Ароныч

Всё было как всегда. Лев Аронович Поляков, невысокий полный мужчина с начинающей седеть головой, пришёл с работы, переобулся и прошёл в комнату, служащую ему кабинетом. Мягкие тапочки делали его шаги бесшумными.

Переодевшись в спортивный костюм, он вышел в комнату, где его жена, прекрасная Луиза Михайловна, смотрела по телевизору «Прокурорскую проверку».

Лев Аронович знал: сериал – это святое, и тихо присел на диване, надеясь, что передача прервётся рекламой, когда можно будет спросить: скоро ли они будут обедать? Но, как назло, действие продолжалось и продолжалось, кто-то кого-то догонял, кто-то кого-то убивал, а рекламная пауза так и не наступала. Не дождавшись её, Лев Аронович встал и, стараясь не шуметь, вернулся в кабинет, взял свежий номер городской газеты, уселся за письменным стол и принялся просматривать новости.

«Очередные глупости в филармонии… Это уже не новость… Молодёжный театр… О! Сняли ректора медицинского университета! Так ему и надо: не ректор, а пустое место… Взяточников пригрел у себя… Хорошо, если сам не замазан… Снова рекламируют всевозможные приборы… Неужели находят дураков, кто им верит? Впрочем, если бы не находили, не стали бы рекламировать!».

Лев Аронович внимательно следил за событиями в мире, был в курсе требований выступающих за честные выборы и пока ещё не определился, за кого будет голосовать. Что говорить: все они перед выборами обещают райскую жизнь, критикуют конкурентов. Все одним мирром мазаны…

Просмотрев газету и так и не услышав, чтобы его пригласили обедать, он тихо подошёл к двери гостиной и прислушался. В телевизоре продолжали подшучивать друг над другом прокуроры. Толстый всё время что-то жевал, другой, с бородкой, отчитывал и грозил уволить помощницу…

Лев Аронович отошёл от двери, сглотнул слюну и вернулся в кабинет.

Этот тихий интеллигентный человек имел несчастье вот уже тридцать пять лет быть женатым на красавице Луизе.

Когда-то и он был многообещающим и перспективным. Но обещаниям не суждено было сбыться, перспективы так и остались нереализованными. Окончив зубоврачебное училище, пошёл работать, тогда как жена, даже после того как родила сына, поступила в медицинский институт, успешно его окончила и вот уже много лет служила участковым врачом в поликлинике. Не сказать, чтобы уж такая головокружительная карьера, но дома её слово всегда было решающим.

Лев Аронович давно к этому привык и особенно не протестовал. Какая разница, если бы он возражал или был против чего-то? Всё равно делалось так, как хотела Луиза… и, надо признать, часто оказывалась права. То ли потому, что у женщин более практичный взгляд на жизнь, то ли потому, что у неё высшее образование.

Луиза Михайловна – высокая молодящаяся женщина с редкими, начинающими седеть волосами и огромными угольками глаз, тщательно следила за собой и очень переживала из-за того, что под глазами, на щеках и шее появились морщинки. В свои сорок пять она не могла смириться с тем, что молодость прошла и всё реже и реже слышит приятные, пьянящие слова, кружащие голову и позволяющие ей думать, что у неё ещё всё впереди…

Когда-то недостатка в воздыхателях у неё не было. Дарили цветы, говорили всякие глупости… Было даже… Нет, об этом не стоит вспоминать. Мало ли что было до тридцати?! А сорок пять, как ни крути,  предпенсионный возраст… Баба ягодка опять! Опять… Значит, не первой свежести! Нет, ни о какой пенсии она ещё не задумывалась, но рентгенолог Романова, её ровесница, уже оформила пенсию, и это портило настроение: значит, и ей скоро придётся получить пенсионное удостоверение и перейти в категорию «тыбиков».

Их сын Михаил, названный в честь отца Луизы, женился и жил в Таганроге. Он не баловал родителей своими посещениями, но когда приезжал с женой и внуком, это был настоящий праздник. Тогда телевизор не включался и всё внимание уделялось внуку.

Дома Лев Аронович привык чувствовать себя второй скрипкой. Редко выступал с какими-то предложениями, старался быть незаметным. Важно было не сбиться с тональности и играть, подчёркивая солирующую роль жены. К этой партии в небольшом семейном оркестре Лев Аронович привык.

Наконец, закончился сериал и из гостиной вышла Луиза Михайловна.

– Сейчас будем обедать. Я курицу сделала с черносливом! Иди вымой руки! Знаю же, после работы…

– Да я на работе перед уходом…

– Иди-иди! Хуже не будет. Самое грязное у человека место – это рот!

Лев Аронович пошёл в ванную мыть руки.


За обедом, как правило, говорила Луиза Михайловна. Лев Аронович по привычке слушал жену, кивал и изредка высказывал свои замечания. Знал: если этого не делать, жена может подумать, что его не интересуют её дела, он её не уважает или, что чаще всего бросалось ему в упрёк, завёл себе очередную и теперь думает о ней… Поэтому Лев Аронович живо реагировал на рассказ жены о новых порядках в поликлинике, кивал, улыбался и даже издавал какие-то звуки, которые должны были обозначать или восторг, или возмущение.

– Нет, ты понимаешь, он ей говорит: «У вас на участке уже третий запущенный случай рака! Забыли совершенно о профилактических осмотрах, о группах риска! Мы вас заслушаем на противораковом совете!» А эта пигалица только руками разводит и улыбается…

– А он что?

– А что он ей сделает, если она крутит с главным, папочка у неё  – олигарх местного розлива, помогает поликлинике… Да и говорил он только для того, чтобы продемонстрировать кипучую деятельность. Не дурак: понимает, что сделать ей ничего не может. К тому же у самого рыльце в пушку: с врачей собирает «контрибуцию», да и сам не чист на руку…

– Мне кажется… – начал было Лев Аронович, но жена его тут же перебила:

– Что тебе может казаться?! Помолчал бы лучше. Все вы такие… А этой пигалице плевать и на противораковый совет, и на судьбу тех больных… И участок ей дали самый центральный. Три многоэтажки – вот и весь участок. И живут там сливки города. А мне приходится в любую погоду бродить по трущобам…

Луиза Михайловна ещё некоторое время обсуждала поликлинические новости, пренебрежительно отозвалась о вкусах жены сына, считая, что шляпка, которую та приобрела «за бешеные деньги» ей идёт как корове седло…

Всё было как всегда: Луиза Михайловна рассуждала, высказывала сомнения и сама же отвечала на вопросы, которые задавала.

После обеда Лев Аронович принялся мыть посуду. Это была его обязанность. Не такая уж тягостная, когда из крана течёт горячая вода и есть Fairy, отмывающий любой жир. А Луиза Михайловна снова включила телевизор. Должны были передавать её любимый сериал о Мухтаре. Когда она его смотрела, в доме снова становилось тихо и только негромкий звук телевизора свидетельствовал, что в квартире кто-то есть.

Лев Аронович к такой жизни привык и не замечал в ней ничего особенного. «Пришибленность», как он называл свою жизнь дома, вполне компенсировал на работе, где чувствовал себя самым главным, грамотным, сильным, счастливым. Таким привыкли его видеть и сотрудники. В своём кабинете на работе он бы бог и царь. Его мнение было весомым, к нему прислушивались, с ним считались.

Всегда весёлый и остроумный, Лев Аронович всех поражал образованностью и, колдуя над кариозным зубом пациента, мог рассуждать о чём угодно: о международном положении и событиях на Ближнем Востоке, о последних митингах в Москве и других городах, о перспективах кандидатов на выборах президента страны. Когда же случалось, что пациентов не было, любил напевать весёлые песенки студенческих лет.

Протекла крыша нашего дома,
И сквозь дыры видна нам заря,
Позвали тут жильцы управдома,
Показали в квартире моря,
Управдом посочувствовал очень,
Да, придётся мне вас пожалеть,
Но скажите вы мне, между прочим,
Что я с этого буду иметь?!
Что и говорить, на работе Лев Аронович чувствовал себя совершенно иначе, чем дома. Потому и шёл сюда с удовольствием.

На работу он обычно ходил пешком, считая, что такой променад вполне заменяет ему утреннюю гимнастику.

В то утро прохлада бодрила, но голубое небо и яркое солнце обещали жару. Деревья стояли не шелохнувшись, и только воробьи радостно чирикали, прыгая с ветки на ветку.

По улице медленно ехала специальная машина и поливала дорогу, газоны, тротуары. Суетливые воробьи нашли небольшую лужицу и, весело прыгая и приседая, стряхивали с себя капли, пили, забавно задрав головы, и шумно перелетали на ближайшую ветку.

День у Льва Ароновича был расписан по минутам. Сегодня к нему должны были прийти два его старых пациента. Один – старик из синагоги. С ним они, как правило, говорили об Израиле, о положении на Ближнем Востоке, о мировых проблемах и политике… Второй – чиновник из областной администрации, полный болезненный мужчина, любящий лечиться, ищущий и находящий у себя все болезни.

Лев Аронович уже советовал ему прекратить эти поиски, говорил, что, пока тот будет обращаться в частные клиники, у него всегда будут находить всевозможные болезни и активно их лечить, но приятель был мнительным, по утрам слушал радио, по которому передавали такие ужастики, что он уже не знал, куда деться. Впору было обращаться к психиатру…

– Хоть сразу ложись и умирай, Ароныч! Столько всякого нас окружает… – жаловался толстяк, садясь в кресло. – Кофе пить нельзя, сахар – белая смерть. Жирная пища – опасность холестерина. Хлеб, картофель – способствуют полноте…

– Уважаемый Митрофан Ильич, – улыбался Лев Аронович, – давно известно, что жизнь – опасная штука. Она всегда заканчивается смертью! Не умирайте раньше времени.

Митрофан Ильич пытался что-то возразить, но Лев Аронович попросил его открыть рот.

Он взял зеркальце и внимательно стал рассматривать гнилой зуб. Нужно было определить, можно ли его полечить, поставить пломбу, или всё же придётся удалять. Он внимательно изучил рентгеновский снимок зуба и взялся за дело.

– Откройте рот… – сказал он, беря инструмент и пробуя им определить глубину дупла. – А что касается кофе, – заметил он, орудуя инструментами в полости рта, – то известно, что ежедневное потребление четверти грамма  кофеина не вредит здоровью, но с большим количеством надо быть осторожнее. Одна чайная ложка молотого кофе содержит разовую «терапевтическую» дозу кофеина, а дальше решайте сами.

Пациент что-то промычал, но Лев Аронович попросил не разговаривать, взял шприц и ввёл обезболивающее. Потом принялся бормашиной расширять отверстие в зубе, продолжая прежнюю тему:

– Растворимый кофе содержит кофеина больше, чем натуральный. Чашка крепкого кофе повышает артериальное давление. Но уж если без него не можете обойтись, пейте с молоком. Оно нейтрализует действие кофеина.

Пациент, вероятно желая что-то ответить, снова замычал, но Лев Аронович, не обращая внимания на него, продолжал:

– А ещё кофе способствует выработке «хорошего» холестерина и снижает в крови уровень «плохого». И в самом деле, что такое холестерин? Это строительный материал, используемый при строительстве мембран клеток. Все специальные препараты, приводящие к уменьшению содержания холестерина в крови, – это прежде всего борьба с раком, а никак не с атеросклерозом. Чтобы избежать атеросклероза, необходимо меньше есть жирной пищи, а вы, я знаю, любитель жирного… Но при этом важно не уменьшать потребление белков, то есть кушать мясо, яйца, творог…

Лев Аронович поражал коллег своей эрудицией. На все самые каверзные вопросы у него был ответ.

Запломбировав зуб, он, наконец, разрешил больному закрыть рот.

– Два часа ничего не пить и не есть…

– А разговаривать можно, Ароныч? – спросил пациент, с надеждой глядя на доктора. – Мне же на работу нужно…

– Разговаривать можно, – милостиво разрешил Лев Аронович.

Когда пациент ушёл, он принял ещё трёх больных, и к обеду у него возник небольшой перерыв. Попросил свою сестричку сделать ему кофе. Говоря так красноречиво о вреде кофе и жирной пищи, он любил и то и другое и никогда не отказывал себе в удовольствии выпить чашечку.

– Какой вы умный, Лев Аронович, – восторгалась Милочка, девушка лет двадцати пяти, работающая у него медсестрой.

– Всем говорю – никто не верит, – улыбнулся Лев Аронович. – Особенно когда оппонент ничего возразить не может…

– Что он мог вам возразить? Вы так убедительны, что и я теперь меньше буду пить кофе.

– Ты права. Как же он может возразить, если я ему велел сидеть с открытым ртом!

– Тоже скажете, – рассмеялась Милочка. – Что он мог вам возразить?! Вот и пусть себе сидит с открытым ртом…


Это была частная стоматологическая лечебница, которую организовала Мария Степановна Романова, долгие годы проработавшая в городской стоматологической поликлинике. Как только стало возможным, они с мужем арендовали небольшое помещение. Потом выкупили его и надстроили. Получилось вполне приемлемое помещение для небольшой стоматологической поликлиники. Льва Ароновича Мария Степановна пригласила работать, зная его спокойный и бесконфликтный нрав. С тех пор много времени утекло. Неожиданно от рака лёгких умерла Мария Степановна. Ещё раньше ушёл из жизни её муж, и сегодня поликлиникой командовала жена сына Марии Степановны, молодая весёлая женщина, отличающаяся спокойным нравом. Она никого не уволила. Сама неплохой стоматолог, редко принимала больных, а сосредоточилась на расширении базы учреждения, пристроила к имеющемуся помещению ещё три комнаты, и теперь их стоматологическая лечебница работала с восьми утра до двадцати двух без выходных и перерывов на обед…


Выпив кофе, Лев Аронович хотел было присесть в кресло и подремать, но пришёл Наум Моисеевич Беленький из синагоги, и он вынужден был уступить гостю место в кресле.

– Как ваше ничего себе? – стараясь говорить так же, как и Наум Моисеевич, спросил Лев Аронович.

Наум Моисеевич, пожилой мужчина лет шестидесяти пяти, много лет назад приехал в Ростов из Одессы, но до сих пор сохранил своеобразие одесского языка.

– Что вам сказать, когда нечем похвастать? Ничего… Гурнышт, у нас говорят, – улыбнулся Наум Моисеевич. – Что может со мной уже произойти? Терять мне нечего, удивляться тому, что происходит, я давно отвык, а что-нибудь найти, так я таки уже и не надеюсь! Вот зубы, Ароныч, я вам скажу, меня таки тревожат. Но я очень надеюсь на вас, хотя понимаю, как сказал поэт, что надежды юношей питают. Усталых, пожилых мужчин они уже не обольщают. На это много есть причин... Какой я уже юноша? Старая калоша! Драная кошка… Но, зная, что в старости люди становятся слишком таки болтливыми, я умолкаю и готов к экзекуции…

– Вы, как всегда, искритесь остроумием, – сказал Лев Аронович, готовя инструменты для работы. – Как обычно, с обезболиванием?

– Если не возражаете… Больше всего на свете я боялся своей Софочки, но её уже нет… Осталась зубная боль, чтоб я так жил! Так что – с обезболиванием…

Наум Моисеевич сел в кресло и открыл рот.

– Любые удобства за ваши деньги… Только открывать рот пока ещё рано. Лучше расскажите, как ваша внучка живёт там, на земле Обетованной?

– Живёт. Зимой туда летал. У нас морозы, а у них теплынь… Но ничего особенного я там не нашёл. Серая земля, камни – свидетели старины. Суета сует… Везде всё одинаково: так же одни жируют, другие еле сводят концы с концами. Такие же чиновники, что б им ни дна ни покрышки… Везде хорошо, где нас нет! Только страха в глазах внучки стало больше…

– Но живёт-то она хорошо?

– Живёт… – неопределённо ответил Наум Моисеевич. – Квартира съёмная. Работает не по специальности. Старший окончил школу и пошёл в армию. Младший ещё в школе… И вечная эта тревога, сирены, ракетные обстрелы… Нет, Ароныч, вы же умный человек. Скажите на милость, зачем ей нужно было туда ехать? Какой такой свободы ей захотелось, я вас спрашиваю?!

– Ну, хорошо… Теперь откройте рот и постарайтесь его не закрывать. Отсосом будет убираться слюна. Сейчас я сделаю укол… – Говоря это, Лев Аронович ввел обезболивающее и взялся за инструменты, продолжая беседу: – Я знаю, что Иерусалим никогда не был столицей арабов или мусульман.

Наум Моисеевич вдруг замахал рукой, и Лев Аронович вынужден был убрать инструменты. Пациент проговорил, с трудом двигая одеревеневшей челюстью:

– Хорошая метода – говорить, не давая оппоненту ответить! Вам бы в Кремль эту методу… Чтоб вы таки знали, что Иерусалим много раз упоминается в нашем Святом Писании и ни разу не упомянут в Коране. Его основал царь Давид, и мы молимся, повернувшись лицом к Иерусалиму, тогда как мусульмане молятся, повернувшись лицом к Мекке… А это, как говорят у нас в Одессе, – две большие разницы!

– Очень хорошо. А теперь откройте рот, и хватит об Иерусалиме, раз он вас так сильно возбуждает.

– Нет, нет, пожалуйста… Я больше не буду.

Наум Моисеевич снова открыл рот и приготовился к экзекуции.

– Но вы же не можете возражать против того, что многие арабы были изгнаны из своих земель?!

Наум Моисеевич громко замычал, а Лев Аронович продолжал:

– Вот я и говорю: если бы Палестинская Хартия не призывала к уничтожению Израиля, с ними можно было бы договориться… Но Бог с ним, с этим Израилем. А как вам нравятся наши выборы в Думу?

Наум Моисеевич снова замычал, но тише. Видимо, его беспокоила ситуация вокруг Израиля больше, чем выборы в Государственную Думу.

А Лев Аронович продолжал:

– Но я давно уже не мальчик и понимаю, что все эти выступления кем-то хорошо организованы…

Наум Моисеевич, довольный таким заявлением, продолжал издавать непонятные звуки.

– Вот-вот! И даже проплачены! Что я, мальчик?! Всё мне понятно… Так, теперь придётся потерпеть. Сейчас я буду удалять нерв. А как вам нравятся наши кандидаты в президенты?! Вот и я говорю… Здесь, не находите ли, уважаемый Наум Моисеевич, что-то общее в Палестиной?! Нет-нет, крутиться вам не нужно. Я сейчас поясню: Палестина уже давно могла обрести ту самую государственность, о которой так громко они кричат. Но тогда бы им пришлось самим заботиться о своём народе! Зачем, я вас спрашиваю?! Зачем, когда можно сосать из всех сосков, получать дотации, транши… и ни за что не отвечать! А в чём общность с нашими кандидатами, так некоторые тоже готовы яростно критиковать, предлагать… даже организовывать дублирующие правительства, но только не получить ту самую власть, чтобы потом отвечать за всё…  Есть у нас такие кандидаты… Но я таки вам вот что скажу: кто бы там наверху ни был, всегда найдётся, за что его можно будет критиковать… Вот так… Теперь боли вы чувствовать не будете…  Милочка, сделай замес для пломбы!..


В конце рабочего дня Лев Аронович взглянул в свою тетрадь, в которой были записаны пациенты на следующий день.

– Завтра должен прийти Бояринов, – сам себе сказал Лев Аронович. Потом, обращаясь к медсестре, распорядился: – Как придёт, вы его сразу ведите на снимок. Очень подозреваю, что лечить там нечего… Нужно будет его направить сразу к Петру Григорьевичу на экстракцию…


Домой Лев Аронович шёл не торопясь. Знал, что жена в это время смотрит «Прокурорскую проверку». Куда спешить?

Стоял тёплый летний вечер. Нескончаемый поток машин, масса народа, – все куда-то торопились. А он шёл, разглядывая зажигающиеся рекламные огни, и думал: «Приду домой и обязательно почитаю свежий номер «Ковчега». Там, рассказывали, опубликован занимательный роман».