Латвийский Национальный симфонический и Жемчужины

Из-за всех этих февральских передряг образовался у меня изрядный долг перед Латвийской государственной филармонией, как ее именовали в прежние времена. А между тем три музыкальных вечера я провел в Большой Гильдии.

Один из них пришелся на 27 января, когда Латвийский Национальный симфонический оркестр (ЛНСО) давал первый в этом сезоне концерт из цикла «Жемчужины русской музыки». Хотя правильнее было бы сказать – советской музыки: в программе были заявлены увертюра к опере «Кола Брюньон» Дмитрия Кабалевского, концерт для трубы с оркестром ныне здравствующего армянского композитора Александра Арутюняна и кантата «Александр Невский» для меццо-сопрано, хора и оркестра Сергея Прокофьева. За дирижерским пультом – литовец Модест Питренас.

Написанная по мотивам одноименной повести Ромена Роллана опера «Кола Брюньон (1937) – первая в творческом наследии Кабалевского. Ее постановка, осуществленная в 1938 году, была хорошо принята публикой, критикой и коллегами по цеху. «Меня захватила ее свежесть, искристая жизнерадостность, юношеская заразительность – свойства тем более ценные, что добыты они весьма простыми выразительными средствами», - писал впоследствии Дмитрий Шостакович.

А сам Роллан, польщенный вниманием к нему советского композитора и стоявшей за его спиной советской власти, сообщил Кабалевскому по получении клавира оперы: «Я играл его много раз с большим удовольствием. Думаю, что Вы сможете рассчитывать на живой успех у публики, так как сочинение это ясное, полное жизни, движения. В целом Ваше сочинение — одно из лучших, которые я знаю в новой русской музыке, написанной для сцены».

Рижская публика услышала увертюру, дополненную симфоническими антрактами и развернутую до масштаба сюиты в трех частях. Красочная и жизнерадостная, эта музыка, как нельзя лучше подходит не чуждому аффектации Питренасу и ставит перед современным слушателем два вопроса: откуда берется естественность и органичность русских художников в разработке нерусских тем и где они черпали столько вдохновения и бодрости в страшные годы большого сталинского террора? Чего-то мы все-таки не знаем о той эпохе.

К ней, кстати говоря, относится и написанный Арутюняном в 1950 году ля-бемоль мажорный концерт для трубы с оркестром с присочиненными Тимофеем Докшицером каденциями. Признаюсь, в исполнении Докшицера (слышанном, разумеется, в записи) этот концерт произвел на меня большее впечатление, чем в прочтении солировавшего в тот вечер Андриса Абеле. Кто или что тому виной, судить не берусь.

Но разумеется гвозем концерта явилась кантата «Александр Невский», и тут нельзя не подивиться выбору составителей программы и их смелости. Не будь это ЛНСО, черт знает что можно было бы подумать, но воздержусь от проведения сомнительных аналогий и параллелей. Достаточно сказать, что произведение это, берущее начало от одноименной кинокартины Сергея Эйзенштейна (1938), вместе с ней испытало на себе все превратности изменчивой советской внешнеполитической моды той поры, но осталось стоять неувядаемой классикой по причине чистоты своих форм, яркой изобразительности, ясности мысли и силы чувства. Грандиозность переживаемого момента рождала поистине монументальное искусство.

Текст к кантате написали поэт Владимир Луговской и сам Прокофьев. Музыка изначально создававшаяся для фильма, в кантате приобрела свою собственную драматургию и развитие. Конкретно-историческая основа этого сочинения не только не мешает, но в какой-то мере даже провоцирует современную его интерпретацию, в нем как бы заложены аллюзии не только прошлого и настоящего, но и будущего.

У кантаты семь частей. Первая – «Русь под игом монгольским» рисует картину подавленности и страдания. «И безвинная корчилась Русь под кровавыми сапогами и под шинами черных марусь», - почему-то вспоминаются строки Анны Ахматовой. «Песня об Александре Невском» (вторая часть) в исполнении Государственного академического хора «Латвия» – «Не уступим мы землю русскую. Кто придет на Русь будет на смерть бит» – мурашки по коже.

«Крестоносцы во Пскове», 1241 год. В музыке Прокофьева пророчество о вторжении великой германской цивилизации в Россию спустя семь столетий. Составленный из набора латинских слов гимн крестоносцев – «Peregrinus, expectavi. Pedes meos in cimbalis» – воплощение холодно-рассудочной, но скорее бессмысленной, жестокости, создает ощущение невыносимости присутствия иноземных захватчиков. «И вот с такой Европой Латвия мечтает слиться, потому что перепахана ею вдоль и поперек за семь столетий рабства, и уже не осознает самое себя», - лезут в голову крамольные мысли.

«Вставайте, люди русские. На славный бой, на смертный бой. Вставайте, люди вольные...», - в исполнении хора «Латвия» что-то вообще из ряда фантастики. Соединение прокофьевского замысла с латвийской школой хорового пения дает удивительные результаты. Пятую часть «Ледовое побоище» - масштабное симфоническое полотно, великолепное по звучанию и точности в описании основных поворотов сражения – оркестр исполнил превосходно. А словно летящее над полем битвы меццо-сопрано Анжеллы Гоба в «Мертвом поле»? «Не возьму в мужья красивого. Красота земная кончается. А пойду я за храброго...».

«Вот кому надо петь в опере», - подумал я, к стыду своему не узнав солистку Национального оперного театра. Хотя, может быть, исполнению латвийской певицы и не хватило драматизма, который вложила в Песнь невесты польское контральто Эва Подлес, в 2011 году выступившая в этой партии вместе с Барселонским симфоническим оркестром под управлением Пабло Гонсалеса. Не на этом ли великолепном концерте главному дирижеру ЛНСО Карелу Марку Шишону пришла в голову блестящая мысль порадовать рижскую публику шедевром Прокофьева? Ему ведь и невдомек, гибралтарцу, какие струны он задевает.

«На Руси родной не бывать врагу. Не видать врагу наших русских сел», - поет хор в заключительной, седьмой части кантаты «Въезд Александра во Псков». И даром, что мы в Риге, какое ликование подымается в душе. Спасибо Латвийскому национальному симфоническому оркесту, спасибо Государственному академическому хору «Латвия», спасибо Модесту Питренасу, который не зря начинал как хоровой дирижер. Их вознаградили овацией.