Цихлазома оранжевая

               

Девушка говорит парню: - Я от тебя ухожу. Я всё про тебя знаю. Ты по телефону вчера кому-то сказал,
 что у тебя полгода была папиллома биоцелатум…
- Цихлазома!  Цихлазома  биоцелатум!
- И  лабио  сифилитус…
- Лабио  френатус!
- Неважно. Я ещё хочу иметь детей! Мне венерические  болезни  не нужны!
- Господи, сколько раз меня предупреждали, что в присутствии блондинок об аквариумных рыбках лучше не говорить…
                Анекдот

                Зоя  тихо  прошептала:
- Такая же грустная   и  одинокая, как   я...   Как мне нас обеих жалко, если бы  ты  только знал...
                И действительно, эта рыбка чем-то неуловимо напоминала красивую женщину, медленно идущую в ярко-оранжевых одеждах среди летней зелени. Глаза у неё  были выпуклые и очень грустные. Наверное, от постоянного одиночества - она была одна в большом аквариуме  с тёмно-зелёной мутной водой. К тому же в поведении рыбки было что-то завораживающее, почти колдовское. Мы минут десять уже стояли молча и не могли оторвать взгляд от этой красивой, с длинными свисающими вниз плавниками и хвостом, оранжевой рыбки. Она тоже, как нам казалось, с каким-то непонятным интересом наблюдала за нами то одним, то другим глазом, широко открывая и закрывая рот и плавно скользя по грязному стеклу аквариума  снизу  вверх  и  обратно.
                Другие  посетители  океанариума равнодушно проходили мимо, едва взглянув  на  неё - подумаешь,  золотая  рыбка, читали  про  неё  у Пушкина,  а  в жизни   мы  и   не  такое  видывали.  А нас эта рыбка сразу поразила какой-то своей обречённостью, усталыми движениями и осмысленным, почти человеческим взглядом. Казалось, что она хочет сказать нам  что-то очень важное или предостеречь от чего-то. Но мне тогда было совсем  не до этого, рядом со мной стояла чудная девушка, о которой  я  только  и  думал  последнее  время. Я еще крепче обнял её чуть ниже талии, прижал к себе и попытался представить, какая она будет сегодня вечером в постели. Дело быстро и верно шло к этому, так как всю дорогу от Жёлтых Вод до Днепропетровска мы страстно целовались и гладили друг друга на заднем сиденье автобуса. Её тело звенело согласием, как хорошо натянутая струна под рукой опытного музыканта. И мне хотелось всю нашу экскурсию мечтать о том, чем завершится сегодняшний день. Я попробовал снова, как  в автобусе, закрыть глаза и представить её раскинувшейся на кровати, с распущенными волосами, страстно стонущей, на все лады повторяющей моё имя, но... Перед глазами, вместо желанного женского тела, снова и снова возникала эта пучеглазая золотая рыбка. От неё все время исходили тревожные биотоки, отвлекавшие меня от сладких эротических видений. И вдруг я понял, в чём секрет этой рыбки, она своим неприкаянным видом навязчиво напоминала нам  о  бренности  жизни,  о том, что все мы смертны. Мол, будь готов, парень, всё  скоро закончится  для  тебя: сначала  уйдут женщины, друзья, потом здоровье, а затем  и жизнь покинет твоё дряхлое, изъеденное болезнями тело. У меня мурашки побежали по спине от этих внезапно нахлынувших мыслей. Захотелось поскорее выйти на свежий воздух из этого полумрака и сырости. А Зоя наверняка думала о том, что вот  кончится срок моей командировки в Жёлтые Воды и исчезну я из её жизни, как и все, кто был до меня у неё и обещал ей золотые горы, пока был рядом  и пользовался её добротой. Наученная горьким жизненным опытом, она заранее настраивалась на скорую разлуку, чтобы не так убиваться потом, когда все мечты всё-таки разобьются о суровую действительность. Но даже её поразила безысходность   и  обречённость,  исходившая  от несчастной рыбки. Прижавшись щекой к   моему  плечу,  она  тихо   прошептала:
- Она  ещё  несчастнее,  чем   я.   Ты  заметил   это?
- Да, моя  хорошая. Потому что у неё  никого  нет. А  у  тебя  есть  я.
                Я нагнулся и поцеловал свою маленькую спутницу в мягкие холодные губы.
Все это было очень похоже на правду, так как нас действительно свело вместе одиночество.  Несколько дней назад, в центральном ресторане  городка, я случайно бросил взгляд в тёмный полупустой угол и увидел там одиноко стоящую у стенки грустную девушку. Среди  безудержного веселья  таких   же командированных орлов как я, среди мельканья  разгоряченных  вином и танцами тел, она стояла немым укором всем нам - беспутным прожигателям жизни. Вся её фигурка выражала мучительное ожидание. Видимо, она пришла с более смелыми подружками, а те бросили её. У меня сразу защемило сердце, так стало жалко эту   бедняжку. Захотелось немедленно   сделать  для   неё   что-то приятное.   Я всегда очень  нравлюсь себе в такие минуты и поэтому готов на самые безрассудные поступки, о чём нередко потом горько сожалею.
                Недолгое наблюдение за девушкой убедило меня в том, что она именно та, какую я и хотел встретить в чужом городе. Не знаю почему, но меня всегда больше влекло к добрым с виду и обиженным жизнью женщинам. С ними намного меньше хлопот по ухаживанию, чем за какой-нибудь надменной красавицей, которая, прежде чем предложит свой скромный набор из сомнительных любовных услуг, будет долго мотать нервы, вытянет у тебя все деньги, да ещё и не один раз бессовестно обманет, чувствуя  свою  власть  и  безнаказанность во время ухаживания за ней. Учитывая всё это, я  жил в те годы по принципу: лучше теплая синичка в постели, чем красивая журавлиха  или  лебёдушка  высоко  в  небе.
                Выпив для храбрости сразу два бокала шампанского, я пошёл через весь зал к своей избраннице, как когда-то князь Болконский шёл на балу к Наташе Ростовой. Её красная юбка манила   и  притягивала меня к себе с какой-то необъяснимой силой. Ничто не могло остановить меня в эту минуту и заставить свернуть с намеченного пути. Разве что, другая девушка, с ещё более несчастными и зовущими глазами. Тут уж ничего не поделаешь, такие мы, мужики, по своей сути: или хватаем сразу обеими руками, не разобравшись толком, что к чему, или упускаем свой шанс по молодости, по глупости и всю жизнь потом рвём на себе волосы - эх, была ведь возможность отличиться,  а  я,  простофиля...
                И  вот подхожу я к ней на ватных от волнения ногах, потому что по опыту знаю, как важна именно первая встреча, поднимаю взгляд от пола и... тону в её огромных  чёрных  глазах. Они меня так сразу поразили своей детской доверчивостью, что я в любом случае не отстал бы от неё, не насмотревшись в них досыта. Но уговаривать её не пришлось - опустив мохнатые ресницы, стесняясь и дрожа от волнения,  она  прижалась  ко  мне,  и  мы  поплыли  в  медленном  танце.
Полчаса спустя, я уже не мог представить себе этот вечер без неё и предложил ей по-английски  затеряться вдвоем в тёмных улочках города. Она сразу и доверчиво пошла за мной, предупредив одну из подруг, чтобы её сегодня не ждали и не искали. Почти до утра мы прогуляли в обнимку, прячась от холодного январского ветра в укромных  местечках  и  беспрерывно   целуясь.
                Каждый следующий вечер нас всё больше и больше сближал, но приходилось довольствоваться  лишь   жаркими поцелуями по тёмным углам в её общежитии.  А я про себя на все лады проклинал её подругу, демонстративно лежащую  в  полурасстёгнутом  коротком халатике на кровати в их комнате с какой-то глупой книжкой  в  руках. Как  впоследствии  выяснилось, эта нахалка ещё в первый вечер в ресторане положила на меня глаз и таким варварским способом выражала свой протест против нежного росточка нашего только зарождавшегося чувства. Из-за её вредности  мы потеряли столько  драгоценного времени зря, что в нашем случае было смерти   подобно,  так  как  с  каждым  днём  уменьшался  срок  моей  командировки.
                Не повезло мне и в день экскурсии в Днепропетровск. Вернувшись вечером домой, мы обнаружили в комнате всё ту же полуголую соседку, нагло лежащую на кровати  и  притворяющуюся  спящей. А  ведь только утром, перед аквариумом с рыбкой,  я   не  без подвоха предложил Зое: давай сейчас загадаем по заветному желанию,  как  два Емели-дурачка из сказки, всё-таки рыбка золотая, должна нам помочь.  Не  знаю,  что  просила у неё моя ресторанная мечтательница, но до исполнения моего желания у рыбки плавники ещё почти неделю никак не могли доплыть. Подруга по комнате вечно была не в духе, мои шутки и тонкие намеки встречала в штыки и наотрез отказывалась сходить в кино на мои деньги. Горластая вахтерша-хохлушка гоняла нас по этажам, а если мы сидели в комнате в уголке за шкафом, то барабанила в дверь: " - Гости, на выход! Уже одиннадцать часов! Закрываю все двери!" У меня создалось впечатление, что это не женское общежитие, а какой-то иезуитский монастырь мрачных времён средневековой инквизиции. При  входе отбирали паспорт и тех, кто не успевал его забрать до 23-00, ловили  по  всем  этажам,  загоняя  как  волка в облаве, только вместо красных флажков  обкладывали  хохляцкими  криками  и  угрозами.  Террор  был  страшный.
                От всех этих жизненных передряг наша любовь стала чахнуть, как цветок в пустыне без воды,  под палящими лучами солнца.  Казалось,  что  у  нас  нет   выхода  из этого житейского тупика. Ну куда я мог в те годы пригласить в чужом для нас обоих городе очень скромную и культурную девушку?  Было бы лето - другое дело, но до тепла ещё далеко, а командировка моя неумолимо шла к концу. На все мои тонкие намёки и предложения заняться любовью прямо на лестнице или на теннисном столе, Зоя удивленно вскидывала на меня свои огромные глазищи и отрешённо качала головой, как  бы говоря: ну что ты,  дорогой, разве это возможно, давай потерпим ещё немножко, будет и на нашей улице праздник. Я тут же краснел   до  ушей  и  переводил разговор  на другое, хотя  ни о чем другом уже говорить  и  думать  совсем  не  хотелось.
                К тому же Зоя была так непосредственна в своих чувствах, так искренне восхищалась моим красноречием, что я поначалу даже слегка терялся и подолгу не мог подобрать нужные слова, чтобы ненароком её не обидеть. Я пытался взглянуть на себя со стороны, её глазами, но ничего особенного не разглядел - обычный командировочный ловелас, компенсирующий отсутствие больших денег  и   дорогих подарков  для  соблазнения  местных  аборигенок, тем, что у него есть  в   неограниченном количестве - анекдотами, смешными историями, байками, прибаутками  и умением  всё  это обрушивать на голову бедной девушке  до полной её капитуляции. Так, как  смотрела на меня Зоя в первые дни нашего знакомства, никто до неё не смотрел на меня. В её взглядах было столько обожания и желания не расставаться со мной, что я сам подпадал под это обаяние и, как муха в паутине, запутывался  в  этих ласковых взглядах.  Кто  из  нас, простых русских  мужиков,  не  избалованных  вниманием  красавиц,  сможет остаться равнодушным, если его всё время хвалят, им восхищаются, смотрят ему в рот, ожидая каждого следующего слова, как откровения  божьего,  как  глотка  воды  в жару. Зоя могла заворожено слушать меня день  и  ночь, но лишь я замолкал, чтобы набрать в грудь очередную порцию воздуха для новой длинной тирады, она оживала, взгляд ее из отсутствующего опять превращался в направленный, фокусировался на мне, она дотрагивалась до меня рукой,  как  бы убеждаясь, что я ещё здесь, никуда  не  исчез, не растворился как все остальные,  которые  были   до  меня,  и   произносила  тихонько    всего   одно   слово, растягивая  и  смягчая  его  на  украинский  манер:  " - Га-а-а-вари!" В такие минуты я  чувствовал  себя  самым  умным,  Цицероном  и  Казановой  в одном  лице.
                Так же было и в океанариуме, когда я, немного подшучивая над Зоей, несколько  раз  под  разными предлогами подводил её к нашей рыбке, а перед уходом  даже  предложил ей: " - Загадай своё желание, а я своё. Завтра сравним, у кого исполнилось, а у кого нет". Она удивленно посмотрела на меня, прижалась доверчиво ко мне боком и прошептала: "- Ой, ты такой интересный... Мне так с тобой нравится быть вместе... Жаль, что мы расстанемся,  и   через полгода ты меня забудешь..." Там  же, перед аквариумом с нашим будущим талисманом, я впервые назвал  Зою  своей  рыбкой. Она  лишь  грустно  улыбалась  в   ответ.
                А  золотая  рыбка  сжалилась над  нами  только через неделю. Позвонив днём Зое на работу, я узнал радостную новость - нахалка-соседка уехала на выходные к родителям,  а  я по такому случаю  приглашён  на  долгожданный  ужин  вдвоём.
                Так тщательно, как в тот вечер, я не брился года два. По пути, закупив джентль¬менский набор - цветы, шампанское и шоколад, благоухая забугорным одеколоном  богатого  соседа-горняка,  я  двинулся  на приступ  до  сих  пор не взятой, но  уже  готовой   к   капитуляции   крепости.
                Ужин был с изюминкой. При свечах, среди цветов, изюминка сидела рядом со мной, таяла от улыбок  и  успевала вставлять в мой монолог только своё  излюбленное: "- Га-а-а-вари!”   Я  болтал  обо всем подряд, пытаясь сразить её своим знанием жизни и умением изложить любую тему в любом ракурсе. Зоя млела, как никогда, слушала, открыв рот и у меня создалось впечатление, что ей были до лампочки все мои философские откровения - она балдела от одного звука моего голоса.  С таким же успехом  я  мог  бы   читать  ей  телефонный  справочник   или  считать от одного до миллиона - она  так   же  сидела  бы  прикрыв  глаза  и  блаженно  улыбалась.
                Мой нескончаемый монолог так заворожил её, что она и не заметила, как оказалась голая  в кровати. Я долго ждал этого момента  и, наверное,  был  нетерпелив и очень спешил. Мне все время казалось, что сейчас кто-нибудь постучит в дверь и опять помешает нам. Слава Богу, обошлось без ненужных приключений.  Жаль только, что все эти страхи немножко подпортили впечатления от этой ночи. Да  ещё  под  утро моя рыбка взяла моду доводить меня. Что ни спрошу у неё,  она  только  вздыхает  и  тянет заунывным голосом одну песню: "- Я знаю, тебе было плохо со мной... Я знаю, тебе совсем не понравилось... Я знаю, ты меня всё равно  бросишь... Тебе не нужна такая, как   я..." После этих  слов она или тихо начинала плакать, или тревожно замирала в ожидании моей реакции. Мне ничего не оставалось, как, похолодев от такой обжигающей правды, прижимать её к себе и целовать мокрое от слёз лицо. В такие минуты было очень жалко нас обоих, и я искренне верил, что мы будем вместе. Поэтому и шептал ей на ушко, мол, буду приезжать к   тебе  по  праздникам, а потом мы поженимся и нарожаем кучу красивых  детей. Умных,  как папа и красивых, как мама. Она вновь замирала от таких  слов  и  долго лежала,  почти  не  дыша.  Наверное, мечтала, что всё  так  и  будет, а  может, страдала от моего наглого вранья. Я молча гладил её, боясь спугнуть это её  тихое настроение. Но она всё равно, чуть погодя снова принималась плакать. За ночь она достала  меня  своей простотой. Под утро  и поспать уже было охота, и её жаль со своими женскими комплексами, и нет ни сил, ни желания в сотый раз доказывать ей, какая  она на самом деле прелесть, умница и  как мне с ней было хорошо.
                Через  два  дня, когда я вышел из её комнаты и побрёл в гостиницу отсыпаться, меня качало ветром, но я был бесконечно счастлив и рад, что судьба закинула  меня  в это захолустье, где живут такие славные  девушки. В оставшиеся две недели  командировки,  мне  уже   не надо было бегать по ресторанам и танцам, чтобы снять на ночь очередную невесту, как моим соседям по гостинице. Меня каждый  вечер  ждала  моя   золотая  рыбка
                Со следующего вечера соседку мы стали полностью игнорировать, накрывались покрывалом и лежали, целовались весь вечер, пусть думает, что хочет - это не наши проблемы. И эту вредину  сразу   как  будто подменили. То ли в ней проснулась совесть, то ли ещё что, но она стала по вечерам одеваться и уходить в кино, предупреждая нас, во сколько вернётся. Через полгода такая же история повторилась с нами в Ялте. Моя рыбка взяла путёвку на месяц, а я смог вырваться в отпуск, когда её срок уже заканчивался. И всего недельку мы провели вместе в санатории  "Горный". Она отдыхала там по полной программе, а я дикарём - питался кое-как,  ночевать  в корпус лазил через балкон первого этажа, но это всё были мелочи. Главное,  что  весь день мы были   вместе, а  ночью спали в одной кровати в двухместном  номере. Соседка, пожилая, спокойная женщина, со следами былой красоты на лице и шикарной ещё фигурой, сразу вошла в наше положение, деликатно поворачивалась  к  нам  спиной и делала вид, что крепко спит. А утром, по её смеющимся глазам и добрым улыбкам, я  понимал, что она не спала, всё слышала и, наверняка,  лежала  и  вспоминала что-нибудь из своей  бурной молодости.  Зоя мне как-то намекнула, что соседка под хорошее настроение ей тако-о-ое про себя рассказывала,  что  она  по  сравнению  с   ней –  ангел  с  белыми  крыльями...
                Кстати, у многих женщин есть удивительная черта характера - они задолго предчувствуют   предстоящую  разлуку.  Вот и моя "золотая рыбка" каждый вечер к месту и не к месту стала вздыхать: "- Первые полгода мне без тебя очень плохо будет... Пока не забуду немного..." И так это у неё получалось всё естественно, что я тут же чувствовал  себя перед ней бесконечно виноватым. Начинаешь оправдываться, говорить, что я не такой  как  все и сам вдруг понимаешь, что она права - слишком мало у нас общего. Или  что-нибудь ей говоришь, а она тихо-тихо так добавляет: "- Это будет уже после  того,  как  ты  меня  бросишь  и  забудешь..." И всё. Стоишь перед ней, как голый на площади. Совсем обезоружен  и  не знаешь даже что ответить. А она  и не упрекает, не  мстит, просто говорит  то, что её душа чувствует. Совсем как у Марины Цветаевой:  "- Мой милый,  что  тебе  я  сделала?"
                Накануне моего отъезда мы опять всей компанией пошли в ресторан. На этот раз все сели за один стол, а танцевал я только со своей рыбкой. Она была ещё грустнее, чем в первый наш вечер. Зато все остальные, как с цепи сорвались - отрывались  по  полной программе. Мои  друзья-соседи только что получили из дома от жён деньги на обратную дорогу и усиленно от них избавлялись. Я не мог так шиковать, потому что денег получать было не от кого и даже, наоборот, часть командировочных  отложил  на  подарки  дочке,  в  дополнение  к  алиментам. Поэтому  и  друзей  пытался  удерживать от бессмысленных трат. Но на все мои уговоры они отвечали  любимой  поговоркой: "Для горняка  деньги - пыль!"  Тут же бежали к оркестру с  червонцем  или   четвертаком и широко улыбались девчонкам, а меня хлопали по плечу, когда на весь ресторан солист ансамбля смачно объявлял: "- А сейчас,  для Иры  и Зои, от  наших гостей, горняков  Краснокаменска, звучит  эта  песня!" Ирой звали нашу соседку-вредину,  и  в неё неожиданно влюбился мой дружок - двухметрового  роста мастер-горняк. Так что последние вечера мы проводили в комнате  уже   вчетвером. Они взяли с нас пример  и  тоже  всё  время  шебуршились  под  покрывалом.
                Затем мы полгода писали друг другу слезливые письма и так  накалялись от бума¬гомарания, что отважились ещё на три встречи. Сначала я приехал к ней на недельку на море в Ялту,  потом она взяла  отгулы  и  прикатила ко мне в дом отдыха в Судак. Нас жило четыре мужика в номере, и поэтому я снял для неё комнатку в частном  доме, где мы и проводили вдвоём  все вечера и ночи. Прямо под нашим окном росли  чудесные  крупные  розы  и ночью, при открытом окне  казалось, что мы лежим в саду среди роз. Правда, и тут была небольшая ложка дёгтя - хозяин поленился  сделать  ставни  и  к  утру мы умирали  от  жары   в  нашей  комнатке.
                В последний раз Зоя приезжала ко мне на ноябрьские праздники. К тому времени  я  успел  немного её подзабыть,  и  любовь  получилась с горьким привкусом. Она  это  сразу  почувствовала  и  опять ударилась  в плач. Мы оба понимали, что это наша  последняя  встреча  и  от этого мучились и стеснялись ещё больше. И только когда поезд "Москва-Днепропетровск" под марш "Прощание славянки" тронулся, увозя домой мою золотую рыбку, я, наконец, испытал такое сладкое чувство облегчения,  как  будто свалил с плеч тяжеленный мешок, с совершенно не нужным мне   содержимым,  который   зачем-то  таскал    всё   это  время   с  собой.
                Кстати, этим  же  летом я был на  экскурсии в Севастополе и там нас тоже повезли  в океанариум. Я долго бегал в полумраке среди аквариумов и искал рыбку, похожую  на  нашу. Вот сейчас, думаю, найду её, а  вечером  накатаю Зое  письмишко  листах  на  пятнадцати,  о  том, что видел  сестру  нашей  рыбки, и она передавала ей через  меня  привет. Но не повезло, такой рыбки там не было. Наша рыбка оказалась очень  редкой - Цихлазома  оранжевая из семейства  цихловых  и  обитает она в основном  в Эквадоре. По крайней мере, так было написано на табличке.   Я не поленился   переписать   себе  в   блокнотик.
                Через двадцать лет похожую рыбку из этого же семейства я встретил в океанариуме в Геленджике. И  снова  вспомнил эту грустную любовную историю.