Грустная история

Судьба играет человеком,
а человек играет на трубе.
        Илья Ильф, Евгений Петров. «Золотой телёнок»


Эту историю мне рассказала тётушка, прекрасный врач и редкой души человек. Невысокого роста, полная, с круглым улыбчивым лицом, русыми волосами и серыми глазами, она после работы шла домой пешком, так как автобусы в её сторону не ходили. Она жила в Новочеркасске, и ходить-то ей из больницы домой было не более трёх кварталов. Несмотря на это, умудрялась идти не менее полутора часов. На каждом шагу встречала своих пациенток и подолгу обсуждала с ними их проблемы. У одной муж запил и стал распускать руки. У другой дочка совсем отбилась от рук, учиться не хочет. Третья жаловалась на головные боли, высокое давление… Да, мало ли о чём можно поговорить с хорошим и мудрым человеком?! Тётушка всех внимательно выслушивала, что-то советовала…

Раньше она работала в роддоме, прекрасно оперировала, относилась к каждой роженице, как к близкому человеку. Бывало, увидит, что к какой-нибудь мамочке никто не приходит, наберёт дома полную сумку всякой провизии и идёт на работу. Там и подкармливала забытую женщину, утешала как могла. И делала всё это по-простому, так, что никто и не думал обижаться. Начальство, коллеги называли её всегда уважительно только по имени и отчеству.

– Анна Ароновна, голубушка, как вы думаете…

Тётушка с тысяча девятьсот сорок третьего года была на фронте, служила в госпитале хирургом и в звании капитана после Победы приехала с моим дядей в Новочеркасск.

Я, будучи ещё молодым хирургом, многому у неё научился, и в первую очередь тому, как нужно относиться к больным. Тёте Ане был совершенно безразличен социальный статус пациентки или её родственников. Она терпеть не могла, когда сопровождающий роженицу или больную мужчина кичился своим положением. Тогда она резко обрывала его и уходила, не вступая в разговор.

Потом тётушка перешла в гинекологическое отделение городской больницы, много дежурила и всегда была для меня примером того, каким должен быть врач.

Семья у неё большая: муж, известный в городе невропатолог, и трое сыновей – мои братья. Двое старших уже учились в школе, а младший ходил в садик. По дому им помогала тётя Феня, одинокая женщина, ставшая полноправным членом семьи.

Летом в выходной мы обычно «рабствовали» на садовом участке, который по привычке называли дачей. Какая уж там дача: приедешь в воскресенье, наработаешься так, что потом ни ног ни рук не чувствуешь, и только к вечеру все садились за стол, ели пирожки тёти Фени, пили чай и обсуждали последние новости.

Вот однажды, когда дядя дежурил в больнице, а мы сидели в саду и ждали, когда, наконец, дадут техническую воду для полива, она и поведала мне эту грустную историю.

– Ты знаешь нашу Эллу Михайловну? – спросила тётя, разливая чай и подвигая ко мне банку с вишнёвым вареньем. – Прекрасный врач, но пару лет назад с нею произошла история, которую иначе как наказанье за все наши прегрешения назвать нельзя.

Я отхлебнул из кружки чай и приготовился слушать. Обычно тётушка говорила обстоятельно, неторопливо и не любила, когда её перебивали.

– Те годы были трудными, голодными, – продолжала она. – В магазинах очереди за хлебом. Летом в том году и случились те страшные события, о которых и сам знаешь. Шёл тысяча девятьсот шестьдесят второй. Но не о них я хочу тебе рассказать.

Элла Михайловна жила в небольшой квартирке с дочерью. Так случилось, что со своим мужем она рассталась и тот видел своего ребёнка лишь несколько раз – да и то в раннем детстве. Это была долгая история любви и измен: мужчина загулял по случаю беременности жены, женщина не простила – ничего интересного.

Вот и растила доченьку Элла Михайловна одна, души в ней не чаяла, ни в чём ей не отказывала, баловала. Я ей много раз говорила, что нельзя так, но она же меня не слушала… Лучшие игрушки, лучшие платья, лучшая еда… Вырастила эгоистичную себялюбивую фифу, которая доила мать, как дойную корову. Но что уж тут поделать? Материнская любовь слепа. Репетиторы, дополнительные занятия… Эммочка, так звали её дочь, едва-едва окончила школу, но мамочка выложила кому-то свои кровные, и её приняли в политехнический институт.

Разве можно упрекнуть в этом Эллу Михайловну?! Она хотела, как лучше… Как уж там училась её дочка, я не знаю, только Элла Михайловна каждую сессию относила кому-то конверты, делала дорогие подарки… А откуда у рядового врача-гинеколога такие деньжищи? Мне было совершенно ясно, что она прирабатывает абортами. Всегда находились дурочки, которые старались скрыть свои грехи и делали аборты неофициально, чтобы не оставлять никаких следов. Этим промышляли многие наши гинекологи, и, как правило, им сходило с рук. Вечером на своём дежурстве делала аборт. Женщина полежит до утра, а на следующий день идёт домой. Конечно, и медсестре, которая ей помогала, и нянечке она что-то платила. Тем и промышляла.

Но в тот раз всё было иначе. Во время дежурства к ней пришла девчушка и попросила сделать аборт. Пришла по рекомендации её старой пациентки.

Элла Михайловна посмотрела беременную и сказала с сожалением:

– Чего ж ты дотянула до такого срока?! Какой здесь аборт – впору вызывать искусственные роды!

Но девчонка оказалась настырной и выложила перед нею пачку сторублёвок! Вот наша Элла Михайловна и соблазнилась: ведь нужно было оплачивать очередную сессию дочери.

Кстати, о доченьке: она не просто бездельничала, но в последнее время увлеклась мальчиками и, когда мамочка была на дежурстве, водила в дом дружков. Что уж они там делали, я не знаю, но думаю, занятия их были не очень целомудренными. И говорю я это не голословно. То, что произошло потом, подтверждает моё утверждение.

Элла Михайловна взяла ту девчушку в перевязочную, сделала аборт. Срок был большой, но она надеялась на свой опыт и… на авось. Авось пронесёт. Авось всё будет хорошо.

Потом уложила её в палату, медсестра ввела обезболивающие, положили холод на живот, вот и всё! Наутро она должна была исчезнуть, и никто ничего бы не узнал…

Но так случилось, что в отделение в ту ночь привезли тяжёлую больную с внематочной беременностью и Элла Михайловна надолго задержалась в операционной, а когда вошла в палату, в которой лежала та девчушка, у неё упало сердце.

Девушка была бледная как полотно. Черты лица заострились.  Губы синие. Сознание мерцало.

Элла Михайловна поняла, что возникло тяжёлое внутреннее кровотечение. Такое случается, когда делают выскабливание в поздних сроках беременности. Матка тогда становится рыхлой и её можно легко проткнуть кюреткой. А кровь, изливающаяся в брюшную полость, практически не сворачивается, и человек погибает от кровотечения.

Пришлось готовить операционную, вызывать анестезиолога…

Девушка потеряла много крови, наркоз перенесла тяжело. Молодой анестезиолог тихо произнёс, ни к кому не обращаясь:

– Жаль… Молодая ещё, а детей уже никогда не будет…

Эти слова словно обожгли Эллу Михайловну.

Девушка лежала в реанимационном отделении, где за её жизнь боролись врачи, сёстры.

Элла Михайловна в то дежурство поседела! Да-да, я сама удивлялась, но переживала она сильно. Домой не пошла, была возле той девчушки. Корила себя, что не отказалась, соблазнилась, понадеялась...

Утром на планёрке в отделении она, конечно, скрыла, что взяла у девушки деньги, сказала, что та пришла с начавшимся кровотечением… Но все понимали, что к чему. Ведь многие доктора промышляли абортами на дежурствах.

Заведующим у нас тогда был Сергей Иванович Бабкин, круглолицый почти лысый одессит с длинным острым носом. Он нас считал своими «курочками». В отделении кроме него мужчин не было. Так и говорил: мой курятник.

Прекрасный хирург-гинеколог, на войне служил в полевом госпитале. Редкий умница, весёлый и добрый человек, он любил поволочиться за какой-нибудь молодухой, но считал это издержкой профессии и говорил с улыбкой, что у него вредная работа и ему должны выдавать за вредность молоко в оригинальной упаковке!

Узнав об истории, которая произошла на дежурстве Эллы Михайловны, посмотрел на неё с упрёком, потом глухо произнёс:

– Я таки этого ждал! Молите Бога, чтобы родители девочки не написали на вас телегу. А что? Они будут правы! Если поступит жалоба, никому не завидую! Но вам таки будет ой-ой-ой. А пока я снимаю с вас полставки, и считайте, что вы легко отделались! Как говорят у нас в Одессе – жадность фраера сгубила! Вы что, маленькая, взять женщину с таким сроком?! Так недолго и срок схлопотать!

Тётушка так здорово подражала своему заведующему, что я рассмеялся, а она продолжала:

– Что говорить, Элла Михайловна сделала то, что ни при каких условиях не должен был делать врач, и её счастье, что девчушка выжила и оказалась воспитанницей детского дома. Заведующая тем детским домом потом приходила её навещать. Она сама была заинтересована, чтобы эта история не стала известной в городе. Дело в том, что девочка забеременела от воспитателя, который был принят на работу, несмотря на протесты секретаря парторганизации. В коллективе не было воспитателей-мужчин, а старшие ребята уже курили, и в спальной даже находили бутылки из-под вина. Да и где найти воспитателя в детский дом на эту нищенскую зарплату?! Теперь-то заведующая понимала, что, если возникнет шум, ей беды не миновать. Могли и уголовное дело завести. Потому, приходя в больницу, была как самая нежная и любящая мать.

Ирочка Пономарёва, так звали ту девушку, уже никогда не сможет стать матерью, но она и не думала ни на кого жаловаться. Во всём винила себя и не очень-то переживала, ещё не осознавая, что такое – лишиться возможности носить под сердцем ребёнка, вскармливать его грудью, носить самое почётное и высокое звание матери! Она обижалась на того воспитателя, который предпочёл её подругу, Катю Волкову. Упрямо повторяла, что предают только друзья. И винила в том, что произошло, не его, а свою подругу.

Обо всём этом и рассказала Ирина заведующей детским домом. Та была в бешенстве. Ирише и Катюше было по пятнадцать!

Вернувшись на работу, она вызвала соблазнителя малолетних девочек и предложила ему написать заявление на увольнение по собственному желанию. Тот даже не спросил о причинах. Всё понял и не стал спорить. Через несколько минут передал через секретаря заявление об увольнении.

Все эти события, конечно, спасли Эллу Михайловну от больших неприятностей.

– Тебе таки повезло, Эллочка, чтоб я так жил! – сказал Сергей Иванович через пару дней, когда угроза жизни девушки миновала. – Пойди в церковь и поставь свечку! Чтоб ты так знала, я помню, что у нас с тобой было, но сейчас не об том речь! Легче найти пульс на протезе, чем хорошего доктора, а я к тебе хорошо отношусь и считаю грамотным специалистом, только как же ты села задницей в такую большую лужу, это, я тебе скажу, нужно суметь!

Элла Михайловна пришла ему на помощь и ответила почему-то шёпотом:

– Я всё понимаю и не собираюсь никого подставлять. – Она запнулась. – Если нужно, я подам заявление…

– А кто работать будет, Пушкин? Перелей этой юной синьоре кровь, и иди уже домой! Сколько можно? А то дождёшься, что и твоей дочурке нужно будет делать аборт!


Все эти дни, пока мама пропадала в больнице, дочурка даром время не теряла. Вечеринки, танцульки, выпивка. Как сейчас поют, «танцы, шманцы, зажиманцы…» Поведение дружков становилось всё более смелым, они позволяли себе то, чего раньше делать не решались. Двусмысленные разговоры, сальные анекдоты сменились поцелуями и объятиями. И в танце они так прижимались друг к другу, что совершенно непонятно, как после них она не забеременела!..


Тётушка встала, чтобы проверить, не дали ли, наконец, воду. Открыла кран, но воды не было, и она вернулась к столу продолжить свой рассказ.


Когда же однажды после вечеринки и выпитого вина Валентин решил остаться на ночь, Эммочка уже знала, что должно произойти. Но она и сама этого хотела. Сколько могла продолжаться их пионерская дружба?!

Сыночек большого партийного руководителя не привык себе в чём-то отказывать, и в этом отношении они с Эммочкой были очень похожи.

После той памятной ночи Эммочка и Валентин стали регулярно встречаться. Они хорошо знали, до которого часа Элла Михайловна занята на работе, и для того чтобы побыть вместе, могли пропустить лекцию в институте. Им казалось, что они созданы друг для друга, и Валентин даже хотел после летней сессии познакомить девушку с родителями. Но случилось неожиданное: Эммочка забеременела.

Сначала это обстоятельство встревожило её, но она решила пока никому ничего не говорить. И в самом деле, чего раньше времени поднимать тревогу? А когда через месяц убедилась, что это беременность, рассказала  Валентину.

Эммочке показалось, что Валентин в первые мгновения не понял, о чём речь. Потом он как-то потускнел и тихо произнёс:

– Не ко времени… Ох как не ко времени!

– У тебя кто-то появился? – спросила Эммочка, и на глазах её навернулись слёзы. – Иди к своей чучундре! Я сама выращу своего ребёнка!

– О чём ты говоришь?! Мы с тобой только на четвёртом курсе! Нам ещё бы пожить для себя, а здесь пелёнки-распашонки… Нет, не ко времени…

– Что значит не ко времени?! – возмутилась Эммочка. – Разве в этом только я виновата?

– Да я же не говорю, кто больше виноват! – оправдывался Валентин. – Просто не ко времени… Нужно что-то делать…

– Что делать? Аборт?! Я боюсь!

– А ты уверена, что беременна?

– Не маленькая!

– Но у тебя же мама – гинеколог!

– Только не мама! Она ничего не должна знать! Я так понимаю, что наша свадьба откладывается?!

– Подожди! Какая свадьба? Когда я о ней говорил? Да, я хотел тебя познакомить с родителями… Ну и что?!

– Не будем об этом!

– Ну, зачем ты так?! Я же не отказываюсь… Только рано пока! Давай немного подождём! Прошу тебя!

Долго ли он уговаривал Эммочку, или нет – я не знаю, но Валентина словно подменили. Всегда весёлый, бесшабашный, он стал задумчивым, старался не пропускать занятия и реже приходил к Эммочке. При этом, когда приходил, всегда приносил подарки, цветы... и в разговорах снова и снова убеждал её сделать аборт, и, наконец, она согласилась.

– Я же не против детей! – говорил Валентин. – Но пока рано…

– Хорошо! Только ни к какой бабке я не пойду!

– Но ты же к своей маме идти не хочешь? – спросил Валентин.

– Нет, нет! Это исключено. Ты говорил, что можешь узнать о гинекологе, которая принимает на дому. Хорошо бы не здесь, а, скажем, в Ростове…

– Узнаю. И всё оплачу.

Но так случилось, что женщина, у которой Валентин хотел узнать о гинекологе, принимающей на дому, уехала в командировку и должна была приехать только через неделю.

Когда, наконец, Валентин узнал долгожданный адрес и получил рекомендательное письмо, срок беременности был около пяти месяцев.

Взяв такси, они поехали в Ростов, где в центре города и жила эта чудесница.

Высокая, грузная, обвешанная золотом и бриллиантами, она осмотрела Эммочку и, определив срок беременности, сухо назвала цифру. Это было значительно больше того, на что рассчитывал Валентин. Но важно было, чтобы Эммочка не отказалась.

– Вот часть суммы… и мои золотые часы. Завтра я привезу остальные деньги и заберу часы. Только чтобы всё было нормально!

– У меня всегда всё нормально. И хорошо, что завтра у меня выходной. Вы на машине?

Женщина набросила на себя плащ и взяла сумку.

– Мы отпустили такси.

– Зачем? Вы думали, что я такими делами занимаюсь дома?! У меня для этого есть дача! Ну, хорошо, пошли. Поймаем такси.

Они вышли на улицу и через несколько минут поймали такси. Женщина назвала адрес, и они поехали.

Была весна. Солнце в целом свете. Молодой зелёный цвет. Небо голубое-голубое! Казалось, всё радовалось жизни.

Приехав в дачный посёлок, расположенный на берегу небольшого озера, заросшего кустами сирени и ивами, они отпустили такси и прошли к стоящему несколько в отдалении от других домов двухэтажному срубу. За высоким забором залаяла собака.

Женщина открыла калитку и пригласила их войти. Пройдя вперёд, она отворила входную дверь.

– Я думаю, – обратилась она к Валентину, – вам больше здесь делать нечего. Девушка переночует у меня. Я за нею понаблюдаю, а завтра приезжайте часам к десяти на такси и заберёте свою любимую.

Эммочка уцепилась за руку Валентина, не желая его отпускать, но женщина настойчиво повторила:

– Езжайте, езжайте. Вам здесь делать нечего.

Валентин уехал, а дрожащая от страха Эммочка прошла за женщиной в дом, мысленно повторяя: «Я не первая и не последняя!».


Не знаю, было ли такое предначертано судьбой, или это было простым стечением обстоятельств. История  с Ириной Пономарёвой повторилась с Эммой Авдеевой, только с той разницей, что у Эллы Михайловны хватило мужества и опыта взять несчастную женщину в операционную, остановить кровотечение и тем самым спасти её.


После того как гинеколог произвела выскабливание, она уложила Эмму в постель, приложив к животу бутылку с холодной водой, а сама пошла спать на второй этаж.

Когда утром она вошла в комнату, где лежала Эмма, девушка была уже мертва.


Я был поражён рассказом тётушки.

Тётя Аня подошла к трубе, открыла кран, и вода с напором полилась на землю.

– Хватит болтать, – крикнула она, – нужно успеть залить малину, полить смородину, помидоры и цветы… а воду дают лишь на полтора часа!

Я взял шланг и пошёл заливать малину.