Жизнь Сон, или Прозрачные люди

Её фамилия действительно была Сон, и всегда возникал вопрос, склонять или не склонять эту странную фамилию. Не одна Катина подруга заходила в интернет и обнаруживала, что в женском роде фамилия эта не изменяется никак. Всегда — Сон. И это было просто и понятно.
Катя и сама вся была простая и понятная. Не худая и не полная, среднего роста, с обычной стрижкой  «каре». И глаза у неё были почти круглые, серо-зелёные, с выражением вечного удивления и радости, впрочем, иногда заслоняемые какой-то странной туманностью... Не то чтобы так хороша была Катина жизнь, скорее она была однообразна и не нарушаема серьёзными событиями, – просто Катя Сон умела смотреть вокруг без страха, широко открытыми глазами в прямом и переносном смысле этого слова. В три года она твёрдо решила стать медсестрой в детском садике, хотя сама никогда не ходила в детсад из-за вечного своего кашля. Но именно потому это неизвестное ей учреждение, переполненное неизвестными маленькими детьми, и строгая всевластная медсестра, которая делает им аккуратные уколы – и дети сразу выздоравливают, всё это казалось Кате волшебным миром, в котором можно жить бесконечно, ведь маленькие постоянно болеют, а избавлять людей от боли – это настоящее счастье.
Оказавшись в школе и поняв, что находиться всё время среди людей очень неуютно, слишком хорошо они знали, что Кате надо, а что не надо делать – девочка Сон отказалась от своей странной мечты и так же твёрдо, как хотела стать детсадиковой медсестрой, пожелала стать школьной библиотекаршей, оттого что учителя и школьники заходили к ней на переменах, да и то не всегда. Школьная библиотекарша тихо сидела за своим строгим коричневым столом, не снимая строгих очков с толстыми стёклами и медленно перелистывала старые журналы и тяжёлые книги с жёлтыми листами. Вместо людей в библиотеке были цветы: толстокожие алоэ, робко цветущие кактусы, чьи цветки напоминали короткие щётки, глянцевые фикусы и манстеры с фигурными отверстиями в листьях. Библиотекарша читала, цветы молчали.
Катя тоже стала читать, и читать много. За чтением пролетели скучные школьные годы, в которые Катю пытались воспитывать, привлекать к общественным мероприятиям, выступать и рассказывать, но Сон бралась за все эти поручения только в том случае, когда уж совсем не могла отвязаться. Бессмысленность школьного существования была ей понятна сразу, она напоминала какой-то нелепый ритуал, который нужно было исполнять, чтобы не огорчать взрослых. И она не огорчала. Но как только она выходила из школы, наступало облегчение, похожее на счастье.
И вот эти чудесные годы закончились, наступил выпускной, на котором все девочки, кроме Сон, плакали, а все мальчики глупо улыбались или хмуро молчали, всем вручили аттестаты, потом зачем-то были танцы и застолье, и Катя танцевала с мальчиком из параллельного класса на глупом конкурсе, где танцоры должны были удержать яблоко, но не руками, а между лбов, и Катя со своим визави победила, отчего ей было ужасно смешно. Школьная жизнь представилась ей таким же нелепым конкурсом, но проводимым на полном серьёзе. И когда она шла утром домой между тёмных деревьев и серого тумана, который отодвигался всё дальше и дальше с каждым её шагом, и никто её не провожал, оттого что все одноклассники поехали кататься на теплоходе, а она отговорилась усталостью, Катя поняла: то, что открывается впереди, не к чему её не принуждает. Это просто дымка раннего июньского утра на окраине старого купеческого города, в которой можно идти, идти, идти ...и не к чему не стремиться. Такое ощущение, что в нём люди перестали желать и ждать, и он тихо разрушался изнутри, обваливались старые дворы, облетали дома и падали от сильного ветра деревья. Никто ничего не поднимал, не восстанавливал. Снаружи, на городских улицах, всё было более или менее парадно, но и на них постепенно стали проступать следы распада: облезлые фасады, чёрные провалы подворотен, мусорки в самых неожиданных местах, зимой – нагромождения снега и множество скопившихся автомобилей.
Но всё же центральные улицы были менее приятны, чем совсем заброшенные окраинные. Теперь, в июне, на окраине цвёл шиповник, ярко-лиловый и розово-белый, зелень охватывала и обвивала упавшие стволы, разрушенные изгороди и сараи, бывшие детские площадки. Катя могла с закрытыми глазами, по одному только запаху определить, какие растения и деревья заполонили её полуразрушенный городок. Тысячи оттенков горечи – полынной, черёмуховой, дубовой, вишнёвой, сладкие запахи жасмина, цветущего клёна, дикой смородины и первых одуванчиков, тёплое дыхание нагретой коры и сырое – после дождя. На узких полосках асфальта возле стен домов грелись насекомые под названием «солдатики», мелькали пёстрые бабочки. Улица по имени Сады скорее напоминала лес, чем сад.
Просидев половину лета с книжками и учебниками на лоджии или на лавочке «в садах», Катя по настоянию родителей поступила на филфак («потому что больше никуда ты не сможешь»), и даже не на заочное, как предполагалось, а на дневное отделение. Кем она станет после филфака («девочки, бегите отсюда без оглядки, иначе всю жизнь вы будете проверять школьные тетради», – говорили на собеседовании), Катя не задумывалась. Хорошо было бы сидеть в какой-нибудь незаметной библиотеке, принимать немногочисленных читателей, поливать цветы, кормить рыбок в маленьком уютном аквариуме, иногда разговаривать по телефону с друзьями – и никуда не спешить. Всё просто и ясно. Но об этом, конечно, нельзя никому говорить: родители расстроятся, знакомые не поймут. Может быть, на самом деле они хотят того же или чего-то похожего, но боятся в этом признаться. Поэтому Катя молчала.
Каждый день, когда Катя Сон выходила из маленькой калитки, символизирующей границу между корпусом университета и улицей, в нескольких метрах от неё на весеннем асфальте оказывался неизвестный мальчик – он стоял и неторопливо курил. Вероятно, он ждал кого-то из друзей или подруг, или просто делал маленькую передышку после учёбы. С Катей они скоро начали здороваться, потом разговорились – так, без особой глубины и заинтересованности: где учишься, нравится ли здесь учиться, легко ли сдавать и т. п. И Катя подумала, что все её подруги давно уже встречаются с мальчиками, а ей как-то не везёт и потому остаётся много, даже слишком много времени для учёбы. А вот этот молодой человек, наверное, уже или женат, или просто встречается с девушкой. Впрочем, жизнь интересна и так, без какой-то там любви, о которой Катя теоретически всё уже знала, но представить, что любовь может случиться и с ней, никак не могла. Иногда она смотрела на себя в зеркала и думала: как у такого, как она, человека, внешне простого, обаятельного и весёлого, может быть внутри так пусто? Или это внешняя жизнь заполняет её своей пустотой и безысходностью? Она всматривалась в свои радостные серо-зелёные глаза, отражённые в маленьком домашнем зеркале, так долго, что переставала понимать, кто она и зачем существует в этом мире. Впрочем, последнего она никогда не понимала.
Мальчика, с которым она разговаривала у калитки, звали Сашей, и он был на два года моложе неё. Он только ещё собирался поступать на филфак и ходил на подготовительные курсы. Катя очень быстро почувствовала царившее внутри него равнодушие, не такое, как у неё, а более жестокое и не прощающее никого,  кто попытался бы его нарушить. Это её испугало. Но он предложил встречаться, и она не отказалась. Они встречались в его многоэтажном доме, в небольшой кооперативной квартире, в которой жили он, его мать и маленькая старая собачка Анфиска, которая вскоре умерла. Мать постоянно была на дежурстве, а когда приходила, отсыпалась или смотрела телевизор, Анфиска тоже по старости вечно дремала, и никто им не мешал. Правда, Катю немного озадачивало, что после секса им с Сашей было не о чем говорить, они просто сидели и пили чай, и смотрели, как садится за домами закатное солнце, но Катя предполагала, что у всех так.
Через год они поженились, а через два разошлись, потому что им стало нестерпимо скучно друг с другом. Фамилия у Кати оставалась прежняя.
К этому времени родители Сон тоже развелись, отец уехал в другой город, мать вышла замуж и  переселилась в комфортабельную квартиру в центре, оставив прежний дом Кате. Это не особенно изменило Катину жизнь, она по-прежнему смотрела на мир широко раскрытыми глазами, только между ней и миром всё чаще стала появляться странная, незримая, словно бы стеклянная, стена, за которую Катя Сон не пропускала никого, не потому что не хотела, а оттого что не было желающих войти. Работала она в офисе, и собственная её жизнь начиналась только после шести вечера, когда другие сотрудники уходили домой и переставали надоедать ей разговорами о погоде, еде, модных шмотках и политике. Она под предлогом необработанных бумаг задерживалась на час-полтора, сидела, ничего не делая, и тихо наблюдала жизнь. Позванивала лампа дневного света, словно в дрёме, стояли стулья, столы и компьютеры, на окнах беспроглядно белели морозные узоры февраля. Стрелка на квадратном циферблате медленно подползала к половине восьмого, сквозь узкие полоски жалюзи просачивалась городская темнота. Катя не спеша убирала свой стол, аккуратно раскладывала договоры и накладные по папочкам, выключала компьютер, надевала пальто и, посмотрев для порядка на себя в зеркало, запирала дверь кабинета.
Офис её располагался в центре города, и дорога до автобуса проходила по одной из центральных улиц, между памятниками Чернышевскому, Добролюбову, Ленину  и Пушкину – именно в таком порядке. Следом за этими памятниками в строгом порядке стояли аптека, церковь, политехнический институт, несколько маленьких кафе и баров, сэконд-хэнд и блестящее стеклянное здание сбербанка. Проходя мимо него, Катя всегда невольно поворачивала голову к его зеркальной стороне, и уже давно обратила внимание, что так делает не она одна. Если шёл дождь, то в стекле отражались капли, летящие с неба, правда, более тёмные, чем на самом деле, если падал снег, то отражались тёмно-серые сугробы. В секонд-хэнде стекла просвечивали, и было видно, как толпится внутри народ, перебирая вороха линялой и мятой одежды. Катя почти никогда туда не заглядывала. Хотя, впрочем, и в толпе тоже можно чувствовать себя одинокой, но Катя Сон шла домой. Она садилась в свою маршрутку, и если в ней горел свет, то читала в дороге книгу. Если же маршрутка оказывалась полутёмной, то Катя закрывала глаза, но не дремала, а представляла себя в различных фантастических ситуациях. Хорошо было бы, например, жить в одном из этих старинных домов, с мужем и двумя, обязательно почему-то двумя, детьми, водить их в школу через дорогу, потом делать с ними уроки, рисовать, готовить им и стирать, ложиться спать позже всех и ночью некоторое время сидеть перед узким тёмным окошком и смотреть на улицу, где звенят трамваи и плывут медленные звёзды – и, конечно, мечтать о несбыточном счастье. Или несбывшемся – о том, что ещё не сбылось. Хорошо было бы найти человека, с которым можно было бы говорить о книгах и рассказывать сны, или просто молчать рядом без напряжения. Это может быть не любовь, а дружба, но только настоящая, когда легко рассказать всё, что хочешь. Хорошо было бы завести любовника, а может быть, и не надо. Лучше сходить в парикмахерскую и сделать себе сногсшибательную причёску – просто так. Или покраситься в зёлёный цвет.
Автобус тем временем подъезжал всё ближе к дому, в окнах мелькали жёлтые огоньки городских зданий, чёрные ветки замёрзших деревьев, иногда клочки тёмно-синего неба с летящими по нему птицами. Из темноты выступали то красивый ажурный балкон, то розовая лепнина на фасаде старинного здания, то деревянная сарайка-развалюшка или частный дом, по окна зарывшийся в землю. Катя всё наблюдала с интересом, и во всём ей чудился таинственный замысел, который постичь ей пока не удавалось. И её собственная жизнь становилась похожа на необычное видение, как будто Катя кому-то снилась, кто-то рассматривал её через прозрачное, а то и смутное, словно в дождь, стекло.
Дома Катя согревалась, приложив ладони к батарее, затем кипятила чайник или варила кофе, смотря по настроению. Просмотр фильмов она, уже уставшая от компьютера, обычно откладывала на выходные, и потому иногда просто бесцельно бродила из комнаты в комнату, с привычно-странной мыслью, что её квартира, если ходить туда-сюда по ней долго, напоминает лабиринт.
Она выпивала чай и забиралась под тёплое одеяло. Больше всего на свете Катя любила смотреть сны, казавшиеся увлекательным путешествием. Часто Катя видела жёлтый пляж и синюю воду, много воды, а ещё чаще ей снились наводнения. Вода просто затапливала её жилище, но Кате было не страшно, оттого что теперь она могла уплыть в неведомом направлении. Ей снились её родственники, которых она спасала, её умершая кошка, и та маленькая собачка Анфиска, и ещё те люди, которых она никогда больше не увидит. Конечно, они уже умерли когда-то давно, их тела не существовали в обыденной жизни, их лица уже не отражались нигде, кроме как в Катином сознании, в Катином сне. Интересно, видел ли их кто-нибудь, кроме неё? Вряд ли. Катя не сомневалась, что она обладала исключительной способностью видеть то, что не дано рассмотреть другим людям. Поэтому она совершенно спокойно пользовалась этой возможностью. В снах Катя чувствовала себя как дома, точнее, как в том волшебном и вполне нормальном мире, в котором только и можно было по-человечески (впрочем, по-человечески ли?) жить. Конечно, Катя жалела, что нет существа, которому она могла бы рассказать об этой своей волшебной способности – никуда не переезжая, ничего не предпринимая искусственно, перемещаться в пространстве и времени настолько, чтобы чувствовать себя могущественной.
И вот этот человек появился. Он тоже был необыкновенен, хотя, конечно, с первого взгляда заметить его необычайность было трудновато. Он был вполне нормальный человек среднего возраста, только прозрачный, то есть пропускающий реальность этого мира сквозь себя, никак её не принимающий в целях пользы или выигрыша. У него были серо-голубые прозрачные глаза и нежная прозрачная кожа, длинные пальцы были похожи на сосульки. И весь он был холодный и немного мрачный. Но это только казалось так. На самом деле это тоже был человек, видящий сны. Он не был зимним, просто притворялся таким. Скорее, он был человеком весны, человеком марта, когда воздух становится неверным и сквозным, и по этой неверности распознавалась территория начавшегося расшатанного времени, никому не обязанного ничем, кроме, возможно, тепла, но тепло это казалось ещё настолько символическим, а небо – настолько прекрасным, что можно было легко жить дальше.
Катя стояла на остановке и думала о том, что от смерти или жизни одного человека ничего в мире не меняется. Иное дело, какое значение придают всему этому другие люди. Это действительно серьёзное дело – кто что о тебе думает и в ком ты отражаешься. А что ты представляешь из себя в реальности – неважно, ведь никто об этом не знает. Кроме Бога, наверное. Но Катя не верила в Бога.
И вот Катя увидела этого человека. Увидела просто на улице, на обычной автобусной остановке, безо всяких романтических аксессуаров, символических дат и времён. Это был обычный, холодный, серо-синий городской день. Впрочем, не избавленный от каких-то своих чёрточек, присущих только этому дню, но это же было не нарочно.
Этот человек был прекрасен. Он, помимо своей прозрачности, имел в числе своих достоинств ещё и умение со всем (и со всеми) соглашаться. А это, согласитесь, редкое умение. Человек умел петь и смеяться, и делать всё так, чтобы никому не мешать. Его душа была словно бы отдельной и в то же время – со всеми вместе. Такая душа.
И может быть, поэтому они сразу взялись с Катей за руки – в тот самый момент, когда ещё не успел сойти февральский снег и начаться мартовский дождь, и никто из людей ещё не знал, что может отразиться в тёмных зеркалах уличных витрин. Людям, чтобы познакомиться и быть рядом, не нужны слова. Они становятся собой, просто очутившись рядом друг с другом.
Человеческая близость – это как человеческий голод. Большинство людей ходят постоянно голодными. Им всегда чего-то не хватает. А на самом деле – не хватает просто близости и тепла. Просто чтобы тебя держали за руку. Остальное всё не играет роли.
И Катя была этому рада. Та стена, которая составляла преграду между ней и миром, незамедлительно растаяла. И тут же произошло волшебное превращение: Катин взгляд потерял прежнюю свою прямоту. Он перестал быть жёстким. И странное дело, ей показалось, что все предметы, дома, люди, птицы и деревья, солнце и облака словно бы просвечивают сквозь неё, живут в ней самой. Это было так непривычно и словно бы холодно, что хотелось согреться – теперь в ней жили и снег, и дождь, и звенящий неверный воздух марта. А с левой стороны что-то сжималось и болело. Наверное, сердце. Она никогда не думала, что сердце можно так чувствовать. Ощущать своё одиночество или наоборот.
Они стали жить вместе. В конце концов, думала Катя, это вероятное, обычное дело – мы живём случайно, случайно встречаемся, случайно любим. И всякое такое странное с нами происходит, что лучше не вспоминать. Просто жить и видеть сны. Во сне ей теперь всегда видилось то, что происходило днём, но внятнее и чётче. Чаще всего ей снилось расставание с любимым человеком. Снилась тайная, неукротимая, неопределимая нежность. Она теряла его и шла на поиски. Она исчезала в неуловимой синеве сна. Было горячо и непонятно.
Она думала, что если бы она также исчезла и в жизни, то никто не стал бы её искать. На работе она теперь долго смотрела на городской вид, который открывался с десятого этажа того здания, в котором она работала. Небольшие дома, похожие на пирожные или игрушечные картонные коробочки. Голубая полоска Волги. Тонкие паутинки – ветки деревьев. А люди совсем маленькие, как букашки, медленно двигаются в разные стороны. И смысла в их движении никакого не просматривается.
После работы она стала задерживаться в кафе, ничего особенного не брала, бокал пива и кусочек пиццы, скудные средства всё-таки позволяли иногда отдохнуть, именно отдыхом она объясняла свои исчезновения. Впрочем, они никого не беспокоили. Родители считали, что у неё своя жизнь, и тактично не вмешивались. А человек, которого она любила, всегда соглашался с ее поступками и  решениями.
Впрочем, она больше ничего не хотела решать. За неё всё решила весна, которая в этот раз наступила окончательно и несмотря ни на что. Все вещи и люди, дома и деревья оказались словно бы в космическом залитом синеватым туманом пространстве – как на другой планете – и начали существовать не отдельно, а сообща, и только из привычного упрямства ещё изображали свою обособленность. Огромные желтоватые окна висели в сыром воздухе, словно улыбка чеширского кота. Каждый дом словно содержал в себе привидение и сам был похож на него. Эти чёрные громады, заштрихованные бледным мелком необъяснимого тумана, цеплялись антеннами и лучами вечернего света за высоту, и небо казалось не обыкновенным ровным фоном, а единым с ними, как на картине, - казалось простором, переполненным зеленоватым космическим свечением. Припорошённые дымкой тени деревьев распластывались на земле как доисторические ящеры, клубились и таяли где-то вдалеке. Каждый предмет представлял закрытую и в то же время прозрачную стену – сквозь него проходил человеческий, даже не самый проницательный взгляд.
Конечно, такая прозрачность предметов настораживала. Но люди очень быстро привыкают к весне. Поэтому никого не насторожило, когда в одно туманное утро Катя Сон не вышла на работу. Все давно видели, что она не в себе, как и остальные живые существа – деревья, растения, птицы, звёзды и небо – и всё иное, не касающееся собственно офисного работника. Она могла заболеть, могла влюбиться – весна же – могла погибнуть, но об этом даже разговора не заходило у её сотрудников.
Катя Сон исчезла. Но ничего не поменялось в мире. По-прежнему в ее доме лежала на столе книга, раскрытая на сто восемнадцатой странице. По-прежнему окно светилось белым туманом по утрам, и в узкой стеклянной вазочке подрагивала от сквозняка сухая ветка неизвестного растения. По-прежнему в школьной библиотеке сидела на рабочем месте крохотная высохшая старушка в огромных очках с толстыми стёклами и терпеливо ждала посетителей. Детсадовская медсестра делала маленькой девочке укол от аллергии. Одиннадцатиклассники готовились к выпускным экзаменам. Улица по имени Сады, заросшая диким прошлогодним бурьяном, деятельно освобождалась от снега. С памятника Добролюбова упали последние снежинки. В сэконд-хэнд завезли новую коллекцию одежды – сеточки, туники, толстовки. В курилке университета целовались студент и студентка, а прозрачный человек нашёл себе новую прозрачную женщину. Таких, как она, очень много. Для них делают косметическую краску, жирную пудру, тушь и другое, чтобы эти женские люди не сильно просвечивали. Иначе они совсем не похожи на живых.