Полтава 412 окончание

3
Размах похорон вызвал изумление даже у самых близких друзей: лакированный гроб, военный оркестр, прощальный залп, и венки, венки, бесконечные венки. Если к этому еще добавить место на центральной аллее главного кладбища Москвы, то можно понять удивление, с которым личный состав автосервиса на Каховке принимал соболезнования. Усатой Ядвиге Моисеевне, которую все почему-то принимали за Мишкину мать, вскорости и впрямь стало так нехорошо, будто хоронила родного. Ей быстренько принесли откуда-то раскладной стул на железных ножках и сердечные капли. Ножки стула под ее весом быстро увязли в мягком, как пух кладбищенском глиноземе, пока сметливый сварщик Мандела не догадался подложить под них доску из могильной опалубки.

Поначалу работники автосервиса подозревали в устройстве столь пышных похорон своего хозяина. И даже злились: дескать, лучше бы поднял зарплату, чем транжирить такие деньжищи. Тот и впрямь немало потрудился: даже пытался по своим каналам отыскать где-то под Воронежем дальнюю Мишкину родню. Но безрезультатно.

Хозяин был не причем, это видели все. Он так же растерянно озирался по сторонам, разглядывая бесконечную вереницу полковников и должностных лиц в штатском, и целый десяток генералов, лично возлагающих венки к Мишкиному гробу. Затем, когда двое ординарцев установили у гроба микрофон, и седой генерал-полковник зачитал приказ о присуждении Мишке геройского звания посмертно с лаконичной формулировкой «за особые заслуги», и приказ этот был подписан никем иным, как верховным главнокомандующим, всем Мишкиным коллегам по автосервису стало все очевидно. Очевидно что? Разумеется, ответ на этот вопрос никто не смог бы выразить словами. Но, если бы кому-нибудь постороннему пришло в голову им его задать – вопрошающего удостоили бы надменным взглядом и кривой усмешкой. Дескать, ну о чем с тобой можно разговаривать, уважаемый, раз уж ты не понимаешь таких простых вещей.

Сварщик Мандела расправил костлявые плечи, стряхнул пыль с нарукавной повязки из вафельного полотенца, и гордо огляделся по сторонам. Ему до зарезу было необходимо выразить сопричастность.
- Ах, мать твою в колею! – громко зашипел он на полковника, неосмотрительно вставшего у кромки могильного зева так, что вниз просыпалась горсть высохшей на солнце земли. И даже замахнулся на него лопатой. Полковник в ужасе отпрянул, но Мандела не унялся.
- Что ослеп, артиллерия? Люди рыли-рыли, а ты? Неужто тоже, туда спешишь? Не боись, успеешь!

На Манделу зашикали, но он не угомонился, пока полковничий китель с перекрещенными пушками в петлицах не растворился в толпе. Полностью удовлетворенный, сварщик воткнул лопату в земляной вал, которым предстояло укрыть могилу по окончанию церемонии, скрестил на груди жилистые руки с деформированными, никогда не знавшими заботы ногтями, и доверительно прошептал соседу:
- Киргиз, а Киргиз? А ведь я знал, что наш Мишка шпион.   

Сосед ничего общего с киргизами не имел, и был прозван так за появление однажды на работе после жуткой попойки в белой войлочной шляпе, подаренной тещей на сорокалетие. И то ли дело было в шляпе – предназначенная для банных процедур, она и впрямь походила на киргизский национальный головной убор, то ли в скрытых под ее полями глазах вчерашнего именинника, которые от обилия выпитого и недостатка сна больше напоминали две глубокие трещины, но едва завидев его Мишка-Гамми сперва рухнул на промасленный пол автосервиса, и только потом холодные металлические стены вошли в резонанс с его громоподобным хохотом: «Гляньте, мужики - Киргиз нарисовался!».

Сейчас Киргиз туго соображал: солнце припекало в самое темечко, сонный оркестр фальшиво дул в блестящие трубы, генералы бубнили свои бесконечные бумажки, а у него во рту с раннего утра не было маковой росинки. Правда, воображение уже рисовало бесконечные сдвинутые столы в прохладе зарезервированного неподалеку ресторана. И эти фантазии вызывали вполне реальный слюноотделительный рефлекс. Поэтому Киргиз не сразу постиг смысл шепота Манделы:
- Наш Мишка кто?
- Шпион, тебе говорят! – сварщик суетливо зыркнул по сторонам. – Агент наш секретный, вот кто!
- А-а-а. – безразлично протянул Киргиз.

Лицо сварщика приобрело совершенно новое выражение. Такие лица бывают только у сфинксов или других мифических созданий, постигших непостижимое.
- Да, тогда я и понял… - выбросил он в атмосферу глубокомысленную наживку, в предвкушении, что Киргиз сейчас встрепенется, заинтригованный, тронет за плечо, заглянет прямо в лицо, и спросит: «Что же ты понял, Мандела?»
Но Киргизу было все равно.

Мандела уничижительно оглядел собеседника, который не поддавался на интриги. Но, поскольку все его нутро вибрировало от собственной проницательности, и даже больше – от потребности этой проницательностью поделиться, он все равно продолжил. Пусть даже его и не просили:
- Нет, я сразу догадался, что он шпион. – Мандела прищурился, словно вспоминал таблицу умножения. - В тот раз зову: «Мишка, пойдем выпьем!». А он из-за двери: «Иди на…, мол, Мандела, я с бабой!». А сам, видать, по заданию - чужую лазутчицу пытал. Ух, она скулила!..

Но Киргиз так и не проникся прозорливостью сварщика. Он трогал свою недолеченную грыжу, которая чуть не лопнула, когда он ринулся на помощь солдатам: вытягивать гроб из катафалка. И ведь ринулся абсолютно рефлекторно - на его родине, под Рязанью, где поколение за поколением жили его предки, происходящие по прямой линии из потомственных крепостных, самым хлопотным помощникам на похоронах всегда полагалась добавочная стопка. Только Киргиз не учел ни центнер с лишним Мишкиного веса, ни неподъемный гроб как в американских кинофильмах, а главное, своевременно не заметил: откуда росли руки у младшего сержанта. Поэтому, когда цельнокорпусный лакированный исполин, похожий на тот старинный Кадиллак, что они с Мишкой рихтовали в прошлом году, выскользнул из влажных солдатских ладоней и оказался один на один с Киргизом, его застарелая грыжа, впервые за долгие годы, передала ему пламенный привет.

Мандела поглядел на безразличного коллегу, на заколоченный гроб, на адмирала в черной фуражке, только что закончившего свою речь словами, что имя героя Селиверстова будет присвоено ядерной подлодке, и вдруг что-то едкое защипало сварщику глаза, и он, удивленный нахлынувшему чувству, тихо заплакал:
- Мишка, Мишка! Агент ты ёрзанный! Что же ты восемьсот рублей занял, да не отдал? Неужто тебе в твоем феесьбе получку не платили?

***
Аллея перед кладбищенскими воротами быстро опустела: всех посетителей загнали за забор камуфлированные люди, сдерживающие на коротком поводке неестественно апатичных овчарок. Потом по периметру прошлись с миноискателем, и наконец, всю округу оцепили сотрудники в черной униформе с короткими автоматами наперевес. Помимо всего прочего, если бы кто из присутствующих поднял глаза к сияющему на полуденном солнце золотому кресту над кладбищенской часовней, то заметил бы там удобно расположившихся стрелков.

Через двадцать минут к кладбищу, один за другим, подъехали два совершенно одинаковых правительственных автомобиля – цвета пепла, с зеркальными стеклами, способными выдержать прямое попадание ракеты класса «земля-земля», со сверхмощными моторами, которые в состоянии за считанные секунды развить почти авиационные скорости, невзирая на обременение кузова дополнительной тяжестью брони.

Автомобили, совершив хитроумный маневр вокруг клумбы, остановились прямо у кладбищенских ворот. Но если первый лимузин чуть попятился к створкам задним бампером, то второй едва не уперся в них передним. По-видимому, смысл этого затейливого перемещения и заключался в том, чтобы боковые окна в салонах обоих автомобилей оказались друг против друга на расстоянии ладони. Сразу после остановки синхронно распахнулись тяжелые дверцы, и с передних сидений одновременно вынырнули рослые охранники, по виду – однояйцевые близнецы: безликие, безмолвные и беспощадные. Они огляделись по сторонам, и заняли позицию, подобающую хранителям тел: загородив своими могучими спинами задние дверцы лимузинов, за которыми расположились их драгоценные пассажиры, и накрыв своими громадными ладонями пряжки брючного ремня.

Только после этого вниз медленно зашуршали бронированные стекла: сначала в первом автомобиле, а следом за ним и во втором.
- Приветствую тебя, дорогой друг. – сказал первый господин.
- И тебе доброго здравия, коллега. – ответил второй.

Из автомобильных окон протянулись навстречу две ладони, которые сплелись в слабое рукопожатие и поспешили обратно в свои бронированные укрытия.
- А я вот решил, - начал первый господин. – дай, заеду на похороны. Населению покажусь лишний раз.
- Это правильно. Веночек прихватил?
- И веночек, и телевидение – вон там, видишь автобусы в рядок? Ждут меня, готовят прямую трансляцию.

Второй господин раскатисто хохотнул:
- Да, История не раз демонстрировала миру, как либералы, получив всю полноту власти, становятся самыми отъявленными тиранами. Слышал я об этом неоднократно, но воочию наблюдаю в первый раз.
- Все дело в контрасте, - спокойно констатировал первый, - контраст всегда заметнее. Просто никому не приходило в голову вносить в Историю всех наиболее вероятных деспотов, которые, заполучив власть, полностью раскрыли свой потенциал. Это слишком банально, и в Истории для их поименного перечисления не хватило бы страниц.
- Но, наверное, страниц хватит на твоего фальшивого попа с цианидом, который на цыпочках крался в палату через пять минут после нашего ухода. Я всласть повеселился, когда мне показали запись. Неужели ты всерьез считал, что я оставлю палату главы государства без наблюдения? Да мои круглосуточно шерстили весь периметр больницы.
- Очень рад, что доставил тебе пару приятных минут. Только ты уж меня не обижай: поп был совсем не фальшивый. И к тому же, выходит, что шерстили недостаточно. Раз уж мы здесь сегодня собрались?
Первый господин саркастически улыбнулся и кивнул через плечо, в сторону кладбища, где гремела речами и оркестром военная панихида.

- Здесь позволь не согласиться: все-таки шерстили достаточно.
Второй господин протянул в окно лист бумаги.
- Что это? – спросил первый.
- Рапорт. Прочти.

- «…цатого июля, - забубнил первый, – в пятнадцать ноль семь, неизвестный в рясе священнослужителя проник в индивидуальную больничную палату объекта «Полтава», где сумел влить содержимое ампулы, по предварительным данным, содержащей соединения синильной кислоты, в полость рта находящегося там пациента. При задержании неизвестный оказал сопротивление с помощью нагрудного креста, который службой охраны был принят за холодное оружие, в результате чего открыт огонь на поражение… неизвестный скончался на месте».
- М-да. - пробормотал первый, возвращая лист бумаги. - Бедный отец Мефодий: жена, четверо детей, любовник. Он был духовником у… А, теперь это неважно. Впрочем, я не усматриваю здесь доказательств того, что как ты утверждаешь, «достаточно шерстили»: все, по-моему свидетельствует об обратном, не так ли? Как там: «сумел влить синильную кислоту»…
- Все так: суметь-то он сумел… Прочти вот это. Решил показать тебе, перед тем, как уничтожу.

Первый господин раскрыл бумагу под грифом «Без доступа. Единственный экз.», снабженную заголовком «Заключение о смерти», и стал читать вслух:
- «Вскрытием установлено, что смерть пациента наступила в период с 14 до 15 часов от повреждения тканей головного мозга в результате тяжелой формы лучевой болезни, вызванной попаданием в дыхательные пути источников ионизирующего излучения дозой свыше 10 тыс. рентген…».

Первый господин на мгновение умолк. Молчал и второй. Но ровно мгновение, поскольку через секунду в салонах обоих автомобилей синхронно грянул хохот, заставивший бесстрастных телохранителей обернуться и посмотреть друг другу в темные очки.
- Ах ты, чертяка! Значит, все-таки изотопы?! – сквозь смех спросил первый.
- Они самые! - улыбаясь во весь рот, ответил второй.
- Значит, мы еще не ушли из того чулана, а ты уже…
- Если быть точным, за двадцать пять минут до нашего ухода.
- Похоже, отец Мефодий сильно запоздал!
- Точно! Приволок твой поп мертвому припарки.

Первый господин шутливо вскинул руки:
- Все, сдаюсь. Безоговорочно признаю твое превосходство в таких делах. Спасибо, что хоть предупредил. А то я навострил лыжи: почтить героя. Почтил бы радиоактивное захоронение.
- Полно тебе, братец. Фон в пределах нормы. Это же альфа-частицы, слишком малый радиус действия, опасны только при попадании внутрь. И труп в обеззараживающем растворе трое суток лежал. Мы же не полные идиоты.
- Все равно не пойду. Надо дать отбой прессе.

Первый господин нажал в салоне автомобиля какую-то кнопку, и второй услышал донесшийся по селекторной связи подобострастный голос.
- Значит так, - распорядился первый. - уводи свою кодлу. Все отменяем.
- Понял. Все понял. - тоном, не допускающим даже намека на возражение, ответствовал голос.
- Сворачивай все прямые эфиры, спутниковое вещание, меня убирай из анонсов.
- Да все понял. Сделаю. Только…
- Что «только»?
- Здесь восемь федеральных телеканалов и двадцать шесть региональных, мы пригнали. Остальных, как обычно, даже не считали. Может, они сделают просто нейтральные репортажи с кладбища, просто как факт, раз уж они здесь? Совершенно нейтральные, как факт?
- Разве я буду в этих репортажах?
- Нет.
- А тогда зачем?
- Понял, понял. Простите.

Первый с отвращением ткнул кнопку, и голос исчез. Он повернулся ко второму господину:
- Ты уже слышал, про завтрашнюю сенсацию?

Второй пожал плечами. Его собеседник аккуратно швырнул в проем окна развернутую газету, которая приземлилась прямо на колени адресату.
- Изучай.

Второй господин развернул страницу с аршинным заголовком «Посмертный герой», и стал увлеченно поглощать текст. По мере чтения его лицо приобретало несвойственное ему одухотворенное выражение, пару раз он весело хмыкнул, один раз даже удивленно присвистнул, а закончив страницу, принялся искать выходные данные.
- И когда вышла эта газета? Почему мои не доложили?
- Эта - не вышла. Это завтрашний номер.

Второй господин вновь пробежался глазами по тексту:
- «Контрразведчик резерва… находился в захваченном террористами госпитале на лечении… сумел завладеть оружием… уничтожил семерых боевиков… был тяжело ранен…».

Он прищелкнул языком:
- По-моему превосходно, все соблюдено: место, время, герой, драма. Честное слово, читаю и ловлю себя на мысли, что все это не просто именно так и происходило, но и любая иная трактовка этих событий если и возможна, то кажется в сто раз менее правдоподобной.

Первый господин польщенно кивнул. Второй еще раз уткнулся в газету:
- «По личному распоряжению главы государства, мужественный разведчик был незамедлительно помещен в президентскую палату Кремлевской больницы. За его жизнь боролись светила отечественной медицины. Но спасти героя не удалось…». Просто отлично! – воскликнул он, - Слово «герой» напечатано с большой буквы. А это что? «Затраты на последние почести в полном объеме взяло на себя объединенное силовое ведомство страны». Ну, ты и скупердяй!
- А кто вместо тебя за это должен платить? – невозмутимо вопросил первый. – Может я? Ты порядок знаешь: кто девушку кормит – тот ее и танцует.
- Да-а-а. – почтительно протянул второй господин. – Уважаю. При любом раскладе – ты остаешься при своих.

Он любовно сложил газету и просунул ее в окно собеседнику.
- Возьми, а то газетка, чай, не бесплатная.
- Оставь на память. – с великодушием подыграл тот. - Я себе сколько хочешь напечатаю.

Господа обменялись улыбками.
- При твоем неуемном воображении, - добродушно спросил второй, - никогда не думал пописать книжонки? Какую-нибудь антинаучную фантастику?
- Подумывал, - запросто признался первый. – Лучше сказки для детей. Но давай уже поставим точку в нашей истории. С чего предлагаешь начать?

Второй господин заметно оживился:
- Я думаю, с увеличения объединенного силового бюджета в пять раз.
- Не сомневался. Как будем добирать?

Глаза второго господина заблестели:
- В краткосрочной перспективе - ежегодным стопроцентным повышением налогов и штрафов. Предлагаю вернуть обязательные работы населения в доход государства и судимость за тунеядство. В будущем – приостановить право личной собственности на жилье и средства производства...

Он вдруг умолк, и с шумом вдохнул перегретый воздух столицы.
- Послушай, а что мы здесь сидим? Давай махнем на рыбалку: смотри – погода шепчет.
- В принципе, почему бы и нет. А куда?
- А ты еще не был у меня на Реюньоне? Я там такую усадьбу отгрохал – мама дорогая! Пришлось обнести шестиметровым забором с электрошоком, а то аборигены и туристы доконали.
- Нет, не пойдет. Не переношу долгие перелеты.
- Рванем «первым» бортом, реактивным!
- Тем более! У меня в реактивных - глаза из орбит.
- Так давай под Тверь, в Вышний Волочек. Я там знаю одно заповедное озерцо!
- В Тверь – так в Тверь. Только ненадолго.

Неизвестно, то ли господа надавили какие-то затаенные кнопки, то ли их телохранители обладали даром чтения мыслей, но уже спустя мгновение близнецы одновременно заняли свои привычные места. Негромко, но с достоинством заурчали моторы, и оба автомобиля тронулись с мест. Но еще до того момента, как бронебойное стекло двинулось по своему отлаженному пути, чтобы спрятать от полуденного солнца и чужих взоров бледно-серые глаза второго господина, он негромко окликнул собеседника, исчезающего за зеркальным окном:
- Все хотел тебя спросить: как тебе ощущения? Чувствуешь себя господом-богом?
- А то б ! – донеслось из амбразуры. - Впрочем, как и всегда.