Три серебряных портсигара

В городском соборе у Елизаветы Алексеевны Назинои  свое место — прямо у правого клироса. Здесь она и отстояла всеношную перед Покровом, и служка несколько раз сменил перед учительницей свечи. Елизавета Александровна молилась тихо, почти не шевеля губами. Настоятель собора, отец Ярослав, во все время литургии не забывал о скорбящей женщине, несколько раз, проходя мимо,  опускал голову и благославляя ее широким знамением.
И все молящиеся в соборе с особым благоговением ощущали присутствие под высоким куполом этой женщины в строгом черном платье и черном платке с такой же вуалью, накинутом на гордую и красивую даже в своем несчастье, голову. И хотя почти у каждого из присутствующих в храме ко второму году войны тоже уже кто-то из родных погиб на фронте, но такого удара в Новом Осколе пока не пережил никто. Елизавета Александровна же к октябрю 1915 года получила известие о том, что на германском фронте сложили головы ее муж, полковник Назин, и сыновья  штабс-капитан Валерий и подпоручик Юрий. И колыхались перед нею живые язычки церковных свеч в память о потерянных муже и сыновьях.

1

Июнь 1915 года на гераманском фронте оказался особенно тяжелым. Линия огня, словно живая, ежедневно продвигалась туда или обратно на пять - десять верст, давя в своем движении тысячи человеческих жизней. Но к началу июля полк Павла Никаноровича Назина крепко врос в болото за рекой Вкра, заслонив собой город Млаву. Германцы с сухого правого берега садили по болотам из тяжелых орудий, но переходить в наступление не начинали. Обстрелы эти очень досаждали русским, но пехота словно вросла в зеленые мшистые кочки. Осколки снарядов со шмяканьем уходили в зыбкий ил, в несчетном количестве разрезая ни в чем не повинных лягушек. По вечерам пехотинцы жгли сушняк н дымовые шашки; громадные вампиры-комары донимали солдат не меньше, чем германцы.
Павел Никанорович получил приказ- держать Млаву столько, сколько потребуется. Ведь Млава — это ворота на Гродно и дальше, вглубь империи. И хотя от полка в строю осталось едва ли три полных батальона, полковник решил от приказа не отступаться.
Левым соседом у полковника Назина стояла Кавказская кавалерийская дивизия князя Давлетова, с севера фланг полка стыковался с Донскими казачьими частями. Словом, Назин чувствовал себя, в отношении соседей, в относительной безопасности. Князь Давлетов, в белой черкеске с галунами, с двумя нагловатыми адьютантами приезжал в штаб Назина знакомиться, (пили даже на брудершафт). Пешком, с зелеными веточками на головных уборах и под погонами побывали на б¬регу Вкры, на самой передовой. Князь поцокал языком, покрутил горбоносой головой:
—Вай-вай, кунак, шибко плохо будет твоим разбойникам, когда герман через речку переберется. Ног из болота не успееешь вытянуть, как раздавит, Ну да Аллах велик, авось — в обиду не даст. А на помощь конницы не рассчитывай — увязнет она в трясине.
Это Павел Никанорович понимал и без князя. И еще нисколько не обиделся за слово «разбойники», ведь основная часть полка состояла из недавних заключенных государственных тюрем. Все они — добровольцы, пожелавшие взамен срока получить фронт. Но до сего дня ни один из них не бросил винтовку, не перебежал к врагу. «Авось,—Павел Никанорович раскрыл именной серебряный портсигар с векзелями «П» и «Н», предложил князю папиросу, -устоим и тут, как год назад выстояли у Гумбиниена». Тогда, в августе четырнадцатого, пехотинцы полковника Назина вырвались из котла, куда попала вся армия Самсонова.
Проводил князя, сел за письмо к жене. Обмакнул перо в чернильницу, и тут почему-то вспомнил письменный прибор, который видел на столе у государя императора. Тогда их, только что призванных запасников, произведенных в полковники, принимал, согласно традиции, Николай Второй. Торжественная обстановка, адьютанты с аксельбантами, новая форма, электрические люстры. А поди ж ты, запомнилась больше всего именно чернильница. Не в пример этой, походной, помпезная, с инкрустациями. Но тоже сделанная под мрамор.
"Милая Лиза! — легли на разлинованный лист первые строки вышколенного многолетней службой бывшего инспектора народных училищ Курской губернии. — Назавтра у меня уже вряд ли будет время для писем, да и сегодня я стеснен временем. Немцы наверняка со дня на день пойдут в наступление, чтобы уже к осени выйти на российские просторы. Легкой жизни поэтому не жду.
Не терзай сердце за Юрия: он у меня по-прежнему командует отделением топографов. В подчинении у сына двенадцать интеллигентных вольноопределяющихся из студентов, живут одной семьей. Видимся с сыном часто, он, молодец, на рожон не лезет, хотя и труса не празднует. Надеюсь, что пишет тебе чаще, чем обремененный большими заботами муж.
Что слышно о Валерии? У меня есть сведения, что их экспедиционный корпус совместно с французскими частями немцы сильно потрепали в боях у Артуа. Пришли, мне, пожалуйста, письма сына из Франции. К слову, направила ли ты и ему портсигар, как мне с Юрой? И во что тебе обошлись эти серебряные безделушки? Нам же они бесконечно дороги».
  Часто-часто по передовой забухали разрывы снарядов. Потом их нарастающий вал начал катиться вглубь позиций, поближе к мокрому блиндажу. Словно кисельные, закачались его стены, сквозь мшистые бревна на крыше брызнула грязная жижа. Первый вал покатился дальше, но уже от реки  слышался гул новой волны взрывов. Полковник схватил фуражку, сунул наспех сложенное вчетверо нёдописанное письмо в нагрудный карман френча и шагнул из блиндажа. "Началась, — спокойно подумал он о долго ожидаемом немецком наступлении, и тут же сердце предательски екнуло:- Юра! Ведь они сейчас где-то в немецком тылу у Серпца или даже Вельска. Если немцы нас вышибут из болот, то сын с отделением окажется глубоко в немецком тылу!»

2

Чтобы увязать на местности фольварк и небольшую речушку — приток Вислы,подпоручик Юрий Назин приказал вольноопределяющимся Говорунову и Швецу подняться на высотку 178. Был риск стать замеченными немцами, если они в фольварке, но иначе нанести правильные контуры на двухверстку не имелось возможности. А ведь Юрий оставался убежден, что очень скоро его карты понадобятся, он верил в русское наступление.
Долговязый Говорунов и юркий Швец двинулись к высотке. Штатив, мерную линейку и астролябию в чехле они волочили по земле. Подпоручик приказал остальным держать под прицелом строения фольварка. Сам же в трофейный цейсовский бинокль рассматривал польский хутор.
Там в маленьком загончике паслась коза с одинаковыми белыми козлятами, стояла, задрав кверху оглобли, порожняя двухколесная повозка-беда. Две-три сараюшки, крытые покоробившимся тесом и добротный, но старый дом с колоннами. Наверное, некогда он принадлежал дворянину, а вот теперь, похоже стоял необитаемый. Люди жили, видимо, в маленьком амбарчике с единственным окном. Над трубой амбарчика едва просматривался сизый неподвижный дымок.
Два топографа достигли, наконец, высотки, и Швец замер на ней, удерживая вертикально мерную линейку. Подпоручик же приладил к штативу угломер и приступил к математическим вычислениям.
Но когда он, оторвавшись от планшетки, поднял голову, то на высотке рядом с вольноопределяющимся увидел постороннего человека. Отчаянно жестикулируя, человек этот убеждал в чем-то топогрофа. Потом они завалили рейку и вместе двинулись к группе Юрня Назина, прихватив на ходу и Говорунова.
Это ступал польский крестьянин, владелец фольварка. Холеные усы вразлет выдавали в нем бывшего гусара. Стройный и порывистый в движениях, поляк от этого казался больше  ростом, хотя едва возвышался над коротышкой Швецом.
— Пан поручник, — приятным голосом заговорил поляк, — моя дочка Ядвига только прибежала из Серпца. Говорит, что германцы пошли в наступление на Митаву. Боюсь, что вы не поспеете за фронтом и попадете в плен.
—Немцы в фольварке есть?-—Порывисто спросил Юрий.
—Никак нет, пан поручник. Но в полуверсте к северу стоит их метеорологический пост, откуда они сообщают погоду для вылетов их цеппелинов. К ним раз в неделю приезжают на подводах фуражиры, человек по двадцать. Должны быть и сегодня.
...Словом, обстановка, по оценке офицера, сложилась серьезная. Надо срочно уходить к своим.
И пока разговаривал с поляком — созрела идея.
— Спасибо, пан...
— Владимеж Зубрицкий, господин офицер.
— Спасибо, пап Зубрицкий. А теперь, если сможете, покажите дорогу, по которой на метеостанцию проедут фуражиры.
Пан Зубрицкий согласился помочь. По его словам, он зол на бошей за то, что они вымели из его закромов все съестное. Да и шестнадцатилетнюю Ядвигу, переодетую старухой, пришлось срочно отправлять к брату в Серпец.
...Вот на изгибе лесной дороги топографы и накрыли фуражиров. Пожилые запасники, неповоротливые немцы оказались перебиты из карабинов в считанные минуты. Юрий предложил поляку забрать продовольствие из разбитого обоза, а сами топографы, рассевшись в двух повозках, решили прорываться к линии фронта.
Но едва они попытались выехать на шоссе, как чуть не напоролись на походную колонну немцев. Они ждали в лесу около двух часов, но серые колонны все двигались на восток и двигались, словно вся Германия проходила теперь по этой дороге. Пехоту сменяла конница, потом катилась артиллерия. Причем между конными упряжками иногда попадались и страшные коробки на гусеничном ходу, нещадно чадившие углем. Это громыхали паровые тракторы-тягачи.
И выходило, что пересечь дорогу не оставалось никакой возможности. А тут еще дирижабль с кайзеровским гербом завис прямо над дорогой и сверху пилоту наверняка не составило труда увидеть повозки в лесу, пожелай он этого.
— Вот черт, - ругнулся Говорунов, -и ведь ни ветерка, ни тучки. Как нарочно погода для цепеллина.
—Как нарочно? — Вдруг переспросил Юрий и хлопнул себя ладонью по лбу. — Братцы, — сказал он, — а давайте мы испортим немецким летунам погоду!
 Метеостанцию у фольварка удалось окружить незаметно, поэтому и взяли ее без труда. И хотя охрана туг считалась серьезной, ее перестреляли, как в тире. Ворвались внутрь маленького вагончика на колесах и буквально натолкнулись на перекошенные от ужаса глаза четверых немецких метеорологов. Все они сидели с наушниками на головах и карандашами в руках. Старшим тут дежурил оберг лейтенант с моноклем, который застыл в центре за большим столом с картами, а у стен перехватили дыхание трое кайзеровских вольноопределяющихся.
Юрий велел Швецу собрать у немцев оружие, потом сунул свой пистолет в кобуру. Подсел к обер- лейтенанту. Короткий допрос: какую зону обслуживает метеостанция, сколько летных единиц пользуются их информацией, где сейчас развернуты цепеллины и есть ли на станции оперативная сводка с фронта?
Обер-лейтенант постепенно пришел в себя, и речь его обрела логичность. Сначала он потребовал гарантий на жизнь себе и своим людям. Юрий частно сказал, что ничего обещать не может, но постарается. Тогда немец ответил, что зона обслуживания станцией распространяется на территорию от Лодзи до Данцига, где их информацией о погоде пользуются 850 летных единиц летной техники, часть кораблей на Балтике и речная флотилия на Висле. На этот час вся воздушная техника занята в боях с русскими, ведь поутру фронт двинулся на восток. Станция обладает оперативной информацией, и как раз сейчас идет шифрованная радиопередача с полей сражений.
Юрий молча взял со стола, из-под руки немецкого офицера, недописанную им сводку и велел всем остальным немцам продолжать прием. Пришедшие в себя «солдаты погоды» вновь взялись за карандаши.
«По состоянию на 9 июля, к 10.00, - читал Юрий, — в районе южнее Млавы в излучине реки Вкра полностью разгромлена Кавказская дивизия генерала Девлетова. Ее остатки оттеснены в болота, где подвергаются уничтожению. Севернее Млавы идут тяжелые бои с кавалерийскими частями Донских казаков, но и тут наметился определенный успех. Неожиданным и серьезным препятствием на пути германских войск оказалось упорное сопротивление 1213 полка под управлением полковника Назина. Здесь противник, не видя для себя возможности отступления к Млаве, сам неожиданно перешел в контрнаступление. Форсировав реку Вкра, русские смяли артиллерийские позиции наших войск и развивают успех в сторону Серпца. Необходимо принять срочные меры для ликвидации этого соединения...»
Юрий сдвинул на затылок фуражку, ошарашенно уставился в сводку. Он, человек военный, сразу все понял. Он отчетливо увидел утопающих сейчас в болотной жиже уцелевших конников Девлетова, сбитых сюда же донцов и понял, что Млава обречена, если еще не взята. Но он так же вмиг осознал поступок своего отца. Полковник Назин сделал невозможное: когда весь фронт покатился на восток, он ринулся на запад. Не ожидавшие этого немцы смешались, и сейчас однозначно упускают время для развития успеха.
И если полк Назина не разбомбят теперь с воздуха, то он непременно сегодня же возьмет город Серпц... Если не разбомбят!
-Оберт-лейтенант, — твердо сказал Юрий немецкому офицеру: — я гарантирую вам жизнь, если вы сейчас же вернете на аэродромы и к причальным мачтам все обслуживаемые вами воздушные силы. Слово русского офицера.
— Но как?—Уронил немец монокль из глазницы.
— Передайте срочное штормовое предупреждение. Шторм, бурю, ураган, ну —я не знаю, цунами, наконец. Все ваши летчики должны понять, что через час погода станет непригодной для полетов.
Немец вернул монокль на место:
— Но ведь это измена... Вы, как офицер, должны понять, что меня расстреляют по приговору военно-полевого суда!
— Принимая во внимание, что вы сделали это, подвергаясь насилию, вас могут помиловать. Есть шанс. Мы же в случае отказа застрелим вас здесь же. И попросим передать нужные нам сведения ваших людей. Уверен, что из тех троих специалистов кто-нибудь согласится на наши условия!
Обер-лейтенант безнадежно махнул рукой и велел:
—Курт, настраивайте радиопередатчик. Я подчиняюсь насилию.

3

Впереди раскинулся Серпц. Острые крыши города хорошо просматривались и без бинокля. Раненый в голову полковник Назин с трудом сдвинул повязку на лбу повыше и постарался глянуть в небо. Вот уже около часу под его безоблачным куполом не появлялось ни одного аэроплана или дирижабля. «Если бомбежка не возобновится в ближайшие четверть часа — начну штурм». — Решил он, хотя объяснить для себя прекращение налетов не смог.
Полк, почти без потерь оставивший болота и смявший жиденькую оборону немцев, по пути к Серпцу уже разгромил несколько артиллерийских дивизионов, два крупных гарнизона в селах. Но Назин потерял связь с соседями. На его беду, полковник не владел ситуацией, и не знал что перед фронтом его полка не оставалось пехотных частей немцев только потому ,что тем и в голову не могло прийти, что из болота выйдет целый полк и пойдет в наступление, в то время, как соседи начали откат. Но, человек бывалый, Павел Никанорович кожей чувствовал, что общего наступления русских войск нет. И еще он не знал того, что пока его полк двигался к этому польскому городу, туда же вошла целая немецкая дивизия генерала Гольбаха. Немец получил приказ не только удержать Серпц, но и разбить русских.
Полковник дурнул рукой, глянул на часы. Через десять минут он прикажет начать штурм. Рядом, в старом немецком окопе, пехотинцы набивали патронами магазины винтовок. Рослый черноволосый солдат при этом пел:

—Далеко в стране Иркутской
Между двух огромных скал
Обнесен стеной высокой
Александровский централ.

И тягуче, словно в задумчивости, ему подпевали еще с десяток солдат:

—Дом большой, покрытый славой,
 На нем вывеска стоит,
А на ней орел двуглавый
Раззолоченный висит.

Песня была запрещенной, политической. Но полковник и его офицеры уже давно не обращали на такое пение внимание. Воспитание преступников, считал полковник — это дело властей, а его дело - сделать из них солдат. Пока вроде получается...
И тут перед полковником возник адъютант, подпоручик Скляров:
— Ваше высокоблагородие, к вам девченка рвется!
И впрямь, из-за его спины выступила одетая в рванье, но довольно симпатичная молодая полячка. Она протянула полковнику пакет и присела в книксете:
—Пан генерал, то письмо от младого пана офицера, шо воюе счас у нашего фольварка посреди нимцев. А мне велел передать вам это.
Ядвига Зубрицкая принесла полковнику донесение от окруженного на немецкой метеостанции сына. Деловито, словно во время учении, Юрий описал в рапорте ситуацию, объяснявшую исчезновение немецких самолетов, прилагал новую карту-двухверстку, и — серебряный портсигар с ини¬циалами «Ю» и «Н»!
Первый порыв полковника — броситься на выручку сына. Но портсигар словно свидетельствовал о том, что это уже — бесполезно.
— Девочка, сколько времени вы добирались сюда?
Оказалось — около трех часов. За это время, прикинул полковник, немцы наверняка уже вернули себе метеостанцию. Значит скоро бомбежка. Ждать больше нечего.
Пригласив начальника штаба, капитана Крутых, Павел Никанорович передал ему рапорт сына, и велел:
—Всех двенадцать топографов — к ордену святого Георгия IV степени. И размножьте срочно двухверстку, ведь после Серпца мы повернем на Вельск.
...И вот они уже плывут в небе — крылатые аэропланы. «Получили уже верную сводку, боши» — понял Павел Никанорович и вырвал из сердца последнюю надежду.
 И пошли, пошли взметенные командами офицеров штурмовые порядки русских войск. Укрывшийся в городе генерал Гольбах до вечера еще держал Серпц, но к исходу дня растрепанный полк Назина выбил из города дивизию генерала Гольбаха. И лишь на следующий день, когда 1213 полк развернулся в сторону Вельска и с боями двинулся к югу, немцам удалось с воздуха и флангов уничтожить его почти полностью...

5

Посол французской республики при Государе императоре Морис Палеолог разбирал очередную дипломатическую почту. Здесь же значились списки погибших и представленных к награде солдат и офицеров русского экспедиционного корпуса во Франции. Коротенькая реляция русского посла Игнатьева сообщала. «В одном из разговоров со мной французский главнокомандующий генерал Жоффр упомянул имя русского штабс-капитана Валерия Назина, который в кровопролитном бою у Артуа сам, будучи смертельно раненный, вынес с поля боя французского офицера. Офицер выжил. Французское командование представило штабс-капитана Назина к награде. Имело бы смысл, как символ укрепления нашего братства по оружию, наградить сего храброго офицера достойно и Российским орденом святого Георгия». На полях этого донесения есть пометка Палеолога: «Проверить и донести до сведения Государя Императора».
Что Морис Палеолог и сделал. Он посетил Николая II в тот момент, когда государь обозревал проекты приказов от своего имени. Он толлько что подписал один из них. «Об исключении из списков 1213 полка погибших офицеров, унтер офицеров и нижних чинов».
— Обратите внимание, господин посол,—сказал Государь. -В этом полку в один день погибли отец и сын, полковник и подпоручик Назины. Считаю, что их подвиг достоин награждения Георгиевскими крестами...
— Кстати, — посол передал императору папку с донесением Игнатьева,—интересное совпадение: в сообщении посла Вашего величества из Франции тоже сообщается о некоем офицере Назине, соершившим геройский подвиг. Извольте взглянуть:
— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался Император. Сопоставил имена, отчества офицеров и воскликнул: — Вероятно, оба молодые офицеры — сыновья Павла Никаноровича Назина! А посему подпишу  - ка я новый указ!
И он потянулся пером к изумительной чернильннице, инкрустированной дорогими каменьями и отделанной под мрамор.

5

Елизавета Александровна Назина едва сошла с церковного крыльца, как перед ней остановились легкие дрожки. Возница-солдат отвесил поклон:
— Сударыня, Елизавета Александровна, воинский начальник подполковник Винжего ждут вас в присутствии. Велели немедля доставить, там для вас бумага от императора.
"Господи, — едва не упала в обморок учительни¬ца, — да неужто кто из троих жив остался? Бывает же такое?».
Она оперлась на руку солдата, опустилась на сидение.
В воинском присутствии хромой подполковник Винжего (следствие недавнего фронтового ранения), услужливо отвесил поклон, пригласил в общую залу. Здась уже ждали городской голова, гласные городской думы, несколько именитых горожан, предводитель уездного дворянства. Подполковник раскрыл большую зеленую папку и торжественно прочел:
— «Полковник Павел Никанорович Назин, его сыновья штабс-капитан Валерий Назин и подпоручик Юрий Назин, проникнутые глубоким сознанием святости данной ими присяги, бесстрашно исполнили долг свой до конца и отдали жизнь свою за царя и Родину. Все три офицера награждены орденом святого Георгия 4-й степени и их смерть в открытом бою является завидным уделом воинов, ставших грудью па защиту меня и Отечества.
Такое правильное понимание долга офицерами Назиными всецело отношу к их жене и матери, придавшей мужества супругу и воспитавшей своих сыновей в духе беззаветной любви и преданности престолу и Родине».
Подполковник читал, а пол качался под ногами Елизаветы Александровны. «Нет, все-таки погибли все трое». Высоким и торжественным голосом Винжего закончил:
— «Признавая за благо отметить заслуги передо мною и Отечеством вдовы полковника Елизаветы Александровны Назиной, жалую ее, в соответствии со статьей 8-й Статуса Знака отличия святой Равноапостольной княгини Ольги, сим знаком 2-й степени и пожизненной ежегодной пенсией в 2000 тысячи рублей.
Пребываю к Вам Благосклонный, Николай». Закончил читать воинский начальник, и в зале установилась короткая тишина. Затем овация взорвала зал, и подполковник усадил обессилевшую Елизавету Александровну в кресло:
— Теперь вы у нас, матушка, тоже героиня
* *
Дома Елизавета Александровна еще раз раскрыла недописанное последнее письмо мужа, да так и засиделась над ним допоздна. Письмо это, как и два портсигара — мужний и Юрын — ей совсем недавно передал капитан Скляров. Капитан попал в июльских боях в плен, но уже через месяц его обменяли в составе большой группы. Он побывал у Елизаветы Александровны, и теперь она знала все о последнем дне мужа и младшего сына...
— Барышня, к вам солдатик просится, — вернул ее к действительности голос горничной. И девушка пропустила впереди себя невысокого молодого человека в офицерской форме без погон:
-—Имею честь представиться, поручик Пьянов, из Волоконовки. Служил вместе с вашим сыном Валерием во Франции.
— Господи! — взметнулась Елизавета Александ¬ровна, — проходите же, поручик, не томите сердца! .
Поручик подсел к столу, положил в круг лампового света свои руки с подрагивающими пальцами и рассказал матери о сыне все, что знал. Собственно, он повторил ей ту историю, которую генерал Жоффр поведал послу Игнатьеву. А потом передал, туго перетянутую лентой, пачку личных документов. Протягивая ей эти бумаги, он объяснил:
— Сам я в том бою получил осколок в живот. Как выжил — не пойму до сих пор. Потом —эвакуация, полное увольнение и пенсия.
Пьянов поднялся из-за стола,и только тут отстегнул пуговицу нагрудного кармана своего френча. Извлек оттуда нечто обернутое мягкой тряпицей и положил на стол. Елизавета Александровна развернула сверточек и увидела тусклый отлив массивного серебряного портсигара. «В» и «Н» — тиснились на его крышке.
Поручик ушел, пригласив непременно заглядывать к нему в Волоконовке на Обозную улицу, в личный дом. А Елизавета Александровна долго грела в руках холодный портсигар, а потом положила его в шкатулку, рядом с двумя точно такими же. Это все, что осталось у нее от самых близких и родных людей.

*  *  *
...Порутчики, генералы, послы, нижние чины, обыватели, предатели, герои — всех вместила в себя Первая мировая война, и всех примирило безжалостное время. Спросите нынче в своем городе — кто составляет  его гордость ? И вряд ли кто даже вспомнит о Первой мировой, а тем более - о Георгиевских кавалерах. И в этом не вина, а беда наша.