Через губу

Говорят, тот в армии не служил, кто не сиживал на "губе". Возможно. Я сидел один раз. Причём, совершенно безвинно. А дело было так.

"Дедушки" (срок службы полтора года) отправили двух "молодых" в гражданский буфет за сигаретами и булочками. Растяпы попались на глаза какому-то отцу-командиру. И уже наши отцы-командиры, майор Губин и капитан Пущин (фамилии изменены), по прозвищу "Вертолёт", перед строем объявили сержантам "по три сутки" (в армии своя грамматика). За то, что плохо следили за подчинёнными. А сержанты кто? Сержант Масонис (фамилия изменена) и сержант Тюков.

В армии никто на "губу" сразу не идёт. Куда спешить? До вечера мы погуляли, отдохнули, попили нормального чайку в последний раз. Сержант Масонис сменил свою шинель на другую – старую и с погонами рядового. В армии не любят сержантов. Бытует даже поговорка: "Чистые погоны – чистая совесть". Поэтому в узилище сержантов ожидают дополнительные страхи. И сержанты перед походом туда делают себе добровольный даунгрейд. Я же свои три лычки решил оставить из принципа.

Вечером, уже затемно, прибыли на гауптвахту. Она же "губвахта", она же "губическая", она же "губа". Поскольку мы сержанты, то и доставили себя сами. Рядовых приводят. Равнодушный лейтенант принял нас, оформил, а конвой отвёл в камеру. Тут началась уже собственно "губа".

Камера маленькая. "Губарями" набита под завязку. Ни окон, ни лампочки. Стены бетонные, пол цементный. Мебели никакой. Все лежат на полу, в шинелях, твоя голова у кого-то на животе, а у тебя на животе чьи-то ноги в сапогах. Естественно, никакого отопления. Начало марта. Ночи морозные. Конвой, заперев камеры, уходит "отдыхать". До утра ты их не увидишь. Захочешь "по-маленькому" – будь добр, делай под дверь, только аккуратно: там небольшая щель, и всё вытекает в коридор...

Утром выводят на построение. Рота охраны – сплошь Средняя Азия, по-русски только маты. Дежурный офицер приходит злой, то ли с похмелья, то ли наоборот. Бить начинают уже здесь, в строю (да, да: священное место, воинский строй), и продолжают весь день. За что бьют? Ответил нечётко, смотрел не туда, просто – рожа твоя не понравилась… Завтрак привозят. "Губари" бросаются всей толпой – кто смел, тот и съел. Я два раза интеллигентно  стоял в сторонке. Завтрак отдал врагу, и обед пошёл туда же. К ужину – плюнул на всё, пошёл пихаться локтями. "Три сутки" на интеллигентности не протянешь. Кстати, это считается мало, "три сутки", повезло...

Вывели на работы. Чистим помойку. Гора всякого дерьма смёрзлась, долбим ломами, лопатами, выворачиваем глыбы, хрен поймёшь, чего... Потом грузим на машину. Строем возвращаемся "домой". Конвой развлекается: Восток... дело тонкое... Развлечения нехитрые: или прикладом в спину, или поджопник. Я не выдержал, развернулся: ты чего? Моментально – карабин СКС, Симонова, скорострельный, десятизарядный – с плеча. И затвором – клац, клац: "Стань строй!". И застрелит, ничего удивительного. И ещё благодарность получит, а то и отпуск: всё по уставу... Но это семечки.

Настоящие плоды пенитенциарной системы вкушаем к вечеру. На "губу" сажают кого-то из автороты. Автомобильная рота – элита и рассадник пороков. Эти короли и принцы гауптвахты привозят спирт. Разумеется, технический. После ужина охрана пьяна. "Губарей" заставляют маршировать по кругу: прямая нога поднимается на уровень поясного ремня, отмашка, песня... Строевые занятия. Уставом разрешено. Плохо ходим. Чё, припухли?! По разделениям: делай – ра-аз... Это – поднимаешь ногу и держишь, пока не будет команды "делай два". А она не спешит, команда. На вышках ржут. И тут ржут. Карабины наизготовку. Только что овчарок не хватает, в остальном – концлагерь...

Натешились, завели в камеры, заперли. В камере начинаются свои заморочки. На тему "сколько прослужил". Это в армии святое. На этом армия держится. Тех, кто прослужил год или полтора ("молодых", как правило, на "губу" не сажают: верная смерть), начинают избивать так называемые "гражданские". Это те, кто увольняется в запас. Я тоже увольняюсь в мае. Меня не трогают. Сижу на корточках. А сержанта Масониса поднимают. И – р-раз... Встаю: ребята, зачем, прекратите... Ты чего встал? Тебя не е..т – ну, и молчи! Чтобы понятней – ногой, прямо каблуком с подковкой – в лоб... Подковка, армейский шик. Патрули увидят – оторвут. А то и каблук отрубят, если высокий. Не по уставу.

Утром шишка на лбу. Утром сержанта Масониса забирает его командир, майор Губин. А я досиживаю весь срок. Выхожу с "губы" через три дня. В аккурат под Восьмое марта. Солнце глаза слепит. Тепло. Весна. А я иду в роту, чёрный от злобы. Все слова позабыл. И солнце — чёрное, как для Гришки Мелехова (гениально же это у Шолохова!). Иду, руки в карманах. Ворот шинели расстёгнут. Встречный офицерик разлетелся было ко мне – сержант, почему не по форме? Пригляделся – и прикусил язык...

И капитан Пущин дал мне увольнение. На один день. На Восьмое марта. Я съездил домой в чистой "парадке", в зеркальных ботинках. Повидал маму, отца, брата. Посмотрел на чистых, красивых, весёлых людей. И забыл на время этот ужас. Но забыть совсем не получается. Я отсидел только три дня. А люди годами сидят. В тюрьмах. Вот так же, как я, эти три дня.

Но зато – когда идёт строем рота, как один человек, под раскатистый грохот начищенных до блеска сапог, под "Прощание славянки", когда офицеры и генералы отдают честь… этого не забыть. И это тоже она. Армия.


2012.