Немного о детстве

Мне часто снится, мой город детства. Солнечный, светлый. Он на самом деле был таким. Широкие улицы, маслины вдоль дорог. Теплый морской бриз. Синее, синее небо. Это все,  мой Сумгаит- город у моря.
Он был очень молод, этот город. В послевоенные годы, небольшой рыбацкий поселок был объявлен комсомольско – молодежной стройкой, и на его строительство потянулись люди со всех концов, тогда еще общей страны. Молодежь, самых разных национальностей. Со своими мечтами и менталитетом. В общем, «…каждой твари по паре.» И жили все вместе, как-то легко уживаясь,  не забывая при этом разбавлять этот пестрый колорит национальностей своими традициями, речью и привычками. И сегодня, мне с чувством  теплой и светлой ностальгии, так не хватает той не искусственной терпимости и добрых соседских отношений.

Дерево.
..В моем городе, часть жизни его обитателей, проходила на балконах. Целыми днями, с балконов слышалась музыка. Иногда, эстрадная, но чаще всего народная. Мугам – по азербайджански. В условиях субтропиков, окна и двери нараспашку, были необходимым условием выживания, в эпоху тотального отсутствия кондиционеров. Из многочисленной толпы местных балконных диджеев, каждый выбирал музыку, на свой лад и вкус. И естественно погромче, дабы не затеряться в общем фоне чужих «Спидол», ВЭФов» и «Ригонд». Так что, мы – детвора, были абсолютно в курсе музыкальных новинок и легко узнавали по голосу очередного «рыдальца»-народника. Но это как-то не мешало нам и совсем не отвлекало от наших детских игр. Иногда, даже, мы сами напевали себе под нос, невесть где услышанное «Отурмушум Сабунчи вакзалында…! Джан бала!» Вот так, под народное музыкально сопровождение, запах многочисленных шашлычен и звук костей шеш-беша во дворах, проходило наше счастливое детство. Надо заметить, что росли мы шумно, азартно, иногда на грани фола, но все же, уважая друг друга и прожитые года старших. У нас в городе было не принято шептаться по подъездам и разговаривать в полголоса. И свои детские просьбы, мы выдавали  родителям прямо из-под собственных балконов. Соответственно, родители отвечали нам таким же способом, иногда даже не утруждая себя выходом на этот пятачок общения. И история, которую я хочу Вам рассказать, связана именно с этим балконо-переговорным устройством.
  Стоял конец августа. После изнуряющей жары, когда вконец измученные жители наших пятиэтажек, устали по три раза за ночь мочить простыни и вешать их на дверях своих спален чтобы хоть как-то заснуть, ворочаясь в собственных мокрых от пота кроватях, пошел долгожданный дождь. Причем, шел он с завидным постоянством почти целую неделю. Хотя, это будет не совсем точным. Днем стояла жара, а вечером ровно в шесть часов, нас до утра кропили прохладные струи. Это было здорово! Более удачного природного круговорота, я не встречал больше никогда. Естественно, мы пацанята не прекращали своей вечной возни во дворе, и только совсем замерзнув под прохладными струями, бежали домой. Но родители, стояли на страже нашего здоровья, и под запертом смерти, оставляли нас дома. Только самые умные не бежали домой, а стоя под балконами, кричали своим мамам, требуя непременно какую-нибудь рубашку или курточку. Перепалка могла затянуться на полчаса, но как правило оканчивалась выполнением требования маленького вымогателя.
Повторюсь, так действовали самые умные. В тот вечер, я не захотел быть самым умным, а понадеялся на удачу – залеточку, наивно предполагая, что мама еще не вернулась с работы, и я смогу не только утеплиться, а еще и поживиться «по-царски» куском хлеба с помидором. Но не тут-то было. Как только я заскочил домой, то тут же за моей спиной выросла «линия Маннергейма» в виде мамы с ремнем, напрочь перекрывая все пути к отступлению, и безапелляционным голосом запретила мою продразверстку. И хотя слова матери -«Поешь как человек!» -звучали не очень убедительно,  спорить я не стал, а понурившись выполнил все требования моей матушки, проглотив с кислой миной тарелку аццки нежеланного борща. Я вообще, уже тогда не предпочитал спорить с человеком, в руках которого покачивался отцовский ремень. Не предпочитаю я этого и сейчас. Видимо, все-таки детство глубоко сидит во мне. А тогда, выполнив все диктаторские указания относительно «человеческой» еды, я насупившись отправился на балкон, дабы перепачкавши все лицо слопать огромный сочный персик, и додавить его на дно желудка парой тройкой скибок сладчайшего сабирабадского арбуза. Все-таки арбуз и персик, сделали свое позитивное дело, и мое  поганое настроение из-за коварного внезапного плена, чуть-чуть улучшилось. Поразмыслив, что все-таки персики и арбуз имеют в человеческой жизни положительное воздействие, я с интересом стал наблюдать с балкона за моими, уже бывшими на сегодня со-игроками. При этом, нехотя подумывая при этом «а не запустить ли мне в них своей арбузной коркой» и точно уже, схлопотать ремня на ночь глядя. Или пощадить пацанов, ну и собственные ягодицы в том числе. Меня раздирали противоречивые чувства, но тогда я принял решение, не подразумевающее физического воздействия на мои, кстати довольно уже тренированные ремнем ягодицы, и решил тихо страдать за высокими балконными перилами. Нашими соседями по балконам, была семья армян. Вечно нагруженная двумя авоськами с продуктами тетя Асмик, воспитывала двоих детей. Мою ровесницу Жульету, и младшего на пять лет Мишу. Правда, считалось, что в воспитании детей участвовал и дядя Юра, муж тети Асмик, но это спорный вопрос. Все ребячьи негоразды, он разрешал просто. – Аэ! Иди у мамы спроси, да! - и погружался в вечное чтение любимой газеты «Вышка». Следует особо отметить, что в семье они разговаривали исключительно на русском языке. И дети учились в русской школе. Но если дети тети Асмик и дяди Юры, прилично болтали по-русски, то старшая половина семьи, хромала в произношении «великого и могучего», на обе ноги. Особенно, у тети Асмик. У нее, даже не хромала, а намертво застыла на трех-четырех расхожих фразах необходимых для мало-мальски сносного понимания окружающих. Справедливости ради, надо заметить, что и у нас, у русских ребят, наш родной язык был далек от совершенства. Во-первых, все поголовно начинали говорить со слова «Ара!». Вместо буквы «к» у нас получалось нечто среднее, между буквой «к» и «ч». Это звучало приблизительно так: - «Ара, пайдем в чафе!» Вместо слова «конечно», у нас получалось «канюшня». Все это разбавлялось словами азербайджанского. Вместо «понятно?» мы легко говорили «баша туштум?» В общем, постороннему человеку, понять нас было сложно. Но это был наш язык. Язык нашего двора, нашего многонационального города. Так вот, в этот вечер, когда я уже устроился поудобнее на балконе, отпустив на волю, все мечты об вечерних дворовых гульках, младший сын тети Асмик, не дергая судьбу за хвост влился в ряды «самых умных» и продолжал заниматься своими нехитрыми пацанячими делами во дворе. Но дождик сделал свое дело, и он, через некоторое время, окончательно замер. Недолго думая, Мишик подбежал к балкону, и стал звать тетю Асмик. А так как мы жили на четвертом этаже, то звать ему пришлось громко и долго. Выглядело это приблизительно так:
- Ара мама! Мама-ааа! Ма-ма-аааааааааааааааа!
-Ин часес Мишик?! (арм.)  (Что случилось Мишик?!) – отозвалась через время тетя Асмик из комнаты.
-Ара, куртка брось! Холадна! – попросил Миша.
Через пару минут, на балконе показалась дородная тетя Асмик, привычно одетая в цветастый халат и шикарные черные усы.
- Лави! Я брасай! – обозначила она свои последующие действия.
Тут нужно отметить еще одну немаловажную деталь этой сцены. Как я уже упомянул, жили мы на четвертом этаже, а из клумбы на улице, на балкон второго, тянулся старый и огромный виноград. Соседи со второго этажа, его любили и холили, за то, что он давал прекрасную тень на их балконе, и служил летом неиссякаемым источником виноградных листьев для долмы, так любимой нами всеми. И вроде бы, бросала она в сторону, но взмахнув рукавами, как раненая птица крыльями, куртка приземлилась прямехонько наверх виноградника, и похоже, что удобно там устроилась. Побыв пару секунд в замешательстве, Мишик, стал пулять в куртку тут же найденной палкой. На пятый или шестой бросок, палка сама запуталась в густых зарослях, и составила компанию куртке. За отсутствием свободных палок, с позиции Мишика, в куртку полетели камни. Причем, их диаметр и вес, рос в геометрической прогрессии с количеством бросков в «молоко». Быстро сообразив, что если так дальше пойдет дело, то у ситуации есть два пути развития. Либо, прицельным броском Мишик все-таки собьет куртку, либо судя по весу камней у этой спасательной экспедиции, он расфигачит кому-нибудь окно. И тетя Асмик, приняла гениальное решение, о чем незамедлительно поведала сыну.
-Мишик! Дражи…! - с лицом осененного открытием Архимеда, закричала она.
Миша, недоуменно посмотрел на мать. Было не похоже, что бы она так внезапно сошла с ума.
-Дражи, Мишик!!! – настойчиво требовала мать.
От греха подальше, Миша стал потихоньку демонстрировать свое дрожание матери. Причем, играть особо и не приходилось. Он и впрямь порядочно замерз.
Видя, что до сына не совсем доходит ее замысел, тетя Асмик испытывая некую нервозность, четко обозначила свой смысл задуманного.
-Ара Мишик! Не сибе дражи…! Дереву дражи…! – что на ее языке означало  – Потруси дерево!!!
 Мишик послушно пошел трусить дерево, ну а я, захлебываясь от смеха, тихонько сполз на пол, затыкая кулаком рот. Неудобно было ржать во весь голос. Соседи все-таки…



Учитель.

Не секрет, что при Союзе, в русских школах был обязательным к преподаванию и язык той республики, в которой находилась школа. У нас, тоже преподавали азербайджанский. Учитель (муэлим) у нас был высокий худощавый старик, с гордым профилем и огромной гривой седых волос на голове. От него веяло истинным аристократизмом и восточной загадочностью придворных поэтов. Он по видимому очень любил свой предмет, и лишь поэтому, скорее всего, мог терпеть нас, оболтусов, которые всеми правдами и неправдами старались отравить ему жизнь. В то время, мы были абсолютно уверены в том, что азербайджанский язык нам никогда не пригодится, и считали его уроки досадной потерей времени. И на его уроках, конечно, вели себя так, чтобы как-то убить время отведенных для этого 45 минут.
Учителя звали Автандил Мамедович. Наши острые языки, моментально перекрестили его в Автомобиль Мамедович, и при каждом удобном случае называли его этим именем.

-Автомобиль Мамедович! Можно выйти?
-Аэ! Что случился…? Пашиму хател выти..?
- В туалет надо! - отпрашивался очередной проситель.
-Ахмак! (дурак) Савсем не будиш мой урок знат! Иди, скатына!

  Мы на него не обижались, и платили ему той же монетой.

При классной перекличке журнала, нужно было встать и громко сказать – Бурада! (здесь).
Но половина учеников решила, что «бурада», это не так интересно, и заменили его словом «борода».
-Иванов?
-Борода!
-Петров?
-Борода!

-Сидоров?
-Борода!
-Ай! Слюший! Какой «борода»?! Тиш то, не знаиш какой нада гаварит..? Нэт?! Саис, суволуч!
 После переклички, когда наступал собственно урок, Автомобиль Мамедович, привычно вставал у доски, брал в руки мел, и говорил:
-Ушаглар! (дети) Беритэ руцка, тэтрад, писит упразнэний цтвортий! (берите ручку, тетрадь, пишите упражнение четвертое)
-Мяним йерим – Азербиджан. Тошка. (моя  земля Азербайджан)
-Автомобиль Мамедович! А что это «тошка»?!
-Алэ! Я тибя русская язых гаварю «тошка». Тиш то не панимаиш русская языка?!
-Понимаю. Но что такое «тошка», не знаю!
-Вай э! Вот эта «тошка»! И рисует мелом на доске, жирную точку. – Тиба типер панятна?!
-Понятно!
-Саис, скатына! – фыркает учитель и продолжает дальше. – Мяним еримэ тошка зипатой… (на моей земле …)
Опять кто-то тянет руку. – Автомобиль Мамедович! А что это «зипатой»?!
-Ээээ! – совсем возмущается наш учитель, и начинает раздраженно бить мелом по доске. – Зи-па-той…, зи-па-той..! – ставит он закорлючки отдаленно похожие на запятые. – Вот эта, зипатой!!! Видиш суволуч!
- Теперь вижу! – радостно подтверждает очередной соискатель азов азербайджанского языка.
-Сяис! Скатына! – обреченно вздыхает учитель понимая, что время урока безнадежно уплывает, но все-таки пытается его продолжить. Но в это время, кто-то добивает его вопросом. – Автомобиль Мамедович! А я ручку дома забыл!  - Слуший! Зачем забил?! – говорит в пол голоса побелевшими губами наш старый учитель. – Слуший! Ты хымия знаиш?! Физика знаиш?! Пашиму мой пиредмет не хочиш знат…?!  Аэ-эээ… - обреченно махает рукой учитель и садится на стул, отвернувшись. Потом встает и подходит к окну. Стоит так пять минут, а затем начинает читать стихи древнего поэта Ширвани.  Читает самозабвенно, не поворачиваясь к нам. И в этих гортанных звуках фарси, рождаются дивные образы древних героев и бескрайних степей с табунами. Потом так же неожиданно замолкает, в этом молчании, проходят последние минуты урока. Думаете, что он хоть раз кого-то выгнал, или ударил. Никогда. Говорят, он умер прямо во время урока, и когда его хоронили, то очень многие плакали. Я уже не помню, многих учителей, а его помню… Не знаю почему. Только, гордый профиль, высокий лоб и густую шевелюру седых волос. Да, чуть не забыл. И стихи поэта Ширвани тоже помню… И люблю.





Дубленка.

Шло время. Школа давно закончилась. Армия отслужилась. Хорошо ли плохо ли, но жив и почти здоров. А что молодому растущему организму надо. Возвращаться в родные пенаты, не хотелось. Наслушался я за время выполнения долга, достаточно «Аллах Акбаров». Решил свить гнездо в Крыму. Там жила родная сестра отца, и было где зацепиться. И вот, в начале 80-х, я нехотя жил в Джанкое, куда приехал в поисках лучшей жизни. В Ташкент - город хлебный, ехать не стал, ибо был прямёхонько оттуда после госпиталя. И поэтому, хлебом, было не удивить. А хотелось зрелищ. А так как зимой в Джанкое со зрелищами не очень..., параллельно захотелось тепла, в виду полного оцсуцтвия теплого кожушка. Польтишко, канешн было..., но древнее, и сберегавшее тепло Александру Македонскому, еще в его Афганском походе. (Красивая аналогия, ёптить!) Меня тщил тот факт, близкого родства с полководцем, но душа хотела "прекрасного", в виде какого нить дубла (занедорого), уныло при этом штопая прохудившиеся карманы. Здесь, я обойдусь без художественного преувеличения, ибо, это была сермяжная правда. Ткань, в карманах совсем протерлась, и держать в них нечто большее, чем автобусный билет, было опасно. И вот, час Х настал. Одним прекрасным утром, я созрел материально, на покупку "концертной телогрейки". Одел свитер потолще, подумав, одел пинжак, шоб было потеплее, потом, свою попону в форме пальтеца, и айда на толчок к вокзалу. Сказать, что толчок встретил меня насторожено - не сказать ничего. Как-то все разом стихли, ловя себя на безумной мысли "Откуда у этой здыхоты (я похудел сильно после госпиталя) столько денежных знаков в советско-деревянном эквиваленте. Потом, торгующий и торгующийся люд попустило, и они занялись привычным для себя делом. И только цыгане, кружили хищными черными грифами невдалеке, выискивая зоркими глазами в толпе жертву. Так было угодно провидению, что в это утро в толпе, единственной жертвой оказался я, и мои кровные. Мгновенно, дислокация мобильного отряда "Союзпушнины", переместилась ближе ко мне, воодрузив меня в центре, навроде солнца. Начался привычный ритуал заигрывания: -Эй, парень! Дубленка не нужна?! - Да как же не нужна?! Нужна конечно! А почем отдадите?!  -500 рублей! Но уступлю немного...! За 450, отдам!  - Бля! Нихуясе! -не кисло стоит вожделенный источник тепла из херово выделенной овчины! -промелькнула у меня истерическая мысль... Но, я был уже в плену, у безумства расточительности, и зарождающихся привычек будущего олигарха. У меня в портмоне, было целых 1000 рублей, отложенных  зарплат, полугодичного поста и целибата. -Эх! Была не была...! -окончательно похоронил я в себе остатки разума. На землю, вернул меня голос цыганки -Эй! Парень! А деньги у тебя есть...?! -засомневалась она в моей платежеспособности... Меня это немного обидело...  -А то! -ответил я изо всех сил, выпячивая грудь, вытаскивая из нагрудного кармана затертое портмоне. После, ритуального шуршания, перед носом у..., моментально изменившей голос и внешность и пол цыганки, мне было предложено незамедлительно померять это чудо портновского искусства, чему я к стати несказанно был рад. Так как с примерочными кабинками, на рынке в то утро, было не очень..., мне предложили померять прямо тут. Я с готовностью согласился, и по привычке сунул кошелек в боковой карман пальто, попутно отмечая для себя, что забыл опять зашить дырку. Но, чтобы не особо заморачиваться и не нарушать сладостные сердцу моему моменты, я транзитом, через дырку в кармане пальто, отправил кошелек прямиком в карман брюк. Небрежно скидывая свою хламиду на руки цыганки, я погружаюсь в тепло овечьей шерсти и грез. И до того, стало мне хорошо, что я на какое-то время, вылетел в астрал, с идиотской улыбкой на лице. ... Через какое то время, я обнаружил себя стоящим в гордом одиночестве, без цыганки, окружавшей меня толпы из близлежащего табора, и..... моего пальто, но в новой дубленке. Видимо, цыгане, на глаз определили, что денег в портмоне у меня хватит на две дубленки, и решили ретироваться потихому пока я прибываю в нирване. Я было покрутил головой, поразводил руками, да и подался домой... Расстроеный конечно... Но успокоившись, справедливо решил, что пропавшие вместе с пальто перчатки, я смогу купить в ближайшем универмаге, и именно из того кошелька, который остался в кармане моих брюк. На честно сэкономленные 450 рубасов…