Заложник разлива повесть. Глава1. Пробуждение

    Весна случилась ранняя, и то ли не выспалась она, то ли встала с постели слегка простуженной, но была она не в пример хмурой и неприветливой. И вроде бы теплело ко времени, и так же размеренно привычно оседал побуревший местами снег, да нет-нет, а становилось однажды зябко по-зимнему: то снег прорывался холодный и мокрый, а то и вовсе затягивало все вокруг неуютной пеленой могильно-сырого тумана. Солнца не было и в помине, даже намека, как бывает иногда весной, когда сквозь пелену облаков возьмет да и посветлеет подгнившее зябью небо, вроде и просохнет изнутри чуток, а там смотришь - и лучик, тоненький такой просочится, да заискрит-заиграет в первой попавшейся луже, всполохом дюжины солнечных зайчиков. Так нет же! Казалось, сама природа восстала на людей, и тяжестью всей своей неуемной мощи налегла откуда-то сверху на небо, придавила...    От того и люди, подавленные и смурные из последних сил боролись кто с засевшей глубоко внутри простудой, кто с апатичной меланхолией, а кто и с самим собой, особенно остро вдруг ощутившим этого самого себя... Вроде бы сама жизнь увязла в этом расхлябистом киселе из вечно мокрого снега, вездесущего тумана, да злых, неожиданных отголосков зимы. Размяк и поник простуженный город, уставился апатичным взглядом оконных проемов в никуда. Лишь люди, местами, продолжали свое суетное движение меж нездоровых лиц, посеревших от влаги домов.

     Люди двигались, люди шли по своим бесконечно важным делам, но все меньше было в их движении жизни, энергии, а страсти и огня не осталось и вовсе. Безжизненными походками зомби брели они от одного крыльца к другому и попав, наконец, в тепло, тупо уставлялись в царящую за окном серость не в силах отвести взгляда от ее гипнотического шарма.

     Так сидел и я, уперевшись не то что взглядом, а самим сознанием в беспросветную хмурь бытия. И не было во мне ни сил, ни мочи отвести глаз внутрь того тепла и уюта, в котором пребывало сейчас мое тело. Да и не на что здесь было особенно смотреть: в ненатуральном свете лихорадочно дрожащих неоновых ламп на набивших оскомину клерковских столах, теснились еще более серые, чем погода за окном, кипы бумаг, папок и дел... Хотя разве можно назвать делом бессмысленно-методичное перекладывание с места на место, подшивание, и, что самое страшное, "создавание" новых сонмов безликих, канцелярски-скупых и тупоумно-бездушных бумажек? Не дело это - функционирование. Слово-то, какое... мертвое.
 
      Вдруг ужаснулся своим мыслям, ведь и я тоже, почти как мертвец, не живу, не делаю, не создаю, а... функционирую. А, не приведи Господи, дитенок когда-нибудь спросит, что отец в жизни делает? ФУНКЦИОНИРУЕТ...

     Хотя покуда мне это не грозит. А когда станет актуально - тогда и подумаем. Я в очередной раз смалодушничал и вновь отвернулся в окно, а там и глазу зацепиться не за что - хмурь да туман. Только об этом подумал, как взгляд таки зацепился. По улице шел человек неожиданно бодрой походкой, прямо оббегая еле ползущих прохожих. И одет он был неожиданно ярко - зеленый весь такой, и борода у него огненная. Вон и рукой мне в окно машет. Ба! Да это же Толя-егерь! Чего это он радостный такой? Обладатель зеленой куртки и рыжей бороды изо всех сил жестами звал меня к себе, изображая одному ему понятной пантомимой нечто невероятно важное и интересное. Посему я поспешил во двор.

 - Ну что, сидишь? Киснешь? - вопрошал Толя, узрев мою постную физиономию.
 - Как видишь, - пожимая руку своему товарищу-охотнику, безжизненно ответил я.
 - Спорим, я тебя щас встряхну?! - безапелляционно, в своей обычной манере спросил-утвердил Толя.
 - Ну, это вряд ли, - зевнул я, меланхолично взглянув на часы, - до конца рабочего дня полтора часа, и сколько-нибудь значимых событий не предвидится.
 - А вот и не угадал! Предвидится! Вот!
 - Да не томи ж ты! Что там стряслось? В такую то погоду... - я опять не удержался от зева.
 - Разрешили! - торжественно изрек егерь, сияя всем своим существом вместо отсутствующего солнца.
 - Что разрешили-то?
 - Угадай? - продолжал сиять Толя.
 - Не могу я угадывать сегодня, - откровенно спасовал я, - не работает смекалка - в отпуске она!
 - Смотри, чтоб на пенсию не вышла! Досрочно! - сострил Толя и неожиданно спросил, - у тебя патроны с нолями с охоты на пушнину остались?
 - Ну... десятка два, а на кой они мне?
 - Тогда придется снаряжать!
 - Так весна ж... - начал, было, я, и осекся, взяв в руки протянутую Толей зеленую бумажку. Не мертвую, не пустую из функционерского дела - билет в новую, полную огня и эмоций жизнь. И было на ней написано волшебное заклинание: "Карточка отстрела пернатой дичи", и дата стояла совсем невероятная - послезавтрашняя.
     Я хотел, было, что-то сказать, или спросить, но к своему удивлению вдруг весело и счастливо рассмеялся!
 - Так ведь это же!..
 - Гусь! - за меня ответил Толя, - именно!
 - Ну что, встряхнул я тебя?! Я же говорил! Отстрелка твоя, - сказал мне егерь, протягивая волшебный билетик, - послезавтра в три ночи выезд. Ждешь на перекрестке, как всегда. Ружье, патронов минимум полсотни! Харчей на два дня и спальник - едем с ночевкой!
-Ух! - выдохнул я, не в силах сдержать эмоций, - спасибо, Толя!
-Да на здоровье! Ну все, бывай! Спешу я! - сказал мне бодрый бородач и все той же энергичной походкой заскользил меж бредущих тоскливых людей.

     Я же вернулся на работу и перефункционировал за полтора часа столько макулатуры, сколько не смог бы за всю неделю.
     Заметив мое бравурное настроение, шеф поинтересовался с чего бы это. Узнав причину, уставился непонимающим взглядом апатичного лица, и... подложил к вечеру свинью - решив оставить меня дежурным на выходные. С боями мне удалось отвертеться, пригрозив в конце "беседы" начальнику, что вообще "заболею" на всю неделю, а там квартальный отчет он будет сам делать. И даже эта конторская стычка не пригасила моего пыла.