Потомок Фидиппида

     Попадаться «на слабо» – прерогатива лохов. Вот я и попадаюсь.
   - А слабо тебе, Тиша, марафон пробежать?» - ни с того ни с сего заявил Рома после очередной тренировки.
   - Да не слабо! Сезон закончится, беру месяц на подготовку и бежим. Кто с нами?
Желающих оказалось человек десять: средневики и даже один марафонец – Толя Евко, имеющий результат в этом виде близкий к мастерскому нормативу. В спорте, как и везде: каждый считает то дело, коим занимается, более значимым, чем все остальные. Потому стайеры свысока смотрят на спринтеров, а последние, не оставаясь в долгу, снисходят до общения с первыми. Но у стайеров есть козырь: худо-бедно в беге на 100 метров они до финиша добираются. «А вот вы в марафоне сфинишируйте, а?» - предлагают они, и нашему брату-спринтеру крыть-то и нечем! Ему бежать марафон всё равно что на жительство в Другую Вселенную перебраться. Но мысль о марафоне меня посетила до этого роминого предложения. Я как-то смотрел фильм «В зоне особого внимания» и там ребятам-десантникам надо было сделать марш-бросок на 50 километров, и они его сделали. И тогда я подумал, что вот, мол, обыкновенные ребятки способны на такое, а я, хоть и короткометровик, но спортсмен же, тренируюсь по два раза на дню, неужели не выдюжу? И тут Ромка наступил на эту мысль, она и взбрыкнула моментально.
     Но любушка моя Люсик в тот год пожелала съездить в те места, куда мы каждый год по весне ездили на сборы. И мы месяц, отведённый мне для подготовки к марафону, нежились на бережку моря, путешествовали по Грузии, восстанавливая силы после напряжённого спортивного сезона мясом и сухим вином. И ни разу мысль о предстоящем забеге не омрачила мою безмятежность. «Шестнадцать раз по четыреста метров через минуту отдыха ты бегал? – спрашивал я себя, - а пятьдесят раз по сто метров с таким же отдыхом?». – «Бегал, - отвечал я сам себе, - о-го-го работа! и живой до сих пор». – «И марафон добежишь», утверждали эти двое моему третьему, допивающему очередной стаканчик, потому что тоскующий пьёт до дна. И в таком содружестве была стопудовая уверенность, что один-то раз 42 км я пробегу.
   - Когда бежим? – встретили меня на первой после отдыха тренировке злые злыдни. Ребята переходный период провели на местном курорте, отдыхая, но активно: играли в футбол. Моим же движителям нужно было хотя бы недельку, чтобы настроиться на работу.
   - Через неделю, - говорю.
     Через неделю мы с Толей, бесполезно прождав остальных, отправились в путь: шесть километров по городу, потом выбегаем на круг в 15 км, пробегаем его два раза и шесть километров добегаем до манежа. Пункт питания решили организовать на втором круге. Жёнам было дано задание наварить бульон и запастись солевыми таблетками. Пробежать с десяток километров для меня не составляло труда никакого. Осенью мы побегивали кроссы и один раз в неделю – зимой. Так что первая четверть марафона пролетела незаметно; мы даже болтали, жалея не явившихся трепачей: пробежаться в хорошей компании – ну, не счастье ли? Но! Марафонцы говорят, что марафон начинается после тридцать пятого километра. Это для марафонцев, а для спринтеров он начинается гораздо раньше: у меня он начался после двадцатого. Кто в курсе, поймёт: выпиваешь, выпиваешь понемногу, всё хорошо, голова трезвая, а потом – хлоп! – отключка. Вот у меня произошло почти то же самое. Резко, в один миг мир потерял реальные очертания: он стал каким-то размытым, мутным, лес в десяти шагах от дороги вообще пропал, а проезжающие машины стали огромными и злыми, норовящими проехаться по моим ответвлениям тела. Я стал жаться к краю дороги и регулярно вываливаться на обочину, что не сулило ничего хорошего, потому что мои ноги - даже на асфальте - небольшие углубления в покрытии воспринимали как глубокие ямы. Представляете – идёте по ровной дорожке - цок-цок-цок – а при следующем шаге ставите ногу, а земля уходит из-под ног, и вы проваливаетесь? Ну вот – то же самое. Только у меня положение усугублялось тем, что при падении (а упасть в таком случае – пара пустяков) я не смог бы для сохранности носа даже руки выставить: они у меня не поднимались! Интересно, да? – бежишь ногами, а устают руки. Но, тем не менее, мысли остановиться у меня не возникло и уверенность в том, что добегу – не пропадала. Единственное, о чём думалось, так это о счастье спринтерского бега и на двадцать втором километре я поклялся, что больше двухсот метров я никогда в жизни бегать не буду. Через километр мне и двести метров казались уже длинной дистанцией, и я внёс коррективы в мою торжественную клятву: «больше ста метров…». Ещё через километр я плюнул на все заверения и приказал: «Всё, придурок, больше шестидесяти метров ты в этой жизни стартовать не будешь!».
   - Шура, ещё немножко; вон уже Люся показалась, - добрался до меня голос Толи. А я уж и забыл про него. Да и не только про него.
   - Какая Люся?
   - Люся, жена твоя!
     Я не врубался и впереди ничего не видел.
   - Вон, и Люба рядом, рукой машет. Видишь?
   - Столб какой-то…
   - Не столб, а дубина стоеросовая, и эта дубина – ты!
     И на самом деле, по мере приближения столб начал принимать человеческие черты, а из них уже появились Люся и Люба.
   - Люся! – и мне, показалось, что я даже скорости прибавил.
Всё, что было приготовлено на десять человек, мы умяли вдвоём. Через десять минут мир прояснился, настроение поднялось до восторженного, но жить не хотелось.
   - Вставай!
     Я повиновался, потому что Толю боялся. После окончания института я оказался с ним в одной комнате общежития и, следуя выработавшейся привычке, попытался затянуть своё дежурство до наступления очереди другого. Толя мне напомнил. Я сказал: «Угу». И продолжал почитывать. Через некоторое время Толя сказал: «Так…» , - выразительно посмотрев на меня при этом. Меня как подбросило! и больше ни в чём я не пытался его ослушаться. Вот и этот раз я, не раздумывая, поднялся, на прямых ногах вышел на дорогу, но бежать не мог – ноги как задеревенели.
   - Шура, надо ускориться и станет полегче.
   - Не могу.
   - А мы вот так, - он положил свою руку мне на спину и начал толкать – побежалось.
   - Ну?
   - Ножки – колёсики, стопа – пружинка.
   - А ноги длинные, как у страуса, стройные, как ландыши, - подхватил Толя нашу поговорку. И всё бы ничего, но начал урчать живот: не справлялся с обрушенной на него во время привала нагрузкой.
   - Толя, я больше не могу…
   - Дуй в лес, быстро! А то ещё штаны потом за тобой стирай.
     Люди! если придётся когда-нибудь передвигаться от комплекса ППИ в сторону Гайвы до отворота на Верхнюю Курью, обратите внимание на островки буйно цветущей растительности – это ваш покорный слуга внёс свой вклад в экологию, удобряя эти избранные недержанием, места. А я продолжал душить Толю своим темпом. Как ему было скучно со мной! Он убегал вперёд, возвращался, толкал меня в спину, опять убегал – развлекался. Но при очередном его возвращении с моим организмом что-то приключилось: меня попёрло. Ноги побежали. Сами! Толя пристроился за мной и натужно засопел. Вот он! Тридцать пятый километр! Ну, держись, марафонец хренов, сейчас я тебе покажу, как спринтеры финишировать могут! Э-ге-гей, птица-тройка! Не, на самом деле, не бегу – лечу, обернулся – Толя тесьму от капюшона закусил, как битюг удила, а рожа такая, что можно подумать, что состав за собой тащит. От человеческого - только бородёнка топорщится, Дед Мороз, блин. «Щас, отыграюсь, душегуб, за все мытарства мои по дежурству, любитель чистоты и порядка», - и от дум этаких ещё пуще коксу добавляю. Но, как внезапно пришло, так внезапно и ушло: вмиг - сник. Как обрубило.
   - Ты чего? – врезался в меня Толик.
   - Всё… «и больше, буржуины, я вам ничего не скажу», - процитировал я Мальчиша-Кибальчиша и слово своё сдержал. Оставшиеся пять километров мироед и душегуб Толя толкал перед собой 70 кг безмолвного мяса, потом освобождал его от упаковки, волок в душ и, бросив на пол под струи воды, массажем возродил туше речедвигательные способности.
   - Смотри, - были первые мои слова, головой с глазами приглашая его на просмотр моих ног.
   - Что?
   - Икры.
   - Что икры?
   - Нету.
   - Ха, точно нету!
   - Всё. Больше. Шестидесяти метров. Никогда.
   - Зарекалась свинья, - сказал Толя и оказался прав. Через год мы уже бежали очень большой компанией: подключились мои подзуживальщики (ага! завидно стало), лыжники и даже толкательница ядра. Бежали по самочувствию: кто круг (15 км), кто два, ну а мы-то с Толей - в числе других - все три зацепили. А потом ещё праздник закрытия сезона закатили: восстановили силы сухим винцом и вечер отплясывали под «Чингисхана». «Чин, чин, Чингисхан…», - до ночи подпевали на радость ближним и нижним соседям. Так что, на следующий год, прочитав в газете о проведении Московского международного марафона Мира по олимпийской трассе (ММММ), у нас не было сомнений: однозначно - едем! Со спринтом к тому времени уже было покончено, и я провёл полноценную марафонскую подготовку, в конце которой на довольно приличной для меня скорости пробежал тридцать километров. В лёгкую, честное слово. И вот, оставив годовалого Деню с бабушкой, мы с Люсечкой приехали покорять Москву. А Люся зачем? А работа у неё такая – мужа ждать на финише. (И слушать сочувствие случайных встречных. Как-то я участвовал в пробеге, а Люся после работы, расставаясь со знакомой, сказала, что торопится домой, потому что Тихонов опять чуть живой домой приползёт. «Надо же, - услышала от рядом стоящих тётенек, - такая молодая, а муж пьяница»).
     А участникам марафона продавали кроссовки «Адидас». Для молодых читателей поясню, что было время, когда что-либо путное купить было невозможно, а тут – «Адидас»! Ну как не купить? – но очередь… а очень хочется. Ребята стоят, я лежу на газоне: спина начала побаливать ещё до приезда в столицу, а тут прихватило – невмоготу.
   - Ну и куда ты? – волокла меня в Лужники на следующий день Люся.
   - Медаль обещали всем, закончившим дистанцию. Мечта детства, а когда ещё возможность представится? Стартану, а там видно будет, прихватит – не побегу, делов-то.
     Это был третий ММММ. Первые два собирали сто с небольшим участников, а тут решили сделать марафон массовым и собралось 2118 любителей острых ощущений и вот этакое количество глоток прокричало после выстрела стартера «Ура!», а вдвое большее количество ног понеслось испытывать волю своих хозяев. Начал я потихонечку, на полусогнутых ногах, чтобы минимизировать вертикальные колебания позвоночника. Пять километров – полёт нормальный. Первый пункт питания, а ни есть, ни пить не хочется. Но со студенческих лет в голове осталась установка: от халявной еды не отказываться. Не хочешь – ешь! завтра может и не получиться. Впрок! Дальше плетусь… девчонки какие-то обгоняют, дедушка пролетел. Ну-ну: «Быстро едешь – скоро помрёшь», - успокаиваю себя полюбившейся песенкой. «Тихо едешь – вряд ли доедешь», - всплывает следующая строчка, видимо для того, чтобы я не уснул на такой скорости. Так, до Кремля добрался, самочувствие отличное, перебравшись на другой берег Москвы – добавляю. Выбегаю с Воробьёвской набережной – навстречу уже обратный путь держат лидеры, Господи, что ж они делают! Они же рубятся за звание чемпиона России, у них каждая секунда на счету: подбегает такой лихач к пункту питания, на ходу хватает стакан, по ходу валя штук десять. «Нам же не хватит», - ужасаюсь перспективой голодной смерти. «Надо срочно основательно подкрепиться», - думаю я, и попадаю впросак: тю-тю чего-либо на следующем пункте. Что-то стало тревожно, один раз я уже попадал в такую ситуацию и повторения такой жути мне не хотелось. Меня аж на мурашки по коже пробило, и тут же появилось ощущение лёгкого голода. «Началось», - родилась мысль в головушке и опустилась на дно пустого желудка. «Тиша!», - слышу. Навстречу Валера Сухомесов из нашей компании бежит, «нос» на ходу мне показывая. «Ничего себе! – позавидовал я ему, - он уж обратно, а мне ещё до поворота бежать и бежать…».
     Ничего, спинка держит, бегу обратно, но ни попить, ни поесть: отступающая Великая Армия на Старой Смоленской Дороге. Вижу - впереди Валера Сухомесов на коленях стоит перед красной девицей. «Вот, любвеобилец, блин, даже тут объект нашёл для утоления страстей своих ненасытных», - думаю. Нет, бутылка воды у объекта в руках. И вот она уже у Валерки и он пьёт, зараза! «Валера!» - кричу, и руки тяну: не к Валерке – к бутылке. Валера, не отрываясь от горлышка, смотрит, кривясь в мою сторону: мысль, видимо, у него мелькнула, что поделиться надо бы с орущим. Я ускорился и на глоточек успел таки. «А своего-то я чем поить буду?» - растеряно проговорила спасительница Сухомесова. «Да найдёшь что-нибудь, время-то есть: он ещё не скоро прибежит», - успокоил её Валера.
   - А ты откуда знаешь, когда он прибежит? – отойдя от девчонки, спрашиваю.
   - Не знаю, но надо ведь как-то успокоить.
   - У нас разрыв с тобой был огромный, «капнул» что ли?
   - Да я её минут пятнадцать тут упрашивал! … Смотри!
     Напротив нас на другой стороне реки стояли Лужники во всей своей красе - место нашего финиша.
   - Тиша – мост! Давай по нему: раз-два - и в дамках.
   - Мост-то железнодорожный, как мы туда заберёмся?
   - Да заберёмся!
   - Это, Валера, по-моему, метро наружу выходит. Если и заберёмся, в чём я искренно сомневаюсь, электричка выскочит и порубает нас на фиг в мелкое крошево. А потом, помнишь, как мы с тобой, путь сокращая, Кубань форсировали? И получилось, что не всегда прямая между двумя точками оказывается самым коротким путём, да ведь?
   - Да ведь, да ведь, - погрустнел Валера. Ну давай хоть пешком прогуляемся, сил бежать нет уже.
   - Валера, - отвечаю, - если я ещё пару минут пройду, то уже никогда не побегу.
     И я побежал, отвлекаясь от мук адовых воспоминаниями о том, как мы форсировали Кубань. Сбор у нас тогда был в Краснодаре, а спортивная база располагалась на берегу этой самой речки. Напротив, на другом берегу, находилась большая песчаная гора. И вот как-то мы с Валеркой решили в неё побегать: босиком, по песку в гору – отличная работёнка. До моста километра два, в общем получается до горы четыре километра: самое то для разминки. Набегались мы, спустились обессиленные к бережку: база напротив, но добираться до неё… Четыре километра после тренировки – это далеко не те же четыре километра, что в начале её. Уж поверьте, а не верите – проверьте.
   - Лодка, - констатировал Валера факт наличия средства передвижения по воде.
   - На цепи. И вёсел нет, - развил я факт в замысел.
   - И всего-то – пятьдесят метров!
   - Да не, Валера, метров сто будет.
   - Да хоть двести, всё равно: далеко ведь не четыре километра, да?
   - Да, - твёрдо соглашаюсь я.
     Нашли мы доску, камень покрепче и увесистей, разбили эту цепь и – на простор речной волны! «Выплывали расписные Сеньки Разина челны», - орали мы, пока не добрались до середины Кубани. А речка-то она не какая-то там Волга равнинная: с гор несётся, да ещё весна к тому же. Это мы мигом сообразили про весну, на середине-то. Доска наша, скорее смахивающая на щепку, чем на весло, не справилась с бурным течением и нас понесло. Когда мы проскочили мост, то по мере удаления от него, щепка превращалась в грозное оружие. Как? – да она же мышцами движима, а для этих поперечно-полосатых бестий мотив нужен. И при его наличии – держись природа!
     Рассказываю. Вчера дело было, проводил я курсы повышения квалификации учителей физкультуры. Надо было дать представление о научном исследовании. Решил я всё это наглядно преподнести. Взял колёсико резиновое, кистевой эспандер называется, и предложил слушателям нажимать на него максимальное количество раз – до полного «не могу». Реально до полного получалось, сам видел: последний раз выжимали, аж всем телом дрожали. Потом выгнал всех в коридор, и начал приглашать по одному. Делаю серьёзное лицо и говорю: «Валентина, наш город оказался без электричества: ни поесть, ни помыться, ни побриться; нет тепла, люди замерзают и умирают. Вот это колёсико даёт им шанс на выживание: до тех пор, пока Вы на него нажимаете, будет вырабатываться электричество, а, значит - они будут жить». Максимум Валентина Олишевская (знай, страна, кто тебя вытащит, если что!) выжала 52 раза. А «вырабатывая электричество» - 171. Каково - да? Взрослые люди, придуманный мотив… А если реальный мотив?
     Вот у нас с Сухомесовым и был реальный мотив, потому мы этой щепкой и выгребли.
     Что-то какие-то горы появились… это я бегу марафон: врубился, так сказать. А где же они были, когда я бежал в ту сторону? С дороги я не сбился, просто тогда они мне казались небольшими холмиками: дорога туда не равна дороге обратно. Парк имени Горького, вдоль трассы – куча народу, болеют, переживают. Подбегаю, показываю, что есть-пить хочу (говорить уже не получается). Они уже в курсе, но ничем помочь не могут, только разводят руками: орда промчалась, всё подъев на своём пути. Бегу. А куда деваться?
     Фоном – Кремль, Красная площадь. На Большом Москворецком мосту стоит мужчина лет пятидесяти с авоськой в руках. А в авоське – батон за 25 копеек; помните такой, старые вешалки? Я вообще-то мальчик стеснительный и попрошайничать для меня смерти подобно, но тут я про это напрочь позабыл.
   - Дяденька, - говорю, - дайте батон.
А он:
   - А у меня нет.
   - А вон, - пальцем показываю ему на батон в сетке.
   - Ой, и правда, - заметил и он. Достаёт и отдаёт его мне. Весь! Целый.
     Как только батон оказался в моих руках, я тут же стал лучшим другом физкультурников: народ ко мне потянулся. Отщипнул одному, другому, пятому-десятому, но, чтобы и себя ненароком не обидеть, прихватил часть батона зубами. Знаете, какие мышцы у человека самые сильные? Правильно – жевательные. Ухватишь, если что – что, никто не вырвет, если только свои в ход не пустят. Кусочек батона у меня во рту, ля-ля-ля… А и облом тут же: жевать не могу – слюны нет, как будто кусок резины на зубах перекатывается…
     Самое лучшее место в Москве – Большой. Москворецкий. Мост. А потому, что тут оказались ванны для ополаскивания бегунов. Потеют ведь, зайки бегущие, а тут на тебе: подбежал, губку в воду макнул, обтёрся – и дальше бежать. Вот я эти губки брошенные раздвинул, всякую бяку руками как бы (!) развёл и пригоршнями начал эту божественную водицу черпать и с её помощью есть батон. А, съев - пил, пил, пил... «Привет, Василий!» - наполнив себя живительной влагой, помахал я Блаженному рукой и пустился до Лужников, обгоняя соперников пачками. Это был первый массовый забег в Союзе, опыта организации таковых не было, вот промашка с питанием и питьём вышла. Но по ходу забега информация о массовой жажде-голодухе, видимо, прошла и, ближе к финишу, стали попадаться поливочные машины с открытыми кранами. Народ, напившись до отвала, мог передвигаться только шагом, и вот тут-то я их, голубчиков размякших, и прибирал: 365 человек остались позади. Остальные 1763 как-то – уму непостижимо - изловчились всё-таки прийти к финишу раньше меня.
     Но это всё мелочи по сравнению с тем счастьем, которое выпало мне на следующий день. Люся, надавив на все мыслимые и немыслимые кнопочки сознания и подсознания, вытащила меня в поход по магазинам. Чего только нам не предстояло купить! Куда только нам не предстояло добраться! А после марафона, скажу я вам, на следующий день нет мышцы, которая бы не болела. «Люся, всё болит», - делаю круг рукой вокруг себя. «Даже вот!» – и показываю ей скрюченный указательный палец. «У него нет сил выпрямиться», - комментирую показанное.
   - Собирайся.
     Не поверила. Ну, насчёт указательного я, конечно, слукавил, но в остальном-то! Мышцы передней поверхности бедра болят так, что спускаться вниз по лестнице можно только спиной вперёд. Так и добирался до первого магазина.
     В котором у Люськи стырили кошелёк. Вот и всё. Я всегда расстраиваюсь, когда теряю даже пять копеек, но тогда потеря приличной суммы показалась мне – да-да - истинным счастьем.
     А через месяц пришло свидетельство и мечта детства - медаль «Потомок Фидиппида» - сбылась.
     А насчёт того, что я ещё и орден хочу, так это от того, что так уж человек устроен, что то, что у него есть, ему – мало.