Слова имеют вес Часть 2

Алексей ТИХОНОВ
СЛОВА ИМЕЮТ ВЕС

ПОСВЯЩАЕТСЯ ВСЕМ МОИМ ДРУЗЬЯМ!


Средневековье. Все сплошь деревянные по пояс! Если и попадаются культурные, то очень-очень редко. Я в этом уверен. Обращаться с пленными необучены. Не о-бу-че-ны! Хотя это же провинция! Что с них возьмёшь?! Нас бросили (подчёркиваю, бросили, кинули, швырнули, не положили) на каменный пол со слабым намёком на подстилку из соломы. Если, конечно считать перегнившую труху в дальнем углу камеры соломой, то всё не так уж плох, как показалось на первый взгляд.  Всё просто омерзительно! Собственно, данная темница находилась где-то в подвалах ратуши. Извините, что забыл описать деревеньку. Вообще-то она довольно обширна и развита, имеется, как было сказано выше, ратуша, кузня, конюшни и даже казармы. Но это всё патетика. Реальность ничуть не радовала. Демир храпел, и будить парня я не собирался, пусть отоспится. А мне следовало о многом подумать…
Я выбрал место в углу, где солома была более-менее свежей, и закутался в плащ. Не смотря на то, что на улице был, по-видимому, конец лета, теплее от этого не было ни на толику. Не зря кто-то умный назвал эту страну «Северной». Как же всё глупо и банально… Я не верю! Чувствую, дышу, живу, но не верю в реальность происходящего. В мозгу сидит некто я сам по прозвищу «Яго» и вещает о том, что я сам виноват в том, что попал в этот мирок, поборол волка, почувствовав волю к жизни, его же пожалел и по этому поводу прочёл первый пришедший на ум стишок (стихом его я назвать не могу, скорее из-за собственной самокритики) собственного написания, коротко пообщался с волчицей, которая обещала мне дружбу лишь за то, что я пожалел матёрого… Уф… единственный здравомыслящий человек на моём пути здесь – это отец Филимон. Особо не расспрашивал, старался помочь и помог. Накормил, оставил на ночлег, рассказал о Северной стране и пустил в путь-дорогу с Божьим благословением. По пути спорил с Яго, и, как итог, познакомился с незадачливым воришкой  Демиром. И вот теперь сижу на каменном полу, дожидаясь утра. Вот тогда-то меня и Демира, за одно, сожгут на костре. Но господа хорошие, а вот тут-то ошибочка! Дедок сам меня спровоцировал на конфликт!
– Протрезвел, Лёшка?
В голове знакомо зазвучал голос Яго. Явился, не запылился, где всё время пропадал – неизвестно. А вообще он прав: алкоголь из головы уже выветрился.
– Скажи, помечу всё так бездарно? – я отчаялся, руки опускались. Ото всего нового так быстро устаёшь, словно младенец, познающий мир.
– Ну, милый мой, что бы ты хотел услышать? – ворчливо начал Яго. – Пойми, это всё нереально…
– Однако ощутимо, – ушибленное колено давало о себе знать, да и ощущения после бронированного кулака не ахти.
– Ну, хорошо, – согласился он. – Почти нереально. Я в том смысле, что, как уже было сказано, мир этот выдуман и состоит из фантазий творческих людей.
– Ха, люди здесь хороши! – возмутился я, вспоминая всех здешних «доброхотов». – Не в бровь, а в глаз, Яго…
– Люди здесь вполне реальные, – наставительным тоном продолжил он. – Общество подстроилось под мирок, вот такими они и стали. Колдуны, волхвы, разбойники, короли, воины, паладины и прочая прослойка общества формировались на основе своего окружения. На первое место здесь выходит магия…
– Чёрная, белая, серая… – начал было перечислять я.
– Магия одна на всех! – оборвало моё второе я. – Скажем, так, – это слово. – Я задумался. Если всё обстоит именно так, как говорит Яго, то… – Чего молчишь?
– Я… я не совсем понимаю, – мысли носились в голове со страшной скоростью, складывая всё в какую-то замысловатую картинку. – Если допустить, что стих, который я прочёл в лесу каким-то образом сработал… сработал как заклинание… то почему какой-нибудь, заезжий трубадур… или, скажем, артист, набросав пару строк, не сделался бы «властелином» мира? И почему бы мне в таком случае не написать стихи и не выбраться отсюда?! Я же могу это сделать!!!
– Стой! Ты конечно прав, но отчасти. – В голове послышался звонкий смех моего «подсознания». – Давай посмотрим на это с другой точки зрения: ты стихи как пишешь?
– То есть, как? – удивился я.
– Ну, я имею в виду, в какие моменты ты их пишешь? По собственному желанию?
– Скорее по возможности, – я уловил суть того к чему клонит Яго. – Когда пробовал писать на определённую тему, по задумке, то получалось не читабельно. Не в плане ритмики, рифмы, смысла, а в общих чертах. Пустые слова…
– Во-от! Чувство, как будто бы чего-то не хватает?
– Оно самое, – согласился я, поняв с пола пожухшую грязно-жёлтую травинку. – Души хватает…
Итак, если я правильно уловил суть высказывания «самого себя», то здесь действуют стихи, написанные в минуты высшего озарения, дарованные музой, провидением. Можно назвать как угодно, но, по-видимому, это так... Я посмотрел в маленькое окошко с кованной решёткой. Светает. Значит, за нами скоро придут…
– Яго, как ты думаешь, я выберусь отсюда?
– А с чего ты взял, что нет?
– Ну… э… как бы… м-м-м… – я не знал, что ответить, хотя это не аргумент.
– Итак, кто у нас тут приверженец фразы «будь, что будет»?
– Кто, кто? Я… наверное… хотя почему «наверно»?! Я! – вскочил я с места, стукнув себя кулаком в грудь. Тревога невольно улетучилась, и по телу пронеслась волна неописуемой лёгкости.
– Отлично, Алексей! А теперь читани, что-нибудь подходящее, покажи какой ты из себя Волхв.
– А… что читать-то? – опешил я.
Тут-то я и ушёл в ступор. На ум ничего не приходило, словно никаких стихов у меня и не было. Я ухнулся обратно на пригретое место. Эх, жизнь наша жестянка! Я должен прозябать в этой не гостеприимной стране и покорно ждать сожжения на костре «во славу Святой Инвкизиции» – блеск! Бедная Вика, ты меня теперь уж точно не увидишь. Меня сожгут, а ты будешь считать, что меня похитили или сочтёшь безвести пропавшим…
– А может и не сочтёт, будет жить весело и с другим.
По-видимому, последние слова я произнёс вслух. Всё больше убеждаюсь, что Яго – это часть меня и при это самая язвительная и наглая. Язык так и чесался от ругательных и совсем не интеллигентных выражений. Но я сдержался, чего на самого себя обижаться? Виноват – получай! Лязгнул засов, и, в образовавшемся дверном проёме, появилась довольная физиономия инквизитора с фонарём в руке. Увидев меня, он ещё шире заулыбался.
– А-а, вот и ты колдун (как он меня опять назвал?), приготовился, небось, к встрече с Всевышним? – я попробовал улыбнуться, ведь «улыбка всех раздражает».
– А-а, это вы! Здрасте! – натянув улыбку, кое-как поприветствовал я. – А у вас за ухом, случаем не ромашка засохшая? Да нет же! За левым. Ага, всё. Эх… Жалко, что это не осколок вазы. А лучше табуретки. Глядишь, выспался бы нормально, да и вам хоть какой-то отдых был бы…
– Хотя, чего там… – словно не обращая внимания на сказанное, продолжил он. – Тебе сразу к своему тёмного прародителю. А-а-а! Стра-ажа! Скорее, вяжите его!
– За что это?! – праведно вознегодовал я. – Веника нет на тебя, старый пень! А лучше табуреточку мне для этого психопата. Дубовенькую-ю-ю!
– Скорее, он меня хотел заколдовать! – продолжал ломать комедию инквизитор. В камеру вломились двое амбалов и начали меня вязать.
– Эй, братцы! Вы чего это? Можно и помягче, понежней. … твою мышь! Понежней, а не наоборот, остолопы! И руки прочь от интимного! Всё понимаю: служба, женщин нет. Но меня только сжечь собираются… Или нет?!
В общем, высказаться и самому покуражиться мне не дали. Мало того, что хватали, пардон, за филейные части, так ещё и по почкам надавали. Нет, вот теперь вы у меня не отвертитесь – я жить хочу! Меня не вели, а волокли на свет божий. Демир, так и не проснувшийся, всё так же мирно и беззастенчиво похрапывал на плече одного из стражников. А злорадствующий дедок в рясе, чуть ли не приплясывая, семенил позади нас, что-то бормоча о суде Божьем, гиене огненной, сковородке без масла и ещё о чём-то не столь важном…
На площади, куда нас тащили, собралось уйма народу. На первый взгляд около сотни человек. Все улюлюкали, плевались, зевали или просто жалели нас «бедняжек нечестивых». Мне дали возможности идти своими на своих ногах. Если не обращать внимания на всю эту толпу, то окруженье было весьма пасторальным: ярко светило утреннее солнце, веял свежий ветерок, в небе играли и пели птички, изображая разнообразные фигуры высшего пилотажа, на крышах нежились коты и кошки, воробьи скакали у луж, то и дело бросающих солнечных зайчиков во все стороны. Красота, и от неё ещё сильнее хочется жить. Наконец меня поставили на ноги и дали возможность шествовать самому. Яго то и дело бормотал, что мы выпутаемся, и я ему верил. Несколько особо ушлых жителей так и норовили «покарать колдунов», поэтому ненадолго пришлось остановиться. Представилась отличная возможность получше разглядеть место нашей казни, и каково было моё удивление, когда вместо двух постаментов для жарки колдунов я, к своему удивлению, насчитал три! К правому был привязан рыцарь! Нет, я мог бы ошибаться, но мою уверенность подкреплял не сам вид крепкого парня, ростом под два метра и стрижкой под горшок, а его доспехи, несуразно болтавшиеся на нём, отрывая взору хорошего качества кольчугу. Добавьте ко всему этому щит с гербом в виде чёрного и красного драконов сплетённых воедино немыслимым образом и внушительную булаву, лежащие у ног рыцаря, а если быть совсем точным – под ногами внизу у хвороста. Бродившие взад-вперёд у будущих костров люди в длинных тёмных балахонах, то и дело поглядывали на парня. Задев нас они остановились, и низко поклонилонившись рясистому старикашке:
– Отец Игнац, рады приветствовать вас, – торжественно произнёс, стоявший по центру, мужчина в рясе. – Вы как всегда, самолично разоблачили очередных злодеев и собираетесь очистить их души в святом огне?
– Истинно, брат. Вот этот в чёрных одеяниях, – высокомерно заявил он, тыча в мою сторону пальцем, – колдун, ещё не вошедший в силу на освящённой земле. А, как известно, Зло надо рубить на корню!
– О, вы так правы! – почтительно отозвалась вся инквизиторская братия. Но первый из их компашки, всё-таки обратился к престарелому борцу за чистоту общества. – Отец Игнац, а тот юноша, так громко храпящий на плече стражника…
– Это пособник колдуна, – вяло отмахнулся тот, и все притихли. Выдержав небольшую паузу и пробежавшись глазами по толпе жителей, он громогласно продолжил свой спектакль истиной веры и великого борца с нечестивостью. – Дети мои! В этот светлый день, – нас возвели на помосты и начали привязывать к столбам, – мы придаём священному огню тела этих грешников, – запястья туго стянули верёвками, я обратил внимание, что Демир начал приходить в себя, – справа рыцарь, чьё имя я не хочу произносить по причине того, что он не дал свершиться Божьему суду над закоренелой ведьмой, сгубившей не один десяток невинных душ, – парень только отвернулся в другую сторону, всем видом показывая, что старый инквизитор лжец и загубил куда больше невинных людей, чем те же ведьмы, – по центру – колдун, нагло появившийся в вашей деревне и едва не погубивший меня! – здесь инквизитор, почти сорвался на визг, подчёркивая слово «меня». – Ну а этот юноша… – старикашка поднял глаза к нему и молитвенно сложил сухие руки на груди, картинно глядя в небо, и вздохнув продолжил, –  он попал под власть тёмных сил и только пламя способно даровать ему бессмертие на небесах. Аминь.
Ни оваций, ни одобряющих криков не было. Деревенские жители притихли, словно бы их здесь и нет. Возможно, инквизитор уже всем настолько надоел своими «очистительными» кострами, что его речи никого не подбадривали, а может и наоборот усыпляли. И в этом можно было убедиться: несколько деревенских ребятишек с палочками начали гонять по площади гусей, несколько взрослых их подхватили и, косясь на инквизиторов, уволокли подальше с глаз, отвесив по подзатыльнику каждому, а те, что посмелей, вообще в наглую зевали, стоя в первых рядах. Один из рясистых подошёл к нашему душегубцу и что-то шепнул ему на ухо.
– Может, у наших нечестивцев будут последние желания? – с явным недовольством спросил отец Игнац.
– Будут, – охотно согласился я.
– Правильно, малыш, тяни время! – одобряюще прокричал Яго у меня в голове, заставив меня улыбаться во все тридцать два.
– Мы вас слушаем, – отозвались инквизиторы, и, повернувшись к парню в доспехах, спросили. – Ваше последнее желание, сэр рыцарь?
– Благородный рыцарь, не станет унижаться и молить о пощаде, – его голос был тяжелый и низкий, достойный оперного певца. – Однако, могу ли я просить передать моему отцу, что я любил его, и что погиб спасая жизнь девушке… пускай ведьме, как вы утверждаете. Но спас.
  Все, кроме отца Игнца, который стоял безмолвный и гневный, кивнули в знак согласия и повернулись в мою сторону.
– А ты колдун, каково твоё последнее желание?
Здесь стоило глубоко подумать. Во-первых, всё-таки нужно потянуть время, может, что-нибудь да произойдёт. Во-вторых, мне стоило бы вспомнить, какой-нибудь подходящий стишок и, что самое главное, короткий, так как времени на его прочтение мне вряд ли  дадут. Ну и в-третьих…
– Люди добрые-е-е! Дайте похмелиться! Помираю! – надрывно проорал Демир. Бедного парня, по всей видимости, мучил жутчайший похмельный синдром. – Ну! Хоть пивка, хоть винца! Я на всё согласен, даже на кефир!... а… а что я собственно здесь делаю?!!
– Тебя придадут очищающему огню, – пояснил кто-то из инквизиторов, – чтобы твоя душа предстала перед Богом в чистоте и…
– Что?! – взвыл несчастный. – Милорд!
– А что я? Сам виноват, нечего было вчера башкой своей полупустой половицы простукивать.
– А… как… м… я же… простите...
– Да ладно тебе, – улыбнулся я. – Всё будет хорошо. Тем более, что вон тот старпёр в рясе самолично решил нас казнить и мы, видите ли, потревожили его сон.
– Подумаешь, цаца какая! – усмехнулся воришка. – Мне кто-нибудь здесь вообще нальёт?! Ну, мужики, не верю я, что вы не пьёте!
– Сволочь, мерзавец, скотина! – взвился дедок.
– Ну, опять двадцать-пять, – проговорил я. Всё-таки надо достать его до печёнок, если уж и помирать, то пусть запомнит меня. Как следует, запомнит! – Ты тут дедуля, козырного из себя не стой. Лучше взгляни: народ от тебя выть хочет, ты всех своей пропагандой чистоты души достал уже. Понимаешь? Достал!
Народ на площади завозился и начал перешёптываться. Видимо, нашлись те точки опоры и если на них ещё немного надавить, то…
– Хватит! – заверещал отец Игнац. – Сжечь приспешников Зла!
– Э! А моё последнее желание? – поразился, обиженный до глубины души, Демир. – Я пива хочу-у!
– Во! – сказал старикашка, показывая нам фигу. – Всем вам!
И стражники начали поджигать факелы, нехотя, но начали. Эх, они всего лишь исполнители чужой воли. Пусть меня помяли немного, но я пока ещё жив и никого не виню. А ведь всё так хорошо начиналось… В голове отчётливо появилось коротенькое, но очень подходящее стихотворение. И его надо было прочесть, пока хворост не запылал. Откашлявшись и набрав побольше воздуха в грудь, я начал:

За гранью прошлых лет вступительные главы
До более красивы и милы…
Пусть неуклюжи, может несуразны
И чуть тосклива кривизна строки.
Пролог, как в прозе, коротко и чётко,
Словно глазами пробежался по страницам,
Увидев все закаты и восходы,
Наметив жизнь, и тон задав первейшим лицам.
Пускай, немного приукрашены портреты,
Простите, здесь не Эрмитаж.
Не кисть, а слово создаёт сюжеты,
Прологом, начиная свой рассказ.

Всё замерло, словно на картине. Время, остановилось: ни ветра, ни звука, ни блеска на воде. Лишь солнечные лучи переливались, плавно перетекая друг в друга. Создавалось впечатление, что такой-то искусных художник мастерски подобрал все оттенки жёлтого, оранжевого, белого объединив их на полотнище голубого небосвода, и абсолютная тишина наслаждалась своим правлением. На небе не было ни облачка. На мгновение я даже подумал, что случилось нечто непоправимое, будто бы вся эта недвижность останется навсегда, и тут сердце ёкнуло. Но опаска была лишь мимолётной, так как откуда-то из-за горизонта появилось небольшое облачко. Оно медленно и не спеша приближалось, пока не достигло деревеньки. Увиденное далее повергло меня в некоторый шок: из облачка лёгкой походкой стала спускаться девушка! Стройная, изящная, грациозная. Каждое движение, каждый шаг отчётливо отпечатывались в памяти, невольно заставляя восхищаться неземной красотой небесной девы. Искренне прошу у вас прощения, но доподлинно описать её я не смог бы, так как внешне казалось, что облик её изменчив и в тоже время постоянен. Думаю, что у каждого из вас имеется свой идеал женской красоты, навязывать свой образ было бы грешно и непростительно.
Спустившись до уровня площадки, на который была привязана к столбу моя личность (не выдающаяся, но всё-таки личность), она остановилась, зависнув в воздухе. Первая мысль, которая пришла мне в голову, – надо поздороваться. Однако какой-то внутренний голос подсказал, что это не обязательно. Девушка неспешно осмотрела площадь и, повернувшись ко мне, улыбнулась. Теперь мне стало всё понятно и кто эта девушка, и что здесь происходит в данный момент. Муза! Вот та кто меня направляет! Но с чего бы ей появиться здесь? Ответ возник так же, как и предыдущий – её позвал я сам. Взмахнув рукой, она указала на инквизиторов и те… растворились, словно бы им здесь не место. Исчезли жители деревни, стражники, место нашего сожжения. Остался лишь я, Демир и рыцарь, каждый стоял на том месте, где только мгновение назад возвышалась площадка обложенная хворостом. Низко поклонившись нашей спасительнице, я мысленно поблагодарил судьбу за то, что послала мне столь чудесное избавление от  смерти на костре.


– Молодец, ничего не могу сказать. Подходящий стишок в подходящее время, и ты, можно сказать, остановил-таки время! Молодец! – подал голос Яго.
– А ты разве не должен был...
– Нет, – предрекая мой вопрос, сообщил он. – Я же часть тебя, забыл?
– Угу, – честно признался я. – Слушай, а почему ты последнее время больше молчишь, а?
– Обиделся я на тебя!
– За что это?!
– А за то! Нечего было мне рот затыкать…
– Нечего было со мной спорить, – надулся я.
– Можно подумать мы сами не такие? – окончательно добил меня Яго. Против сказать нечего.
– Милорд, а вы сейчас со своим духом разговаривали? – послышался недоверчивый голос воришки. Ну, как же я мог забыть?!
– Можно сказать и так. У-у, ну и лицо у тебя, а перегаром-то тащит…  ух, за версту! Только закусить остаётся. А вообще пить вредно! Не пей больше, о здоровье лучше подумай.
– Так… как же… ж… ой, плохо мне-е! – протянул он, хватаясь за голову и живот, опускаясь на корточки.
– О том и речь, Демир. Охота тебе так маяться?
– Охота-а! – кивнул незадачливый пьянчужка, болезненно уставившись на меня снизу-вверх.
– Что «охота»? – удивился я.
– Водички бы…
– Сушняк? – склонившись над парнем, спросил я. Тот кивнул.
– Пей, – сказал рыцарь, бросив ему булькнувший в воздухе бурдюк. Ловко схватив на лету средневекового типа флягу, Демир незамедлительно приступил к её опорожнению. Мы стояли в немом молчании, которое нарушалось жадным бульканьем. Прикончив, что-то около половины жидкости мой спутник поднял к нам масляный не сфокусированный взгляд и удовлетворённо крякнул, растянувшись в довольной улыбке.
– Что в бурдюке? – спросил я, обращаясь к рыцарю, хотя ответ уже назрел на языке.
– Вино, – сухо бросил тот. Я посмотрел на Демира. Глаза воришки медленно съехались к переносице, после чего жертва похмелья и «старых дрожжей» повалилась на спину. Нетрезвый храп Демира разнёсся по всей площади. Не сговариваясь, мы с рыцарем подхватили парня под руки и потащили в сторону таверны, той самой, в которой разыгралась эта история с нашим сожжением. Мельком я заметил, что щит и булава уже были при рыцаре: щит за спиной, булава на поясе.
До места нашего возможного отдыха было сравнительно недалеко. Половину пути мы шли молча. Рыцарь глядел куда-то вперёд, а я рассматривал окрестности, так как для меня, как для начинающего поэта, всё это было дико интересно. Домики преимущественно двухэтажные, кое-где мелькали даже трёх- и четырёхэтажные, но я начитал таковых всего пару-тройку. Прямо в конце улицы виднелась небольшая ратуша. Всюду сновали прохожие, поглядывая на нас с удивлением или опаской. Хотя, чему тут удивляться? Я, как вы помните, в этот мир попал в своём «выходном костюме»: свитер, плащ, джинсы, сапоги на шнуровке и в придачу пара, временами брякающих, цепей на боку. Дополните всё это моим помятым состоянием, мрачным видом и вы поймёте, что чувствовали средневековые граждане, глядя на меня – тёмного и хмурого Волхва. Однако внутри души я весьма светлая личность. Вся эта кожа и металл только оболочка, под ними скрыта весьма лирическая и тонкая натура. Только вряд ли им есть дело до моей души. Теперь представьте ещё моих спутников, помимо мрачного меня, волокущего на себе парнишку воровского типа (и если уж об этом жители не знали, то могли вполне догадываться) и рыцарь, так сказать, мне в помощь, благородный и постоянно грохочущий и звенящий. Залюбуешься-я-я!