежурства, сопровождения, боевые вылеты, взлеты – посадки. На луне был два раза , один раз до марса не долетел  - повернул к астероидам…
- Врешь! И когда это ты все успел бы, скажите, пожалуйста?!
- Миша, меня год здесь не было.
- Да-а?!
И Миша замолк, в глубокой задумчивости.
Егор открыл кабину и жестом пригласил соседа садиться. Тот, забравшись, сразу принялся изучать внутренне устройство, и видно: ничего особенно не приметил, заговорил:
- А я думал, это к тебе гости… Мужичек от твоей машины отходил, когда я  вышел.
- Какой: «мужичек»?
-  Да, такой ..., невзрачный: серенький такой, ну, совсем серенький. Я еще подумал: что это он у тебя паркуется, а в дом не заходит….
- Ты его знаешь?
- Я говорю – не местный. Да вот он! Я щёлкнуть на мобильный успел…
И Миша показал короткое видео: на ней был совсем не высокий,  даже тщедушный человек - со спины: быстро ушедший за угол…  И все было в нем серое. Лица видно не было, но у Егора сразу появилось чувство, что он где-то видел этого человека. И почему-то стало тревожно.
Но лететь был совсем не долго – уже река снизу и видны на пляже кучки людей, какие-то  новые строения, в древнем стиле, и целый парк флайеров, а по реке плавают деревянные лодки, целые ладьи…
- Это будет Съемка! Ребята хотят сначала обсудить: стоит ли, в принципе, помогать этому кинодеятелю, но согласятся - уверен! Для острастки помурыжат, а так - с чего бы столько декораций сами наколотили?! Я, сам – тоже приготовился. У меня там, внизу, несколько единиц специальной техники, и сегодня будет мой день! А, вон там: и Чрезвычайный комитет заседает – по спасению нашего местного гения  - режиссера Порывалова. – Миша затыкал пальцем в стекло,  указывая на сборище людей у холма.
Егор вспомнил физиономию режиссера, гонор его на одном фестивале, который Колобов посетил с коллегами пилотами в свободный от дежурства день, про то, как земляк - режиссер продефилировал на расстоянии двух ладоней от него, и якобы не узнал…
- Вот странно, Миша, я ведь его лично не люблю, а фильмы хорошие.
- Я, Егорка, его тоже не люблю. А вспомнить – так в каждом фильме  - моя техника была! Парадокс!
- Парадокс! – согласился Егор.
Припарковавшись, Миша и Егор двинулись в разные стороны, один - к машинам, другой – к людям. Многие оборачивались, узнавали Егора, - здоровались.
Путь заградила толпа громко спорящих, возбужденных людей. Точнее – две толпы.
Город исстари  делился на две части: одна, в далекую старину, занималась делами с железом, другая же больше по сельскому хозяйству была. Уже давно нет в черте города ни заводов, ни мельниц, а деление на «кузнецких» и «нижебродских» осталось. Хорошо хоть соревнуются два городских края сегодня больше в чем-то полезном, общественно значимом, а раньше-то: больше в мордобитии.
 Но сейчас, судя по всему, до старого доброго мордобития, стенку на стенку, оставалось несколько секунд. Егор смело вошел в разрыв между толпами, и встал, расставив руки, словно на ринге, разводя бойцов по углам. Встал, вслушиваясь в ропот толп и пятался понять: о чем, собственно, спор.
- Вы попридержали бы свои прикольчики, нижебродцы! Крепость, то мы строили, а вы её, как бы крушить будете! – Кричали из одной толпы.
А из другой толпы отвечали:
- Это потому, что у нас ребята все ловкие, все спортсмены. Не вас же пускать на стену,  косонтылых!
- Чё ты меня держищь?! Я ему накачу сщас в лоб – и всё…. Не чего меня держать….
Егор крикнул:
- Брейк! Стоп!
Но толпа поперла - и  быть бы Егору битым первому, причём: ни за что, если бы рядом с ним не встала здоровенная фигура - взяла в объятия сразу несколько человек и, продавив ими  остальных, отодвинула одну  из толп метров на пять. Потом фигура бросилась к другой толпе, и проделала с ней тоже самое. Потом, человек замахал руками и закричал тонким звонким голосом:
- Массовка на съемки будет утверждаться комиссией, председатель – я. Пускать буду… разных, не только спортсменов, но буду смотреть…. Будет всех поровну. Я - говорю. Мне верите?
Обе толпы погасили крики, что-то пробурчали и постепенно рассосались…
Это был Алим  - старый Егоров  приятель - соперник на татами. Мастер международного класса. Когда-то они часто боролись, но потом Алим стал сильно набирать вес, и ушел в супертяжи, а Егор остановился на восьмидесяти. Боролись они теперь друг с другом лишь шуточно, и для разминки.
- Привет брат!
Алим  и Егор обнялись, сдавливая друг другу ребра  как можно крепче – после  отдышались, отсмеялись: указывая  на ребра одного, на массивные телеса другого.
- О чем фильм будет?
Алим посмотрел в небо и задекламировал напевно:
- О-о, это древняя история о любви…. И когда она махала со стены платком ему вслед, роняя слезы, в нее влюбился один пролетавший мимо дракон - особенно в её слезы, ведь драконы не умеют плакать! А так хотят…
- Подожди, Алим! Так, что получается, это, что – Фэнтези?! А почему  у нас, почему не у ролевиков в селении? Они ж профессионалы - в этих делах средневековых, хоть и любители….
- Понимаешь, Егор… протратился наш земляк режиссер. С одной бабой французской закрутил, а она его, это самое …
- Кинула.
- Разлюбила …, с компенсацией. Да и рейтинг упал у него – из финансирования не выскочил, да вот средств лишь на легонькую мелодраму, а он – на эпический блокбастер тянет.
- Ну, как всегда! Та-ак, а где этот наш… светила?
-Да, вон:  на пригорке,  на стульчике дергается … Ты к нему? Ты его, Егор, не того: сильно не обижай, свой всё-таки .
- Алим, я ему шею не сломаю…
- Ну ладно, тогда…. Я тебе доверяю. Слышь, Егор, а  может на татами встретимся, а ? Или опять, весь в делах срочных?
- Ну, почему Алим! Может и встретимся, я теперь часто дома бывать буду. Я служить неподалеку перевелся – на территориях.
А Алим уже уходил, махая на ходу рукой..
Хороший парень Алим - здоровенный  казах, борец классик, чемпион мира. Вот только  слишком нежный, то есть:  душевно ранимый – хочет, что б всё было хорошо всем, и всем поровну. Даже если это - синяки и ссадины во время съемок батальных сцен.
Режиссер Порывалов был из тех вороватых умников, которым, что не спой – им через миг кажется, что: то - отголоски их собственных мыслей! А на второй миг  они уверены, что эти слова, точно говорили сами, где-то, да забыли записать.
 Но сегодня явно было не до вставок через слово любимого режиссером местоимения «Я». Лицо, изгибающегося на режиссерском стульчике, человека имело плаксивое выражение, ладошки сложены лодочкой, и голос - с хрипотцой и бульканьем:
- Братцы… спасите! У меня рейтинг падает. И не будет больше фильмов моих…
- Твоих?
- Наших! Братцы, наших! – засуетился человечек на стульчике с надписью по спинке: «Режиссер». - И никто не приедет в наш город родной, фильмы снимать. И забудете вы, как одежды одевать исторические, как мечами махать, как на конях скакать – забудете!
- Ну, это ты палочку то перегнул. Мы и без тебя – и скакали, и махали.
- Рейтинг у него!
- Ты сценарий то читал? Кровь, любовь, морковь и анализы! Да сколько можно!
- Проблема личности в истории! Туды её, в кочель.
- Тута надо б: народишко удивить.
- А давайте – город брать!
-….
- Стену построили? Построили! Все гибнут кругом, и тут я – вдруг. Скидываю кольчугу, рубаху – бегу к стене, и, втыкая в стену ножи, взбираюсь на руках до самого гребня….
- Где, какая-то деваха: щелк тебя по кумполу – в охапку тебя, красавца, и в подпол тебя – насиловать.
- Ну, ты – «сочинятель»!
- Не было такого слова!
- Ну, ты – «лето-пизец»!
- Хватит! Хватит прений исторических! … А в этом, что-то есть. Как оно… ,и, ведь: в тему! В тему, молодой человек!
Порывалов встал со стульчика:
- Я, ведь,  по инерции обозначил в аннотации тему планируемой постановки,, как фантазийно историческую…. А, ведь, там, конечно, есть личность, и не одна! Но личность эта, как бы наоборот…
Режиссер почесал в задумчивости свои кудряшки на черепе. И воскликнул, вопрошая:
- Что двигало исторический процесс?
Воскликнул, и сам себе ответил:
-  Раньше: сначала производственные силы и массы. И была там: «Проблема личности в истории».
Порывалов чесанул рукой по своей прическе еще раз, еще сильнее, так что кудряшки встали дыбом:
- Потом оказалось, что всё заговор и Конспирология! Хотя, кажется и планового хозяйства не затевали, не строили капиталисты и феодалы всякие -  а всё идет у них по Плану. И рулят всем  -семеро тайных, двенадцать мудрых,  двести проклятых, триста избранных, Ромский Клуб и Бутыльбергский комитет – в общем: Кукловоды.
Режиссер убрал руку с головы и почесал в другом, противоположном месте:
 - Но опять же: есть «Человеческий фактор»!
И тут режиссер застыл на месте, выпучив глаза в пространство. По всему было видно – осенило его!
- Та же проблема личности, только с другого конца! Личности не героической, не нонконформистской, а раздолбайской, и просто – неряшливой, лентяйной.  Но она – есть! И последствия, той Личности - не исправить ни какому массовому героизму. Ни какому бутерьерскому клубу. И  Римским чекистам  - не предугадать, и не устранить…
Осенение утомило режиссера, и он присел на стульчик обратно:
- А потом, еще  оказалось, что помимо Магистральных путей и инерции массы, накопленной так называемым «техническим прогрессом», есть побеги Мирового Древа Жизни. И растет оно в разные стороны. И с этими магистралями Развития, сплошь прогрессивными и рациональными, – не совпадают иногда его, Древа Жизни, побеги…. И тогда живая плоть рвет,  крошит любые конструкции, любой прочности ….
Режиссер настолько впечатлился собственными словами, что пригнулся к народу ближе и заговорил с ним громким шепотом:
- И по итогам выходило, что ни один план заговорщицкий не срабатывает, как надо, ни один прожект глобальный не воплощен, каким задумывался, что хоть все заготовки выверены до миллиметра и сшиты супер-пупер профессионалами, а как одевать, так платья нет – тряпок ком: всё шиворот на выворот, и с боку бантик. А тогда: какой смысл тайных заговоров, изощренных планов? Если планировщик планировал комбайн, а у производителя ничего не получается, кроме танка? Если делаешь диффузор, а получается чайник?
Народ, слушая этот разговор режиссера, как бы с ним, но всё равно – самого с собою,  заволновался и начал спрашивать:
- А что делать? Чайники?
- Да не думать, что делаешь вообще!
А Порывалов уже ходил кругами и ничего вокруг не слышал:
- .... А потом оказалось, что помимо Кукловодов есть еще и Крысоловы.
Режиссер встал, оглянулся испуганно за спину, и продолжил громким шепотом:
- И опять же:- Кукловоды решают, решают – не спят ночами, голову ломают, сочиняя комбинации  и козни…..  А придут Крысоловы,  сыграют на дуде пару завлекательных мелодий  -  и ломится, вдруг, электорат -  в другую сторону…..  А еще, один наш православный батюшка сказал: «…  а если таковы итоги всей закулисной возни, то заговоров нет. А если  есть, то  только один. И он -  господа Бога…»
- Да ты режиссер к чему это нам излагаешь?
- Я к тому, что б мы все творчески проработали мою установку: « роль раздолбайства в истории как  фактора положительного»,  и это именно та Сверхзадача, под которую я снимаю фильм!
- Что!?
- Мы снимаем, конечно. Мы!
Тут Егора взял кто-то за локоть.
- Егор, здравствуйте!
Это был школьный учитель Егора наставник класса, который десять лет был рядом, десять лет вел их сквозь детство – в жизнь. Почти обожаемый, умеющий немногими словами направлять в нужное русло детские энергии.  Элай Джонович имел редкий для учителя талант - после трех минут монолога становится надоедливым, как таблица умножения на последней странице тетради, и как таблица  умножения излишним, когда в кармане калькулятор.
- Как? Когда? И почему Вы здесь? Потакаете этому самостийному дилетантству?
  Конечно: потом они, через компьютеры, из этого бардака сделают картинку – залюбуешься. И всё - усилиями местных же простаков.  А еще, я вам скажу по секрету: у нашего бездаря режиссеришки чудесный монтажер - его жена. Он изменил ей, прилюдно практически, а она продолжает быть с ним! И есть с ним один звукорежиссер, и композитор в одном лице. Человек – затворник, которого он часто забывал упомянуть в титрах. И даже подарил несколько его песен, как свои, одной французской певичке…  Благодаря этим людям, он раньше только и вылазил на верх, и был на плаву. И еще потому, что были сценарии Растяпова. А недавно Растяпов подался в космос и в религию, одновременно. Растяпов начал новую жизнь - перестал писать и  дарить  сценарии другу детства. И режиссерский гений Порывалова иссяк.
- Простите, Элай Джонович, а этого я не заметил! Вон: какие толпы сорганизовал, сколько декораций, сколько техники. И ведь – задаром!
- Это наваждение имени. Вы вслушайтесь – они не знают, что играть!
- Подождите, подождите… Массовки – толпы! Плюс: актеры второго плана из местных театральных студий. Да, заметил, мелькнули, лица актеров из столиц. Не самые, самые, но всё-таки. Плюс оператор, плюс звукорежиссер, плюс  композитор, плюс монтажер. И говорят, что без бюджета, практически! Знаете, а это тоже – талант! Вдохновитель и организатор!
-И режиссёр, и оператор, и монтажер…. Порывалов – вдохновитель и организатор! До первого провала.  Слеза точит камень, но не мозги нашего гения.  Там их нет просто….Вот вам формула успеха - одна любимая, один фанатик дела, и один неряшливый рассеянный уникум, который просто пишет свои мысли, как ему кажется: единственному понимающему его человеку - другу детства. Льстецу и подхалиму!
По пригорку ходил режиссер, и, - то потрясал руками над толпой, то складывал, моляще.
- Посмотрите, посмотрите, как он вышагивает! Он: и упрашивает, и приказывает, одновременно. И эту сверх-тему:   о «раздолбаях, как положительном факторе», тоже выцарапал у Растяпова, из последних, видимо, крох. Или тот письмо ему прислал с Венеры…. Растяпов  там терраформированием занят: ваяет озера - как купели, возносит  горы- как храмы… Он поэт ландшафтов, он нашел себя! А наш режиссеришка после последнего годового рейтинга, в котором он едва удержался, спешит к тусовке. И что делает, наглец, а не просто снимите ему фильм на халяву, вы ему фильм сочините! А после он оформит его, как снятый по собственному сценарию! А наши рады стараться. Ну, дети, прямо: дети!
На пригорке толпа уже аплодировала, а Порывалов раскланивался, усталый - будто песню спел, песню длинную, задушевную.
- Да и в принципе, Егор, что такое кино? Ну, детские игры….
Элай Джонович взял бывшего ученика под локоток, и,  развернув от пригорка, повел в сторону стоянки флайеров.
- А вот – Театр! Новый! Синтез-театр -  который стал ныне концепт ядром всех динамических искусств 22-го века! 3D, 4D… Голография… Технически формализованная Пошлятина. Синтез-театр, это то  место, куда упорхнул, и где спрятался Дух Искусства, Дух Представления как такового!
- Я как-то мало обращал  внимание.
- А ваша сестра с подругами – Соней, Дарьей, Светой - обращали! И вам надо! Вы же теперь не простой вояка, Вы - комиссар!
Егор встал, оторопело.
- Откуда вы…
- Егор! Со мной консультировались… Мы же Наставники! Мы ведем своих детей до конца, пока самих нас не призовут сдавать экзамены: конечные, итоговые – перед Силой Высшей…
Учитель опять схватил Егора под локоть и принялся рассказывать с жаром юнца только, что с захватывающего футбольного матча:
- Представь: идет  спектакль в театре «А» и дублируется голографической многокамерной сьемкой, сканируются  - один в один – вибрации, и даже запахи добавленные микшером - кодируются и передаются «он-лайн» на режиссерские пульты по стандартным синтез-театрам. Их сеть по всей стране, что б хоть один, да был зрителю в пределах часового подлета. Есть наши филиалы и в Европе, и в Америке,  и в Зарубежной Азии -   там, по желанию зрителя: дубляж, субтитры посредством спец очков,  но это побочное. Главный зритель - наш зритель. Кстати: синтез-театры позволяют реальным актерам играть на сцене – вживую! - с актерами виртуальными…. Но, параллельно дорогому синтез –театру, вполне жив – жив! - а мне, так кажется, процветает: классический камерный  - живой! – театр.  Он стал более камерным, он датируется, но он жив и чрезвычайно развит. Уже не видна грань меж самодеятельностью и профессионалами: потому, как какой спектакль поднялся в рейтинге – добро пожаловать на гастроли. Обязаловка! Но  на гастролях  камерных театров легче идет районирование – ставь спектакль, где хочешь, но в пределах заданной сетки - и что б в каждой клеточке, здесь также: 300 -600 км ячейки, было хоть одно представление. Итого: 60 спектаклей - и покрыта вся страна. Откуда, из каких только медвежьих углов,  коллективы у нас сегодня!
- И: с особых территорий?
- И от туда тоже! Воры и мошенники тоже играть умеют, и чувство прекрасного им не чуждо.
- Согласен: не чуждо, очень.
 - Но трудно с маленького городка собрать на спектакль триста человек. Трудно  начинающим, трудно постановкам на «особый вкус». Но  с ячейки в сети шириной в шесть сотен километров - три сотни соберешь всегда! Даже на дрянь откровенную, если по первому разу. А еще и  в очередь стоять будут, еще  сверхплановые спектакли ставить будешь! Ну, а если спектакль взял и перешел в спросе некую планку, не говорю, если  ажиотаж, то: « добро пожаловать на поток  – в синтез-театр!».
Они уже подошли к стоянке флайеров, а учительскую речь Элая Джоновича уже было не остановить – он видел перед собой не строй летательных аппаратов, а ряды парт с учениками.
- ….После того, как в 2020 –х годах взошла заря Неосимфонизма, свершился синтез  музык,  старых и новых музыкальных форм - самих сущностей, разно культурных - с энергетикой цветовой гаммы, с компьютерной визиуализацией образного ряда.  Дирижер встал перед необходимостью стать режиссером, а за одно монтажером, программистом, художником и еще много кем… Тогда возник новый коллективизм, который: та же – Соборность, где все могли спорить и не соглашаться со всеми, а в итоге звучала мелодия отличная от всех, но со всеми согласная.
Элай Джонович вдохновенно воздел руки и продирижировал кому-то там, в небесах. И в небесах в ответ определенно что-то гукнуло.
- … А потом появились гравитационный двигатель и новый энергетический источник имени Теслы. Возник общедоступный воздушный транспорт, энергетическая независимость каждого. И когда люди  обжились в  пространстве небывалой  многомерности Свобод, тогда  создали главную вещь тысячелетия. Создали гипер-сеть унифицированных объектов и назвали её: «Синтез-театр».
Так, по мнению учителя - театромана выглядела цепь важнейших исторических событий человечества последних полтораста лет – и никак иначе.
- Новая автономная  энергетика новый всепространственный транспорт возродили Зрелище.   У нас! А не только в вечном карнавале обжорства  в звеньях цепи  Золотого Пояса. Жизнь изъяла из ТиВи-сети Истинное! И вернулась,  уже ушедшая будто навсегда - живая Эмоция.  Вибрация! Синергетика хаотического калейдоскопирования аур в массовых скоплениях  человеков. Живая эмоция, нерв вибрирующий  - унисон тысяч душ! Сколько столетий пройдет  - ни какой виртуалкой того не заменишь, не заменишь ничем!
Синтез-театр практически убил традиционный театр, а заодно и все музыкальные и прочие публичные шоу, совсем походя, уничтожив кинематограф, ни  как таковой, а как индустрию  – с кинотеатрами и всей мишурой соответствующей, а за одно и большую часть кинематографических жанров. На поле публичного искусства остались лишь совсем, как бы… края. С одной стороны  - диалоговое тихобеседное, для очень камерных театриков, и, наоборот -на другой стороне спектра отбиваются до последнего: шутер-экшн-боевики –блокбастеры. Средина же вознеслась в… Синтез-театр!
Рядом с ними остановился человек и слушал речи учителя, открыв рот. А потом и слово свое вставил, пылкое:
- Актеры играют на сцене с виртуальным фоном за спиной. Там: и экран, и декорация, и голография. Актеры тоже разные: кто живой, а кто голограмма дубовая. Да и живые актеры периодически  исчезают со сцены и появляются уже на экране. Там он, а может  и не он – а каскадер, а может и просто – рисованная мультяшка – будет бегать, прыгать, совершать различные невозможные кульбиты, участвовать в загодя отснятых головокружительных погонях и битвах.
Виртуальные осколки и ошметки, в 3D, летят в зал, а с ними – если надо - и запахи гари, шмари, пота и крови. И цвета – по низу:  страсти ли, страха ли…. Или дыхания соленого моря, первобытного огня…. Вибрации падающих тел, взорванных  машин…. 
И вот актер  выныривает обратно на сцену  из чрева кинематографической или  потусторонней бездны. Для эффекта, заодно с ним из бездны вываливается, что ни будь еще, как правило, - каркас покореженного аэромобиля  или с муляж вражеского трупа.
Актер спускается в зал – опять: реальный – и идёт в хепенинг со зрителями, где шествуя меж рядов,  потрясая -  окровавленным  мечем или дымящимся пулемётом, вопрошает публику:
- Быть мне, всё-таки? Или им – не быть!
И падают на зрителя горячие капли - оружейного масла или вражьей крови.
 Зритель шокирован, зритель сражен!
Рядом задержался еще один слушатель, сильно веселый, весельем аж штормимый. Он крикнул
- Синтез-театр, это супер!
Глотнул из припасенной с собой бутылки, и продолжил о сокровенном:
- Сам однажды чуть не обалдел – в психушку вести можно было! Сел в театре - шла трансляция из Петербурга. Актеры все там знаменитые -  ясен пень! А тут, у нас в Кузнецке,  один из самых, самых мимо меня меж рядов проходит. Ну, ясен пень – голограмма!  Трансляция же. Я рукой, так, махнул, привидению ниже пояса – ну, случайно совершенно! Ну, пустота там должна быть! А  рука моя ему и залетела, под древнегреческую тунику. А там: … живые, мокрые…, тьфу! А он меня светильником по балде. Бу-ум! Больно! И капнула еще капля горючая сверху. В глазу вспышка, в носу вонь, лапа моя мокрая – думаю: умер и уже в аду. Ту я слегка  и описался….
Что дома в экран пялиться! Да, хоть на панель во всю стену!  Да, пусть и 3D!Всё равно, что подглядывать за всякими чудаками из выселок. Зачем снимать постановки, зачем тратится? Ведь есть и круче  чудаки - на особых территориях - и там они живут просто, как в кино – и, практически, бесплатно! Лети туда, снимай - сколько влезет, или -  пока не поймали! И на кол не посадили!
Веселого горожанина подхватил под руку второй, и упорно потащил в сторону флайеров. Тот не упирался, но шел задом на перед: лицом оставаясь на стороне Егора и учителя, и кричал им уже с далека:
- Синтез, это - намба уан!!! Форева!
Учитель покачал неодобрительно головой и продолжил, наставительно:
- И, как ваш классный учитель, говорю: не занявшись театром, вы рискуете сделать ошибку, там - на территориях. А это будет чревато!...
Вдруг, учитель задержал на вздохе дыхание и, сморщившись, потер грудь в области сердца. Егор встревожился:
-Что с Вами?
Элай Джонович отмахнулся, и присел на одну из скамеек под зонтиком, натыканных вдоль всего не маленького пляжа.
- Я…, ночами просыпаться стал, то от жара, а то от холода, но сниться одно и то же…. Одно и тоже: я в саду, в огороде – поливаю грядку,  и всё хочу взглянуть на любимый куст бархатных роз. Уже  раскрылись набухшие завязи и  вот, вот должны выпуститься соцветия. Я подхожу к кусту, весь в предвкушении, и – ужас! Листья на кусте пожухли, посерели и опали. Опали, осыпались готовые распуститься бутоны, не куст роз, а пучок засохших палочек торчит на клумбе. Поднимаю взгляд и вижу – у забора расцвел удивительный цветок, мною раньше не виданный, цветок много прекраснее моих роз. И не там, где положено - где старалось, где поливалось и ожидалось, а где-то в погани, среди сорняков и дикоросов. Вырос, распустился и стоит! Цветок одинок – на тоненьком стебе. Я иду к нему. Вдруг, проламывается забор – а в проломе свинячья харя. Я бегу к цветку, но не успеваю. Свинья пролазит в дыру и  уже хряпает этот дивный цветок, хряпает и озирается на меня, своими бесстыжими хамскими зенками!
 Учитель вцепился в руку Егора и умоляюще заглянул ему в глаза:
- Не совершите ошибки, Егор, умоляю! Там, на диких полях Божьих, там – у края земли обетованной, у забора человечества – не совершите ошибки! Будьте внимательны!
- Постараюсь я, Сергей Сергеич!
-Вот и хорошо… Я тебе верю, Егор,- учитель, кряхтя, поднялся с лавочки.-  Вот я  и говорю: пойдем в театр! Я тебя предупрежу, когда будет что, исключительно интересное! Я буду звонить, ты отвечай –  вспоминай: зачем и почему тебя добивается твой старпер учитель. Дня за три  буду предупреждать! С южного полюса можно успеть в городок, уладив все дела.
- Лучше за пять дней, Элай Джонович!
- Надо за пять – буду за пять! Но я отнесусь к этому со всей серьезностью и жду встречного от тебя, Колобов!
- Я постараюсь!
- Я знаю тебя, Егор, ты человек увлекающийся, а значит забывчивый! Так вот – не забудь! О!  -  Тут учитель дёрнул Егора за рукав и указал на декорации.- Смотри - началось! Наши на штурм пошли! Съемки начались! Ох, сколько наших сегодня в больнице окажутся! А, ведь: выпускной сегодня! Ну, Порывалов, ну, подлец! А, ведь, рассчитал - воспользовался, что на праздники многие в городок слетятся. Подгадывал, шкура! Я все в и-нете пропишу. Долго я смотрел на это со стороны, но только раз, лично, с глазу на глаз, сказал ему свое мнение - он хмыкал только…
Согласно плану съемок на стены ринулась толпа озверевших нелюдей , Причем некоторые из них падали, вдруг, ни с того ни с сего, валялись  и корчились разнообразно. Егор догадался - стрелы и камни, в них попавшие, дорисуют после. И еще что б - Кровище!
Приставили лестницы, полезли. Лестницы стали ломаться сами по себе, а  народ стал  сыпался в ров, заполненный жижею, и корчился уже там. Вдруг, все, что оказались во рву, разом завизжали и забарахтались активнее. 
 « А это их смолой полили!» – мелькнуло  у Егора.
И вот он – Герой! Отбрасывает щит и шлем, скидывает кольчугу, рвет на себе рубаху белую  и выдергивает из «мертвых тел» два гладиса.  Кричит, что-то, издалека непонятное, и бежит к стене. Вонзая  в стену гладисы эти - короткие мечи - лезет вверх. Силища не мерянная у парня –  всё в живую. Перелез и исчез.  «Похотливая сцена останется вне зрения» - прокомментировал себе Егор.
За бугром, напротив крепости, громыхнуло. Раздался утробный подземельный вой,  полыхнуло огнем и запахло натуральным  пожарищем. Из   смрада дымного вылетела эскадрилья Змей Горынычей – и давай поливать землю струями огненными. Снизу, сначала послышались непонятные  крики,  потом и крепкие нецензурные слова.   Люди разбегались, даже  «мертвецы» задергались и, не выдержав жара, повскакивали, матерясь. Их монтажер сотрёт, если что. Да и не попало это «восстание мертвецов» в кадр - центр событий уже переместился дальше, к стене крепостной непосредственно. Ожоги массовки – издержки производства.
«Порывалов забыл предупредить об таких мелочах? Или что-то пошло не так? Совсем не так!» - встревожился Егор.
Два трехголовых дракона сделали перед стеной «свечку» – фигуру высшего пилотажа -  а третий, как баран в эту стену врезался, со всей дури.
«Ох, не Миша ли там, часом?!» К стене понеслось несколько флайеров - один медицинский, остальные пожарные, заливая по пути  округу потоками воды и пены.
 Копец …
Драконы сделали разворот, и пошли в атаку снова. «Там же пожарники уже! Там уже пеной всё залито. Какие съёмки? Куда драконы летят?!» - Егор уже и сам забегал, взад-вперед.
Вдруг, из-за стены вылетела огромная стрела –  бревнышко, десятисантиметровое по толщине – и попало в одного из драконов, пронзив того насквозь.  Дракон пошел вниз. Вниз, вниз -  прямо к пригорку, где режиссер с бригадой командирствовал. Там, вскочили все с кресел и забегали.
 Егор поднес к глазам мобильник и нажал несколько раз «зум», увеличивая картинку – приближая событие. Честно: очень хотелось разглядеть в деталях режиссера Порывалова, и порадоваться его неприятностям.
Ассистенты метались по пригорку из стороны в сторону: что-то собирали, роняли, опять поднимали, а режиссер, схватившись за голову, стоял и подпрыгивал на одном месте. А рядом с ним подпрыгивал худенький человечек в сером плаще, в почти таком же, какой мелькнул на записи в мобильнике соседа Миши.
«А почему: «почти такой же»? А может – точно такой же! Может, этот приятель Порывалова,  и есть таинственный незнакомец у  дома?». Егор был озадачен совпадениями.
Дракон не долетел до режиссера совсем  не много. Он врезался в подножье бугра, опрокинулся, перевернулся - раз, другой, и на третьем кульбите всё-таки накрыл собой верхушку холма. И там хоть слегка, но досталось всем… Режиссеру, и   его подозрительному знакомцу, точно!
И на душе потеплело….
Пора было садиться во флайер, и лететь  с этого побоища.
Они приземлились на парковке рядом с площадью.  Флайер Егора лифт спустил на нижний этаж, а Егор с учителем пошли к людям.  Егор сверкал парадной формой с регалиями и знаками наград. Учитель же в привычном  скромном пиджаке, но не затмил его ученик своими эполетами – с учителем здоровались первым, а потом уж с Егором. Причем, прежде чем произнести: «здравствуйте!» его предварительно с головы до ног оглядывали, как новогоднюю блескучую елку - красивую и бесполезную.
«По улицам комод водили…»,- подумал Егор, ему  стало неловко, и он деликатно удалился от наставника, из его учительской среды, традиционно сдержанной в проявлениях ко всяким носителям погон и прочих атрибутов власти, любой власти. Да, по любому: это их День. Это их сегодня чествовать – преподавателей, наставников, учителей, и, вон тех: повзрослевших мальчиков и девочек.
В этот день  центральная площадь городка была, как бы разделена на две неравные половины, и противопоставлена самой себе. Себе  –  идеальной, полной надежд, волнующейся, и: реальной - спокойной и уверенной, и ностальгирующей, слегка. Выпускники этого года, и их учителя – вверху, а напротив – весь город.
Когда-то город отпустил от себя в школу детей. Сегодня город примет в себя Граждан.  Сегодня, рожденные во второй раз, наделенные отныне правами, которых никогда не было на этой планете не у одного простого человека, они отметят беззаботным веселием последний день «бесправного» детства.
Неожиданно, на задумчивого Колобова налетела буря красок, тонких изящных рук. Подхватила и закружила  со смехом стайка удивительных красавиц, да  так, что  Егор вмиг почувствовал себя пьяным и дезориентированным напрочь – он вдруг не смог определить, он забыл: где находится север! Это было немыслимо для него, как капитана, как летчика военно-воздушных и космических сил, и, тем более: как чемпиону города по экстремальному туризму!
Вдруг, одна красавица взяла его за лицо обеими руками и чмокнула в губы, и только когда она  отодвинулась от него, Егор понял – это его родная сестра. Остальные же: её подружки одноклассницы - изумительно воздушные! Но Маша средь них другая….
 Взрослая красавица с немыслимо притягательной внутренней мощью в темно бардовом платье. Такая незнакомая: чужая и близкая,  гипнотизирующая и отражающая, гравицирующая  и отталкивающая - одномоментно.
«Боже мой! Боже мой…»,- застряла в голове Егора единственная фраза и не хотела уходить. Все аналитические, проекционные  способности, и прочие трезвомыслительные потенциалы ухнули куда-то,  оставив лишь желание отдвигать стулья, открывать двери, расталкивать любопытных  на пути…. И что ни будь протягивать  этой сударыне в руки: … цветок розы, ожерелье камней, бокал вина…
- Сегодня мы говорим: Враг Человеческий - Гордыня. Или то - не только  сегодня? Или всегда человек топтал все живое разумное, ради себя единственного -  единственно и безусловно разумного и доброго, любимого….
Гремели над площадью речи, речи правильные, нужные. А в голове и душе Егора что-то всё разладилось, стало боком и супротив.
- Скромность, смирение, всепрощательность, жалостливость, но как ни обкладывай словами, понятиями эту сущность, низводя её  лишь до черты характера, до «одной из…», делая её, как бы и не существенной вовсе….
 Мы знаем, что это наш стержень, явленный, особенно как-то, в русском мире, в русском человеке, и  имя ему – Терпение.
« Вытерпим всё, всё перенесем, всё преодолеем, встанем из мертвых и – победим!». Так жили наши предки, и Вам так жить, уже вопреки, не Нищете и Тяжестям, а вопреки Достаточности и Легкости, кажущейся, бытия….
Торжественная часть собрания напутственных речей не затянулась.
Выпускники сидели смятенны. И, кажется: ясно всё! Но впереди их ждут первые  настоящие испытания, и не далеко факт, что никто не сломается, не опустится, не отойдет на легкий вариант - «Типа: тоже Гражданин». Впереди год посвященный Защите.
 Одни будут реально бегать с автоматами по лесам, и прыгать с парашютами. Другие будут чистить санитарные зоны: летать на помощь во всякие Африки, Азии - где  катастрофы сменяются  простыми перманентными несчастиями и где  преступность «forever». Летать туда, где новейшие заразы грызут человека – «пробуют на зуб» новые препараты, генные модификации, материалы и технику….
А кто-то пойдет в Соц Защиту: и не инспекторами, и врачами, а санитарами,  сиделками. Это им не спать над умирающими, им выносить их испражнения, им разбираться с впавшими в депрессию или пьянство родителями, им спасать детей. По-настоящему: через себя пропуская чужие патологии, всю  «дурную наследственность» человечества. А коллеги присматриваются, примечают самое, для жизни важное – Настоящий ли ты? Или твое участие - для галочки?
И вдруг  приглашают одного молодого человека куда-то туда, о каких местах он и не подозревал даже, и  предлагают  ему поприще, о котором и не мечтал.
А перед другим молодым человеком, то одни  двери закрываются, то другие… И ни кто ничего  не скрывает от него. Ему объясняют, что это дело не его, ему повторяют из школьной программы, с добавлениями из личного опыта – о видимости и бытии, о симулякрах, о внушенных ценностях и ложных целях. Ему говорят о свободе, которая сама выбирает, и о долге, который ни кому, ни чего не должен. Ему говорят – «ищи себя, парень!» А он ничего не понимает и тупо хочет в начальники. Впрочем, именно: «в начальники хотеть» - теперь редкость. Все издалека видят грозовую ауру над воплощениями зашкаливающей ответственности. Хотят чаще и банальнее – в балерины - без координации, в боксеры - без кулаков, в ученые - без головы, или типа того…
Но они будут ошибаться, и снова искать, и снова упорствовать.
Ведь, впереди - целая жизнь.
И вот сейчас они будит делать  свой первый символический шаг в неё.
 С молодежно- учительской половины разделенной площади начинался изогнутый мост. На горб которого, по шаткой дуге, каждый молодой человек входил по одиночке. Его имя звучало на всю площадь, для всех собравшимся. Выпускника слепили фотовспышки, его снимали на видео со всех сторон. Молодой человек проходил дальше - а там мост обрывался. Под обрывом моста  - натуральная, хоть и символическая, лужа. Вот в неё  молодой человек - красивый такой,  нарядный - и должен был спрыгнуть. После, пройти к горожанам,  взрослым и не очень, и сесть с ними за стол.
Лужа была хоть символическая, но с реальной  - грязнущей, маркой грязью. И молодежь прыгала в неё радостно не жалея одежек. Одежки для того и предназначены, что б их испортить сегодня перед всеми!
Прыгайте, пока не высоко, пока это только грязь местная – мелкая и беззлобная….
Не страшно! Дальше будет, если не страшнее, то – серьезнее.
После того, как последний выпускник перебрался по оборванному мосту на ту сторону, мост опустился. И к горожанам перешли преподаватели. Их имена тоже  громко оглашали ,  только в лужу они не прыгали - они из неё, по сути, только, что вышли. И так  - каждый год…
Это было началом общегородского праздника. Первые столы на площади, после эстрады и танцплощадки - для выпускников и их родителей. Остальные граждане садились за столы на своей улице, каждый.
Все улицы городка сходились к площади их «Кузнецкого района города Кузнецка Новосибирской области», так именовался городок в качестве административной единицы.  А у Нижебродцев был свой уклад, свои ценности, как и своя школа, так же как и площадь. И  была третья школа, школа-интернат в социальном пригороде – там свой праздник….
В одной школе - две тысячи учеников, в другой - десять тысяч, а в третьей, может, и сотни не наберётся. Что бы школы были разные  и не сливались в виду какой-то: «нерентабельности», главное: не численность, главное – уклад! Уклад жизни города, деревни, корпоративного поселения, где люди живут вахтовым методом и не больше шести месяцев в году – везде, без различия: уклад  -  главное!
Егору  место опекали тетя Нина и тетя Лида, с обеих сторон, а напротив  - сосед Кузьмич пристроился.
Почему-то у Кузьмича было все на замках!
Это возмущало полгорода, где уже не помнили, в каком поколении перестали запирать двери. Но Кузьмич был упорен в привычках.
Он внучатому племяннику объяснял: все проблемы его - от обилия мыслей.
 Они не оставляют мелочам места. Некогда ему искать какую- то вещь мелкую, но прямо сейчас необходимую. Вещь не находилась – ни на положенном месте, ни где. В итоге: Кузьмич забывал уже про всё и – злился. По-настоящему, так: о весь голос и на высоких тонах, колотя и ломая подвернувшиеся предметы.
Кузьмич не любил незваных гостей, и вообще – гостей. Он не любил холод, он не любил жару, он не любил дождь. Он очень не любил начальство, даже им же самим и избранное. А больше всего Кузьмич не любил злиться. Много мебели ломалось, и никто не звал в гости. А в гости Кузьмич ходить любил, и говорить там, рассказывать всякое.
Для того – замки. Что бы - не злится. Если замок, значит: там никого кроме Кузьмича не было.
В сарае, в холодильнике, в ящике шкафа, в чемоданчике – никто не шарился, не брал,  не передвигал. Только Кузьмич, только он сам, и все должно быть на месте – в принципе.
Но вопреки всем принципам на месте чего-то, да не было! И Кузьмич, что ни будь искал периодически, то есть – регулярно.
Ходил кругами и бурчал под нос себе: « где ж ты, зараза, где подевалась…», но главное, он теперь знал – злится не на кого!
Кузьмич вспоминал  и цитировал, одного пожилого, как и он товарища, который сказал как-то: «обрети дух мирен и вокруг тебя спасутся тысячи.»
  «Дух мирен» все-таки не обретался у Кузьмича полностью. Зато хоть злоба на других не прыгала, терзала только его.
 Но и горожанам иногда доставалось, если было за что. Поэтому Кузьмич и называл себя: «Полу-спасатель».
Егор   покушал плотно, под напевы местных музыкальных талантов, и осмотрелся: народ уже вошел в первую  стадию застольной турбулентности – пошли разговоры за жизнь.
- Вон, Акопов – свой кусок тайги разлинеил проспектами ,как в парке времен Павла Петровича.
- Кто такой?
- Неважно, из нижебродских.
- Павел Петрович?
- Нет, Акопов.
- А вот у Иванова, кажется, и не сделано ничего: тропинки и буреломы, а в нужном месте и ручеек как бы сам собой, и скамеечка, и кружечка, а прямо по курсу - вид тебе изумительный, и благодать полная…
-….Мы, на Ямале, поселок обветшалый восстанавливали, под особую территорию. Вывезли на материк последний газпромовский клан – последних потомков династии заполярных сторожей….  Дремучие, как жрецы индуские! Только не на многоруких божков молятся, а – на трубы, большого диаметра…
-  Стальная паутина Прошлого…
- Безполезная.
- Не совсем…
- Ну: «мало полезная».
- Только весь вид портит.
- Местные  - за то, чтоб убрать. А Союзные никак не определятся…
Егор слушая разговоры мужиков вспомнил – из недавно прочитанного, из того, что при новой должности знать положено – из «Хроник Ордена Садоводов»:
После того как рухнул  Газпром - канули для Русского Союза в историю человеческих сожительств последние поселения на производственной базе. Где: не посты менеджеров - уже рабочие места - по наследству, где вырастали кланы вечных пользователей, «прокладок» и перепродавцов, мафия арендаторов  и анонимных акционеров. «Профессионалы» - полные значимости, надутые гордыней - не подступится! И это - при русском социализме! Газпром, который только номинально числился русской компанией, принадлежал, в основном зарубежным акционерам, то есть – неизвестно кому, то есть – Корпоратократии. Внешнему  Врагу № 1.
 Но его ни кто не крушил, собственность не отбирал. Монстр издох сам.  Лишь только местные советы взялись за разработку местных сланцевых месторождений. Тихо, скромно… А ликвидацию  производственных поселков через расселение поддержал Орден Садоводов. Обломали эти сухие веточки с Древа Жизни.  А то там не просто маразм, там начали зарождаться тупиковые, сорняковые, но настоящие религиозные культы.
И кто-то из мужиков за столом, вторил размышлениям Егора:
-…Переселили, и теперь всё  на своих местах. Всё, как и в жизни буйной и не предсказуемой положено. Пусть: у буровика  - сын летчик, внук  сыщик, а невестка  - дизайнер. Лучше, чем: «…твой прадед был на подхвате левого коромысла, дедушка на подхвате левого коромысла, папа на подхвате левого коромысла! А ты, сынок, почему сегодня за правое держался? А завтра, глядишь: на родного папку, с ножом кинешься?»
За столом засмеялись, а потом закричали приветствуя свежего гостя, двадцатилитровым бочонком в руках.
- Баур! Привет!
- Что несешь надрываешься?
- Кумыс! Свежайший! Лёгкий, весенний! Самый аромат всех степных трав!
- Сколько пью твоего кумыса, ни каких трав не распробую…
- Наливай!
- Может, на утро – вместо пива?
- А мы и сегодня не напиваемся. Наливай!
Через минуту и перед Егором очутилась пол-литровая кружка с молочным напитком. Хотя мужиков из этой шайки-лейки он знал слабо, но, верно, они его помнили – а это главное!
Бауржан, принесший кумыс, положил на стол длинный свиток. Подождал, пока люди выпьют и обратят внимание на его действия, а дождавшись, стал разворачивать. На красном фоне – черно-белые снимки  чего-то промышленного, напоминающие руины, и по горизонту – вышки, вышки и вышки, нефтяные.
- Раритет привез - в музей!  Плакат старинный, какого года, уж и не знаю.
Плакат развернулся полностью. На нём можно было прочитать:
«Хватит качать нефть Великого Казахстана! Займемся грандиозными делами!»
Мужики стали комментировать:
- Времён Революции, точно!
- Или: «до-»…
- Или: до-революции, точно!
Если для России «Большой Проект», это воспитание нового человека - вообще и в частностях, то для Казахстана – планировали, одни, энергетику: Джунгарские Ворота, Семипалатинский Полигон, горные стремины… Но после поворота части стока сибирских рек и оводнения юга – где фруктовые сады встали сплошным лесом, а в Томском Научном городке заново открыли энергетические тайны Николы Теслы, в Казахстане победили сторонники эко-развития и Нео-Кочевого Нео-Пастбищного скотоводства.
После такой  фразы в тех краях принято добавлять: « И, слава Богу!»
Передвижные ангары для зимовки, передвижные морозильники и мясоконсервные заводы, пастухи на флайерах – из края в край -   от Иртыша до Волги, на тысячи километров! Несметные стада. Мясо для всей Евразии! В то время как Япония, юг Китая, да и практически вся юго-восточная Азия кушает мясо из…. Ну, нельзя за русским столом говорить о том, из чего «мясо» у японцев и китайцев!
-….Пашут степь раз в пять лет, хитрыми способами, на больших летающих мясорубках. С воздуха же и засевают - отборными многолетними травами. Густые – я с флайера спрыгнул – ну, нужда была, как бы проветрится, срочно - трава по пояс, и - густая! Засасывает, как трясина в болото,  я и проветрится забыл. Выдергивали меня из травы, срочно,  скинув канат с флайера. Как морковку с грядки сдёрнули,  только ботинки чпокнули на прощанье.  Они в той траве и остались, всосало их…. Кругом стада несметные – бычки с бульдозер, кони – за два метра в холке…. И кочуют они до зимних ангаров, а устанавливаются они в степи там, где зима застанет!
Рассказывал Бауржан. Он вообще-то работал  раньше за полярным кругом  - титановую губку добывал. А на родину предков пристрастился летать  отдыхать, как бы. Особенно спешил в степь  весной… Так как в заполярье  жить больше шести месяцев нельзя, если ты не из местных, то отпуск слишком долгий получался. И постепенно Баур перешел от простого катания на лошади по степи, к присматриванию за стадами, потом пересел уже на особый флайер, потом освоил ветеринарию… Никто только толком не понимал, он сам – в том числе: зачем он на север, хоть на три месяца, но возвращался. Поговаривают городские дамы, что любовь у него там, неразделенная. Но вот зиму он проводил в городке…
Камчатка и Кубань, Карелия и Приморье, Тянь-Шань и Кавказ…, -  откуда только не слетелись в родной городок его горожане. 
Это из мест привычных:  пол страны жило вахтами, но были земляки, залетевшие издалека - из Европы, из Латинской Америки, из несчастной Индией  висящей, словно, над бездной, с окраин беспокойной, уже сто лет воюющей, Китайской  Бестолковой Вселенной.
В проход меж столами втиснулся местный чиновник, толкаемый под локоток, как баржа буксиром - грудастой супругой. Чиновник краснел, потел, и, протискиваясь между спинами, извинялся во все стороны.
Его дочка, выпускница, шла поодаль и грызла ногти - она отвернулась от зрелища папашиных скользких потуг, а он продолжал протискиваться  меж горожанских задниц, ставших недвижимые, словно каменные. На чиновничьи здоровканья -  одни хмыканья, да мычания в ответ.
 Чиновнику городской управы  на прошлой неделе указали на некое не соответствие цифр, причем – не однократное,  в данных материально-энергетического обеспечения  поселка соц защиты.
Так Чинушу – вот ведь фамилиё! - инфаркт хватил.
А, ведь, ему даже гражданские права не приостановили - лет на пять, что часто бывает. Его всего лишь отставили от ответственности за бюджетные, то бишь – общенародные средства. Навсегда отставили.
Еще вчера,  кажется, лежал в реанимации - бредил с трубкой в носу. А, смотри -  идёт! Потеет, пунцовеет и  покрывается белыми пятнами, - а идёт. И, о том: какой он хороший, народу рассказывать не надо.  То, что мужчинка он скользкий – «с дермецом» –  считали все,  из местных жителей.
Отставлен,  а вот пришел  - на стыдобище. Наверно, по супружьей инициативе – она у него интриганка  известная. Когда она, решительная прошла вслед за мужем, к столу,  закрепленным за их кварталом, оказалось, что на места их семейства никто и не покушался.
Мадам, вся приготовленная к скандалу даже расстроилась.
Только уселось семейство бумажного червя, как с другой стороны ряда столов случилось людское волнение.  Словно сам собой очистился проход, и легла, вдруг, ровная дорожка. По ней смущенно шел неброский  человек.
 Егор  не сразу узнал его – загорелого, в светлом летнем костюме. Он привык видеть его в различных видах  армейской формы  или в безпогонном камуфляже - на его пасеке, в саду яблоневом, в поле клеверном.  Он даже по дому ходил в парадном кителе – называя его: «пижамой».
Это был майор Терехов. Военный пенсионер, инвалид второй группы по лишению правой руки до локтя, ракетчик космического базирования, герой  орденоносец….   Двадцать лет отмотавший  сиделец и нераскаянный убийца.
Честный офицер.
На почве чести он отличился дважды.
 В кошмарных условиях Венеры, какая-то дрянь подскочила от поверхности планеты и врезалась в  космический корабль. Корабль потерял управление – командир его просто бросил. А Терехов – старший штурман - врезал командору по морде, и, отшвырнув от пульта управления, крикнул командиру десанта, чтоб  связал засранца. И взял с управление на себя.
 За сии неоднозначные действия Терехов был награжден орденом, за спасение корабля получил в подарок шикарный флайер, а за всё остальное был подвергнут содержанию на гауптвахте и задержан в продвижении по званию на два года.
 А однажды, уже на стационарной базе, там же на Венере, Терехов зашел к начальнику базы и застрелил его. О чем тут же сообщил на землю и запросил своего ареста.
Ничего докладывать он не стал, заявил, что так потребовала его честь. После выяснилось, что начальник базы имел несанкционированные контакты с представителями двух космических кораблей «Золотого Берега», то есть  - с врагами. Которые, на то время были, «де юре» - не враги, а «де факто» – всегда.
Двадцать лет на особых территориях – «для убийц, с сохранением воинского звания». Но через два месяца сам отказался от таких «тепличных» условий – жить среди подобных ему - замаравшихся людей чести, но честь  не запятнавших. Он затребовал перемещения  себя на особую территорию: «для убийц с блокированными правами Гражданина», то есть -  патологическими типами, по-настоящему: откровенно бесчестными. Говорят: он там исполнил до краёв своё Право на справедливость… О жизни своей на той, особой территории, он особенно не распространялся. Известны лишь факты из «медицинской карты гражданина Терехова, М.И.» В больничный блок доставлялся шесть раз, с тяжкими увечьями. Один раз переправлялся на Материк – обгоревший, и еще один раз - с начисто, по локоть, отрубленной рукой.
Два года назад он вернулся в городок. В пустой дом. Жена уехала, а детей у них не было… Дом, Терехов  передал в жилищный фонд. И, на свои средства - без положенного по соц обеспечению возмещения за дом - продав свой эксклюзивный флайер, прибавив офицерские, полученные по выслуге сполна, ведь звания с него никто не снимал, купил  за городом хутор. Где, на четырех законных гектарах, разбил поля клевера и вереска, и поставил пасеки.
При его приближении отцы семейств степенно поднимались, а молодые люди вскакивали и спешили пожать руку майору. Когда Терехов поравнялся с местом дислокации  чиновничьего семейства, Чинуша видно, что-то вспомнил. Вилка, не донесенная до рта, выпала из онемевших пальцев,  а лицо стало белее   скатерти. Но майор прошел мимо -  на него и не взглянув. И Чинуша вздохнул глубоко – «А кто его знает, что у такого зверья на уме?». Явно – ничего интеллигентного, либерального!
И что ему там шепчет его честь?
И что это такое, вообще - Честь? Типа: гордыни, но без тщеславия?  Или типа:  совести, но без жалости?
Когда майор, наконец-то сел, то мявшийся Кузьмич не вытерпел – уже принявший пару, тройку стаканчиков винца - не усидел, встал  и подняв очередной бокал под укоризненные взгляды подружек тети Лиды и тети Нины, прокашлялся, и хорошо поставленным голосом двинул  длинный пламенный тост:
- Есть места, где права гражданина перестают быть главными, где вперед выступают понятия чести.  Это всегда там, где куется щит и меч державы, где ведутся исследования на самом пике неизведанного. Это там, где решения принимать должен один командир, во мраке - перед мордой врага, перед пропастью космических бездн. Это там, где только вера и стойкость, где забывают себя, там - Честь. Но если командир тебя обманул, то сам лишился чести, и автоматически лишил чести всех подчиненных, и тебя – в том числе. Такому командиру – суд чести, когда единственное спасение чести товарищей, это – лешение чести командира. А если товарищи слепы? То будут и глухи! Честь - не гордыня, ей свидетели не обязательны, но Закону нужны факты: улики, свидетельские показания, алиби….  И если, во имя чести, человек должен идти на преступление, то также, во имя чести, он должен идти к Закону и принять от него наказание. Так – было, и так – будет, и так -  правильно! По Божески, и по Граждански. Выпьем, земляки, за то, что б не переводились в нашем городе  такие люди – люди чести. Без них мы - лишь  пыль на памятниках архитектуры!
И сказав всё это, Кузьмич протянул бокал майору.
Терехов засмущался, но встал. А увидев, что к нему тянутся десятки рук, принялся  кланяться вовсе стороны.  Опрокинув бокал вина, быстро вернулся на место. Не любил он экзекуций, а публичных  - особенно.
Подружки Кузьмича оставили своего поклонника, принялись усиленно подчивать теперь майора - подкладывать всяких яств ему в тарелку. И он принялся, наконец, есть  - размеренно, не торопливо.
 Егор впервые за день как-то сразу расслабился и  ощутил,  вдруг, спокойствие – бездонное, неколышное.
Он смотрел, как кушает этот человек. Отдалились звуки  веселья, и беспокойства молодых канули под стол. Время спряталось за тенью сосны, которая ровным , едва зыблемым ответом вечности накрыла край стола, где сидел скромный гражданин и кушал.
 Как трапезничает проголодавшийся с трудов, претерпевший в жизни, но до жизни не жадный человек - это немудренное действо, где-то сродни молитвы -  можно созерцать  бесконечно. Только «молитва» та, у таких людей, короткая…
И не видел Егор, как к Чинуше  подобрался и сел  рядом худощавый серенький человечек, с рукой на белой перевязи и ссадинами на невзрачном лице…
- Здравствуйте, Сан Саныч!
- Мы не знакомы, кажется…
- Ну, как же! Ну, не со мной вы танцевали, согласен! Не на мне вы лифчик расстёгивали. В « Москоу Дьюти Фри», как мы отдохнули, а?! Не помните? Жаль…
- О чем это Вы? Я крикну сейчас!
-Зачем? Рассказать о продаже списанных аккумуляторов, которые оказались   еще очень… с ресурсом. Номер счета-то, вот, у меня! А где он находится? Читаем латинский шрифт: «… US Standard Bank, Monte Carlo, Golden Gift, namber…»
- Тихо! Тихо…, что вам нужно?
- Не пугайтесь так! Сколько вам дали? А-а! Уволили без права на должность! Всего лишь!
- Вне бюджета. Навечно…
- Что так траурно? Идите на рынок. А могут лет пятнадцать прописать  - лечения на свежем воздухе, осваивая территории Сибири, в компании таких же, как вы: спекулянтов общественным достоянием…
- Что вам нужно? Умоляю….
- Да, не родину продавать…. Мелочь!  Данные на Колобова, Егора Юрьевича, и членов его семьи. Номера счетов его  - социальных, там: трудовых, служебных, бонусных… Коды вызова.  А, давайте, всё! Чего вы копаться будете, выбирать? Они в банке данных  - все, в одной стопке лежат…
- Я, знаете, отставлен от дел…
- Но вы в курсе: что и как, в общем: не захотите переезда из Сибири в Сибирь, найдете повод появиться на старом рабочем месте, и как-то скопировать файлы… Сегодня все гуляют,  сегодня и дерзайте!
Чинуша опустил голову и вздохнул. А поднял голову – никого! Будто и не было маленького серого человечка. И не было озвученных кошмарных фактов из его жизни, Не было ничего! Да, да, да! Но Чинуша из-за стола встал А ноги сами понесли его в сторону городской управы, мелкой трусцой…..
Егор, казалось: заснул, с открытыми глазами.
Но кто то, проходя мимо, все-таки вырвал Егора из созерцательной нирваны  - это девчонка, проскользнув   за спиной, кольнула своим каблучком его пятку. Егор огляделся и  заметил, что выпускная молодежь, да и не только, куда-то тихонько из-за столов слиняла.  Куда, не трудно догадаться.  Егор  вспомнил свой выпускной, свои старшие классы, и пошел… в музей. Музей давно стал местом уединений молодежи. Егор даже не знал, закрывался ли он, когда-нибудь, на ночь… 
Так и есть! Войдя в музей, миновав палеолит и прочие темные века Сибири, он поднялся на второй этаж, где в обрамлении из знамен и плакатов времен революции  1917-го года и гражданской войны сидела их молодежь. По всякому, где подвернулось, расселись выпускники. На журнальных столиках громоздились ящики напитков, кто-то включил негромко музыку – «Он хату покинул, пошел воевать, что б землю в Гренаде крестьянам отдать»,- видно, из тех времён песня. И под этот фон, ребята  в который раз делились своими планами на будущее - с воспоминаниями ушедшего детства, вперемежку.
Егор нашел взглядом сестру. Она сидела на тачанке - на голове буденовка, и потягивала через трубочку коктейль, из одного стакана, с парнем в белогвардейской фуражке. Там же были и остальные её одноклассники - в различных одеждах  из того лихолетья, повынимав их из витрин. На пачке ламинированных газет того периода, с лозунгами: «Вся власть советам! Земля – крестьянам! ...» - лежали нарезанное сало и огурцы.
Маша его не заметила, и, её не тревожа, Егор сел сбоку,– послушать: о чем мечтается молодежи. Разница в десять лет!
 Один парень вещал, что надо параллельно галактическому макрокосмосу двигать научные изыскания глубже  - в микрокосмос. И, явно переходил на бред: об уменьшении исследователей будущего до размеров инфузорий, хотя бы….
Кто-то  сказал, что уйдет в Китеж-град, года на три: дабы  выключить  мышление, напрочь, и доверится в созерцании чувствам. И тут же его кто-то спросил, с малым ехидством:
- А какую диету ты себе назначишь? А? В очередной раз опять, что-то экзотическое?
 – Нет, я как-то не думал об этом. Надену черную рясу и, наверно, перестану жрать совсем.
 – Три года?!
 – Там посмотрим, -  будущий пустынник был безмятежен.
- И что? Положить  с прибором на Защиту?!
- Ты, старая, рехнулась. – Сказал будущий аскет и бросил в девчонку подушкой - думкой атласной, расшитой императорскими вензелями. -  Конечно, в десант, на годик.
- Поп-десантник… Тебе не кажется, Юлииус, что это стало некой нормой?
- Увы, Жозефина, современные врачеватели душ предпочитают  обретать навыки снайперской стрельбы и рукопашного боя, за место психоаналитического практикума и философского дискурса.
- Фи! Как всё опошлилось.
- Упростилось, мадам, упростилось! Грубую надежность предпочитают витиеватой тонкости. Нынче в моде мужланство!
- Я, так понял, вы уже чемоданчики пакуете? На золотой берег эмигрируете? В золотой миллиард приписываться?
- Алекс это даже не смешно! Это в тебе говорят немецкие гены – если это считать юмором!
- Куда еще, такие утонченные личности, как мы с Юлиусом, можем стремиться? Непременно в Пермь! В Столицу искусств!
Вдруг, от лестницы раздается знакомый голос:
- Можно к вам, молодые люди?
Маша оттолкнула  коктейль, и как была  - в бальном платье,  будёновке и босиком  - бросилась к майору и повисла на шее.
- Маша, задушишь! – Прохрипел, смеясь, Терехов.
Егор тоже встал и услышал за спиной шепотки.
- А что: майор - родственник Машки?
- Нет у него родственников, один он…, давно. Он одноклассник ее отца.
 - Колобовой?! Того, что погиб?
- Ну, а какого еще?!
Отмахнувшись от добровольцев помощников, майор присел рядом с Егором:
- Егор, у меня к тебе просьба …
- Без проблем, Михал Иванович!
- Не шуми Егорка, не на параде… Завтра залети ко мне: медку возьми для Машки,  и  там – ори, сколько хочешь. Пчелы тебе быстро объяснят – кто, где хозяин…
Разговоры выпускников вернулись в прежнее русло, но теперь: нет, нет, да поглядывали молодые на боевых «стариков», и может что-то менялось в их, не только словах, но и планах…
 -Васька, он на Амур двинет – крокодилов выращивать.
-Васька хитрый. Ваське это параллельно в зачет пойдет, как служба в Защите!
- Васька вообще безголовый! Лучше б он в десантуру пошел. Молчи Вася! Там, на Амуре тебе голову и откусят, она у тебя лишняя.
- Соня поехали со мной! Я прошу! Это очень, очень…
Тут Ваське рот и заткнули, страстным поцелуем.
- Маша, а ты не раздумала на Соц. Выселки перебираться?  Тебя же  Петр Петрович обхаживал, и Инна Ахметовна,- что бы ты в нашей школе осталась.
- Ты ж, в школе нашей, тем же и будешь заниматься!
- Нет! Там не будет и тени  ваших довольных рож!
- Тебе подай ущербные и обделенные…
- Избитых, некормленных деток…
-…Дабы вести нравоучительные беседы с их бедолагами – родителями.
- Нет! Исследовать!
- Истерические и Депрессивные типы…
- И брать анализы.
-….И брать анализы.
- ….И, с некоторыми мыслями! Сделать это грязное дело своим призванием, но уже – научным!
- …И, действенно воспитательным.
- Практики и методики наработаны давным –давно…
- А Маша все равно станет великим ученым, и победит нано-механизацию.
- Истребит «нано-золотушников», как вражеский класс. И станет профессором.
 – И будет над воротами выселок выбито: «Здесь Марья Колобова, будущий академик, реализовала  свое Первое Гражданское право – право Защиты себя и Родины - в защите Детей».
 – А пока, она походит по социальному жилью. Пообщается с тяжелыми родителями…
- А где и за продуктами сходит, а где и просто – пол вымоет!
-  Рубашки, штаны постирает….
 – Соц работник низшей категории – приравнивается к солдату первого полугода службы.
 - Да…
 – А с пятницы по понедельник - в полевой лагерь. С автоматом через плечо: кроссы бегать, по мишеням стрелять, «добровольцев» перевязывать…
- Бедная Маша…
- Ксёнзерский, не жалоби! Ты же на Соц выселках со мною будешь. Рядом!
- Да?! Как это я запамятовал… Ты там только меня не бей…. 
– А я в энергетики! – Крикнул один, радостный, а все скривили физиономии,- скучно, не спорю. Зато - стажировки!  Как можно чаще, и как можно дальше!
- И экзотичнее!
- Неделю скучаешь на стационаре, и неделю вертишься, в каком ни будь: Венос-Айросе или Рахат-Кале. Развиваешься!
- Братья и Сестры! Все мы равно не бесполезны! Как минимум – мы живем, думаем, чувствуем и тем наполняем ноосферу. Вселенское назначение Хомо Сапиенса! Исполняется в любом виде, в любом положении – вертикальном и горизонтальном, на горной вершине и на мягком диване, бодрствуя и спя…
Услышав это, Терехов усмехнулся печально, и сказал Егору в полголоса.
- «Копаться в земле, дышать синевой и попутно латать ноосферу»,  -   говорил мне один старый товарищ, с юмором шарашника  из 20-го века. Когда мы долбили землянку кайлом, по переменке, при минус тридцать…
Егор понял – если посиделки скатились до столь плоской софистики, значит: ребята истощили свой мозг и пора окунать черепки в  воду.
Егор захлопал в ладоши, встал и объявил громко:
- Ребята, не клюйте носом! Давайте на речку! Я - за перевозчика.
- И я, ребята, подвезу.  – Сказал Терехов, и добавил, встав рядом с Егором, - В воду хочется.
- На двух флайерах все не улетим….
-  Сядете на крыльях!
- А так можно?…
- Со мною можно! Без меня нельзя!
- У Егора набор спасательных поясов и страховочных канатов? – проговорил  Терехов, с непонятной интонацией: то ли спрашивает, то ли утверждает.
- Так точно!- подтвердил Егор, и добавил радостно, - даже можно падать. По одному разу….
До речки долетели - успели к самому рассвету. Никто не упал,  даже не пытался.
Встретив рассвет, все бросились в реку.
Даже майор,  переглянувшись, с Егором  - не выдержали. Вояки, покряхтев, сбросили одёжи, и пошли степенно в баламученную бывшими школярами реку.
Они кружили долго, без брызг – мудрые тюлени - вокруг гурьбы  и гогота молодняка.  Предпоследним из воды вылез Егор, Терехов – последним. И, только целующаяся парочка,  застрявшая на берегу,  увидела мельком спину майора, и страшные шрамы на ней…
Дома Егора ждал чай и три румяные подруги – Машка, Дашка и Сонька  - видно, что девченки уже и в баню после речки успели.
- Маш,… я, вот что думаю… Может, ну, его-  этот отпуск? Ты со следующей недели на соц выселках пропадать будешь, а мне что делать? Всех и так увидел: поговорил, поел, попил…  Выйду-ка я на службу … Кстати! Залети к Михал Иванычу на хутор – за мёдом…
- Я же тебя и рассмотреть, толком не успела…
- Маш, да я ж здесь рядом буду. Законные выходные – дома. Клянусь!
- То есть, мы будем, как самая настоящая семья!?
- Он самая…
- Когда улетаешь? Завтра, послезавтра?
- Зачем? Сегодня.
- А –а, а я думаю: зачем  этот разговор,  в семь утра… Чтоб на службу не опоздать!
- Ты не обижайся…
- Я и не обижаюсь…. Девчонки, разве по мне видно, что я обижаюсь?
- Нет, Маша, не видно.
-  Маша, ты не обижаешься. Ты, Маша, в ярости.
- Кстати, Егор Георгиевич, вы, когда  из Оренбурга звонили, помните?
- Ну, звонил…
- Маша вас простит, я уверена. Вы только скажите, а что за мужчина с вами рядом стоял?
- Дарья! Прекрати!
-Со мной стоял? В Оренбурге? Когда я домой собрался?
- Да, да! Когда сказали, что на выпускной успеете!
- Со мной стоял… Со мной был… Тимофей, наш инфор, разведчик…
- Примечательный молодой человек, товарищ Егор.
- Согласен, госпожа Дарья. Очень примечательный. Исключительно.
Вспомнился Тимофей, вспомнился Оренбург, и, вдруг изморозью по извилинам – он вспомнил маленького человечка на пригорке рядом с режиссёром. В Оренбурге он его видел! Тогда пропал эсминец, после пропала сверхмощная энергетическая батарея с боевого корабля, а до этого он  «потерял» бумажник с удостоверением,  соц картой и предписанием к месту службы… Там, там был этот невзрачный человечек, и утром это он, безусловно, отирался возле Егорова флайера!
И уже без всякой логической связи ему представились особые территории  и поселения  – вид сверху - где он начнет службу уже сегодня. Защемило сердце  и подумалось:
«Что то будет…»
……
Конец первой книги (как первой части романа).

http://www.perekalsky.ru
vperekalsky@gmail.com