Мы с Тобой одной крови. Глава 5

Даня ждал целую неделю, что Полина раздаст им диктанты, и ему непременно поставит двойку. Но Полина сдержала слово. Этих диктантов ребята больше не видели. Через какое-то время Даня про них и совсем забыл.

Даня как-то незаметно привык к Полине. Ему нравилось смотреть, как она скромно и спокойно стоит у доски и рассказывает им урок. Лицо у нее почему-то почти всегда было грустное, но спокойное. Когда Полина, очень редко, улыбалась, лицо ее все словно озарялось изнутри, и в нем появлялось что-то детское и беззащитное. Дане в этот момент казалось, что Полина совсем маленькая, младше него, и ему надо ее защищать. И у Дани тогда на миг останавливалось сердце от жалости к ней.

Придя в школу в ноябре после болезни, Даня понял, что совершенно не может прожить без Полины ни одного дня. По четвергам, когда у них по расписанию не было ни русского, ни литературы, Даня очень тосковал. На переменах, когда они с Аркашей слонялись по коридорам, проходя по третьему этажу, где был Полинин класс, Даня невольно замедлял шаг и смотрел через открытую дверь на Полину, сидящую у окна за учительским столом. В четверг она вела уроки у своего пятого «А». Когда же было совсем невмоготу, Даня исчезал один на перемене, шел к ее классу, останавливался в коридоре у окна и смотрел на Полину всю перемену. Удивительно, но ни Аркаша, ни Лева так ни разу и не спросили его, куда это он пропадал.

Что ему было делать с этим чувством, Даня не знал, но он над этим и не задумывался. Ему и в голову не приходило, что можно было рассказать обо всем кому-нибудь, а тем более Полине. Даня просто жил, вот и все.

Иногда по субботам, на последнем уроке, которым по расписанию у них стояла литература, Полина вместо занятий читала им книжки. Она присаживалась на край своего стола и читала, а Даня смотрел на нее во все глаза. «Красную смерть» Эдгара По и «Алые Паруса» Грина Даня запомнил на всю жизнь.

А еще Полина иногда выходила в класс, останавливалась у чьей-нибудь парты, и, опираясь на нее рукой, рассказывала им что-нибудь. Даня сидел у прохода, и, когда Полина останавливалась с ним рядом, у него замирало дыхание. Он сидел и смотрел на ее руку, что была так близко. Даня тогда уже не понимал, что говорила Полина. Ему невыносимо хотелось дотронуться ладонью до ее руки. Он опускал голову, закрывал глаза и начинал слушать ее голос, слово за словом, все еще не улавливая смысла, но лишь настроение, сливаясь с ее голосом, сливаясь с ней всем своим существом. Дане казалось тогда, что между ними не было никаких преград.

В среду, когда у них была алгебра, у Полины был свободный урок. Она тогда приходила к ним в класс, садилась за стол рядом с Киром. Когда ребята решали задачки, они с Киром могли поговорить. Говорили они тихонько, в полголоса, о чем - Дане с третьей парты не было слышно. Да ему это было и не интересно. Он был просто очень рад, что вот еще сорок пять минут может видеть Полину. Она так хорошо улыбалась, разговаривая с Киром, что Даня отдыхал душой, глядя на нее.

Начались зимние каникулы. Наступал восемьдесят девятый год. Тридцать первого декабря, за несколько часов до праздника Маша оживленно носилась по квартире, натягивая еще одну «самую последнюю» гирлянду, помогала маме резать салат «Оливье», вместе с папой ставила стол, расставляла тарелки. Даня обычно тоже участвовал во всей этой предпраздничной суете, но в этот раз он никак не мог проникнуться настроением праздника. Горела елка, играла пластинка Кутунио, мамина любимая. Казалось бы, Новый Год - самый лучший праздник, которого ждешь еще с начала декабря. Но в этот раз Дане было так грустно, что он даже для вида не мог заставить себя радоваться.

- Даня, ты что, приболел что ли? - спросила его мама.
- Не знаю, мам, голова что-то опять тяжелая.
- Ну, пойди, поспи немножко, мы тебя за час до Нового Года разбудим, а то ты такой до курантов не досидишь.

Даня не стал спорить, обрадовался, что его отпускают, он так устал держать на лице «нормальное» выражение, когда внутри ему было невыносимо грустно. Он пошел в комнату, лег на кровать, уткнувшись лбом в стену. В комнате было темно.
Даня знал, что не увидит Полину целых десять дней, не услышит ее голоса, не будет знать, как она. От этой мысли ему хотелось завыть, заплакать и закричать. Он уткнулся носом в подушку и заплакал. Это не помогло. Тоска только слегка расползлась в нем, но не уходила. Даня вытер глаза ладонями, повернулся на спину и стал думать, что делать. Так плохо ему в жизни не было еще ни разу, даже когда он был в лагере.

Он стал опять вспоминать Полину. И опять ему в голову пришло, что он должен как-то прожить без нее десять дней. Даня даже застонал от этой мысли и выдохнул: «Полина…», «Поленька…», «Поля…». Он стал повторять ее имя на выдохе, звал ее, как только мог: «Поленька, милая моя, любимая моя, Поленька, Поля». Он твердил ее имя. Это все, что было у него. Нет, еще была она. Где-то там, в темноте, неизвестно где, но она где-то была, и имя было как связь. Тоска слегка отступила, словно имя было заклинанием и на время оградило Даню. Когда Даня заметил это, то удивился неимоверно. Он все еще мысленно твердил ее имя, но тоска уже отошла от него.
 
Мама заглянула в комнату, сказала: «Даня, вставай, пойдем Старый Год провожать». Даня поднялся, умылся и пошел в комнату, где уже был накрыт праздничный стол. Его немного кольнула совесть, что он маме совсем не помог, но потом он подумал, что ничего страшного, зато теперь он может «праздновать», может даже выглядеть радостным и не испортит всем праздник своим грустным видом.

В этот Новый Год Дане в первый раз налили шампанского. Ему было уже двенадцать, и папа решил, что пора приучать ребенка к действию алкоголя не организм. Поднимая свой бокал и чокаясь с мамой и папой под бой курантов, Даня мысленно чокнулся и с Полиной. Ему пришло в голову, что она сейчас тоже пьет шампанское и встречает Новый Год, где бы она ни была. «С Новым Годом, Полина, счастья тебе!», - подумал про себя Даня.

На следующее утро Даня, проснувшись, первым делом стал разбирать подарки под елкой. Маша все подарки уже исследовала, кроме Даниных. Она тихонько сидела на своей кровати, разбирая подаренные ей сладости, и ждала, когда Даня проснется. Ей было очень интересно, что ему подарили, но разворачивать Данины подарки без спросу она не решалась.
Как и в прошлые годы, мама подарила Дане несколько головоломок. Даня очень любил головоломки. Больше всего в этот раз ему понравился пластмассовый звездчатый октаэдр, собранный из шести деталей. Даня его разобрал и потом целых полчаса бился над ним, чтобы собрать.

Но самый интересный подарок даже не лежал, а стоял за елкой. Даня взял это, что-то большое, замотанное за неимением подходящей по размеру Новогодней оберточной бумаги в синьку, пощупал. По форме оно напоминало виолончель. Даня подумал, почему это родители решили ему, а не Маше, вдруг подарить виолончель, может быть это одна на двоих, поэтому Маша так и вертится вокруг него? Он стал разворачивать синьку,… развернул - перед ним была гитара! Шестиструнная! Специально, чтобы играть аккомпанемент для бардовских песен, которые Даня так любил! К гитаре прилагался определитель аккордов и книжка, сборник бардовских песен. Даня полистал страницы: Визбор, Ланцберг, Дольский, Егоров...
Даня даже дар речи потерял на время! Они с Левой уже давно мечтали научиться играть на гитаре. Тогда, когда они пойдут в поход открывать новые пути-дороги, то вечером поставив палатку и разведя костер, заварив чай в котелке, они будут сидеть всем месте, печь картошку на углях и петь песни. Песен ребята знали много, особенно туристских и бардовых. Они слушали бардов и на пластинках, которых у них с Левой было несколько, и на пленках. У Левиного дедушки была неплохая коллекция. Но больше всего Дане нравилось слушать, как поет Кир, их классный.

Кир был альпинистом. Он летом ходил в горы и знал столько песен, что Дане и не снилось. На классный час Кир иногда приносил гитару и пел им туристские песни. Дане больше всего нравился Визбор.

Услышав в первый раз «Милая моя», и ему тогда ему еще больше захотелось научиться играть на гитаре. Он представлял, как он будет петь эту песню, а Полина придет послушать. Ведь она часто приходила к ним на классный час. Особенно, когда Кир им пел. Она будет слушать, как Даня поет, и все поймет, подойдет к нему и скажет: «Да, Даня, я все знаю. Я очень рада, что ты меня любишь, и подожду, когда ты вырастешь. Мы тогда всегда будем вместе, и всем нашим разлукам будут суждены встречи». Нет, в это Даня, конечно же, не верил. Но ему иногда хотелось помечтать, что у них с Полиной может быть счастливое будущее. Он верил только в то, что если он научиться петь, то сможет иногда петь для нее. Она бы тогда слушала и улыбалась, так же как она улыбается, слушая Кира. А большего счастья Дане и не надо.

Но вот беда – ни у Левы, ни у Дани гитары не было, а просить Даня не любил. Как родители узнали, что они с Левой мечтали о гитаре, Даня не знал. Он думал, что Маша услышала их с Левой разговоры и сказала маме. Но все это было не важно, потому что – вот она гитара, есть, играй, сколько хочешь! Даня целый день до вечера разбирался с гитарой, и день прошел незаметно. Но когда стемнело, тоска опять подступила к нему, проникла внутрь, ватная темнота снова наполнила его до горла. Даня сидел у себя на кровати, обхватив колени, без света, и шептал имя Полины, как и вчера. Как и вчера, ему стало легче, словно произнося ее имя, он смог незримо коснуться ее, где-то там, далеко-далеко.
Даня встал, зажег свет, нашел ручку. Он решил, что ее имя теперь всегда будет с ним, и вывел на ладони левой руки «Полина Дмитриевна», написав ее имя у самого основания пальцев, так, что даже если повернуть руку ладонью вверх, но слегка согнуть пальцы, ничего не было видно.  Даня разжал ладонь,  увидел имя. Ему стало совсем легко на душе. «Ты теперь всегда будешь со мной», - прошептал Даня.

Сначала, когда он мыл руки, имя стиралось. Но через какое-то время чернила так въелись в кожу, что даже если бы он потер надпись мочалкой, то на ладони все еще можно было бы разобрать надпись, она только из чернильно-фиолетовой превращалась в розовую. Даня всегда снова обводил буквы, потому что ему казалось, что пока Полинино имя было у него на руке, они с ней были вместе.