Три наивных слова...

    Сумрачно, но не потому что нет света, пусто, но не от отсутствия предметов, одиноко… от одиночества. Она брела по тесным улочкам совсем незнакомого городка, не имея ни малейшего представления о том: куда, в поисках чего или кого именно бредет. С неприветливого серого неба время от времени срывались крупные капли, от  их леденящих ожогов  она ощущала себя так неуютно, насколько это было возможным. Как ни пыталась она придать всему этому хоть какой-то смысл – ничего не выходило. Она не могла вспомнить ни названия местности, ни обстоятельств, при которых оказалась в ней совершенно одна, ни даже своего собственного имени.

  «Надо найти кого-нибудь и попросить о помощи…» - сказала она вслух сама себе, желая хоть чем-нибудь нарушить угнетающую тишину. Но едва договорив, вздрогнула от того, насколько неестественно, прозвучал ее голос. Возникло ощущение, что она слышит его впервые.

  Неизвестно сколько минут, часов, дней или лет продолжала она блуждать в лабиринте неузнаваемого, прежде чем поняла, что уже перестала надеяться кого-то найти. Продвижение стало для нее бессмысленной самоцелью, важность которой заключалась не столько в факте стремления вперед, сколько в моменте «нестояния на одном месте». Отныне целью был процесс перемещения как таковой, ведь он аналогичен жизни, более того, является основным ее принципом. Каждый раз, как ты останавливаешься (даже на доли секунды), ты не просто стоишь, на самом деле ты понемногу умираешь. Механизм запускается одновременно с жизненным, процесс необратим, тебе никогда не удастся остановить происходящее. Выходит, каждое промедление фатально по природе своей, и, к несчастью (а может и к величайшему счастью), тебе не дано знать какое из них окажется решающим.

  Она никак не могла определить время, хотя ей мучительно хотелось обладать этой информацией. Но зачем ей знать время здесь, где ничего не меняется, помимо ее физического расположения в пространстве, где нет никого и ничего, кроме нее самой, бесчисленных дорог, призрачных зданий и плаксивого неба. Видимо, эта забота о времени была пережитком прошлого, инерционным желанием обуять неподвластное, заключить в рамки то, что никогда в них не впишется. Но что такое прошлое? Какое место занимала в нем она? Да и существовало ли вообще что-то помимо теперешнего неприглядного настоящего? Она больше не знала ответов на эти вопросы, да и не факт, что когда-то было возможным находить на них ответы.

  Очнувшись от ленивых размышлений, она машинально посмотрела по сторонам. Посмотрела не в поисках, не желая видеть. Она просто окинула усталым взглядом то немногое, что располагалось вокруг. Оказывается, менялась не только местность, по которой она брела, куда глаза глядят, но и ее самовосприятие – ей больше не хотелось нарушать давление безмолвия, вторгаясь в него в виде звучания собственного голоса или как-то еще. Теперь то самое безмолвие стало ей безразлично, как и все остальное. Она просто растворилась в тишине, став ее неотъемлемой частью, да и сама тишина свыклась и приняла беспокойного нарушителя в свои покои.
 
  Только она решила, что хуже быть уже не может, как произошло нечто такое, чего она никак не могла предвидеть. Неожиданно отовсюду начали раздаваться разрозненные необъяснимые звуки. Это было похоже на какофонию из приглушенных голосов, обрывков бессвязных фраз, скромных всхлипываний и откровенных рыданий. Что-то потустороннее  словно насильно выдернуло ее из сомнамбулического состояния, чтобы тут же ввергнуть в еще большую беспомощность. Совсем недавно, она бы многим пожертвовала, только бы увидеть или услышать кого-нибудь, только бы удостовериться, что некто существует, и она не одна в этом городе, в этой стране, на этой планете, в конце концов. Теперь она получила то, чего желала. Но что именно она получила?! Откуда доносятся и кому принадлежат эти голоса? Какую информацию несут для нее? В ее голове одна суматошная мысль молниеносно сменялась другой, еще более неординарной. И в какой-то момент в ее сознании стало вырисовываться пугающее объяснение: галлюцинации… Помутнение рассудка… Она выжила из ума, как же иначе можно объяснить происходящее?! Тем временем, голоса вперемешку со стонами приобретали материальность, она постепенно начала осязать их липкую сущность поверхностью кожи. Звуки приставали к ее рукам и ногам, переплетались с волосами, с каждой секундой она увязала все глубже.

  Не находя в себе силы дольше выносить  назойливое, хоть и эфемерное давление извне, она вырвалась из едва не замкнувшегося кольца и отчаянно кинулась прочь. Она бежала изо всех сил, так быстро, как могла, нет…, намного быстрее, чем ей казалось возможным. Бежала, совершенно не понимая природы того, от чего пыталась скрыться. Так, будто от того, насколько далеко она убежит, зависела ее дальнейшая судьба. Это продолжалось до тех пор, пока она не осознала, что звук не перестает ее преследовать, более того, он усиливается по мере ее ускорения. Он стал совершенно нестерпимым. Голоса снова сковывали ее движения, они застилали глаза,  наводнили уши и потекли по лабиринтам ее несчастного мозга. Откуда ни возьмись, появился луч ярчайшего света… Затем случилось то, что и должно происходить в наиболее критических ситуациях – на помощь пришло пробудившееся сознание, покинув ее разум и обездвижив тело.

  Она приоткрыла глаза, вернулись мысли, рассеянные, обрывистые, неясные и ускользающие, как случается сразу после пробуждения. «Безумно странный сон,- подумала она,- Безумно странный и наводящий ужас сон…» Как же приятно бывает, очнувшись от кошмара, обнаружить, что на самом деле все это лишь реакция возбужденного рассудка на произошедшее за день… Немного погодя, она окончательно стряхнула с себя остатки дремоты, осмотрелась и обомлела. Ее взору предстало все то же угрюмое небо, лишь теперь она обратила внимание на редкие уколы прохладных капелек скупого дождя, пронизывающих, проникающих под кожу, создающих ощущение неуюта, холодной бесконечности и пустого одиночества. Она вспомнила все: безрезультатные скитания, необитаемые улицы, мертвый город, голоса, попытку вырваться из их плена, а дальше ничего… Она вспомнила все то, что предпочла бы забыть и ничего из того, о чем вспомнить хотелось.

  «Как себя чувствуешь?», - она вздрогнула от неожиданности. Неужели вернулись голоса?
« Я принес немного воды, думал привести тебя в чувства…, попей!»
Она обернулась на звук. Перед ней стоял парень лет тридцати в облегающем туристическом костюме. Что сразу бросалось в глаза - так это обаятельная улыбка. Парень в облегающем туристическом костюме протягивал ей фляжку с водой. Увидев фляжку, она осознала, насколько мучительна была ее жажда. Она рывком выхватила сосуд из его рук и стала нетерпеливо насыщаться живительной влагой. Вдоволь напившись, она приступила к утолению иной потребности, потребности общения с себе подобным.

  Куча накопившихся вопросов и ни одного ответа. Оказалось, он не мог растолковать для нее происходящее, так как сам ничего не помнил и не понимал. Но теперь это было не так страшно, они вырвали друг друга из лап эгоистичного одиночества, избавив от того, что угнетало и пугало гораздо сильнее незнания причин и последствий.

  Вряд ли что-то еще способно так скоро сблизить двух незнакомых людей, как ментальная и физиологическая изоляция от всех и вся, сколько бы она не тянулась. Им казалось, будто они невероятно близко знакомы, словно им была отведена на это целая вечность. И это не было лишено смысла, ибо они пребывали ныне в этой не совсем понятной, но определенно вездесущей нескончаемой вечности. Рука об руку блуждали они теперь по непрекращающимся тропам, ведущим в никуда. Их совершенно не тяготил факт отсутствия конечной точки. «Никуда» при определенном ракурсе вполне реально вообразить целью, быть может, это даже разумно. Выходит, что цель, вроде, намечена, и имеет смысл к ней стремиться (на то она и цель!) но, при этом, она не существует нигде, кроме воображения, соответственно, достичь ее не представляется возможным, а значит, не придется ощутить тоску или разочарование, которые наваливаются у подмостков достигнутого. 


  Когда не существует категории времени, утрачивают значимость такие понятия, как: «долго или быстро», «вчера или завтра», «прошлое или будущее». Эти определения перестают характеризовать действительность и постепенно стираются из памяти ввиду своей неактуальности. Теперь же времени не существовало уже для двоих, и имманентность явилась единственной категорией, не лишенной смысла в мире, явившемся для них реальностью. Именно по этой причине они могли полноценно проживать каждый миг своих жизней, не растрачиваясь на тривиальные моменты, вроде огибающих циферблат стрелок, неустанно свидетельствующих о размеренно и безвозвратно утекающих мгновеньях.


  Он повел ее к месту, о существовании которого она даже не подозревала. К месту, которое совершенно не сочеталось с унылым, удручающим пейзажем, с которым она уже успела примириться. Он осторожно заглянул в ее глаза со словами о том, что ей там обязательно понравится. Только теперь она заметила, насколько притягателен был его взгляд. Он будто гипнотизировал своим успокаивающим изумрудным блеском, внушая самые нежные чувства. Она готова была провести вечность, утопая в уютном зеленоватом сиянии этих глаз. В сиянии, которое, почему-то, показалось самым родным во вселенной. И она не стала противиться столь приятным переживаниям. Он повел ее к месту, о существовании которого она даже не подозревала. По мере того, как они продвигались, до них стало доноситься нечто вроде едва уловимого шелеста. Немного погодя шелест перерос в ласковое журчание, а затем в плеск. Это был небольшой водопад, на который он случайно вышел до того, как обнаружил ее бесчувственное тело, распростертое на оголенной земле. Это был достаточно буйный, неугомонный поток, сметающий все, что встречалось на его пути. Буйный, неугомонный поток, который, в конце концов, находил успокоение в объятьях тихой заводи. Увидев воду, она безумно обрадовалась, сама не понимая своей реакции. Это был проблеск жизни на омертвевшем некогда участке.

  Время от времени в жизни наступают определенные моменты, каждый из которых предназначен для конкретного явления. Иногда мы улавливаем их смысл и делаем все правильно, но зачастую оказываемся нечувствительными к посылам извне и действуем совсем неподходящим образом, так, как можно было бы поступить в самую последнюю очередь. В лучшем случае, со временем, мы распознаем былые ошибки и исправляем последствия, но это далеко не всегда. При нежелательном повороте событий нам приходится долго еще расплачиваться сожалениями, порою на это растрачиваются целые жизни.

  Сейчас для них обоих наступил как раз такой момент истины, когда каждый из них мог повести себя как угодно, но независимо друг от друга, они избрали единственно верный путь. Он запустил руки в ее длинные вьющиеся волосы, и заглянул в глаза, словно искал одобрения своим желаниям… Он тут же растворился в мерцающем омуте ее темных глаз... Он без труда разглядел в них желание безропотно отдаться на волю снедающей их обоих страсти. Потеряв самообладание, она прижалась к нему… Его чуткие руки плавно скользнули ниже… Возбуждающий холодок пробежался по ее телу... Он нетерпеливо прильнул к ее пленительным губам… Дальше все стало происходить само собой, словно по наитию, никто из них более не принадлежал себе... Головокружительные эмоции… Учащенное биение вторящих друг другу сердец – одно на двоих… Вырывающиеся наружу сладострастные стоны… Жаркое прерывистое дыхание – одно на двоих… Обжигающие прикосновения… Ритмичные движения, полностью завладевшие их телами… Цель, на миг ставшая важнее жизни – одна на двоих…

  Они продолжали сближаться до тех пор, пока окончательно не слились воедино… Они продолжали сближаться до тех пор, пока, наконец, не перестали быть всего лишь возможными составляющими чего-то вероятного. Они продолжали сближаться до тех пор, пока идеально не совместились, составив нечто полноценное… Ее настиг самый кульминационный момент всего ее существования… «Оно» перехватило дыхание, разрядом прокатившись по ее телу и мыслям. «Оно» будто мгновенно зародилось где-то там, между ее бедер, с неимоверной скоростью ворвалось ей в мозг, на мгновенье парализовав его активность, а затем устремилось прочь из ее тела. Ей показалось, будто «оно» является ее неотъемлемой частью. Ей показалось, будто ее самая суть взмыла ввысь, покинув собственное тело.



 
  Открыв глаза, Дана не сразу поняла, что происходит… Первый раздражитель, на который последовала болезненная реакция – это шипы раскаленного света. Когда лучи немного остыли, среди них стали сформировываться белые фигуры ликующих людей.

  Мужчина в строгом костюме был так рад ее «возвращению», что едва сдерживал слезы… Мужчина в строгом костюме… Это все, что она могла о нем сказать… Он заметно разволновался, узнав, что единственная дочь не признала в нем отца. Мужчина в строгом костюме сказал, что она его дочь… Она поверила… Она не видела смысла сомневаться в его словах…

  Он рассказал ей, что она чудом осталась жива. Что она была без сознания несколько дней и, лишь на мгновенье придя в себя, попросила воды… Но она не могла сосредоточиться, потому что все ее мысли были заняты тем таинственным видением, которое поддерживало в ней жизнь все это время. Как она ни старалась, не выходило забыть Его, а также захлестнувший их обоих круговорот разнообразнейших эмоций и ощущений, которые были им дарованы… И возможно, это было слишком безупречно, чтобы быть правдой, но, в то же время,  слишком правдоподобно, чтобы оказаться всего лишь бредом воспаленного сознания.

      Дана была, якобы, в своей комнате, каждая  вещь которой вызывала у нее отторжение. И вроде все предметы вполне вписывались в обстановку, но общая картина казалась незавершенной, словно из нее нарочно извлекли определенные фрагменты. Извлекли неумело и наспех, так что на месте прорех провисали кровоточащие обрывки полотна. Ее взгляд упал на фотоальбом. Она с надеждой уцепилась за мысль о снимках, которые помогут хотя бы частично прояснить то, что в этом мире именовалось «прошлым». Аккуратно уложенные в прозрачные кармашки цветные листы 10*15 играли глянцем по мере того, как Дана перелистывала страницы собственной чужой жизни. От их поверхности отражались: то потолок, то окно, то стены,  то искаженное лицо самой Даны. Сами же снимки казались лишь вереницей сменяющих друг друга лиц и фонов, не вызывающих в ней ровным счетом ничего. Утомившись от всех этих размышлений и бесплодных попыток высвободить заблокированные мозгом воспоминания, Дана решила поговорить с «мужчиной в строгом костюме». Она пока не распознала в нем отца и поэтому не отказалась от той ассоциации, которая пришла на ум при виде его. Дана решила поговорить с ним впервые с  тех пор, как вернулась из клиники. Она направилась к двери, которая была настежь открыта. Переступив через порог, она сделала пару шагов. Затем вернулась и потянула на себя дверную ручку. Ей почему-то показалось, что все затаившиеся в ее комнате воспоминания могут вырваться наружу, и тогда ей точно не удастся за ними угнаться. Убедившись, что дверь плотно закрыта, Дана пошла на звук работающего телевизора.

  Ее комната вновь опустела, все предметы тоскливо взирали на небрежно брошенный альбом с фотографиями. Взирали со своих привычных мест. Ее комната вновь опустела, и единственное, что привносило в нее немного тепла – это постер, висящий на внутренней стороне двери. Постер, должно быть, некогда заимствованный из какого-то глянца, воспевающего активный образ жизни или вроде того. На постере был парень лет тридцати. Парень в облегающем туристическом костюме на лоне природы. Сногсшибательная улыбка и проникновенный взгляд. Его взгляд будто гипнотизировал своим успокаивающим изумрудным блеском, внушая самые нежные чувства. И можно было провести вечность, утопая в уютном зеленоватом сиянии его прекрасных глаз. На нем был надет туристический костюм, плотно облегающий идеально сложенное рельефное тело, в руках он держал фляжку с логотипом какой-то фирмы. В нижнем правом углу на постере красовалась надпись, сделанная от руки. В нижнем правом углу постера красовалось три наивных слова: «Мужчина моей мечты!»

  Виктор Николаевич долго вглядывался в снимок, на котором молодой человек нежно обнимал и целовал девушку. Ее темные глаза светились любовью, ее длинные вьющиеся волосы растрепал ветер. На заднем плане замер небольшой водопад. Камере удалось на доли секунды обуздать буйный, неугомонный поток, сметавший все, что встречалось на его пути. Буйный, неугомонный поток, который, в конце концов, находил успокоение в объятьях тихой заводи.  И парень, и девушка выглядели невероятно счастливыми и довольными жизнью. «Кто бы мог подумать, что он принесет ей столько страданий!»- с сожалением вздохнул Виктор Николаевич. Его взгляд растеряно соскользнул со снимка, пополз по паркетному полу в сторону окна и застыл. В его усталом взгляде читалось все то, что ему пришлось пережить за последнее время: попытка суицида, кома, боязнь потерять близкого человека, бессонные ночи, остановка сердца…, боязнь потерять близкого человека… Услышав приближающиеся шаги Даны, он торопливо бросил фото поверх других (с теми же действующими лицами), до упора задвинул ящик секретера и повернул ключ.