Марлезонский балет

То ли хормейстер не справился с хором,
То ли пуанты мешают танцорам...

У французского короля Людовика 13 было трудное детство. Ведь ещё в возрасте неполных десяти лет он лишился любящего отца Генриха 4, оставшись на попечении взбалмошной мамочки – вдовствующей королевы Марии Медичи.

Надо сказать, для некоторых вдов и в другие-то времена было не совсем  типичным долго печалиться по поводу внезапной гибели ими обожаемых, пусть даже и царственных, мужей. Ну, погрустят, конечно, немного, поплачут, не без этого. А потом, глядишь, и как будто ничего и не было, и вдова вовсе даже не печальная, а напротив – жизнерадостная, ведь время-то идёт, а годы-то летят...

И Мария Медичи здесь не исключение, поэтому вскоре после гибели Генриха Наваррского она попадает под дурное влияние во всех смыслах недалёкого итальянца некоего Кончино Кончини. Пожалуй, по скромнее бы следовало себя вести бог знает откуда вдруг взявшемуся другу семьи и фавориту вдовствующей королевы. С таким-то брутальным именем?! Однако же, сеньор Кончини подсказкам провидения не внимает, а тут же принимается утопать в роскоши, окружаясь толпою дворцовых лицемеров, и заодно производя себя, с какой-то стати в маршалы Франции.

Малолетнему Людовику 13 всё это не нравится. Спрашивается, а кому бы понравилось? Ладно бы, каким-нибудь кровным дядей, в конце концов, являлся для него этот Кончини. Всё же, как-никак был бы королевский сродственник. А тут вообще какой-то хрен с Апеннинской горы…
Поэтому, когда наш юный французский Гамлет немного расправляет свои худые подростковые плечи, то тут же и намеревается кокнуть этого итальянского выскочку, что, собственно, вскоре и происходит. Об этом заботится уже фаворит короля добродушный мосье Люинь, найдя в нужный момент подходящего и незанятого киллера.

Данному, вполне уже королевскому поступку Людовика предшествуют некие обстоятельства. Дело в том, что взбалмошная мамочка решает его, ещё четырнадцатилетнего, женить на испанской инфанте Анне Австрийской.
Собственно, этот скоропалительный брак напрашивался согласно договору, существовавшему у французского престола с престолом испанским. Происходит как бы обмен брачующимися принцами и принцессами.

Приводит ли в восторг перспектива скорой предстоящей женитьбы Людовика? Пожалуй, что и нет. В то время все его мысли принадлежат королевской охоте, коей он с усердием предаётся в компании с тем же весёлым добряком де Люинем. Хотя юного короля изрядно теперь интересует появившийся в его поле зрения новый объект противоположного пола – белокурая тринадцатилетняя Анна.

А мамочке - Марии Медичи всё неймётся, ведь сразу же после свадьбы она стремится поскорее уложить новобрачных в постель. Вот тоже довольно-таки странные намерения, поскольку вроде бы по всем канонам материнской любви она должна была бы ревновать своего сыночка к столь очаровательной законной обольстительнице. А вот и нет, наследника ей надобно, и желательно поскорее. Что это: очередная взбалмошность вдовствующей королевы, или трезвый расчёт пока ещё здравствующего апеннинского комбинатора сеньора Кончини? Ведь с появлением на свет очередного венценосного наследника, очень даже можно попытаться избавиться  от действующего юного и, по сути, ещё немощного короля. Однако сеньора Кончини взяли, и опередили, и впоследствии о нём никто даже и не вспомнил. Но таковы уж были нравы в королевских семействах в средние века.

Кстати, о нравах: согласно обычаям того времени, в момент первой королевской брачной ночи, в качестве свидетельниц должны были присутствовать кормилицы обоих царствующих особ. Ну, так у них было заведено, у монархов этих. Так вот, кормилицы лжесвидетельствовали, что, дескать, у молодожёнов всё вышло тип-топ, и в скорости последует и долгожданная беременность юной королевы. В действительности же в брачной постели случается конфуз, Анна остаётся девственницей, а Людовик, опечаленный своей мужскою неумелостью, в компании опять же, верного друга де Люиня тотчас устремляется на охоту.

Трудно сказать, тогда ли уже у него зарождаются идеи Марлезонского балета, или несколько позже, однако нам известно, что помимо охоты на лисицу и оленя, юный монарх обнаруживал ещё и замечательные способности к музыке и прочим балетным действиям. Если же к этому присовокупить недюжинные качества политика, раскрывшиеся, правда, несколько позже, то перед нами встанет во всей красе портрет и вовсе полностью состоявшегося монарха.

И, кстати, в любовных утехах ещё в юности достаточно преуспевшего.
Рассказывали, что они с Анной брали уроки секса у его кузины, когда она занималась любовью со своим молодым мужем. То есть, разве что не конспектировали лекции, сопровождавшиеся натуральными наглядными пособиями, и всё потом получилось. Интересно…
Правда, долгожданный наследник, Король-Солнце Людовик 14 появится всё же значительно позже. В общем, «в природе не существует ничего такого, что не могли бы выполнить потомки Ричарда Львиное Сердце!»

Но мы о Марлезонском балете. В сущности, смысл его заключался в передаче пластическими средствами охоты на дроздов, существовавшей во Франции бог знает с каких пор. Считается, что придумал этот вид танцорно-лесного баловства ещё король Генрих 3, дед нашего Людовика.
Но, несомненно, более всех в этом искусстве поднаторел именно сам Людовик 13, мало того, что в дошедшей до нас знаменитой постановке Марлезонского балета, придумавший музыку и сюжет, так ещё и танцевавший в нём две небольшие партии: торговки приманками для дроздов и уличного крестьянина.

Правда, почему-то Александр Дюма-отец называет в «Трёх мушкетёрах» собственно Марлезонский балет - «Балом городских старшин», и местом действия не замок Шантийи, где обычно устраивалось вышеуказанное действо, а Лувр. Да и об охоте на дроздов в романе Дюма не говорится ни слова. А ведь дрозды, ужас, как могут быть хороши, в жарено-тушёном виде, обёрнутые салом и масляной бумагой с добавлением специй и белого вина. До сих пор существует дрозд по-французски, дрозд по-немецки, дрозд по-фламандски и дрозд по-польски. В русском охотничьем варианте есть дрозд под сметаной.

А техника дроздовой охоты? Сейчас-то пневматическими пульками палят в эту шуструю птичку, поскольку до сих пор считается, что она усердно поедает урожаи на полях страны, а дробь изрядно портит у неё тушку. Да и к винтовке вполне можно приспособить увеличительные стёкла, именуемые оптическим прицелом.
А во времена Людовика применяли специальные тонюсенькие стрелы, заряженные в миниатюрный арбалет, и никаких увеличительных стёкол и в помине не было. Правда, они появятся уже довольно скоро, в конце тридцатых годов 17 века, эти стёкла, и будут использованы изобретателями Робертом Гуком и Антонием Левенгуком в сугубо мирных целях  - для первого в истории мелкоскопа.

Я вот задумался сейчас: а интересно, наш городской воробей может подойти в качестве вероятной дичи в период Марлезонской охоты, когда уже всех дроздов истребят особо ретивые приверженцы данного вида спорта?
Думается, в крайнем случае, может. Ведь не случайно же в 60 годы прошлого века в Китае, следуя заветам великого Мао, была объявлена тотальная воробьиная охота. И когда всех воробьёв извели, на обширных полях поднебесной расплодилась какая-то свирепая гусеница, окончательно и бесповоротно пожравшая оставшийся урожай. Правда, потом пришлось бороться и с гусеницей, но это была, пожалуй, уже вторая часть китайского Марлезонского балета.

Ну, а мы-то, чем хуже? Ничем. Мы, пожалуй, даже и непосредственнее как-то. И у нас существует свой, не побоимся этого эпитета, национальный по форме и социалистический по содержанию, Марлезонский балет.
Взять, хотя бы Никиту Сергеевича с его кукурузными дивертисментами, Леонида Ильича с незабываемым «па де труа» под общим названием «Записки охотника», и ещё, конечно, Михал Сергеевича и Бориса Николаевича, станцевавших дуэтом Танец маленьких лебедей в период с 19 по 21 августа 1991.

А вот в великом романе «Три мушкетёра» Марлезонский балет именовался как бал Городских старшин. Ассистенты ли Александра Дюма здесь что-то перепутали, или же сам мэтр недосмотрел, однако получилась некая историческая несуразность. Как, собственно, и в характеристиках образа Людовика 13, якобы слабовольного «королька», попавшего под влияние коварного министра-администратора, то есть, кардинала Ришелье.

На самом деле Ришелье был всего лишь функцией, правда, временами, поливалентной, во вполне отлаженном политическом механизме Людовика 13. И сам частенько, словно канатоходец, балансировал на проволоке под куполом цирка. Интересно, что Ришелье был сперва буквально навязан Людовику его агрессивной матушкой, дабы тот стал её боевым слоном в окружении шахматного короля, а спустя время, она стала решительно требовать отставки и суровых кар по отношению к кардиналу, поскольку тот сделался королевским ферзем. Но Людовик был умён, и не сдавал Ришелье никогда, и ни при каких обстоятельствах. Что ж, умел подбирать кадры «слабовольный королёк», и ценить верных ему людей. Это ли не признак мудрой дальновидности и силы?

Впрочем, историческая несуразность эта, затем повторилась и во французском кинематографическом шедевре 1961 года, поставленном режиссёром Бернаром Бордери, изобилующим захватывающими драками, потрясающим фехтованием, превосходной музыкой Поля Мизраки и великолепной игрой актёров.

Полвека прошло, а мало-мальски подходящих аналогов этому кино шедевру до сих пор нет. Да, пожалуй, и не будет, как не пыжились бы их последователи, хотя будущих кинопостановок насчитывается уже более двух десятков.
И единственные, кому удалось донести до зрителя мало-мальски историческую правду о Марлезонском балете, были авторы советской  версии «Трёх мушкетёров», к сожалению, оказавшейся, конечно, жалкой копией французского подлинника.

Зато вот, попали в историю языкознания, поскольку их «Марлезонский балет» стал, в конце концов, крылатым для нас выражением или фигурой речи.
И когда мы слышим в разговоре это словосочетание, то уж не сомневайтесь, сейчас будет рассказано нечто такое, особо выдающееся и пикантное, отчего захватит дух. Ну, что же, отдадим должное и нашим кинематографистам. Хотя, по правде сказать, для многих из нас так и остаётся неразрешимой  загадкой природы советский опереточный вариант Одесской киностудии конца 70х.

К сожалению, до нас не дошёл балет «Три мушкетёра», шедший в 60 годы в Михайловском театре, поставленный на музыку Вениамина Баснера. Ну, не угомониться было никак служителям разных муз с этими подвесками Анны Австрийской. Вот и пошла писать губерния на разные лады. Зато сохранилось изумительное либретто, на мой взгляд, с довольно неожиданными фрагментами…

«Комната Королевы. Она расстроена, нервничает, ждет кого-то. Торжественно и величаво входит Король. Репетирует с Королевой танец к придворному празднеству. Королева рассеянна, Король возмущен. Бросив в ларец ожерелье Королевы, надев которое она должна танцевать, Король не просто уходит, а "покидает покои королевы".
В зеркале, скрывающем потайной ход, показывается фигура герцога Букингемского. Последнее свидание. Герцог снимает с себя шарф-перевязь и оставляет его на память Королеве; Королева дарит ему ларец с ожерельем и роняет слезу. Герцог целует край ее платья и исчезает в потайном ходе. Через минуту Королева бросается к зеркалу... Там стоит, (в зеркале?!!) улыбаясь своей саркастической улыбкой, Кардинал. Он все видел, все знает…»

Интересно, что сейчас похожая балетная версия «Трёх мушкетёров» идёт с грандиозным успехом в Таллинне. Успех балета, мало того что грандиозен, так, пожалуй, ещё и оглушителен.
Только представим себе стремительных рыцарей шпаги и плаща с именами: Антс, Петер и Тойво, мчащихся посредством балетных приёмов за подвесками через Финский залив из Таллинна в Хельсинки.
«Эт-то кто стоит на месте?! Эт-то финн-ны к нам бегут…»

Есть и новые персонажи в балете — мама Констанции, предводительница местных прачек. Ну, да, кем же ещё может быть мама, дочь которой едва ли не сподвижница самой королевы? 
Я вот снова задумался. Если у Констанции мама прачка, то, кто же у
Д, Артаньяна в этом балете папа? Бригадир рыболовецкого колхоза, или может быть, слесарь-судоремонтник?..