Извините!

В почтовом ящике что-то призывно белело. Зажав  подмышкой батон белого, а зубами ручки авоськи с картошкой, Пупырышкин чертыхаясь через отвисшую, под тяжестью пяти килограмм нижнюю челюсть поковырял дырочку замка почтового ящика, высвобождая таинственный клочок бумаги. Прямоугольный листочек, немедленно известил, что это повестка. И не куда нибудь, а к следователю районного отделения милиции. И что, вся необходимая информация будет доведена до сведения гражданина Пупырышкина в кабинете под 49 порядковым номером. Весь этот набор бледновато - грязно-серых букв подкрепляла грозная печать, в которой Пупырышкин разглядел нечто навроде тайных знаков масонской ложи, тибетской свастики и  витиеватой с вензелями надписи «Земская управа Тамбовской губернии». В конце, мелкими буквами игриво сообщалось, что в случае неявки гражданин Пупырышкин будет, подвергнут остракизму из собственной квартиры в сопровождении доблестного наряда милиции, с целью расстрела, через повешение. Уныло почесав затылок и собирая по полу рассыпавшуюся от удивления картошку, Пупырышкин решил не испытывать судьбу и посетить с ответным дружеским визитом, так призывно зазывающий его рассадник правопорядка.
  Наутро, тщательно приведя себя в порядок, сменив привычные шлепанцы на креативные сандалии, активно распространяя в окружающую среду фимиам одеколона «Саша», Пупырышкин рассекая плечом свежий весенний воздух, мелкими саженками доплыл до заветного здания, на фасаде которого чьей-то заботливой рукой, с любовью было выедено «Милиция». Под самой крышей висел, ничем не уступающий по буйству расцветок неоновых  рекламам в Лас-Вегасе, слоган «Наш путь – закон и правопорядок!»
- Одобряю! – подумал радостно Пупырышкин, косясь на слоган и шагнул в прохладный мрак казенного коридора.
От обилия одинаковых дверей и звучного эха его шагов, у Пупырышкина слегка закружилась голова, но он, взяв себя в руки, довольно быстро нашел нужную дверь. Под облупившимися цифрами 4 и 9, висела табличка «Следователь»…. Дальше на табличке шла прорезь, в которую по задумке автора, должна была вкладываться бумажка с фамилией. Однако с бумагой в милиции было как всегда не густо,  служивый люд писал фамилии ручкой, прямо на картонке. Подслеповато прищурившись, Пупырышкин разглядел, первого из постояльцев этого кабинета. Сквозь мглу времен, слегка просматривалась клинописная, почти выцветшая, но еще читабельная как шумерская табличка, таинственная фамилия «Иванов».  Поверх нее, зеленой пастой, было накарябано «Петров». По характерным иероглифам, эту фамилию Пупырышкин отнес к более позднему культурному слою эпохи Древнего Египта. Далее следовало смешение букв, стилей, культурных эпох и времен других фамилий. Они налагались друг на друга, создавая причудливые узоры и орнаменты. – Эклектика! Мать ее ети..! – поморщившись, подумал Пупырышкин, и решил не проводить дальше археологические исследования, целиком сосредоточившись на последней фамилии написанной поверх всех, жирным фломастером «Черезаборногузадерищенский». – Из румын, штоле? – удивленно подумал Пупырышкин и, постучав для вежливости троекратным стуком, проник в помещение.
  В кабинете царил полумрак, и пахло мышами. Нерешительно встав в дверях, Пупырышкин застенчиво поскрипел сандалиями, надеясь, что на этот призывный скрип, непременно откликнутся живые души в кабинете. Ну, по крайне мере, одна душа. Расчет Пупырышкина был верен, и через несколько минут этого, разухабистого степа, в углу раздался живой голос. – Вы ко мне? Радуясь счастливому стечению обстоятельств, Пупырышкин еще скрипнул пару раз сандалиями для верности, и протянул во мрак, навстречу голосу, повестку. – Вот! – резюмировал Пупырышкин. – Садитесь на стул! – зачитал приговор голос. Уже слегка освоившись в темноте, Пупырышкин разглядел рядом стул и, пытаясь, подсеть поближе, потянул его на себя. – Прибито..! – обезнадежил Пупырышкина голос, и слегка помолчав  минуту, угрюмо рекомендовал – Садитесь там! Пупырышкин уселся на краешек стула, сложив на коленях руки. Последовала гнетущая пауза, и чтобы как-то разрядить обстановку для дружеского разговора, Пупырышкин весело сказал – А хорошо тут у вас! Не жарко! – и для убедительности хохотнул. Пупырышкино хохотальное эхо немного пометалось в кабинете, ища хоть одну лазейку на свободу и отчаявшись, тихонько сдалось с чистосердечным признанием, где-то в пыльном углу.
От внезапного света включенной настольной лампы направленной на него Пупырышкин невольно зажмурился. – В глаза смотреть! – приказал грозно голос. Пупырышкин приоткрыв сначала один, а затем другой глаз, разглядел сидящий за столом двубортный пиджак, застегнутый на все пуговицы. – Ну что, будем говорить? - ласково поинтересовался Двубортный. – Будем! – неожиданно писклявым голосом пролепетал Пупырышкин. – А о чем?  Пупырышкин изо всех сил пытался придать своему голосу подобие твердости. – А я тебе, сука, сейчас напомню! – радостно проинформировал его Двубортный. – Н-ее понимаю я вас гражданин следователь! – окончательно уступил правый фланг Пупырышкин. – Ах, не понимаешь? – изумился Двубортный. – Я про труп тебя спрашиваю, вражина! Труп, где дел, маргинал несчастный?! – совсем обижено скрипнул зубами следователь. – Т-тру-уп? – сдав еще и левый фланг, потянул сквозь слипшиеся губы Пупырышкин, окончательно расстроившись тем, что голос предательски отказался ему подчиняться и выдавал какую-то жалобную фистулу. – Труп! А что же еще! – страшно  весело рявкнул Двубортный, ударив дружески кулаком по столу. – Не помню! – почему-то соврал Пупырышкин. – Утром помнил, а сейчас не помню! – пожаловался он Двубортному. – А я тебе сука, сейчас напомню! – заинтриговал он Пупырышкина и потянулся к кобуре. Пупырышкин инстинктивно зажмурился, и хруст свежего огурца, алчно разгрызаемого Двубортным, прозвучал для Пупырышкина пистолетным выстрелом. Прощаясь с жизнью, Пупырышкин подытожил всю свою жизнь, начиная с самых значимых событий. Событий оказалось немного, и Пупырышкин с удовлетворением подумал, что упрекнуть ему себя не в чем. За исключением того случая, когда он подглядывал в городской бане за женщинами, а они заметив это, плеснули ему в форточку шайку горячей воды. И все бы ничего, но была зима, мороз и он шел в школу. – Надо было бы обозвать баб в бане старыми ****ями прямо в форточку! Но дело прошлое и уже ничего не вернешь! – успокоил себя почти одной ногой вступивший в Рай, Пупырышкин.
-Ну, что? Будем говорить? – реанимировал Пупырышкина голос Двубортного. – Значит, в молчанку играем? – успокаивающим голосом, не предвещавшим ничего хорошего Пупырышкину, подытожил Двубортный. – Значит так, и запишем… Задержанный гражданин Гогоберидзе, отказался давать показания…! – прокомментировал свою запись в протоколе Двубортный. Пупырышкин сидел, понурив голову. – Постойте! – осенило его. – Пупырышкины мы..! – просипел он. – Как есть Пупырышкины…! – лепетал он непослушными губами, вытирая об колени вспотевшие руки. – И повесточка вон, на наше фамилие..! – заканючил Пупырышкин. – То есть как Пупырышкин..?! – обиделся Двубортный, наклоняясь к повестке и с сомнением покарябал ее ногтем.  – Точно! – расстроился просветленный Двубортный. – Пупырышкин! А зачем я тебя вызывал, а Пупырышкин?! – Не могу знать Ваше блогородь-с! – вскочил и выправился во фрунт Пупырышкин. – Вы, Ваше Блогородь, про труп-с спрашивали! – осторожно выдвинул версию Пупырышкин. – Какой труп, дурында?! – возмутился Двубортный и полез в сейф. – Телега, вот на вас поступила, гражданин Пупырышкин! Соседей заливаете! Нехорошо! – пожурил Двубортный Пупырышкина. – Я больше не бу…! – прошептал обессиливший в конец Пупырышкин. – И не надо! – дружески пожал руку Пупырышкина Двубортный. – А то, что спутал вас, так вы извините! – как-то даже смутился Двубортный. – Можете быть свободны! - Да, ничего…! Дело то житейское! – шепнул Пупырышкин, чувствуя как у него по ноге, побежала на пол горячая струя…