Наташа

                Наташа


       Наверное,нет такого человека, которому не нравился бы ночной город, в противном случае это отдает какой-то злобной душевной патологией. Нет смысла описывать его, каждый видит его разными глазами и ощущает различными местами грешного тела. Он многоликий, от грохочущего ритма рок-н-ролла до, растворяющегося в хрупкой тишине напева одинокой флейты.
       Мне же нравится все. Выходишь из духоты  бара с живой музыкой, которая своим безобразием может сделать из тебя мертвого, закуриваешь сигарету, чтобы внезапная свежесть не вызвала кессонную болезнь и… Пауза. Через некоторое время начинаешь ощущать, именно ощущать, звуки ночного города – они более резкие и яркие, контраст темноты и света. Город разговаривает уже на другом языке.
       Ночной трамвай – это старый семейный альбом города. Садишься в хвосте вагона и неспешно перелистываешь его, улица за улицей. С этого места, да, причем тут место, просто мне там нравится, как выражаются любители фотографии, удачный ракурс. В это время людей мало, а  иногда, бываешь совсем один в ярко освещенном вагоне и тогда начинаешь рассматривать свое отражение в черном стекле, все так делают, и тебя опутывают разноцветные нити образов и мыслей. Ночью, меня, просто необъяснимо зачем, всегда тянет проехать в его умиротворяющем постукивании-позвякивании-поскрипывании от шумящего центра в шепот спальных районов или малоэтажные окраины.
       Часто совершать подобные вылазки, к сожалению, не получается, хотя в этом наверное и есть та неуловимая прелесть редкости, отсутствие равнодушия в восприятии. Лица случайных ночных попутчиков совершенно иные, нежели днем, размазанные в суетливой мельтешащей массе. Они редки, они выразительны. Если бы я был художником, то обязательно написал бы серию портретов пассажиров ночных трамваев смотрящих в окно и назвал бы «Удивленный взгляд в себя». Но я, к сожалению не художник, а всего лишь заблудившийся мечтатель. Разглядывая лица, где-то в глубине души, мечтаю встретить кого-то, а вот кого, просто не могу подобрать нужных слов, а может, и боюсь вспомнить. Немного как в том анекдоте: Сколько будет 0,5+0,5? Нутром чую, что литра, а математически выразиться не могу!
       Сегодня, видно наконец то пришло время, я понял, кого хочу встретить в полночном трамвае! Она вошла за три остановки до конечной, села в начале салона, напротив меня, скользнула по мне безразличным взглядом и отвернула свои грустные, красивые глаза к окну. Длинная шея, светло-русые волосы, собранные на затылке в хвост, глаза удивительно иссиня-голубые, аккуратный, слегка вздернутый носик. Грациозная осанка, непринужденно расправленные плечи и необычайно пластичные руки, невинно сложены на коленях. Все-таки я не художник!
       Трамвай остановился, двери открылись, и она словно испарилась из вагона, я даже начал сомневаться видел ли я ее здесь. Но вся штука в том, что видел, и это была она! Вот так неожиданно люди находят смысл существования. Теперь мне дорога моя жизнь, я хочу жить! Все мои предыдущие упаднические настроения улетучились, уступив место жажде поиска. Ночь расцвела неведомыми красками, в глаза струился яркий свет, я почувствовал, что нахожусь на пороге самого важного, вокруг чего и кружилась моя жизнь. Правда, до этого момента я не подозревал об этом. Мне только нужно встретить ее снова и тогда все, все будет по-другому. Не могу объяснить, как именно, но абсолютно несравнимо с нынешней серостью.
        Вагоновожатые уже стали узнавать меня, когда я входил в трамвай, идущий через ночь и некоторые, приветствовали коротким звонком. Она все не появлялась. Краски стали меркнуть.
       И вот однажды, это повторилось, я вновь очутился в волшебном сне. Все произошло как в прошлый раз. Но что-то парализовало меня и не позволило немедленно встать и подойти к ней. Зато я не растерялся и вышел вслед за ней, когда она покинула вагон. В висках пульсировало со страшной силой, дыхание стало прерывистым, а ноги, а ноги будто впервые встал после продолжительной, вынужденной обездвиженности. Превозмогая навалившуюся слабость, сделал шаг вслед… Но тут от дерева отделилась тень и подошла к ней. Она, молча, взяла его под руку и они не спеша пошли и вскоре свернули за первым поворотом, на улицу, растворяющуюся в легких перьях тумана, где-то далеко внизу. Вот и все.
       Я не сдамся, я должен заговорить с ней, это стало моей навязчивой мантрой. Звезды, похоже, подначивая, обратили свои взоры на меня, наши нелепые встречи в полночном вагоне стали происходить чаще. Она входила за три остановки до конечной, садилась в начале салона, напротив меня, скользила по мне безразличным взглядом и отворачивала свои грустные, красивые глаза к окну. И…
       Прошел почти год. Я вяло существовал, а жизнь начиналась, когда я садился в ночной трамвай, в предвкушении вновь увидеть ее. В забытом сельском клубе крутили один и тот же фильм. Все повторялось и я каждый раз, как заправский мудак не решался подойти. Выходил следом и с тупой грустью провожал ее взглядом до поворота, за которым она исчезала, идя под руку с кем-то, кто всегда встречал ее из темноты.
       Знакомые, глядя на мой, видно уже сильно оттюнингованный вид, настойчиво советовали обратиться к специалисту. Как мне было им объяснить, что специалист есть лишь один, но он оставался глух к моим мольбам. Он не давал мне ни решительности, ни особенного случая. Хотя на самом деле, это всего лишь отговорки. Я боялся. Не знаю чего, но очень сильно боялся. Что-то настойчиво подсказывало, что не стоит искать этой встречи, она, даже не могу представить чем,  опасна. Но видно я уже окончательно свихнулся и, ни о чем другом не мог думать.
       Ищущий, да обрящет! Да получит этим же по хребту… Где-то, что очень странно, нежданно-негаданно, вспомнили про забытый сельский клуб и к всеобщему изумленному ликованию, прислали продолжение, до тошноты надоевшего фильма.
       Она вошла за три остановки до конечной, села в начале салона, напротив меня, скользнула по мне взглядом, таинственно улыбнулась и отвернула свои грустные, красивые глаза к окну. Уже не знаю в который раз, я вышел следом и застыл в нерешительности. Медленно удаляясь, словно плывущий по воздуху призрак, она направилась прочь от остановки. Ее стройный, с удивительно тонкой талией, силуэт начинал растворяться в теплом, весеннем, ночном воздухе. Из темноты никто не вышел. Она продолжала идти одна. Я даже растерялся от происходящего. Но тут же вспомнил, какой я идиот, а им, как известно рано или поздно везет и медленно, с трудом переставляя ноги, словно по густо колосящемуся полю, пошагал следом. Вот этот злосчастный поворот, подло воровавший мою мечту. Я свернул, она стояла внизу, метрах в двадцати, повернувшись в мою сторону. Мне даже стало страшно за нее, такой хрупкой она выглядела на этой мощеной булыжником, довольно круто уходящей вниз улице, похожей на декорацию под девятнадцатый век. Естественно они показались мне километрами.
-- Я тебя сразу узнала, прости, тогда время еще не подошло, – она улыбнулась той небесной, слегка застенчиво-грустной улыбкой, которая и вскружила мне голову в старших классах. Наташа. Она мне всегда виделась какой-то необъяснимо особенной, непонятной совершенно, как будто не вписывающейся в грубый земной пейзаж. Когда я приходил посмотреть на ее занятия в студии бальных танцев, я окончательно уверовал, что она ангел. Ну, а другого безответно влюбленный придурок, представить и не мог. Когда я приперся на чужой выпускной, она училась на год старше меня, чтобы, наконец то признаться, ведь это был уже последний шанс, ее там не оказалось. После школы она исчезла куда-то. Куда не известно, ведь близко она ни с кем не общалась, и оказалось, что никто толком про нее ничего не знает, да и проучилась всего лишь год в нашей школе. А ее улыбка осталась во мне на долгие годы. Вот ее то, я и мечтал встретить.
-- Ты здесь живешь? Тебя сегодня не вышли встретить?
-- Не совсем так… я здесь ищу… провожа…, -- она резко умолкла и посмотрела на меня так, что непроизвольно сбилось дыхание.
-- Что?
-- Трудно объяснить, да вообще то и не получится. Проще говоря, что то из прошлого или ниоткуда, я же говорю, не получится.   
-- Я могу тебе помочь?
-- Сегодня можешь, – ответила она еле слышно.
       Мы шли по старой одно-двухэтажной части города, таких улиц уже почти не осталось, предприимчивый псевдопрогресс безжалостно вычеркивает их, как экономически нецелесообразные. Это вам не уродство варварски застроенного частного сектора, а неповторимое сочетание величия и камерности, совершенно отличающееся от нынешнего ощущение пространства. Старые кирпичи, они такие, как будто впитали в себя все события прошедшего времени, они такие усталые и сильно потемневшие. Но это всего лишь я так… Ну, да ладно, у каждого свое.
       Улица освещалась желтоватым светом старых висячих фонарей с лампами накаливания, эдакие висящие широкополые шляпы, оставляющие под собой круг света. Я думал, что они уже давно пациенты музея ненужностей памяти. Забавно, это освещение показалось мне украденным из далекого-далекого, почти забытого детства у обожающей до обморока бабушки, в тихой, как ее высокомерно называют провинции. На миг явственно почувствовал себя беззаботным карапузом, гордо (а как же, ведь ночью!) шагающим из каких то «вгостей» в кампании наравне со взрослыми. Что-то такое расплывчато вспоминалось, вспоминалось и виделось. Наташа неслышно шла рядом и рассеянно смотрела по сторонам.
-- Пойдем, присядем, там беседка есть… скоро время – она повела к какой-то сразу и не заметной, маленькой аллее. Начинавшуюся, словно вход в большой жилой двор, но входя, с удивлением обнаруживал, что дома нет и перед тобой узкая дорожка с тесно растущими по краям деревьями, упирающаяся в шатер густой тени.
-- В школе, я каждую минуту ждала, очень, что ты вот-вот подойдешь, подойдешь и скажешь, спросишь… – произнесла она, когда мы расположились в уютной беседке, полностью поглощенной Hedera Helix, ну не поворачивается у меня язык назвать подобную красоту плющом.
-- Что скажу? – засевший в моей голове, обалдевший от происходящего, дурак никак не хотел выключаться из розетки.
-- Наверное, то, на, что хотел знать точный ответ.
-- Как видишь, я не изменился.
       Наташа сидела вплотную ко мне, наши бедра соприкасались. Я пытался разглядеть ее. Темно, лишь через аллейку, за деревьями, словно ореол свечи, приглушенно расплывался желтоватый свет архаичных фонарей. Мы будто попали в другое время, а тишина была неимоверная, такая, словно бархатная и приятная на ощупь. Где-то, совсем рядом, бесновался не спящий ночной город, но его не было слышно. Хотя прошли мы… Не знаю, сколько и куда мы прошли, мне было все равно. Она наконец то была рядом и больше ничего не хотелось знать.
       Послышался шорох ее легкого летнего плаща, хотя нет, никакого шороха и в помине не было, я просто почувствовал движение. В следующую секунду ее рука, едва уловимо, коснулась моих волос. Я чувствовал, как она пристально сморит на меня.
-- А ты все еще хочешь узнать ответ, на свой не заданный вопрос? – вкрадчиво произнесла она, полностью повернувшись ко мне.
       Прежде, чем я успел произнести, что-нибудь, о чем потом бы точно сожалел, она закрыла мой рот поцелуем. Поцелуем, который вынес из головы все прошлое, а происходящее было такой силы, словно в самый первый, настоящий раз. Она прильнула ко мне всем телом, перед глазами все плыло, голова приятно кружилась. Разум на время покинул место своего привычного пребывания. Под плащом, кроме теплой, шелковистой кожи, другой одежды не было. Прикасаясь к ее нежному телу, я думал, что ощущение счастья, если оно вообще возможно, и должно быть таким. Наверное, так и есть, это когда реальность соответствует долгим ожиданиям.
       У блаженства свое измерение времени и я был твердо уверен, что провел в нем целую вечность. С ней… Но и вечность берет иногда паузы, чтобы перевести дух, набраться сил и продолжить свой нескончаемый путь.
-- Не стоило тебе так настойчиво желать встречи со мной. Ты даже не представляешь, как мне жаль. Ведь ты…
-- Ведь я теперь узнал вкус счастья – перебил я ее, наверное, самой идиотской фразой, которую можно было произнести в данный момент, но ведь разум то, еще не окончательно занял свое место.
--Глупо… – от тоски, прозвучавшей в ее голосе, у меня похолодело в груди – Нам пора, я не…
       Мы медленно и молча пошли по аллее. Ее оборвавшееся предложение так и повисло в воздухе, на том месте, где еще мгновение назад, как мне показалось, я познал целую вечность, теперь уже и не знаю чего, но самого лучшего в жизни, это точно. Тишина, она все еще рядом, а меня не покидало, закравшееся не известно откуда, странное чувство неизвестной известности.
       Я даже не сильно удивился, когда аллея вывела нас не туда, откуда мы входили. Мы стояли у массивных, обрамленных кованым железом деревянных дверей. Этот вход был словно вырублен, в давящем своей мрачностью, растворяющемся в темноте и потому не определяемого размера, каменном здании. Громады, начисто лишенной малейших признаков наличия окон.
-- Мы увидимся? – со смешной детской надеждой в голосе, спросил я, но она сделала вид, что не услышала.
-- Тебе сюда…
       Я заворожено смотрел на пугающие двери  и чувствовал, как что-то внутри, покидает меня.
-- Ты знаешь? – сказал я, обернувшись, но ее уже не было. Не имело смысла вертеть головой по сторонам и вглядываться в темноту, я просто знал, что рядом ее нет. Нет и все тут.
       Мне жутко не хотелось туда входить. Но, в то же время, я четко осознавал, что все равно окажусь за этими дверями. Просто по-другому, дело даже не в том, что был выбор или нет… Пришло время.
       Дверь открылась до странного легко и беззвучно, как будто она никогда не оставалась в покое, а то и дело открывалась и закрывалась, открывалась и закрывалась. Когда я толкал ее, в глаза бросилась коряво выцарапанная надпись «Death is upon all of us. It comes in shape of an angel. »*.      
               

                2012 г.







* Смерть кружит около  нас. Она приходит в облике ангела.   (Припев из какой-то песни)