Окрошка

Сын заболел внезапно и необъяснимо. Он, видимо, после выпускного  разгулялся, ходил с друганами прыгать в ночную реку, но  в голове  у  матери одно с другим как-то не связывалось. Кашель у мальчика  стал тяжкий, удушающий, скоро он вообще не  смог  лежать, только  сидел ночами напролет и пил воду. Уговорить врачей на срочную больницу не  удавалось. «У него просто  ОРЗ», - твердили врачи. Но Валентина продолжала  бушевать то в приемном покое больницы, то на приеме в поликлинике. Командировку  в столицу пришлось  отменить. Она  ходила проведывать сына, а он шепотом просил только минеральную воду. Дома читала  молитвы  по  совету сестры, но слишком  лихорадочно и требовательно… Ее  лихорадило от предчувствий, а молитва позволяла надеяться.
И вдруг все  замерло на одной  точке. Во время этой условной передышки надо было  что-то решить для  старшей дочки, ведь у  той не просто пропадали  каникулы в  училище, у той  и здоровье хромало, ее бы на солнышко. Созвонились с  дальней родней… А  боялась Валя им  звонить. Говорил по телефону интеллигентный  муж, затаенным рокочущим голосом, откидывая назад длинные волосы, поглаживая русую бородку. Он слов  тратил  мало, а результат не замедлил  быть. Ах, какой же он все-таки.
Валентину  взяли в благородную семью Седовых, приняли вроде ласково-милостиво, давая ей  возможность встать на ступеньку  выше. Но она  даже после стольких лет пристойную  беседу поддержать не умела. Вечно что-нибудь ляпнет. Внешне все было тихо, умильно,  но она не ловила подтекст, понимала  все слишком  буквально, поэтому  струйки фраз  обтекали ее как камень. Валя для них  была простая слишком. Поэтому, когда дочь все же поехала к сибирским родичам в гости,  бедная  Валентина  опять переживала, это мягко сказано. Изводилась. Как независимое дитя  сможет поладить там,  в чужой  семье? Станет ли садиться  со  всеми за  большой обеденный стол с фарфором  или будет питаться  в Макдональдсе? О,  там же нет  Макдональдсов, там  Академгородок и  берег  водохранилища… Солце-то  жаркое, но  есть еще дикие пустынные  берега. Ой да ой кругом.

После  отъезда дочки, которую супруг русобородый отвез до пересадки, Валентина  устремилась взглядом  в икону, пристроив  перед ней на книжной полке свечу. Она прочла что положено, потом  сжала  руки в  немой  мольбе.  Он даже зажмурилась, так жаждала  помощи неизвестно окуда...На другое  утро она увидела обугленную  книжную полку над свечой. Вот неосторожно...Сын  еще не вышел из  больницы, его еще ветром  шатало, но он уже попросил  учебник, сдавать экзамены...
Пусть это  было совпадение, но ей  казалось- связь несомненная.
Но как он будет сдавать, если  еще вчера  был на краю, в приступе, смерть его держала  за запястья? Ему качали корвалол  прямо в  вену, отчего приступы удушья слабели. Диагноза все  не было. К тому же  - трудно писать сочинение по программе  средней  школы, если прочел за всю жизнь одну  книгу, это была  "Американская трагедия"  Драйзера. Он  все  темы сводил на эту книгу - любовь, родину,  все.  Тут  без  Драйзера  такая трагедия… Вале  было  мучительно  думать об этом, она  чувствовала  вину, что не привила ребенку привычку читать. Все детство  у него прошло перед телевизором, весь опыт  жизни приходил из  штатовских лент..
Неправильно все это, но теперь пришла  проблема  более  глобальная - его талант и  как его применить...

Валентина бегала,  бегала  вкруговую и все  напрасно…  Закупила банки с краской, но  они теперь просто покрывались  пылью в прихожей. Подруга Инесса поступила умнее.  Она  свезла  своего ребенка  к родителям в Мурманск, а потом  затеяла  сумасшедший ремонт. И на вопрос, - зачем в такую  испепеляющую жару делать ремонт, и так нечем дышать? - Инесса  гордо, с нажимом, сказала – «А на  всякий  случай». То есть не  только облицовку  в ванной сделала с рисунками  инков, но  даже переборку  убрала между  кухней и комнатой, одна декоративная арка осталась…   Такая красота невозможная. 
«На всякий  случай», да. Этот самый случай подвернулся Инессе довольно скоро,напротив Эрмитажа в Питере, куда Инесса слетала побродить по  музеям…  Тойво оказался из финской  тургруппы. Едва перемигнулись, познакмились… и там же договорились о его приезде. «Так и надо  делать! – люто позавидовала  про  себя Валентина, - надо сначала все подготовить, потом этот самый случай ловить. Он и прилетит!» Прилетел…
Седовы, загруженные по горло, просто онемели от звонка Инессы,  что она дескать, зайдет не одна.  До того ли было им, они едва  крепились друг перед другом, чтоб не показать своей паники за-за  сына.  Сын  как раз отпросился из больницы на  экзамен, согласился  лишь на  чашку  бульона… И заперся у  себя в комнате.
Инесса, видимо, позвонила им не сразу, как только  он приехал. Время насладиться  друг  другом у них все-таки было. Как оказалось. 
Пришли, такие  похожие друг на друга, и уже  звучала  тонкая  нить между  ними. Она  яркая  черная брюнетка, высокая, пружинистая, в оранжевой этнической  блузе. Он темноволосый худощавый человек в яркой молодежной толстовке с капюшоном и в бриджах, он больше   был похож на русского армянина, чем на  финна… 
Валентина, прожившая в тягостном ужасе последнюю неделю, неожиданно для  себя переключилась на гостей. Так и закрутились  колеса нелепой вечеринки. Сначала подруга  с финном, потом по странному  совпадению Ося  Куммер со своей  гражданской женой Айшей, у  них на втором  году  совместной  жизни все  сложно было, доходило до  драк. Но тут они опять помирились. Валентина часто  разговаривала с Осей  по телефону, эти разговоры  увлекали ее. Невероятная  начитанность андеграундного поэта Оси повергала ее в  изумление. Но  Валентина  не учла того, что  Ося  разговаривал с ней всегда во время дежурства, то есть был тихим и трезвым. В гостях же  другое, совсем  другое  дело… Наглаженные и сияющие пришли   Куммеры, сдав дочку Айши ее  матери. Оба нарядные, в голубых джинсах. В них  обоих читалась робкая надежда – вот и у нас есть куда прийти в  гости… Конечно, им польстило бы, если б их воспринимали как  семейную пару. Хотелось утешить их – не робейте, ребята, все  еще  будет, договоритесь. Но они были, правда,  слишком  разные. Недаром  ходила летучая фраза – «Ты  связалась  с поэтом?  Смотри же, придется  поплакать». Они увиделись на литературном собрании, где Ося блеснул дарованием. В первый же вечер  пошли бродить по городу и говорить до  хрипа. Сразу возник роман.

Валентина  зажарила  в духовке курицу! Много порций в двух сковородах.  Ей было  стыдно, что пряный запах носился по квартире, а сын есть не  хотел. Глядь – пришел и муж Северин Седов, русобородый княже, он явился  с  пдругой приятеля  Лелей Пленкиной. Опять, наверно, чинил ей  комп. А  может, и не комп, а кран. Над ней брали шефство, особенно после  того, как приятель ее оставил окончательно. Ведь некому помочь бедной женщине, если  ее близкий человек не всегда готов, так  как жена  сечет, а  Валя была не  из тех. Она  не секла. Когда нужно, она проявляла  понимание. Или делала вид.
Откуда же  взялся  народ? Вроде никто ни с кем не договаривался. «Двух  соквород будет мало!» - испугалась  Валя.  Она посмотрела на  себя в  зеркало и  ужаснулась: на нее  смотрела цыганистая особа, мокрая, испуганная, черные кудри жалко прилипли ко лбу. Эх, надо было  ухорошиться  раньше, стыдно перед гостем зарубежным.
И она,  махнув на  себя рукой,  стала резать дополнительно салаты, а Инка-Инесса  - ей помогать, пока,  значит, Тойво Микконен, плохо понимая русский,  со  скуки искал в компе  программы на инглише.
- А  что ты  так волнуешься? – промолвила  Инеса. – Мы не  лопать сюда  пришли, общаться.
- Да нет, неудобно. Сделать бы окрошку, да  квасу нет. Вон все нарезано.
- Давай схожу?
- Неудобно, нет!
- Неудобно спать на потолке. Одеяло падает. – О, как она  усмехнулась..
Она не нарочно,просто этот шарм всегда ее  окружал ее зыбким облаком.Ах она, женщшина  без возраста. А  ведь  взрослый сын.
Северина  ничто не смущало, никогда. Ни  внезапные гости, ни тревожный сын в  соседней комнате. Вот кто всегда держал  себя в руках и отпускал шутки. Обернувшись к окну, он, словно из воздуха  достал две  нарядных бутылки  «Гжелки» в  большой  таре и сразу водка полилась рекой.  И как  всегда в  начале  вечеринки, когда все  еще боятся  друг друга, словно  ветерок  прошелестел. Наверно всех  смущало прсутствие финна...Впрочем, перед большой  пьянкой  иногда такое бывает:вдруг  все на миг  затормозят, словно стыдясь чего-то... Замечено было, услышано,что  застенчивый Ося в  сторону сказал вполголоса:
- Я отворил окно. Осенняя прохлада
Струёю полилась в мою больную грудь.
Как тихо в глубине увянувшего сада!
Туда, как в тёмный склеп, боюсь я заглянуть.
«Чье же, неужели  его? – поразилась Валентина. – Здорово, здорово».
- Вы  даже  классику русскую цитируете? – поддела  Леля  Пленкина, поправляя нахимиченную светлую  шевелюру.
- Да, это  Иван Суриков. А  по-вашему, я Апполлинера  должен  цитировать? Или Рембо?
- Ну, хотя бы, - скислилась Пленкина.
- Да  выше  русской  поэзии нет ничего, ясно вам? (Он раньше не был  таким  агрессивным).
- Яснее некуда.
Тойво вроде и языка не знал, но при чтении стихов весь как-то затих, настроил антенны. Среагировал на  музыку слова...
Но Куммер  не стал  продолжать благодатную нейтральную тему, наоборот, с интеллигентной Пленкиной начал спорить насчет менталитета: какой  менталитет яляется признаком его отсутствия. Русобородый  княже, подбросивший  идею, только ухохатывался.
Еще  не скрылось солнце за горою, не затуманились речные перекаты, а в комнате уже так  и бурлило.
На кухне стучали ножи. Наконец, выпрямились Валя с Инессой, обе в блузонах на  лямках, только блузон на  Вале обнажал ее полные  плечи, а на Инессе  он  был как на  кинозвезде.. Так вот , они порубили два тазика  салата из красной капусты, стали пробираться  из кухни в  залу, незаметно стряхивая с нарядов капустную соломку. Окрошка без кваса тоже  пошла в ход. Инесса  кротко проскользнула  мимо  громогласного  Куммера и склонилась на  плечо Тойво, устремленного в монитор..  Они тихо  о чем-то  шептались жестами.  И Осе Куммеру, роняющему масленую красную капусту на голубые  джинсы, это не понравилось. То ли о раньше бы  знаком с Инессой, то ли успел больше испить из водочной реки, но факт упрям – он ррезко осудил Инессу за измену родине. И что может  быть  хуже, чем променять русских парней на финского? Финский парень Тойво, лет  эдак под сорок, не зная  русского, поднимал бровь. Даже языковой   барьер не мог картину исказить,  человеком  он оказался крайне  дружелюбным. Валя вдруг  уловила в  выражении «пленник реки»  что-то свое, и воскликнула –   Ося   сам  пленник  великой реки и она  уже  видит, видит  книжку  верлибров по  таким  заголовком. Она  хотела отвлечь Осю, она  пыталась  вернуть себе прежнгего телефонного собеседника, но  увы. Северин и Леля, говорившие и курившие на одном языке, наслаждались  зрелищем.  Айша как официальная  спутница покрасневшего  Оси незаметно  хотела  его одернуть, да и Валентина  делала  знаки, то есть втихомолку  показывала  кулак. Но русского поэта  просто так не напугать. Он просто вышел  из  берегов реки, так  что все остолбенели.
Досталось виноватой в  измене Инке, а  также самой крайней здесь  жареной  курице, которая  не была  почему – то исконно русским  блюдом. Надо было подать окрошку и все. Но зато курицу  и  так съели под шумок неприлично  быстро. Оказалось, что еще с ярославской  поездки  Ося  делал знаки  Инессе, и  Айше,  но  Инесса не повелась, а  Айша повелась. Осе не так  нужна  была  женщина, как  образ, даже прообраз. Теперь   Валентина   скакала по кухне уже  с Айшей, и они делали горячие  бутерброды из  чего попало.. Было  ужасно ржачно, обе смеялись не  переставая... На том  мероприятии, где они оказались с Осей,к нему пристал какой-то юнец в  шинели, все  манифест  читал и обнмал Осю. Вся  эта дурь забылась потом, но насторожила Айшу, она стала избегать мероприятий.  Айша  лишь прошептала будто про себя - алкаш, он  и на  Луне алкаш.  Может , она  делала  выбор, как быть дальше?   Обычно  князь Северин   толокся на  кухне с  женой вместе, но тут же он привел Пленкину, она и так  жизнью обижена… За ней  расстилался такой  особый шлейф, гуманитарный  долг, и все подпадали. Но тут  Айша, наконец,   вышла  из  психологического подолья кухни и  сказала: «Зачем так  западать на  чужих, когда свои есть?» Может, она  имела в виду Инессу, а  может  себя.
И ушла. И все тоже стали  разбегаться. Только  далеко зашедший  Куммер пошел провожать не  Айшу, как  ожидалось, ее еще можно было догнать.… А  Пленкину – он, видимо, тоже ощутил гуманитарный  долг, который  просто висел над  головой  Пленкиной как светящийся нимб… Айша стала  из дома звонить, искомого человека не обнаружила и бросила трубку! А Северин  сидел и  рассуждал о  международных браках. Что русские  женщины  ищут  в них экзотику, а оказываются в  еще более  жестких экономических тисках. И  часто  из этого выходит  только трагедия. Он конечно был прав, хотя к  данном  случае никакая  статистика не годилась.. Всем,  кроме  Куммера, понравился Тойво. Сталирасспрашивать -какая там у них сиема оплаты больничных, отпусков. Тойво пдмигивал и  лист  бумаги  рвл на  кусочки. Социалка не  работала, надо было только  копить... А как это получалось, что из кроткого Куммера выходит нетерпимый  Ося, непонятно.
Тут прибежал повязанный Бахусом Ося, чтобы   занять несколько рублей  для  важного дела. Ясно, на  какое. Ему не  давали, только Тойво, плохо понимая по-русски, дал ему какие-то  монеты. Возможно русские, иначе получил бы их обратно в  лицо.
Валя воскликнула - ну а Суриков, что он  еще написал? Северин открыл интернет, и все наперебой  стали выкрикивать строчки с  монитора:
На пристани давно замолкли шум и стук;
Всё реже голоса доносятся до слуха;
Как будто стихло всё, – но всюду слышен звук,
И тихий плеск воды так сладко нежит ухо.
Вот чёрный жук гудит... вот свистнул коростель...
Вот где-то вдалеке плеснулось уток стадо...
Пора бы мне домой – за ужин и в постель;
Но этой тишине душа моя так рада.
И я готов всю ночь сидеть на берегу,
И не ходить домой, и вовсе не ложиться,
Чтоб запахом травы на скошенном лугу
И этой тишиной целебной насладиться.

Валя ловила сладкие  слова, думала  про сына  за  стенкой, и пыталась гостей растолкать в прихожей, зная, что  это все усложнит. Но  Ося, ранее такой  затейливый   и психологичный, стал вечером очень тупым.  Даже  волосы  накануне остриг под ноль, чтобы выглядеть тупо и брутально.…  Самое ужасное  было в том, что сама же Валентина уговаривала Куммера выйти в люди, культурно посидеть, а не драться  попусту с Айшей, когда не удается  купить макароны  «макфа»  нужного сорта. А тут  вышло так,  что  и  Айшу  обидели, и  Ося   толком даже не  побеседовал с Северином, и не вышел в  люди … а  вышел  в ночь и  пропал.
Попытки  Северина  склонить все же Инессу и Тойво  к международному  браку успехом не увенчались.  Тойво улыбался,  Инесса хмурилась, и сидели они  далеко  друг от друга. И  между ними  уже не  пела тонная  нить, как в начале. Усталая Валентина грустно  резала  батон, чтобы подсушить его в  духовке  и сделать ароматные  сухарики с укропом и солью. Она чквствовала, что Северин самый  умный  в  этой  компании, но его опять заставили  заниматься  фигней. В  дальней  комнате все громче  играла  музыка сына, который  готовился к  сочинению, а ему  мешали. И тяжелая тревога  охватывала трепетную  Валентину..    
В апогее тревоги раздался  звонок от сородичей, а именно от хозяйки  дома. Она сказала, что все  хорошо, дочка помощница и вообще ангел, чему Валя  не поверила. Хозяйка дома, где гостила дочь, услыхала,  что  брат ее  Северин  занят, и  опять же  музыку от  сына. Ей не понравилось, это было ясно. «А где же ваша матушка? – На  даче. – Все понятно»
Конечно, Ося  на  другой  день пришел просить   прощения, принес Уинстэна  Хью Одена  и  китайца  Ли Бо, но вечер-то все рано  был испорчен. Инка пошла  домой, в отремогтированное  на  всякий  случай  гнездышко, не взяв с  собой хорошего финского парня Тойво.  Его положили на раскладушке в комнате  сына. Он пил мало и долго вертелся и скрипел на  раскладушке. Думал, наверно, что у русских все  так же, как и у  финнов. У  всех тоже все  сложно, и водка с  кружевами на этикетке не помогает. Лысый парень накричал на его Инессу из ревности, а его-то девушка обиделась. А русобородый пришел тоже с другой  девушкой, но его жена на это не обиделась, как будто свой парень. И если этак, почему они такие  разные с ее подругой. Эдакая Кармен.      
На  другой  день, пронзительно серым и знобящим от предчувствий  утром  Валя, еще дрожа от нарядной «Гжелки», проводила  мрачного сына на  сочинение и поехала за город полить огурцы. Тойво ушел  так рано, что она прозевала момент, а ушел голодный, конечно…Надо было заодно проведать  свекровь Фелисату,  прятавшуюся на  даче от давления… Еды  ей  отвезти, что-ли.Круглых пиогов и кефиру.
  Валя проделала  все это моментально, задорно  дерг на  ходу  особо  высокую лебеду  и сбивая лопаткой случайный осот.   Отсутствие  солнца, нежный шепот травы, яблоневых крон, птичьих переливов и пластмассовое ведерко огурцов  наполнили ее спокойной радостной силой.  С глубокой  жалостью посмотрела она  домик, поставила на столик кефир, сыр и  пироги… Свекровь мирно спала за  марлевой  занавеской. И Валя пошла, вздыхая, на остановку. О, как не  хотелось уходить из  этого крохотного уголка, где  все  было так понятно  ей, так  подвластно. Но она  так решительно  зашагала, что   нечаянно по дороге растеряла всю  радостную  силу. Автобус  добирался  в город больше  часа, стоял на переездах, народ спрессовался, задохся, позлел. К ее удивлению, Северин был дома  и тоже спал. Пока происходил  засол дачных огурцов  в глинняной расписной  корчажке, он проснулся…
Как оказалось, сын  не  сдал  сочинение. Пришлось Северину бежать в институт  и  хлопотать о пересдаче, потом  звонить Пленкиной и умолять о репетиторстве. Пленкина  вроде согласилось  помочь. Она  же  понимала  значение  дружбы, она  сама  не смогла бы  жить без  этого. В это время пришел  голодный Тойво  с  вещами и попросил устроить его на работу…. Нет, не  системным администратором, а… плотником. Не хватает на  обратный  билет! Валентина едва на ногах  устояла  со своими огурцами. Она  сразу вспомнила, как  первый муж Инки тоже был  плотником и жили они  очень плохо… Северин еще  раз  сбегал  в институт и попросил  проректра по  АХЧ выручить друга. Тот согласился,  скрепя якобы  честную душу. Потом он пошли с Тойво  в  столовку пообедать. Было очень  жарко, и они взяли окрошку. Тойво жевал  булочки с компотом, а  окрошку не  смог, хотя Северин  заверил его – это лучший  способ для опохмелки!
- Не могу, не знаю состава, - сказал Тойво на ломаном  английском. – Не стоит  есть, когда не знаешь, что там.
Официантка в пластмассовом  переднике, еще  бывают такие скатерки, а также в пластмассовом  ажурном ободке, в пластмассовом пепельном парике, потупясь, носила им тарелки из обливной посуды, все  было красиво. Но Тойво все равно не стал, есть, дескать, нечем платить. Пришлось  Северину  все  съесть самому и за  все заплатить. Убеждать горячего финского парня в полезности международного  брака было  уже  совсем глупо. Лицо у  него было  слишком  отрешенное. В столовских колонках  играла тяжелая попса группы  «Любэ», любимая  музыка президента. Скажи мне, что ты любишь... Тойво  путал  финские  слова с  английскими, но только в  лице этого русобородого он нашел  настоящее сочувствие.  Короче, как только он приехал, они с Инкой пошли прожигать деньги. Купили много еды, алкоголя, косметики. Потом  сразу в ночной бар.
Тойво был не против, Инесса ему очень понравилась. Она  изумительная… Он закрывал глаза, водил  ладонью у  рта, пытаясь это донести. Но оплачивать аперитив  всех ее бой-френдов он  не  стал. Мало того, он испугался,  что  не  сможет зарабатывать столько, чтобы  ходить в  бар каждый  день. Вот  если бы она  что-то дома готовила. Так он бы рад. Это было слышать странно, потому что Инка  всегда много и хорошо  готовила, особенно - когда  было  из  чего… И Валя  свидетель тому…
- Да  что  за  чушь? -  закричала  хорошая  подруга плохой невесты. – Нет  у нее  никаких  бой-френдов!  Это понт один! Она же  работает как  офисный  планктон и халтурки  берет! Выплачивает  за  квартиру, потому  что последний  гражданский муж  ушел к новой женщине. У Инессы на руках кредит и  сын от первого брака, который  опять бросил училище… Ей надоело тянуть ямку. Она и то молодец, что  так зажигает, другие женщины в ее положении уж не красятся, по больницам  лежат…
- Не  знаю я, - пожал  плечами  бледно-зеленый  русобородый муж, - я отдал Тойво все деньги, посадил на  поезд и пошел домой тошнить, окрошка была несвежая.. А  завтра я, будучи в отпуске, пойду отрабатывать за плотника. Потому что оформили вместо финна  меня самого… Так я  стал заложником чьих-то амбиций. Этого следовало ожидать.
- Ужас, - прошептала  Валентина, сраженная  внезапной виной. – Простишь ли ты  меня? Ты как  всегда  лег на  амбразуру, Сева. С этими вечеринками надо  бы поосторожнее… Вот сын пересдаст экзамен,  и увидишь, все  наладится, наладится…