Дети Шолома. 0-1

Дети Шолома
                Глава 0.
          Пространство в пяти астрономических единицах от звезды Шива – желтого карлика массой в 1,27 солнечной – беззвучно всколыхнулось. Гравитационный удар разметал единичные атомы и молекулы водорода, еще более редкие пылевые частицы, на тысячные доли секунды искривил градиенты магнитных полей. Затем полыхнули фотонные сбросы – УДК «Миссисипи» вывалился над плоскостью эклиптики, лишь на мгновенье опередив следовавшие в отдалении мониторы «Гомати» и «Пара Чу».
          Корабли возникли мертвыми, подобные железоникелевым астероидам, расходящимся от удара по касательной: «Гомати» скатывался влево и вниз от десантного корабля, «Миссисипи» скользил параллельно эклиптике, «Пара Чу» уходил вверх и вправо, все сильнее замедляясь и отставая. За их металлокерамической броней ни одна электрическая цепь не находилась под напряжением, ни один электронный прибор не действовал, лишь разнесенные в десяток мест механические хронометры словно ничего и не заметили. Взведенные пружины толкали балансиры, импульсные камни били по рожкам анкерных вилок, зубья поднимались и опускались, освобождая и вновь останавливая ход анкерных колес, вращались шестерни.
          Две секунды. Три. Четыре. Пять.
          Первый крошечный рычажок отпустился, сдвинув замыкатель. Ток аккумуляторной батареи был подан на блок питания периферийного процессора – бесшумно закрутился вентилятор, мигнули светодиоды, началась загрузка стартовой программы. Опускались и поднимались другие рычажки, оживали спящие батареи, вновь приступали к работе не успевшие остыть за десять секунд небытия и сто шестьдесят преодоленных парсеков многократно дублированные вычислительные узлы. Они бегло тестировали сами себя, проверяли списки активных входящих и исходящих связей, запрашивали параметры и отдавали команды. Корабли оживали изнутри: по сегментам, по уровням подчиненности систем – снизу вверх, от простого к сложному, от менее ценного к критически важному, и каждый следующий в иерархии узел обобщал перечень найденных ошибок и нестыковок, запуская процедуры косвенных проверок, калибровок и сопряжений с партнерскими системами.
          Задвигались стержни замедлителей, выползая из активной зоны стартового реактора, потекли голубые цифры показателей мощности, меняясь в пятом знаке после нуля, в четвертом, во втором, в первом… На пятидесяти процентах запустились воздушные и жидкостные компрессоры, заработали отопители и охладители, на твердой «единице» были пущены системы искусственной гравитации вдоль главных осей и начата реанимация экипажей.
А вновь прозревшие корабельные навигационные модули приступили к определению пространственных координат, расчету и корректировке взаимного положения, прокладке оптимального курса к четвертой планете. В полетном задании она значилась как Кварта Шивы и у первооткрывателей с самого начала не вызывала положительных эмоций.

          Технология постджамперной реанимации отрабатывалась десятилетиями и была давно автоматизирована. Случались осложнения – одно на сотню, обнаруживались негативные последствия для здоровья – у девяти из десяти, но иных способов выдержать пространственно-временной пробой, кроме как в состоянии управляемой клинической смерти пока не существовало. Что-то там происходило с электромагнитными полями в условиях гравитационного схлопывания – спектральный сдвиг наподобие допплеровского, но с обратным знаком, или нечто похуже, - физики пока в тонкостях не разобрались, однако ни работающие приборы, ни живые организмы мгновенных перемещений не выдерживали. Хоть на мегаметр (минимально возможное расстояние пробоя), хоть на сто – результаты одинаковы: тонкая электроника превращалась в хлам, грубая электрика столь же грубо сгорала, биологические объекты чуть сложнее вирусов разрушались на глазах, словно были подвергнуты мощной нейтронной обработке.
          А вот обесточенные приборы выдерживали. И замороженные лягушки с тритонами после «пересылки» и последующего оттаивания вели себя как ни в чем ни бывало, хоть было очевидно, что на некотором минимальном уровне обменные процессы в их телах продолжались. Но отработка технологии плавного охлаждения до точки кристаллизации воды (и даже за нее) высших теплокровных, к которым относится человек, с поисками эффективных клеточных криопротекторов, антигипоксантов и реологических средств  – все это тянулось годами, поглощая труд десятков тысяч теоретиков и экспериментаторов, не говоря уж о совершенно невероятных капиталовложениях. Иного пути в тот момент не было, ибо отправка сколь угодно совершенных кораблей-автоматов в «пробой» всегда оказывалась экспедицией в один конец – ни один из них самостоятельно не возвращался.

                Глава 1.
18 апреля 2235 года,
примерно 160 парсеков от Солнечной системы,
борт универсального десантного корабля «Миссисипи»

          Контр-адмирал Роберт Шевчик оживлялся шестым.
          Расписание реанимации на всех кораблях составлялось однотипно, начинаясь и заканчиваясь людьми, разбирающимися как в их устройствах, так и в управлении. Первым на «Миссисипи» шел старший помощник капитана, за ним – главный механик, потом значился второй техник, четвертым – начмед. А Шевчик входил в среднюю экипажную группу, в список лиц на должностях нужных, но не критически важных. И обижаться тут не на что: кто такой, в самом деле, контр-адмирал? Всего лишь назначенный сверху военный чиновник, ответственный за координацию действий корабельной группы в процессе выполнения поставленной задачи. Не будет его – полномочия автоматически будут возложены на следующего старшего по званию офицера. Мир не перевернется, шансы на успех уменьшатся лишь на считанные проценты.
          Просыпаться было много приятней, нежели засыпать. Задолго до того, как в мозгу ворохнулась первая додуманная до конца, здравая мысль «что со мной», задолго до того, как группы нейронов начинали обмениваться хаотичными сигналами, вызывающими смутные образы и прерывистые неидентифицируемые звуки, - задолго до всего этого уже можно было наслаждаться ощущением покоя и тепла, нежности окружающего пространства и скольжения в нем с легким одновременным вращением. Медики могли сколько угодно комментировать испытанные оживленными чувства, пересыпая речи терминами типа «перцептивная дезориентация», «посттерминальная эйфория» и даже «ложнопренатальная память» - все это было не о том. Шевчику последние секунды перед возвращением сознания напоминали лишь две вещи: ночной затяжной прыжок тысяч с полутора – когда теплый воздух, пахнущий одновременно морем и лесом, давит в лицо, и не видно ни верха ни низа, и только ждешь срабатывания антигравов и не хочешь этого, потому что свобода сразу закончится и начнется работа по организации приземления. И еще это было похоже на предпоследние мгновенья соития с женщиной – те самые, в которые уже очевидна близость победы, но ее не хочется, поскольку истинное наслаждение в ее приближении, в чувстве накатывающего счастья, а вовсе не в финале, за которым сразу следует опустошение.
          Где я? – успел подумать Роберт, и сразу тонко зажужжало над затылком, и кашлевой спазм прокатился снизу вверх, провожая и выталкивая интубационную трубку. Дунуло в лицо холодным воздухом с горчинкой, крышка реанимационного бокса раскололась вдоль и расползлась в стороны, приглашая сесть. Сорок седьмая смерть прокатилась над ним и отступила. Сколько на этот раз его не было – час, полтора?
          Чуть дернуло над ключицами – отсоединилась инфузионная система. Почти сразу раскрылись ручные и ножные зажимы. Действительно, можно было вставать.
          Он сел, болтнул ногой мутноватый, похожий на овсяный кисель, водно-глицериновый раствор. На дне ребокса его оставалось пальца на два, и он быстро убывал, выкачиваемый в нижний клапан. В этот раз Шевчик явно залежался, разнежился. А, быть может, были проблемы с его реанимацией.
          Он огляделся. По всему было видно, что небытие продолжалось по крайней мере на час дольше положенного: в длинном, скудно освещенном аварийными красными лампами зале из шести десятков ребоксов две трети были раскрыты и пусты. В дальнем конце помещения в одном из них еще кто-то сидел – смуглый и громоздкий, - но видно было плохо, да и не всю команду «Миссисипи» контр-адмиралу удалось запомнить в предшествующие прыжку недели.
          Шевчик ухватился за край высокого бортика, напрягся, перебросил через него ноги. Как было и в прошлый раз, голова закружилась и зазвенело в ушах, но он был готов: оперся о стенку ребокса, опустил лицо, пару раз глубоко вздохнул. Это не обморок, - успокоил себя, - просто кровь к ногам отхлынула. Справа приблизились шлепающие шаги.
          – Помочь, коммодор?
          Это был тот, что только что сидел в дальнем конце зала. Сразу видно, что из десантной группы, но на службе недавно – не набрал массы, не огрубел. Выглядит, как олимпийский бог – загорелый, весь в гладких мышечных буграх, без единого волоска на теле.
          – Спасибо, я справлюсь, - качнул головой Шевчик.
          Десантник помедлил, и контр-адмиралу пришлось перейти к начальственному тону.
          – Как зовут, боец?
          – Рядовой Малков! – вытянулся тот.
          – Давно служишь?
          – Восемь месяцев! – с гордостью ответил десантник.
          – Поня-а-атно, - протянул Шевчик. – Только из яслей, выходит. Первый прыжок?
          – Так точно, господин контр-адмирал!
          – Вольно, боец, - смягчился Роберт. – Все еще впереди. Наберешь, как я, сорок семь, - и к тебе подойдет однажды молодой да ловкий. Валяй в душ, - скомандовал Шевчик, - и больше не спеши услужить офицерам. В особенности, голым, - добавил он уже в спину повернувшемуся через правое плечо десантнику.

          В свою каюту он вошел минут через пятнадцать, чувствуя себя немного бодрей. Одноразовая белая униформа, состоящая из куртки с отпечатанными на воротнике знаками различия и именем на груди, а также свободных белых брюк, еще не обмялась, ощущалась сухой коростой на отмытой до скрипа коже. Выдернув из зажима управляющий браслет, Шевчик натянул его на правое запястье, поработал пальцами, давая возможность настроиться под биотоки. Из стенного холодильного ящика извлек бутылочку содовой, свернул крышку. Откинул вздувшееся кресло, опустился в него и коснулся подушечкой большого пальца кончика правого мизинца. На браслете мигнул зеленый светодиод – полутораметровый участок стены напротив превратился в экран.
            Естественно, все они были уже в сборе: кэп-2 Гроуфилд, кэп-3 Донелли, начмед Засурски, главмех Руни и майор Зареченко. Собрались командиры, как и положено, в операторской, и до его подключения вели живую беседу.
          – Прошу прощения, - кашлянул Шевчик. – Не будет возражений, если я поучаствую отсюда?
          Офицеры приветствовали его, поднявшись с мест, на что контр-адмирал кивнул.
          – Прошу садиться, господа. Я бы рад к вам присоединиться, но, честно говоря, давно не чувствовал себя столь паршиво… Ник, - обратился он к главному в их корабельной группе медику, - не растолкуете, что со мной? Есть ощущение, что я провалялся в морозильнике чуть не на два часа дольше…
          – Почти так, коммодор, - Засурски подвигал пальцами выведенные на стол страницы персональных файлов, растянул нужную, отправил контр-адмиралу; у того она отразилась в верхнем углу экрана. – К сожалению, реанимация прошла не совсем гладко: сердце пошло почти сразу, а вот дыхательный и сосудодвигательный центры были уж слишком подавлены – дважды потребовалось возобновлять вентиляцию легких, и почти сорок минут поддерживать давление микрокапельным адреналином. Я посчитал необходимым дать вам побольше времени, чтоб прийти в себя. Сейчас, кстати, как самочувствие? – поинтересовался Засурски уже не как подчиненный, а как врач.
          – Вашими стараниями – удовлетворительно! - попытался улыбнуться Шевчик, но наблюдающим за ним было ясно: на «троечку» он если и вытягивал, то с большим трудом. – Ну, со мной потом разберемся. А еще есть с кем-нибудь проблемы?
          Ник Засурски, начальник медицинской службы, на «Миссисипи» был новичком, получив назначение вместе с узким просветом  за три месяца до отлета. Шевчику он нравился, хотя и на первый, и на все последующие взгляды медик был полной противоположностью контр-адмиралу: высокий (под два метра ростом), сухой и жилистый, с торчащим кадыком на длинной шее и еще более длинным носом. Впрочем, у него было два достоинства, без одного из них – умения «работать руками» - он никогда бы не попал на борт прыжковых кораблей, а без второго – увлечения изготовлением фруктовых и ягодных наливок – вряд ли хорошо вживался в среду военных и технарей Флота.
          – Особых проблем нет, - Засурски по-прежнему работал пальцами на столешнице, тасуя медицинские файлы. – Включая экипажи мониторов, реанимацию прошли 97 человек… Нет, уже 98. Побудка старт-группы остановлена на стадии контрольной биометрии по требованию капитана Гроуфилда. Под наблюдение помещен сержант Паттерсон с симптомами легкого нарушения мозгового кровообращения. Возраст у него почти предельный – 44…
          Сержант был моложе контр-адмирала на десять лет, и Шевчик не выдержал, поинтересовался:
          – А прыжков сколько?
          У начмеда вся информация была перед глазами.
          – Тридцать семь, - сказал он, но, быстро взглянув в сторону экрана (коммодору показалось, что прямо в глаза), ответил и на незаданный вопрос. – В данном случае, это не имеет решающего значения: у десантников специфический метаболизм…
          – Вы уж поставьте Алека на ноги, док, - недовольно шевельнулся Зареченко, - очень прошу. Во второй роте у меня все взводные – совсем мальчишки, только на сержантов и надеюсь.
          Шевчик не знал пока, как относиться к этому двухметровому краснолицему детине, с трудом уместившем в кресле свой зад, да так и застывшем, не рискнув откинуться на спинку. Профессиональное ожирение, это понятно, но Филипп еще и от родителей унаследовал медвежьей прочности костяк, так что к своим тридцати годам уже явно подбирался к полутора центнерам массы. А вот забота о подчиненных – правильно, в конечном счете, это забота о порученном деле.
          – Нет вопросов, - кивнул Засурски майору, - отольём, заставим пару дней поваляться в койке, и вернем вам Алека в лучшем виде…
          – Кстати, - снова вмешался контр-адмирал, обратившись к Гроуфилду, - коммандер, просветите-ка меня насчет отмены старт-группы и побудки десантников, причем, включая таких новичков, что встретился мне в резале! Что, я проспал нечто важное?
          Стивен вздохнул.
          – Господин контр-адмирал, я бы хотел перенести обсуждение этого вопроса в конец встречи. Если, конечно, вы не возражаете.
          – Что ж, давайте отложим, - согласился Шевчик. – Заинтриговали вы меня…
          Слово было предоставлено Дэвиду Руни, главному механику «Миссисипи» и, насколько стало известно Роберту при знакомстве с его послужным списком и характеристикой, одному из самых перспективных офицеров Флота.
          Руни привычно запустил пальцы в бороду и подергал ее, словно проверяя, не оторвется ли.
          – Техника на прыжке отработала штатно, - начал он, не избегнув любимого своего словечка. – Понятно, что концентраторы с подводкой выгорели «в ноль», синхронизаторы тоже восстановлению не подлежат – тут все, как полагается. На «Гомати» сломался один из хронометров, отвечающих за периферийный узел – тоже не беда, пятнадцать минут на замену, пять на подстройку. На том же «Гомати» начал греться один из стартовых аккумуляторов, лейтенант Кылыч принял решение о профилактической замене, - я одобрил. Сюрпризы нам не нужны, правильно?
          Дэвид все говорил и говорил, ровно перечисляя мелкие неполадки, способы и сроки их устранения, все внимательно слушали, непроизвольно оживляя в памяти корабельные схемы и типы оборудования, технологию замены элементов или – не приведи, конечно, господь, столкнуться лично с такой необходимостью – их ремонта имеющимися на борту инструментами.
Хорошо, что для решения подобных задач в экипажах есть специально подготовленные люди: техники и механики. Первые отвечали за текущее обслуживание оборудования и мелкий ремонт, вторые, отобранные из числа наиболее грамотных, способных к инженерной науке и прошедшие специальную подготовку, - за решение задач нетривиальных. А таких в длительных автономных космических полетах всегда хватало.
          Наконец, Руни закончил доклад.
          – Хорошо, - сказал после секундной паузы коммодор, - ясно. Все под контролем, ничего необычного. Тогда вернемся к старт-команде и побудке десантников. Вы что-то хотели мне сообщить, коммандер Гроуфилд?
          – Да, господин контр-адмирал, - капитан «Миссисипи» коснулся стола, выведя на него изображение. – Оказывается, мы чуть припоздали с повторным визитом к Шиве – у Кварты на тысячекилометровой орбите уже болтается один корабль…
          – И чей же? – воскликнул Шевчик. – Жукоглазых марсиан?
          Никто не улыбнулся.
          – Нет, - сказал Гроуфилд, отправив снимок на экран коммодору. – Судя по всему, это автоматическая баржа-контейнеровоз класса «Хоккайдо» лунной сборки. Пустая, но оборудованная концентраторным зонтом. Можете сами убедиться…