шёпот

шёпот.
-ба-бах!– это открылась, и ударила металлические палки на окне железная дверца, так называемой «пепельницы», в тамбуре вагона-купе № 17 в одном из поездов дальнего следования.

-ба-бах!– это ударила вторая.

и если вам когда-нибудь доводилось видеть эти дверцы или вообще обращать внимание на то из чего внутри сделаны вагоны, то вы прекрасно представляете себе этот разрывающий тишину звук. нет, ну как сказать тишину, тут в поезде она своеобразная. если вы понимаете о чём я..

-ба-бах!- снова открылась первая.

-БА-БАХ!– этот звук уже не был вызван произвольным движением. это открыл и со всей силы захлопнул дверцу мужчина, которому просто надоело слышать эти хлопки. но это не помогло. дверца, будто издеваясь, приоткрылась опять, что бы в самый неожиданный момент захлопнуться с новой силой.

он сплюнул на пол, обессиленно прислонился к противоположной стене и прикрыл глаза. в голове у него сбивчиво блуждали мысли, и ему приходилось прилагать неслабые усилия, чтобы как-то их скомпоновать.
-клетка… - шевельнул он губами – клетка.
вагон качнуло сильнее обычного и, распахнув глаза, он попытался сообразить что же имел в виду. мужчина обвёл глазами небольшое помещение.
грязный железный пол с сетчатым резиновым ковриком, напоминавшим издали пчелиные соты; стены, двери, потолок – всё того же оттенка. если когда-нибудь, в детстве, вы пробовали смешивать все акварельные краски из палитры в одну, то будьте уверенны – у вас получался именно такой цвет.
ручки на дверях из тусклого метала, массивные серые ручки. и эти две злополучные перекладины поперёк окна, о которые постоянно бьются двери «пепельниц». клетка.

солнце давно уже село, в вагоне включили свет.
этот свет ассоциировался у мужчины почему-то с моргом. он никак не мог понять почему, но у него было устойчивое чувство, что в морге именно такой свет.

руки раздражающе дрожали. каждая сигарета поджигалась хуже, чем предыдущая. он скурил наверное уже больше половины пачки, хотя и бросил три года назад.
люди, которые приходили курить раз в два часа, одни и те же люди, смотрели странно на человека, который вот уже полпути не покидал тамбур.
но идти в своё купе ему было невыносимо. там помимо него было ещё двое человек –муж с женой. обыкновенная семья среднего возраста. они ели курицу, сэндвичи и кексы буквально без остановки, заливая всё это дешёвым вином, в то время, как ему кусок в горло не лез.
она заливалась хриплым смехом над любой сальной и пошловатой шуточкой супруга, а он подливал себе ещё и ещё вина.
их раскрасневшиеся от смеха и алкоголя лица изумлённо уставились на него, когда он один единственный раз заглянул в своё купе за болеутоляющим. кажется они и вовсе забыли, что у них есть сосед, хотя его потрёпанная кожаная сумка скромно стояла в углу, на сидении. ещё миг и с их губ сорвалось бы: что Вам нужно? но он, мельком взглянув на них и даже не шагнув в купе, дотянулся до сумки, достал пузырёк с таблетками и прикрыл за собой дверь. одного взгляда хватило, что бы понять – они счастливы. счастливы в своей омерзительности. и хоть эта парочка и вызывала в нём отвращение, где-то в глубине души шевельнулась зависть. да, пожалуй ему бы хотелось сейчас развалиться на мягких оранжевых сидениях и обсасывать куриные кости, вертя их туда-сюда в блестящих от жира пальцах. но он только тряхнул головой и, шатаясь от качки, пошёл по коридору.
таблетки нужно было запить. он решил не тревожить спящую проводницу. тем более, что она скорее всего располагала только кипятком. мужчина прошёл в туалет. там качало сильнее и ему пришлось ухватиться за железную палку слева от раковины. щелчком большого пальца правой руки он открыл пузырёк, закинул в рот сразу три таблеткии наклонился к крану. напор оставлял желать лучшего, но много ему и не надо было. когда мужчина приблизил свои губы к слабой струе, первое что бросилось ему в глаза – это картинка стакана с водой, которая текла из под крана. картинка была перечёркнута толстой красной линией, что значило: «пить воду категорически запрещено». он только усмехнулся и, сделав два больших глотка, посмотрел на своё отражение в зеркале.
в любой другой день он бы ужаснулся. в любой другой, но не сегодня.
сегодня ему было наплевать.
наплевать на то, как он выглядит.
наплевать на воду из-под крана.
наплевать на людей вокруг.
и это чувство было настолько сильно, что даже немного пугало. он набрал воду в руки и умылся. ещё раз посмотрел на себя. из зеркала на него смотрел усталый, смертельно усталый мужчина тридцати лет, с растрёпанными каштановыми волосами,красными от недосыпа глазами и трёхдневной щетиной.
-перекурить – сказал он отражению. отражение кивнуло.

он вернулся в тамбур, и закурив, начал ходить вперёд-назад. он то и дело поглядывал на часы. ещё семь. семь часов. СЕМЬ ГРЁБАННЫХ ЧАСОВ!
он ударил по стеклу, что есть силы, но тут же пожалел об этом. рука откликнулась дикой болью - стёкла в поездах делают из особо прочного материала.
-только бы успеть, только бы успеть – шептал он прислонившись лбом к стеклу. он понимал, что теряет самообладание, но ничего не мог с собой поделать.

шесть часов пятьдесят семь минут.

***
-просыпаемся, пассажиры, просыпаемся! наш поезд прибывает ровно через час – голос проводницы, мягкий и ровный, двигается через вагон. – просыпаемся!
мужчина вздрагивает и разлепляет глаза.
-просы…- молодая девушка прерывается на половине слова, открывая дверь в тамбур. она поражённо скользит взглядом с красных глаз мужчины на помятый воротник его рубашки, следом на испачканные в крови манжеты пиджака, на разбитую левую руку и в заключение на пол под его ногами, усыпанный бычками.
-с Вами всё в порядке? – вжимаясь в дверь, с испугом спрашивает она.
он пытается что-то ответить, но вместо вразумительных слов из горла его вырывается слабый хрип. горло пересохло. глаза девушки-проводницы расширяются.
-я позову кого-нибудь.
-не..не надо – справившись с собой отвечает он – не стоит. скажите только, через сколько мы прибываем? – мужчина приближается к ней, держась здоровой рукой за стену. он замечает как она пытается незаметно втянуть носом воздух так, чтобы определить насколько он пьян. и, как и ожидалось, ничего не учуяв, она отвечает голосом полным смятения:
-где-то сорок минут.
-сорок,сорок, – бормочет он, теряя всякий интерес к проводнице. она пользуется этим и проскальзывает в соседний вагон.

поезд мерно покачивается, полуденное солнце больно бьёт в глаза, сонных людей тянет курить. не смотря на дымовую завесу от пяти человек ему кажется, что дышать с утра стало легче. в голове всплывает избитое «утро вечера мудренее» и он даже пытается улыбнуться, но люди морщась, отворачиваются, и этот их жест снова напоминает ему обо всём, что происходит.

-тридцать одна, тридцать одна, тридцать.

он прожигает часы взглядом так, что циферблат начинает уменьшаться, а цифры пропадать. все его чувство обостряются до предела, напряжение достигает неимоверных высот.

двадцать четыре
двадцать три

и вот ждать уже невозможно. сигареты кончились ещё ночью и ничем занять дрожащие руки. он покрывается испариной, хотя в поезде совсем не жарко. голова странно гудит. в глазах то и дело темнеет. он решает выйти за сумкой.
отодвигая массивную дверь купе, он разом гасит улыбки на лицах женатой пары. они смотрят на него не больше половины секунды, потом отводят взгляд. им кажется это вежливым жестом, но у него это вызывает лишь раздражение. он хватает сумку и рывком захлопывает дверь, резко развернувшись сталкивается в проходе с мальчиком, который несёт комплект постельного белья.
мальчик роняет бельё, он роняет сумку. сумка раскрывается, из неё вываливаются пузырьки с таблетками, очки, документы и разный дорожный хлам. самая последняя из сумки выпадает фотография, которая лежала на дне. описывая неровные круги она ложится ровно к ногам мальчика.
-извините,- бормочет мальчик, опустив глаза, и наклоняется за фото.
с фотографии ему улыбается молодая пара. они стоят в парке держась за руки. за их спинами бушует ветер, срывая первые жёлтые листы с деревьев. мальчик переводит глаза с фотографии на мужчину и непринуждённо спрашивает:
-это ваша невеста, рядом с Вами на фотографии?
мужчина отвечает не сразу. он поражён тем, как смотрит на него мальчик. так умеют смотреть только дети: чисто и просто, не оценивая, не испытывая никаких эмоций от внешнего вида собеседника. дети оценивают людей по поступкам, а не по облику. и очень грустно то, что вырастая,они теряют эту способность.
-нет,это мои родители – отвечает мужчина немного погодя.
-вы удивительно похожи с вашим отцом! – восхищается мальчик и отдаёт фотографию,вежливо прощается, собирает в охапку бельё и убегает. мужчина смотрит ему вслед, собирая свои вещи. на губах его играет улыбка, но он этого не замечает.на душе вдруг становится спокойно.

поезд замедляет свой ход, пейзажи за окном больше не напоминают сплошное размытое пятно и приобретают очертания, люди грохочут чемоданами, шуршат пакетами с мусором, переговариваются и толкаются в проходе. он возвращается в тамбур и с удивлением замечает, что фотография до сих пор у него в руках. по телу пробегает холодок, но он успокаивает себя, еле-слышно шепча, не обращая внимания на людей, снующих туда-сюда и бросающих на него опасливые взгляды.
он шепчет:
-десять минут. осталось всего десять.
поезд качает, кричат дети, всех охватывает суета,
он шепчет:
-если ещё никто не позвонил, то всё будет в порядке.
мужчина ерошит волосы, каждую секунду бросает взгляд на экран мобильного, вытирает лоб рукавом,
он шепчет:
-восемь.я успею, я успел. восемь минут. никто не звонил.
уже видна платформа, поезд тащится невыносимо медленно,
он шепчет:
-давай же, давай.
он шепчет.
но вдруг, что-то меняется. резко, молниеносно. хватает доли секунды, что бы осознать это. секунду назад всё было в порядке, а сейчас телефон в его руке вибрирует.на экране номер городской больницы.

он шепчет:
-нет.
телефон пульсирует, пытается вырваться из руки.
он шепчет:
-нет.
телефон беззвучно надрывается.
он прикладывает его к уху, но не снимает трубку.
он шепчет:
-нет!
телефон вибрирует, и эта вибрация проходит по всему его телу, отдаваясь судорогой в ногах.
он шепчет:
-нет.
он шепчет:
-да?

за этим следуют три самых долгих минуты его жизни и самый мучительный разговор.
его что-то спрашивали, он что-то отвечал. но мысли его с самого начала были уже далеко, с самой первой фразы, со слов: вы опоздали.
он.опоздал.

мужчина смотрит на часы: две минуты.
но теперь это не важно. теперь уже ничего не важно.

поезд делает последний рывок, но по инерции его тяжело, как-то мучительно тяжело,отбрасывает чуть назад. сердце мужчины проделывает тот же трюк.
двери открываются и его окатывает волной прохладного воздуха. он делает шаг на платформу,но ноги его не слушаются и кое как добравшись до стены здания вокзала, он наваливается на неё всем телом. его бьёт крупная дрожь, по щекам течёт что-то горячее. он опускает руки и сумка с глухим звуком падает ему под ноги.
гул голосов становится громче и он зажимает уши.
мимо,вместе с родителями, проходит тот самый мальчик, с которым он, кажется целую вечность назад, столкнулся в проходе.
-мам,пап! – кричит мальчик, вертя головой по сторонам и подпрыгивая на ходу.
конец его фразы тонет в толпе.
но это не важно
важно то, что мальчику ещё есть,
кого
так
называть.