Два портрета

Дождь лил как из ведра. Он пошел еще ночью, сначала тихо моросил, а потом зазвучал громко и уверенно как правильно взятая нота. К утру он уже пробегал барабанной дробью по серым крышам, и его струны, обрываясь от ветра, оставляли на лужах огромные пузыри. А днем уже вступили трубы, изображая гром, а их медь разбрасывала по свинцовому небу восхитительные яркие молнии.
Когда она вышла с работы, перед ней встала дилемма: то ли, насквозь промочив ноги, дойти до метро, а потом проехать несколько остановок в тепле и комфорте, то ли в три прыжка добежать до троллейбуса и целый час тащиться в пробке, неминуемой в это время. Даже не сильно задумываясь, она выбрала второе. Просто сегодняшний дождь внес  немного сентиментальности вместе с избавлением от жары и пыли.
Желающих кататься во время пробки было немного, она села у окна и кошачьим движением вытянула ноги вперед, почти заурчав от удовольствия. Пассажиров на сиденье напротив не было, можно было расслабиться и принять не только любую позу, но и любое выражение лица. Ей было немного грустно, и она не стала изображать радость, а еще ей было легко и спокойно и не нужно было никуда спешить, и она не стала принимать озабоченный вид.
Она просто смотрела в окно на залитую водой Москву, на струи, бегущие по стеклу, она не думала ни о чем конкретно, мысли мешались как краски на палитре художника. Они плавно перетекали одна в другую и были как сами по себе, так и составляли единое целое. 
Троллейбус полз медленно, также медленно плыли за окном дома с нарядными витринами, рябило в глазах от разноцветных зонтов и блестящих от воды машин. Ей не хотелось домой, здесь, в троллейбусе, ей думалось и мечталось гораздо лучше, чем дома в четырех стенах.
Она думала о себе, о своей жизни, и еще она думала о нем. Вспоминает ли он ее в далеких краях? Но думала она  спокойно, без надрыва. Так думают о героях прочитанных книг и просмотренного кино – с теплотой и безразличием одновременно. Когда проезжали мимо храма, она залюбовалась старинной кладкой и подумала  о великом: о душе, о вселенском покое и о том, куда когда-нибудь полетит его душа и ее. Они обязательно встретятся. И совсем не важно, что его сейчас нет рядом. Они обязательно будут вместе, пусть не здесь, не сейчас, но все равно будут.
Внезапно плавное течение ее мыслей прервалось. Двое юношей, веселых и шумных от избытка энергии, жизненных сил и просто от того, что у них все еще впереди и не нужно ничего беречь и не о чем сожалеть, ввалились в полусонный троллейбус и уселись напротив. Она нехотя подобрала ноги и снова уставилась в окно. Молодые люди, не стесняясь окружающих, громко продолжали свой разговор. Теперь она уже не могла сосредоточиться на себе и своих мыслях. Мысли путались, в них появлялись обрывки чужих образов, чужой жизни. Но она не расстроилась. Сегодня можно все. Она пластична как  глина  в руках мастера, которая может принимать любые формы, всегда оставаясь сама собой, и не меняя своего содержания, своего «я».
Постепенно ее сознание переключилось на чужой разговор, она слушала  и продолжала смотреть на текущую за окном Москву, не особенно вникая в содержание беседы. Так бывает, когда на кухне включено радио, и ты под шумовую завесу делаешь что-то полезное по хозяйству. Звук втекает в тебя, а потом вытекает либо в первозданном виде, либо разложенный по полочкам. Сейчас вместо полочек образовался круг. В центре были ребята, а по кругу как лепестки ромашки выстраивались образы девушек, которых они обсуждали.
Она оторвалась от картинки за окном и посмотрела на своих соседей. Парни были высокие и симпатичные лет двадцати. Не вдаваясь в суть разговора, можно было сказать, что их речь была правильной и не резала слух словами-паразитами, приправленными образным русским матом. Видно, это были мальчики из приличных семей с хорошими перспективами и многообещающим будущим. «Золотая молодежь», - подумала она.
 Один из них был черноволосым, с длинными черными ресницами и огромными черными глазами. Другой был умилительно рыжим с красивой почти девичьей кожей и легким румянцем, но упрямо сжатые губы красивой чувственной формы придавали ему довольно мужественный вид.
Она как бы ненароком скользнула взглядом по незнакомцам, но ее цепкий ум успел проделать тысячи операций, проанализировал кучу событий и образов и составил о них первое впечатление. Как известно, первое впечатление – самое правильное, оно опирается не на логику, не на наши ожидания, а определяется нашей глубинной сущностью, первобытной интуицией и еще чем-то неведомым. И она дала им имена. Первого назвала Черным, а второго – Рыжим.
-Послушай, - спросил Рыжий, - а почему ты больше с Леной не встречаешься?
-Да, - как-то застенчиво протянул Черный, - не могу я так. Она же была с половиной нашего двора.
-А ты откуда знаешь?
-Как откуда? Все знают.
-Что, все с ней спали? Или все говорят? Говорить-то можно все, что угодно, а до дела-то не у всех доходит.
«Надо же, как молодежь правильно мыслит», - умилилась она.
-Да, я точно знаю.
-Ну и что с того, теперь-то она с тобой, она твоя.
-Нет, не могу.
-Как это «не могу», - передразнил Рыжий. – Кость, тебе что, только целок подавай? Где же их теперь брать?
Она повернулась и в недоумении снова посмотрела на ребят. Слово «целки» неприятно резануло по сердцу. Они выглядели такими юными, почти совсем детьми. У нее сам собой напросился вопрос: «А сколько лет должно быть их девушкам? Они что, еще школьницы? И уже ни одной девственницы?».
 Она снова посмотрела на ребят. Они были такие милые, такие наивные. У нее вполне мог быть такой сын, ну, чуть моложе. Он вполне мог быть, но его нет. Она даже толком не знала, он все же был какое-то время или то, что жило в ней тогда, еще не было человеком, а представляло собой бесформенную кучу клеток, которые не захотели остаться в ней жить и превратиться, в конце концов,  в очаровательного малыша. Она сейчас думала об этом спокойно, как о некой данности, которая просто есть и все, как этот дождь. Все что она могла, она уже выплакала за долгие годы. Нельзя сказать, что она смирилась с этим, просто перестала бороться и оставила Богу решать эту часть своей жизни.   
Когда Сергей уехал, она надеялась, что с ней останется хотя бы его часть, которую она будет безудержно любить. Но сын так и не родился. И Сергей так и не узнал об этом. А она очень его любила. Он был нужен ей как воздух. Ей было достаточно знать, что он рядом, и жизнь тогда раскрашивалась во все цвета радуги. Она часто звонила ему, ей просто хотелось слышать его голос, низкий, бархатный, обволакивающий… Почти всегда  он был занят, ему было не до нее, она вымаливала встречи, а он приходил лишь тогда, когда нужно было ему. Так длилось несколько лет. Короткие минуты счастья и долгие дни ожидания.
Нет, сейчас эти воспоминания уже не учащали пульс. Это просто было и все, как прошлая зима и позапрошлое лето. Они были, но их уже нет. Хорошо это или плохо, думать не хотелось. Она снова повернулась к мокрому стеклу, и ей показалось, что это текут слезы всех любивших, но не понятых и неоцененных мужчинами женщин. Но они текли по ту сторону стекла и потому ее не касались. И пульс был ровный, и не было ни обиды, ни злобы, ни отчаяния. Она сидела и улыбалась, погруженная в себя и свои воспоминания.
-А ты, заметил, что мы с тобой в своих интересах не пересекаемся? – вновь возник Рыжий, вырвав ее из полудремоты.
-В смысле? – переспросил Черный, которого по всем признакам звали Константином.
-А то, что мы с тобой гуляем с разными девчонками, поэтому и делить нам нечего. Вот Андрюха все время  пытается кого-нибудь их наших перехватить. Фигня какая-то. Так же нельзя.
«Эх, мальчики, мальчики, разве вы можете знать, как повернется ваша жизнь. Сегодня нечего делить, а назавтра – дуэль, развод и девичья фамилия».
-А ты, Ромчик, что беспокоишься? У тебя итак девчонок навалом. Так сказать, полная колода. Меняешь их как перчатки. Ни с кем долго не задерживаешься, - попробовал читать мораль Черный.
-Просто я еще не встретил такую женщину, с которой бы хотел прожить всю жизнь. А так, привыкать не хочу.
«Банально, но как верно», - подумала она.
-Что, так и будешь всю жизнь бояться?
-Зачем бояться, просто я хочу держать их на расстоянии. Так легче и удобнее.
-Кому?
-Да всем. Прикинь, примется какая-нибудь звонить. И звонит и звонит. Просто не знаешь, куда от них деться. И чего звонит, дура, как будто и так не понятно, что не шибко- то и нужна.
Последняя фраза Рыжего-Ромчика слегка кольнула ее. Она вспомнила, как названивала Сергею, как вызывалась помогать, когда он болел. А он отбрыкивался под самыми невероятными предлогами. Она не жалела ни времени, ни нежного девичьего тела, готова была по малейшему знаку броситься на амбразуру, а Сергей отказывался от ее жертв, хотя с ее стороны это была не жертва, а любовь. А может любовь и жертвенность это одно и то же? Или одно к другому просто прилагается? Нет, после слов этого мальчика она больше никогда не будет названивать ни одному мужчине, не будет лишать его мужской инициативы, она получила хороший урок и сейчас и тогда, давно.
-А у тебя отец машину продает? – внезапно сменил тему Рыжий.
-Да, а что?
-Так пусть он ее тебе оставит, будем закатываться куда-нибудь, а не ездить в отстойном транспорте.
«Отстойный» - хорошее словечко, особенно актуальное для нашего общественного транспорта, который и сам стоит, и внутри себя сесть не предлагает, а Москва вообще превратилась в одну большую стоянку – машин много и все стоят», - ухмыльнулась она. Но сегодняшний день особенный, во-первых, она сидит, во-вторых, ей хорошо, а, в-третьих, просто идет дождь, а она сидит в тепле и слушает все эту милую чепуху.   
-Слышишь, у тебя уши болят? – спросил Черный.
-Да нет, заросло уже все, - потянулся Рыжий к мочке уха.
Она автоматически проследила за его рукой. На покрасневшей мочке  поблескивали две небольшие золотые сережки. «Слава Богу, что они себе носы не продырявили, было бы жаль испортить такие красивые лица», - пронеслось у нее в голове.
-Ром, а ты с Аней Волковой уже переспал? – не унимался Черный.
«Надо же, какие воспитанные, девочек по именам называют», - еще раз отметила она.
-А ты что, виды на нее имеешь? – ушел от прямого ответа Рыжий.
-Если переспал, то она мне уже не нужна.
-Ну, ты даешь… Ты просто маньяк какой-то.
-Ну, почему сразу маньяк, - насупился Черный. – Я хочу, чтобы моя женщина принадлежала только мне и никому больше.
-Ну, ищи, ищи по бездорожью. Фонарь прихвати и кресло гинекологическое для проверки.
-Слышь, Ромыч, а у тебя много уже женщин было?
-А что? – насторожился Рыжий.
-Просто интересно, какой процент девственниц.
-Большой, - Рыжий явно нервничал.
-Ну, не томи, скажи сколько, - еще больше возбудился Черный.
-Ну, штук пятнадцать, - Рыжий поднял глаза кверху и посмотрел куда-то вбок. – Я их не считаю, я их имею.
Это было уже слишком. Весь этот разговор начал ее безудержно смешить. «Подумать только, такой молоденький, а уже девочек в штуках считает, да и еще цифра такая громоздкая. Как говорила моя подруга, дели на шестнадцать – получишь настоящий результат. Но, если пятнадцать разделить на шестнадцать, то даже единицы не выходит».
 Улыбка предательски наползала на ее лицо. Она попробовала почесать нос, но от этого становилось еще смешнее. Тогда она слегка покашляла в кулак. Но губы ей были уже не подвластны. Они раздвигались и раздвигались. Она понимала, что выглядит глупо, но смешинка уже попала в рот и завертелась там, задвигалась, защекотала…
 Она  пробовала сосредоточиться на каком-нибудь предмете за окном, резко подала корпус на девяносто градусов, и в этот самый момент сумочка рыбкой соскользнула с коленей, ударилась об пол и раскрылась. Все ее нехитрое содержимое вывалилось наружу. Тут она уже дала себе волю, она весело рассмеялась и нагнулась, чтобы собрать вещи. После легкого онемения ребята кинулись ей помогать.
-Вас рассмешила чушь, которую мы несли? – спросил Рыжий, заливаясь краской.
-Да ты со своими бабами рассмешишь кого угодно, - буркнул под нос Черный.
-Да нет, мальчики, вы такие милые. Это я  о своем, о свой жизни, жизнь у меня очень веселая, – прощебетала она не поднимая головы.
-Это мы – полные придурки, разорались как на базаре, - продолжал сокрушаться Рыжий.   – Представляю, какими идиотами мы выглядим в ваших глазах.
-А, по-моему, вы очень даже ничего, - еще громче рассмеялась она. И это была сущая правда. Ребята ей очень понравились. Вот оно, одно из немногих преимуществ возраста – можно открыто говорить все, о чем думаешь, все равно или не поверят или не воспримут всерьез. Главное, можно говорить при этом совсем откровенные вещи, а все выглядит по-другому, совсем не стыдно, не то, что в юности, когда боишься лишний раз взглянуть на предмет своего обожания, лишний раз открыть рот и что-то сказать. В этом возрасте всегда рядом страх, который заставляет бояться быть заподозренным в любви.
-А меня Романом зовут, а это мой друг Костя.
-Константин, - слегка смущаясь, поправил Черный.
-А я уже догадалась, но, все равно, мне очень приятно. Неожиданное знакомство, не правда ли? – и она снова засмеялась звонко и весело. Ребята тоже рассмеялись. Некоторая неловкость прошла.
Она не видела себя со стороны в этот момент, но, если бы видела, то осталась бы весьма довольна собой. Ее каштановые волосы слегка растрепались, пока она наклонялась за сумочкой, щеки налились легким неподдельным румянцем, а глаза светились лукавством и открытой радостью.
-Ну, что, продолжим светскую беседу, - вошла в раж она. – Хорошая погода, не правда ли?
Ребята сначала автоматически закивали головами, а потом, поняв подвох, заговорчески захихикали, глаза у них при этом тоже заблестели, как у игроков, уловивших удачу в игре.
-А люблю дождь, - внезапно посерьезнев, сменила она тему.
-А вы далеко едете? – не удержался Рыжий. Она заметила, что он чаще берет инициативу на себя.
-Домой.
-А почему не на метро?
-А мне некуда торопиться. К тому же, если бы я поехала на метро, то не встретила бы вас. Вы такие забавные…
Рыжий смущенно потупился.
-А как вы пойдете домой от остановки? У вас есть зонт? – вступил в разговор Черный.
«Ну и прагматик, - подумала она. – Пожалуй, за ним будешь чувствовать себя как за каменной стеной… Со временем…»
-Да нет, добегу как-нибудь, там рядом.
-У меня есть зонт, я провожу вас. – Черный был настроен решительно.
«Во, дает, - искренно удивилась она. – А я сначала решила, что он второй номер».
-Мы проводим! – закричал Рыжий, блеснув глазами на друга.
«Ну, дела, просто коррида какая-то…».
-А вы сами-то где живете, куда едете?
-Мы живем на Яхромской, знаете такую?
-Слышала, но никогда не была. Это через несколько остановок после моей.
Приятная беседа набирала обороты, дождь продолжал лить. Август – время зрелости в природе, начало сбора урожая, посаженного весной. Август – конец лета, когда днем еще тепло и  даже порой жарковато, но ночью все чаще приходят холодные туманы, окутывая и землю и сердце.   Несмотря на то, что яблоки наливают свои желтые и красные бока, что появились сахарные арбузы и дыни, в лесу еще пахнет малиной, а на тонких ветках созрели тугие мясистые сливы, грусть предстоящей осени уже слегка портит ощущение праздника. Когда тебе за тридцать, это еще не зима, и даже не осень, это последний летний месяц, но количество накопившейся горечи уже превышает остаток надежд. Хотя надежды еще есть, но в них уже не веришь с тем же упорством, что весной.
Это был ее август, ее дождь, который смывал следы в пошлое, ее праздник урожая… Это ее чувства ненадкушенными фруктами томились в плетеных корзинах… Кажется, возьми такое яблоко в руку, обязательно ощутишь могучую силу природы. А теперь потри его в руках, видишь, как сменилась нежная матовость ярким глянцем? Посмотри, как оно все засветилось изнутри… Надкуси, попробуй! Чистые кисло-сладкие брызги ни с чем не сравнимого сока вернут тебя к жизни, прибавят радости, освежат чувства и утолят жажду…
Иногда она чувствовала себя перезрелым яблоком, отброшенным во второй сорт, оттого, что в свое время его красота и зрелость  остались незамеченными. Но настоящие гурманы знают, что самый сладкий вкус таится именно там… И сейчас, здесь, в этом троллейбусе, в компании этих начинающих мужчин она тоже почувствовала это.
-Какое у вас одухотворенное лицо…- восхищенно пробормотал Рыжий. – Я хотел бы нарисовать ваш портрет…
Она очнулась от своих дум о конце лета, о яблоках разной степени зрелости и улыбнулась:
-А вы умеете?
-Да, мы в Строгановке учимся. Я люблю рисовать портреты, в них можно передать не только внешнюю картинку, но внутреннее «я».
-Я хотела бы посмотреть твои работы, - она не заметила, как перешла на «ты».
-А вы приходите к нам в театр, мы сейчас декорации к новому спектаклю рисуем, - быстро вставил Черный, чтобы перехватить инициативу.
-Приду, если пригласите.
-У нас скоро премьера, мы вас приглашаем.
Ей ужасно не хотелось расставаться с этими мальчиками, ужасно не хотелось выходить на дождь и промокшей птицей возвращаться в гнездо, где ее не ждут голодные птенцы. Она вдруг остро поняла, что больше не вынесет одиноких вечеров перед телевизором или в обнимку с книгой, больше не вынесет ожидания, скупых ласк, выдаваемых строго порционно, не выдержит того, что ей не дают любить так, как она хочет… Троллейбус стоял на светофоре перед ее остановкой. Ей было ужасно жаль, что эта милая игра сейчас закончится, все вернется на свои места и будет так, как было вчера, как было всегда, как было всю ее жизнь.
-Ну, вот и все. Моя остановка. Приятно было познакомиться, - попыталась сказать она как можно более непринужденно и поднялась с места.
Троллейбус затормозил, двери открылись и закрылись, а она осталась стоять под дождем, пережидая пока красный свет для пешеходов сменится зеленым. Рогатая машина вздрогнула и стала отъезжать от обочины.  «Ну, вот и все», - повторила она и передернула плечами от холода.
Внезапно троллейбус затормозил, и из него вывалились ее новые знакомые.
-Ну, куда же вы, мы же обещали вас проводить!!! – кричал Рыжий.
-Как же вы пойдете, вы же промокнете, - Черный уже подбегал к ней с раскрытым зонтом. 
От умиления и неожиданности слезы навернулись ей на глаза.  «Хорошо, что идет дождь, пусть они думают, что это небесная вода – ангел пописал», - попробовала она развеселить себя. Черный уже держал над ней зонт, Рыжий подбежал с другой стороны и аккуратно взял под руку.
-Бежим! – крикнула она, и вся троица побежала через  шоссе, весело перепрыгивая через лужи.
Они бежали, слегка задыхаясь от электричества, которое витало в грозовом воздухе, придавая восторженность чувствам и возбуждение телам. Они бежали как единое целое, объединенные этой грозой, случайной встречей и надеждой на продолжение. Очнулись уже под козырьком подъезда.
-Я уже дома, зайдете?
-Да, неудобно как-то, - промямлил Черный. По всему было видно, что ему очень не хотелось уходить.
-Мы на минутку, только обсохнем слегка. – Рыжий оказался посмелее.
Компания вломилась в подъезд, и все побежали наверх, не дожидаясь лифта. Пока она возилась с замками, ребята притихли.  «Дрейфят, - подумала она, - хоть и хорохорятся. Хорошие ребята, еще не превратились в законченных циников, есть в них что-то настоящее, не испорченное».
Потом они долго сидели на кухне, не торопясь расходиться. Ребята рассказывали о себе, она же больше молчала, слушала. Они ушли поздно, когда окончательно стемнело. Договорились о скорой встрече на премьере в театре. Она закрыла дверь и не стала, как всегда, включать телевизор. Не зажигая света, она разобрала постель и с наслаждением вытянулась на хрустящей простыне.  «Надо же, даже дождливые дни могут приносить счастье», - успела подумать она и заснула глубоким безмятежным сном, как спят младенцы и очень счастливые люди.

Утром ее разбудило солнце. Легкими шагами яркие лучи перебрались через подоконник, прошлись по ковру и, цепляясь за складки одеяла, подобрались к самому лицу. Сначала она натянула одеяло повыше, пытаясь продлить очарование утренней дремоты, но потом раскрыла глаза и улыбнулась наступившему утру, яркому солнцу и себе самой.  «Надо же, только проснулась, а уже хорошее настроение, - подумала  она, следя за игрой солнечных зайчиков на потолке. - Интересно, какой будет день? Может быть, вчерашняя встреча принесет мне удачу?»
Она встала и босиком прошла на кухню. Когда она наступала на солнечные пятна, ногам было тепло и очень приятно. Приятности добавил удивительный, волнующий запах молотого кофе и птичий гомон, доносящийся из открытого окна.
Хорошее настроение не покидало ее весь день. Работа шла легко и спокойно. Позвонил ее бывший однокурсник, предложил встретиться и посидеть по старой памяти в кафе, где студентами они обычно отмечали окончание сессии. Очевидно, вчерашний дождь прибил ненужную жизненную пыль, и все хорошее стало пробиваться изо всех щелей как весенняя трава. В свободное время она тоже передала эстафету хорошего настроения, отослав несколько писем друзьям по электронной почте. По дороге домой она решила закрепить ощущение радости, побаловав себя вкусной едой и покупкой милой ерунды.
Когда она уже подходила к дому, что-то заставило ее замедлить шаг. У подъезда за кустами персидской сирени маячила высокая фигура. «Рыжий», - прошептала она и улыбнулась.  Легкий озноб тонкими иголками пробежал по спине. Он заметил ее и вышел навстречу.
-Здравствуй, Рома!
-Здравствуйте, извините, что я без приглашения. Если вы не заняты и не очень устали, я бы показал вам свои работы. – Было видно, что он взволнован. После паузы юноша тихо добавил, - вы же вчера сами хотели.
-Очень хотела, не могу же я доверить написание своего портрета неизвестному мастеру. – Она стояла и улыбалась. – Ну, пойдем, можешь даже взять у меня сумки.
-Конечно, - Рыжий бросился к ней и забрал пакеты.
-Сейчас будем ужинать, а на десерт – культурная программа, - сказала она в прихожей, сбрасывая туфли. – Можешь пока разложить рисунки на диване, а потом мой руки и приходи на кухню.
Рыжий прошел в комнату и зашуршал бумагой. «Приключения продолжаются, - подумала она. – Упорный мальчик. Может многого добиться».
Она открыла «Мартини» и сделала коктейль с апельсиновым соком.
-Ну, что, вступаешь в мой клуб любителей «Мартини»? Я уже многих завербовала.
-Вступаю, - согласился он, поднимая бокал. – И хочу выпить за вас и за нашу встречу.
-А я хочу выпить за великого художника, за тебя. Надеюсь, что именно мой портрет тебя прославит.
-Я хочу нарисовать вас не для славы. Я  нарисую два портрета, один для себя, чтобы вы всегда были со мной, а второй для вас – на память обо мне, и чтобы вы лучше поняли какая вы.
-Ты считаешь, что я плохо знаю себя? – искренно удивилась она.
-Мы же не видим себя со стороны, мы только представляем или попросту выдумываем какой-то образ и в нем живем.
«Философ, - с уважением подумала она. – А я-то думала, что они еще дети, а они большинству взрослых фору дадут».
Она зауважала его еще больше, когда увидела  рисунки. Он не принес работ, написанных маслом, только карандаш, уголь и тушь. «Какая легкость линий, просто молодой Пикассо», - пронеслось у нее в голове. В них было столько чувства, динамики, такая выразительная пластика, что она просто растерялась.
-Ну, как, ничего? – робко спросил Рыжий. – Доверитесь мне?
Она повернулась  и посмотрела на него совсем другими глазами. Он показался ей Парисом, протягивающим ей яблоко. Он был очень красив, лучи заходящего солнца еще больше золотили  загорелое лицо. В полумраке комнаты четко вырисовывался точеный аристократический профиль. «Нет, он похож на Аполлона, голову которого я когда-то пыталась рисовать в художественной школе. У меня тогда ничего не вышло, зато неплохо получилось у его родителей», - пришло ей в голову.
 -Доверюсь, - прошептала она пересохшими губами.
 Потрясение было сильным. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, пытаясь понять, что же произошло, когда, а, главное, зачем. Он тоже неотрывно смотрел на нее… Это становилось невыносимо… Вдруг он сделал шаг вперед, молча взял у нее рисунок и бросил в стопку ко всем остальным. Она растерялась окончательно: «Что делать, ведь он же совсем мальчик?», но придумать ответ она не успела, мысли окончательно спутались, когда она почувствовала, что Рыжий уже прижимает ее к себе…
Вот это был электрический разряд!!! Он неистово целовал ее лицо, шею, его руки в непрерывном танце скользили по ее спине, постепенно перебираясь на грудь. Ополоумев от возбуждения, она стала расстегивать его рубашку, обнажая гладкую загорелую грудь. Тяжело дыша, он внезапно отстранил ее от себя. Она вопросительно смотрела на него во все глаза.
-Я хочу запомнить тебя такой, - хрипло пробормотал он. – Я никогда не видел таких красивых…
-Я тоже, - прошептала она и прижала его к себе, словно кто-то хотел его отобрать.
-Подожди, я хочу тебе что-то сказать, - он начал слегка вырываться из ее объятий. – Только не смейся, у меня раньше не было женщин, я все врал…
-Я знаю, но это сейчас не имеет никакого значения, и как только ты терпел при таком темпераменте?
-С трудом, - усмехнулся он.
-Ты просто расслабься и делай то, о чем всегда мечтал, тогда все обязательно получится, - еле слышно прошептала она.
И опять перед глазами завихрились солнечные пятна вперемежку с золотом волос Рыжего. Какая-то неодолимая сила матери-Земли поднялась снизу, наполняя тело энергетическими вибрациями, они вступили в резонанс с чувственной энергией страсти молодого тела…
 Никогда в жизни она не шла на поводу своих желаний, в самый ответственный момент всегда включался разум и все портил. А может просто не было любви? Или было слишком много страха возможной потери? Или неуверенности в себе? А теперь она лежала, неудобно запрокинув голову, но у нее не было сил пошевелиться. Тело было ватным, одновременно и невесомым и совершенно неподатливым. И не хотелось шевелиться, не хотелось выходить из состояния абсолютной прострации и внутреннего покоя. И не хотелось не о чем думать, не было не сожаления, ни раскаяния, только слегка плыл потолок, и расплывались стены… Она закрыла глаза, пытаясь продлить состояние невероятного блаженства…
Сколько она проспала? Минуту? Час? Но за окном было совсем темно. Шторы остались не занавешенными, уличные фонари наполняли комнату призрачным светом… Она почувствовала на себе взгляд… Рыжий сидел рядом и неотрывно смотрел на нее. Его обнаженная фигура четко вырисовывалась на фоне окна. Он сидел в полупрофиль, подтянув руками колени к груди. Его глаза слегка поблескивали в темноте. «Врубель. Демон. Точно, Демон», - подумала она.
      -Проснулась? – прошептал он и коснулся кончиками пальцев ее губ, а потом медленно провел по выгнутой шее. – Я знаю, как я тебя нарисую… 

Наступившее утро она встретила в не менее радостном настроении, чем предыдущее. Только лицо опухло более обыкновенного, да губам пришлось придавать четкие контуры с помощью карандаша. Тело приятно ныло, напоминая о бурной ночи…
-Ты хорошеешь с каждым днем, - заметили сослуживцы. – Небось, любовника нового завела. Давно бы так, а то твой Серега всю кровь из тебя выпил.
-Да не всю, на жизнь еще кое-что осталось, - пошутила она, оставшись довольной переменами в себе, которые уже стали заметны и окружающим.
Будущий вечер она хотела провести в тишине и покое, посмаковать пережитые ощущения и восстановить силы для будущих подвигов. Рыжий обещал прийти только завтра и принести наброски к портрету.  Она легла на диван, поставила рядом тарелку с фруктами и включила музыку. Романтические мелодии наполнили воздух, ароматические свечи распространяли волнующий запах. Вся атмосфера располагала к созерцанию и ожиданию… И тут внезапно телефонный звонок нарушил тонкую гармонию. Нехотя она встала и взяла трубку.
-Алло, здравствуйте, это Константин. Вы меня помните?
-Да, Костя, конечно помню. – Она готова была расхохотаться.
-Я достал для вас билет на премьеру нашего спектакля, можно я сейчас занесу?
-А адрес помнишь?
-Да, лишь бы вы не были заняты.
-Ну, хорошо, я тебя жду. – Она повесила трубку, боясь не сдержать свой смех.
С одной стороны с сожалением о прерванном отдыхе, а с другой стороны с возбуждением от предвкушения нового приключения она сняла халат, поправила постель, надела легкий сарафанчик и несколько раз провела расческой по волосам. Минут через двадцать раздался звонок в дверь. На пороге стоял Черный, держа в руках букет и маленький чемоданчик.
-Это вам, - с порога произнес он, протягивая ей цветы.
-Спасибо, очень трогательно, проходи на кухню, я пока принесу вазу.
Она прошла в комнату и стала извлекать вазу из шкафа. Улыбка не сходила с ее лица. «Интересно, он догадывается о нас с Рыжим? Первым Рыжий не расскажет, но об этом так легко догадаться, на работе то меня сразу вычислили». Какие-то странные звуки из кухни прервали цепочку ее рассуждений. Удивлению ее не было предела, когда она увидела, как Черный раскручивает давно текущий кран.
-Я еще прошлый раз хотел починить, но инструментов не было.
-Спасибо, я не ожидала, что ты – мастер на все руки.
-А я дома все сам делаю.
-Какой ты молодец, может, еще и ножи наточишь? – спросила она, вспомнив бородатый анекдот.
-Сделаем, - сказал он с достоинством мастера.
Она стала накрывать на стол, изредка бросая взгляд на гостя. «Я правильно решила, что с ним как за каменной стеной. С ним спокойно и уютно. Из него получится хороший муж и отец, а из Рыжего – превосходный любовник». Воспоминания прошедшей ночи снова окутали ее, заставив слегка покраснеть. Она представила, каким бы любовником мог быть Черный… «Нет, я все-таки развратная, но мне это нравится…». Черный иногда тоже оглядывался на нее, а она терпеливо сидела за столом и ждала, когда мужчина закончит свою работу. Наконец, кран был водружен на место, вода из него больше не капала, Черный пошел в ванную мыть руки.
-Садись, пока все не остыло, остальное потом.
-Спасибо, у вас так хорошо, аура положительная и запах такой приятный…
-Я рада, что тебе здесь нравится. Приходи почаще…- В ее глазах появился игривый блеск. – Кстати, а когда ты собираешься писать мой портрет, или это была шутка?
-Нет, не шутка. Я всю ночь думал, как лучше сделать. Я бы сначала присмотрелся, не хочу торопиться.
-Торопиться не надо, - передразнила она с интонацией из «Кавказкой пленницы».
-Может быть, завтра я бы сделал пару набросков?…
-Послезавтра.
Он быстро вскинул на нее глаза, пристально посмотрел, что-то сопоставляя в уме. На его лице, еще не научившемся притворяться, одно чувство быстро сменялось другим, но он не решался высказывать их вслух. Ей стало его жаль. Он опять стал вторым номером, но он такой хороший, он явно достоин большего, ну, просто так случилось…
-Извини, я завтра занята, а потом целый вечер посвящу тебе. Ты не обиделся?
-Хорошо, - произнес он, немного повеселев.
-А в какой технике будет портрет? – попыталась она сменить тему.
-Я люблю масло, правда, это долго, может быть понадобиться несколько сеансов, - Черный смущенно потупил глаза. Она поняла, что он просто хочет иметь достойный повод, чтобы приходить к ней почаще.
-Еще чаю? – спросила она, чтобы преодолеть возникшую паузу.
-Нет, спасибо, я пойду, вам нужно отдохнуть…
-А как же ножи? – засмеялась она.
-В следующий раз. Послезавтра. Мы ведь еще увидимся, правда?
-Правда. Спасибо за кран и билет.
-Спокойной ночи, - пожелал он ей в дверях.
-До скорой встречи! – крикнула она  вслед и увидела, что он улыбнулся.
«Какой он милый и трогательный и, по-моему, очень ранимый, хотя такой надежный и заботливый… Жизнь завертелась, а ведь столько лет был сплошной застой  и отстой. Теперь все будет иначе. Они – мои ангелы, нет, архангелы – Михаил и Гавриил. Ладно, посмотрим. Поживем - увидим».
Вечером следующего дня она летела домой как на крыльях в предвкушении встречи с Рыжим. Легкие угрызения совести были, он они сразу улетучились, когда она увидела его счастливое лицо. Он опять встречал ее у подъезда, но кроме папки в руках у него были цветы.
-Это вам, - протянул он букет, не решаясь поцеловать.
-Спасибо, - ответила она, погрузив лицо в цветы. – А мне казалось, что мы уже перешли на «ты», ты все забыл?
-Нет, я все помню, - страстно прошептал он уже в подъезде. – У меня еще куча нереализованных желаний.
 Он подталкивал ее в лифт. Дверцы закрылись… Он сильным порывистым движением прижал ее к стене, она вскрикнула и выронила цветы… Умопомрачение повторилось. Они в судорогах жали на первые попавшиеся кнопки, двери лифта то открывались, то закрывались… Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз… В такт движениям ее сердце то подкатывалось к самому горлу, то падало вниз живота и жгло, жгло, жгло…
Передавив все цветы, и слегка покачиваясь, они вышли из лифта. У нее не было сил, чтобы привести себя в порядок, и она торопилась зайти в квартиру, пока ее не застукали любопытные соседи всю всклокоченную и в расстегнутой блузке. От волнения она никак не могла попасть ключом в замочную скважину. Тогда Рыжий подошел, уверенно, по-мужски взял ключи и открыл дверь.
Как ни странно, но до портрета все-таки дошло. Он сделал несколько эскизов, попробовал разные драпировки и просто ню. Около полуночи он ушел, оставив ее лелеять пережитые чувственные наслаждения.
Вечером следующего дня она обнаружила в почтовом ящике письмо из Америки. Она долго боялась его распечатать. Сергей не баловал ее эпистолярным жанром и если уж сподобился, то, значит, случилось что-то экстраординарное. Все события прошедших дней отошли на последний план, а на первом оказалось это письмо. Она положила его в центр стола и смотрела, пытаясь предугадать, что же там – внутри. От напряженной работы мысли ее отвлек резкий звонок в дверь. Сначала она решила не открывать, но потом ей стало жаль Черного. Опять его номер оказался вторым. На этот раз даже письмо оказалось первым… Нехотя, она открыла дверь, за порогом смущенно топтался ее юный друг. Она отступила к стене, пропуская его вперед.
-Я не вовремя?
-Да нет, проходи, я сейчас только закончу одно дело, подожди меня кухне.
Она резким движением оторвала край конверта, и небольшой листок упал на пол. «Не густо, не балует меня Серега». Она подняла листок и начала читать. После первых же слов комок подступил к горлу, и стало тяжело дышать, слезы сами полились жаркими солеными ручьями. Бывший возлюбленный писал, что недавно женился на американке, очень счастлив, чего и ей желает. Она давно ждала чего-нибудь в этом духе, но не ожидала удара сейчас, когда, как ей казалось, началась белая полоса, она снова начала жить… «А, может быть, Бог мне специально послал эти несколько дней счастья, чтобы смягчить боль? Наверно, так оно и есть…». Эта мысль слегка успокаивала, но разрушительный процесс уже был запущен. Она уже не могла сдерживать себя, рыдания рвались наружу, прибежал перепуганный Черный. Он явно был растерян, от этого ей стало еще жальче себя. Но то, что произошло дальше, просто перевернуло ее представления о мире.
Не говоря ни слова, и, ни о чем не спрашивая, Черный легко поднял ее на руки, прижал к груди и стал носить по комнате как больного ребенка, изредка он терся подбородком о ее голову и шептал в самое ухо: «Ну-ну-ну, все пройдет, все будет хорошо, не надо плакать, мы обязательно что-нибудь придумаем». Загипнотизированная его голосом, она замолчала, закрыла глаза, и все поплыло вокруг… И Америка вдруг исчезла с глобуса, а вместе с ней и Серега со своей новоиспеченной женой… Мир и покой наполнили все вокруг и ей ужасно захотелось спать…
-Я хочу уснуть, - еле-еле прошевелила она языком, - только ты пока не уходи, побудь немного, а то мне страшно…
-Я не уйду, я буду рядом, - сказал он тихо, но уверенно.
Потом он положил ее на постель, накрыл пледом и сел на край. Она закрыла глаза, и ей стало так хорошо, как в детстве, когда отец был еще жив и часто брал ее на руки, и тогда все ее нехитрые беды улетучивались как дым… Черный сидел тихо, не шевелясь, только иногда осторожно вздыхал. Не открывая глаз, она нащупала его руку и поднесла к губам. Его рука была мягкой и теплой, к ней хотелось прижаться и не отпускать. Немного погодя, она почувствовала легкое прикосновение к волосам. Черный гладил ее по голове и что-то приговаривал. «Как папа», - опять подумала она.
Она слегка отодвинулась к стене, освобождая место для него. Он осторожно прилег на самый край. Стало совсем тихо, только легкий ветер дыхания создавал иллюзию движения. Иногда она слышала, как он пытался изменить ритм вдоха и выдоха, это забавляло…
Чуть позже ее разморило совсем, она по-кошачьи подползла к нему и уткнулась головой в грудь. Ей казалось, что она вернулась в детство, что теперь ее не дадут в обиду.  Черный, едва касаясь волос, продолжал гладить ее по голове… Она глубоко вздохнула и придвинулась еще ближе… На минуту ей показалось, что он не дышит совсем, потом ей показалось, что ее собственное дыхание тоже прекратилось… Множество маленьких электрических разрядов быстро пробежало в том пространстве, что еще разделяло их, и притягивая к себе и отталкивая одновременно. «Боже, что я наделала… Теперь отступать уже поздно… И смех и грех», - подумала она.
   Если Рыжий был дерзок и порывист, то Черный был осторожен и нежен. Она просто захлебывалась от бескрайнего чувства нежности, переполнявшее ее, и, которое как отражение в зеркале,  возвращалось к ней снова и снова. Мягкими теплыми губами Черный целовал ей глаза и  кончики пальцев. Его прикосновения были еле уловимы. Ей казалось, что он специально играет в полсилы, чтобы не спугнуть ее и ту невероятную близость, которая возникла между ними. Она ощущала трепет, с которым он прижимал ее к себе, и понимала как трудно вести себя так молодому растущему организму. Все это он делал ради нее…
Улучив момент, когда Черный на секунду остановился, чтобы справиться с собой, она сказала глупость, которая давно готова была слететь с языка:
-А ведь я сотню раз уже не девушка…
-Это уже не имеет никакого значения, - хрипло прошептал он. – Ты дорога мне любая, а все остальное не важно. Я хочу быть с тобой, заботиться о тебе столько, сколько ты позволишь. 
Она снова прижалась к нему всем телом и уже не дала остановиться… Он так крепко обнимал ее, словно хотел оградить от всех вредителей мира. Ей казалось, что это не он вошел внутрь нее, а она – вошла и растворилась, словно кусок сахара в стакане с чаем… И не было ее собственной воли, собственных желаний, потому что все, что он делал, было и его и ее желанием одновременно… Он не разжал рук и потом, когда она затихла. Его дыхание щекотало ей ухо, она качалась на волнах неописуемого блаженства… И вдруг ей стало жаль потраченных впустую лет бесконечной погони за исчезающими призраками, что она всегда смотрела не на тех и не туда. И она снова разревелась, как маленькая девочка, которой не купили куклу. «Это нервы, - подумала она. – Слишком много потрясений за последние дни. Оказывается, даже приятные события в больших дозах и без подготовки приводят к стрессу». И снова Черный баюкал ее на коленях, пока она не уснула.

Ее юные друзья подозревали о том, что теперь их интересы пересеклись, но продолжали беречь и ее и свою дружбу. Она со своей стороны тоже пыталась не провоцировать конфликт – не предпочитать явно одного другому. Работа над портретами шла, но иногда они проводили время вместе – все втроем: ездили купаться на пруд, потом бродили по лесу. Однажды они раздобыли велосипеды и поехали на пикник. Там, на берегу реки, которая неслышно несла свои воды неизвестно куда, они развели костер, пытались ловить рыбу и слушали птиц. Она была счастлива и не хотела разбивать свое счастье на составляющие и раскладывать по полочкам. Оно вмиг бы растворилось, исчезло. Она любила их, а они любили ее. Она даже не пыталась разобраться любит ли она кого-нибудь из них больше, и что с ними вообще происходит.
Сначала ее смущал их возраст, но они вели себя как настоящие мужчины, и вскоре она перестала ощущать эту разницу. Рядом с ней им хотелось стать взрослее, мужественнее. Ведь взрослость определяется не датой рождения, а способностью принимать решения, быть ответственным за себя и за тех, кто рядом.  Ей было интересно с ними, она узнала совсем новую для себя грань жизни, и эта грань ей очень нравилась.
 Изредка на нее накатывало чувство вины, тогда она начинала тормошить своих поклонников, чтобы они не забывали посматривать на симпатичных девушек, но всегда получала один и тот же ответ: «А нам с ними не интересно, они все такие дуры».
В один из приступов самокопания позвонила ее старинная подруга Туся, которая выполняла роль домашнего психоаналитика. Бедная Туся не успевала сушить жилетки, слушая, как страдает ее подруга по причине любви к коварному изменщику и прагматику Сереге. Слава Богу, теперь предмет обсуждения сменился. Выслушав исповедь, Туся сказала своим уверенным хорошо поставленным голосом:
-А почему ты так хочешь  объединить все в одном мужчине? Так почти не бывает. Тебе судьба послала все не в одном флаконе, а в двух, может и третий когда-нибудь появится. Так и реализуй одни желания с одним мужиком, другие – с другим, третьи – с третьим. Тебе вообще редкостно повезло: хочешь страсти, электрического тока – пожалуйста, у тебя есть Рыжий, хочешь тепла, защищенности – Черный, а приспичит страдать и мучиться – Серега сгодится. Живи и радуйся, редко кому такое счастье выпадает, не задумывайся о том, что будет завтра.
-Как здорово, я никогда не думала об этом. Но, есть еще одно «но» - разница в возрасте. Когда мы вместе, когда мы одни, я ее не чувствую, мне кажется, что и они тоже, но я боюсь, что злые языки могут им жизнь испортить, а я для них этого не хочу….
-Ты что! – закричала Туся. – Во-первых, вам до Пугачевой с Галкиным далеко, во- вторых, они совершеннолетние мужики с головами на плечах и с почти законченным образованием, да половина их однокурсников уже семьи имеют. Да ты же из них просто конфетки сделала, тебе их будущие жены должны в ножки кланяться, благодарить и кланяться. А еще, ты так классно выглядишь, тебе никогда не дашь твоих лет. – Туся немного помолчала, подбирая слова, а потом выдала. – Особенно когда у тебя глаза закрыты…
-Что-что-что? А причем здесь глаза, да еще закрытые.
-А только они и выдают твой возраст – умные слишком.
-Так, может, мне лучше очки носить?
-Во-во, и обязательно темные.
И она хохотала вместе с Тусей, забыв про свои сомнения, и на сердце было тепло и спокойно.

Пришла осень. Обычно осень приносила разную степень депрессии в зависимости от стечения обстоятельств. Но эта осень была другой.  На стене висели два портрета, с которых она смотрела на себя со стороны. Она сняла со стены ковер и повесила картины, с них на нее струилась любовь двух художников, ее архангелов – спасителей и защитников – Михаила и Гавриила, которые в миру для нее были просто Рыжим и Черным. Портреты были изумительные, сделанные с одухотворенным мастерством, но настолько разные, что незнакомому человеку трудно было представить, что это изображения одной и той же женщины.   
Черный принес из театра реквизит: роскошную широкополую шляпу и боа из страусиных перьев. И так она стала блоковской незнакомкой и чем-то напоминала неизвестную даму кисти Крамского. Тень от полей шляпы падала на лицо, черты были еле различимы, и только глаза таинственно мерцали в темноте. В них были и боль, и грусть, и незащищенность, и немного усталости, но за всем за этим угадывалась запрятанная далеко страсть и отчаянное желание быть счастливой. Страусиные перья были хорошо освещены, а из их воздушного пуха была видна шея, белая лебединая шея и легкими голубыми жилками. Казалось, что если их коснуться, то обязательно почувствуешь биение пульса. Это было настолько трогательно, что хотелось в лепешку разбиться, чтобы эта женщина заулыбалась, чтобы глаза ее расцвели радостью, чтобы она протянула тебе навстречу свою нежную руку и позволила быть с ней рядом, оберегать ее и любить…
Рыжий изобразил ее Дианой-охотницей, смелой в своей страсти амазонкой. Поза была необычной:  она откинула голову назад, волосы каштановыми змеями падали на обнаженные плечи и спину. На ней было надето что-то вроде туники из леопардовой шкуры, закрепленной маленьким кинжалом на  одном плече. От того, что она в резком порыве запрокинула голову,  шкура сползла с одной груди, и нежным бутоном показался розовый сосок, к которому так и хотелось прильнуть губами. Рот был приоткрыт в чувственной улыбке, зовущей соединиться с ней в бешеном танце жизни. Глаза были полуприкрыты, иногда казалось, что вот-вот огромные черные ресницы распахнутся, и лавина страсти выплеснется на усталого путника, и тогда он непременно сгорит в этом ненасытном огне желания. В этом движении соединилось все: и вызов, и бесстыдство, и страсть, и, конечно же, любовь, всепоглощающая и роковая, но дающая жизнь и неземное блаженство. Рядом с такой женщиной не нужно искать смысл жизни, она была самой жизнью, заряжала энергией и желанием…
Она часто подходила к портретам и долго рассматривала их. «Как странно, - думала она, - как по-разному видят люди одно и то же. Кто из них прав, а кто ошибается? Или правы оба? Или каждый из них просто соединил свою мечту с ней, случайной женщиной из троллейбуса? А какая она на самом деле? Незнакомка? Амазонка? Или то и другое слили в один флакон, как выражается Туся?».