Последний день Тельца Глава 1

ИНСТИНКТ (от лат. instinctus — побуждение), совокупность сложных врожденных реакций (актов поведения) организма, возникающих в ответ на внешние или внутренние раздражения; сложный безусловный рефлекс (пищевой, оборонительный, половой и др.) Инстинкты человека контролируются его сознанием.

(Из энциклопедии Кирилла и Мефодия)


Глава 1.               

Старый трамвай прогремел ржавыми, попискивающими в повороте колесами. Он тянул за собой клубы пыли, оседающей на листьях растущей вдоль дороги  амброзии. Та вытянулась до размера деревьев, и, видимо, дорожная пыль никак не вредила адаптированному сорняку. Острые листья и длинные стебли сравнялись цветом с запыленной дорогой, на которой когда-то был уложен асфальт. Но после строительства новой эстакады, этот проезд перестал быть актуальным, и, естественно, восстанавливать старое покрытие на покинутой транспортом улице у городских властей не было ни желания, ни средств.   
   
Из зарослей амброзии на трамвайный путь, освещенный утренним солнцем, выскочил черный котенок, делово огляделся по сторонам и, не обнаружив опасности на безлюдной улице, принялся тщательно умываться, изящно забросив лапку за самое ушко. На солнце молодая шерсть блестела, как крыло ворона, и умывание его было вызвано не столько необходимостью навести чистоту, сколько инстинктом чистоплотности, которым отличается семейство кошачьих от иных животных. Котенок повторил процедуру другой лапкой, но, увидев прогуливающуюся пару диких голубей, замер в неподвижности. Заметив, что голуби не обращают на него внимания, он резко присел, даже прилег на напряженные лапки, прижал голову к самой земле и начал устраивать поудобнее коготки, чтобы найти опору для прыжка. Началась охота, которая была таким же безусловным рефлексом для подрастающего хищника, как и умывание. Пара голубей видела ерзающего в пыли котенка, но опыт, выработанный тысячелетиями, подсказывал им, что этот черный клубочек не таит в себе опасности. Две, на первый взгляд совершенно одинаковые птицы, отличались друг от друга основным признаком – одна из них была самцом, а другая самкой. И это различие заботило их в данный момент гораздо больше, чем неокрепший котенок, готовящийся к своему первому прыжку.

Когда голуби подошли к рельсу, молодой охотник резко выпрямил задние лапы, но сил его не хватило, чтобы достать добычу, да и рывок этот более походил на бег с низкого старта, чем на опасный прыжок, который должен был повалить наземь сраженную птицу. Голуби, громко хлопая крыльями, взвили в воздух, но едва оторвавшись от земли, снова сели на прежнее место, подняв клубы пыли и при взлете и при посадке. Эта пыль запорошила неопытного охотника, и он, отпрянув от шумных голубей, которые, по всей видимости, издевались над ним, пошел вдоль трамвайного пути в надежде найти себе какую-нибудь игру, более подходящую по возрасту, чем охота на взрослых птиц.

Заросли созревшей амброзии, согретые утренним солнцем, начали воспроизведение потомства: тучи незаметной человеческому глазу пыльцы, отправлялись в полет в поисках предмета оплодотворения. Миллионы этих пылинок осели на черно-белом плакате, приклеенном к покосившемуся забору. На пожелтевшей от солнечных лучей бумаге крупными буквами было написано: «Пыльца амброзии является опасным аллергеном». Кто и зачем прикрепил сюда эту бумагу, было неизвестно.

Напротив, через трамвайные пути и остатки асфальта высилась новенькая металлическая ограда бывшего детского садика N69. Забор этот состоял из кирпичных колонн, выкрашенных известью и посеревших от дорожной пыли (как и все вокруг), решеток между колоннами, выполненных из четырехгранника холодного кручения с расплющенными завитушками на концах. Такие заборы вошли в моду в последнее десятилетие, когда стали появляться частные фирмы, способные построить и содержать собственный офис размером с детский садик. Само здание находилось далеко за забором, на пригорке, куда не долетала дорожная пыль. Старое строение было отреставрировано и модернизировано. Новая система отопления, водоснабжения и канализации, новые опоры электропередачи, новая крыша темно-красного цвета, выкрашенные в ярко-желтый цвет стены с белоснежными проемами окон, ухоженные цветники во дворе, все это говорило о том, что здание более не принадлежало детям. В последнее время стало модно и выгодно выкупать здания детских садов и яслей и перестраивать их в комфортабельные офисы. Последовал этой моде и владелец фирмы «Фаворит» Александр Александрович Соколов, пять лет назад выкупивший действующий детский садик с прилегающей к нему территорией. Весь комплекс обошелся тогда молодому бизнесмену почти даром, потому что, занимаясь электричеством, ему удалось выгодно закрыть крупный энергетический долг машиностроительного завода и за эту услугу унаследовать детский садик, находящийся на балансе предприятия-должника.

Сан Санычу, как называли Соколова близкие знакомые и некоторые сотрудники, было только тридцать два года, но его предприимчивый ум, молниеносная реакция на изменения в экономике, врожденное трудолюбие и упорство, которые он приписывал Тельцу - своему знаку Зодиака, позволили очень быстро разбогатеть практически на пустом месте, не имея ни связей, ни начального капитала. Словно паук, цепляясь лапками-крюками за отвесную стену, он поднимался по тернистому пути от бедности к процветанию, и крепко, по соколиному впивался в каждую сделку, способную приумножить его состояние. Не брезговал ни какой работой, и поначалу, когда товар приходил еще в грузовиках, мог вместе с рабочими разгрузить машину, не стесняясь ни пота, ни мозолей на крепких ладонях.

До электричества фирма Соколова занималась всем, на чем можно было заработать. Они торговали продуктами, углем, лесом, стройматериалами, занимались автоперевозками, ремонтом и строительством. Но торговля электричеством превратила предпринимателя-труженика Соколова в успешного бизнесмена.

Тщательно подобранный коллектив и ежедневно увеличивающийся капитал предоставили Сан Санычу дополнительное свободное время и финансовую возможность это свободное время интересно заполнить. С женой они летали отдыхать на Канарские острова и в Египет, с друзьями он проводил время на охоте или в боксерском зале, с любовницами развлекался в саунах и ресторанах. Никого постоянного у него не было. Случайные девушки быстро надоедали, да и привязанность к какой-то одной Соколов расценивал бы как измену. Жену он любил уже десять лет, хотя в последние годы не так самозабвенно, как это было в начале их семейной жизни, особенно после рождения сына, который этой осенью должен идти в первый класс. Редкие интимные встречи на стороне Соколов изменой не считал, объясняя это инстинктивным желанием самца, которое присуще всем животным не исключая человека. Самое главное, чтобы об этом не узнала жена, иначе ничего не значащий флирт мог бы превратиться в грандиозный скандал и даже разрыв, а Сан Саныч ценил свою семью, и не хотел потерять ее из-за мимолетного увлечения. Хотя, и жертвовать своим удовольствием ради этой самой семьи он пока не собирался. Ведь, не пойманный - не вор, а до сих пор ему удавалось успешно маскироваться и предохраняться.

Каждый вторник Соколов посвящал физической культуре. Два раза в месяц он посещал боксерский зал, а два раза плавал в бассейне. Благодаря такому активному образу жизни Сан Саныч, хоть и набрал в весе около двадцати килограммов за последние три года, выглядел по-прежнему свежо и подтянуто. Размер его пояса увеличился на пятнадцать сантиметров, но вместе с животом увеличивались и грудная клетка и объем бицепсов. Его нельзя было назвать спортивным, но слово «подтянутый», при весе в девяносто килограммов и росте сто восемьдесят, подходило ему как нельзя лучше. Единственно, что огорчало самого  Соколова – это проступившая седина. Наверное, это раннее поседение было унаследовано от отца, который уже в пятьдесят имел белоснежную шевелюру, но Сан Саныч считал, что в его возрасте не время еще седеть и поэтому стриг волосы очень коротко, почти под ноль. Тем более, с такой стрижкой ему было удобнее тренироваться. Спорт он любил не только активный, но и с удовольствием проводил время у телевизора, когда транслировались боксерские поединки за звание чемпиона мира. Соколов не пропустил почти ни одного боя за несколько последних лет, он напряженно следил за каждым раундом, уклонялся от ударов вместе с бойцами, вслух подсказывал, куда и когда надо бить и нередко опережал комментатора, давая оценку действиям того или иного боксера.

Пил Соколов не часто, но метко. Уж если пить, так пить! За ночь он объезжал несколько ресторанов. Когда в одном заканчивалась музыкальная программа, он отправлялся в другой, где еще продолжали петь. Когда же и здесь музыканты начинали сворачивать инструменты, он, если не удавалось уговорить их продолжить, отправлялся в «Центральный», где программа длилась до утра. Часто пел сам, объявлял в микрофон поздравления и посвящения, иногда танцевал, и на протяжении всей ночи пил не останавливаясь, снова и снова заказывая официантам водку и пиво. Даже исполняя песню, он мог опрокинуть рюмку водки или коньяка, пока между куплетами звучал музыкальный проигрыш. Он не смаковал напитки, хотя мог на вкус отличить «Хеннеси» от «Арарата», отдавая предпочтение второму, но ему нравилось само опьянение, это всплывающее из глубин первобытности бесстрашие, эта сила, появляющаяся благодаря растормаживанию психики. Ему нравилось то, что, напившись до беспамятства, он никогда не мог позволить себе задремать за столом, упасть в танце или забыть застегнуть ширинку. Даже в состоянии самого глубокого опьянения он продолжал контролировать свои движения и слова, мог сесть за руль и, закрыв один глаз, потому что двумя уже ничего не видел, спокойно приехать домой. Хотя, ездить самостоятельно ему доводилось очень редко.

Уже несколько лет Сан Саныч имел личного водителя, который чуть ли не круглые сутки просиживал в машине в ожидании своего босса. Для Володи - водителя Соколова - эти ожидания были самыми утомительными. Он предпочел бы съездить хоть за тысячу километров, только бы размяться в движении, а не простаивать под офисом или рестораном в неизвестности, поедут ли они через два часа или Соколов выйдет через минуту, ведь тот почти никогда не предупреждал, насколько задержится. Зато, если водителя не будет на месте, когда появится Сан Саныч, - скандал неизбежен, как и последующие нарекания, мол, у него, Соколова, совершенно нет возможности торчать в ожидании шофера, получающего такую большую зарплату именно за экономию драгоценного времени своего босса. И совершенно неважно, действительно ли Соколов в этот момент решал рабочие вопросы или переезжал из ресторана в ресторан. Во всем остальном Володя был доволен своей работой и начальником, потому что зарплату он получал на самом деле не маленькую и при этом частенько обедал за счет хозяина, а в случае необходимости мог взять у Соколова небольшой кредит, который иногда, в минуты хорошего настроения, Сан Саныч ему прощал.

Мерседес подъехал к заднему входу бывшего детского сада и из него вышел Соколов в приподнятом настроении, белоснежной рубашке с коротким рукавом и двумя расстегнутыми у воротника пуговицами, в бежевых льняных брюках, которые жена купила ему в Египте, и которые безбожно мялись при каждом присесте. Однако на крепкой фигуре Сан Саныча даже помятая одежда смотрелась элегантно. На ногах были легкие итальянские туфли в сеточку, через которую просвечивались носки, такие же бежевые, как и сами туфли. Он коротко сказал Володе: «Жди!», уверенным шагом вошел в здание и через ступеньку поднялся на второй этаж, где располагался его кабинет. Увидев Соколова, Наташа - личный секретарь - сорвалась со стула и, покраснев от неожиданного появления начальника, затараторила насчет звонков и встреч, назначенных на сегодняшнее утро.

- Привет, красавица, - обратился Сан Саныч к двадцатитрехлетней девушке, которую считал более чем симпатичной. – Прекрасно выглядишь! Так и хочется расцеловать! – пошутил он, вкладывая все же в эти слова незримую надежду на возможное обладание стройной девушкой с длинными прямыми индейскими волосами, туго стянутыми резинкой в хвост, и выразительными карими глазами, подчеркнутыми чернотой бровей, которые не было необходимости подкрашивать или выщипывать. Они привлекали своей природной дикостью, выдавая сильный и своенравный характер. Если бы Наташа выросла в природных условиях лет двести тому назад, то наверняка объезжала бы ретивых коней и носила нож в голенище сапога, но цивилизация смягчила черты ее характера, оставив при этом остроту первобытности в красивом облике. Фигура девушки была бы идеальной, если бы та же цивилизация не ограничила ее жизнь стенами кабинета и квартиры. Наташе не хватало физической тренированности, которая придает изящества женским формам. Изящества в самоуверенности. Она была слишком нежна телом, чтобы соответствовать своим глазам и бровям. Она была цивилизованна!

От слов Соколова девушка покраснела во второй раз, хотя, за полтора года работы должна была привыкнуть к его не всегда тактичным шуткам. Просто, она понимала, что не все, преподнесенное как шутка, таковой является. Нет, конечно, Соколов никогда не позволял себе чего-то большего, чем разные словечки, но она видела в его глазах желание, она иногда ловила его восхищенный взгляд на своих ножках, неожиданно обернувшись, узнав за спиной его присутствие. Осознание его страсти одновременно и пугало и льстило ее женской натуре, ведь Сан Саныч пользовался авторитетом у многих женщин. Он был из тех красавцев, которым тяжело отказать, и внимание такого мужчины, конечно, поднимало планку ее самооценки, но все эти ощущения находились глубоко под пластом осмысления, где-то на уровне подсознательных волнений, которые создают настроение, но не могут быть объяснены словами.

Наташа хорошо знала Марию – жену Соколова, которую уважала за преданность мужу, семье, за ее нежное отношение к их сыну, которое казалось неестественным в современной нервозности общества. Забота о муже и ребенке была смыслом ее жизни. Маша получила образование экономиста, закончив с отличием университет, но к этому моменту их отношения с Соколовым стремились к свадьбе, после которой она жила словно в сказке, где принц не только носил на руках свою принцессу и осыпал ее розовыми лепестками, но умел совмещать свою любовь с трудоголической целеустремленностью, приносящей возможность эти розы покупать. Когда родился сын, Маша разделила свою нежность к мужу на двоих, и никто при этом не почувствовал себя обделенным – так велика была ее любовь к обоим мужчинам – большому и маленькому, которые заполнили собой всю ее сущность. Через несколько лет у мужа появилась возможность пригласить в семью домработницу, а после переезда в новый двухэтажный дом, он нанял для сына няню, чтобы дать возможность жене уделить немного времени себе самой. Но это была его личная инициатива. Маша пользовалась свободным временем без азарта, она позволила себе тренажерный зал два раза в неделю, массажный кабинет и парикмахерскую. Но лишь только тренировка или сеанс заканчивались, она немедленно отправлялась домой к сыну.

В свои тридцать два она выглядела очень привлекательной, а, начав посещать атлетический зал, подтянула в фигуре все, что успело осунуться от домашнего образа жизни. Ее вьющиеся волосы едва касались плеч. Когда она закалывала их сзади, несколько непослушных прядей крупными завитушками выбивались из прически и добавляли облику женщины юношеского романтизма. У нее были выразительные серые глаза, прикрытые припухшими веками, что придавало взгляду томности, интригующей собеседника, если им оказывался мужчина. Кожа гладкая, словно бархат. Мария регулярно посещала солярий, благодаря которому всегда выглядела свежей, будто только вернулась с курорта. Она никогда не пробовала нарастить ногти акрилом, во-первых, потому что имела красивую форму собственных, а во-вторых, потому что, несмотря на присутствие домработницы и няни, все же оставалась домохозяйкой, не стесняющейся стирки или приготовления ужина.

Наташа всегда с восхищением смотрела на Марию, но жена Соколова, почему-то избегала общения с секретарем мужа, и это смущало девушку. Она могла только догадываться о том, что, вероятно, Сан Саныч когда-то позволил при жене похвалить женскую привлекательность Наташи, или сама Мария могла однажды перехватить его взгляд на молодую секретаршу. Ей казалось, что жена начальника смотрит на нее, как на возможную опасность своего семейного благополучия, и поэтому никогда первой не заговаривала с Марией, а сам Соколов не давал секретарю поручений, связанных с его семейными делами. Потому что смотрел на Наташу не только как на работника, но в большей степени, как на женщину и, естественно, не хотел ее сближения с женой.

Соколов попросил Наташу пригласить бухгалтера и вошел в свой кабинет. По сравнению с улицей здесь было прохладно и тихо. Кондиционер работал неслышно, секундная стрелка настенных часов ползла равномерно, без тиканья, рыбки в аквариуме плавали молча и только компрессор, освежающий им воду, работал с тихим монотонным урчанием. Молодой директор в летние дни не успевал страдать от повсеместной жары. В его доме работал кондиционер, настроенный на двадцать два градуса; когда к дому подъезжала машина, воздух в ней был охлажден до той же температуры, а когда Сан Саныч входил в свой кабинет, то термометр на столе показывал все те же двадцать два. Ему нравилось то, что он смог собственным умом и настойчивостью создать себе и своей семье комфортные условия жизни, а всех вокруг приучил этот комфорт оберегать. Полтора года назад Соколову пришлось объяснить новенькой секретарше, что годы изнурительной работы ради нынешнего достатка дают ему право требовать от своей подчиненной поддерживать в офисе постоянную температуру. Ведь это так просто – всего лишь раз в день за полчаса до его прихода нажать одну-единственную кнопку на пульте кондиционера. Соколову не пришлось более возвращаться к этому разговору, потому что Наташа в тот же день настроила автоматическое включение сплит-системы на нужное время, ничего не сказав об этом своему боссу. Возможно, что до сих пор Сан Саныч продолжал думать, будто одним громким разговором тогда смог добиться от секретаря безоговорочного подчинения.

Но на самом деле он и не чувствовал, комфортно в кабинете или нет, жарко там или холодно. Просто на его столе стоял подаренный тестем термометр, который должен показывать двадцать два градуса независимо от времени года. Однажды Наташе пришла в голову мысль, что если этот незамысловатый прибор просто поломать на нужном показателе, то Сан Саныч, даже задыхаясь от жары, не обратил бы внимания на высокую температуру, настолько важны были для него цифры на электронном табло сувенира.
Войдя в кабинет, первым делом директор бросил взгляд на застывшие во времени двадцать два градуса, сел за стол и подписал несколько подготовленных к его приходу бухгалтерских документов, включил кнопкой дистанционного управления телевизор и поднял трубку телефона, что бы позвонить. В эту минуту дверь кабинета отворилась и на пороге показалась секретарь с ежедневным утренним кофе для директора, а следом за ней вошла главный бухгалтер «Фаворита». Наташа поставила чашку с кофе на одну из деревянных подставок, которые Соколовы привезли из Китая, а бухгалтер расположилась на стуле напротив Сан Саныча.
 
- Привет Валюша, что у нас с платежами? – спросил директор, повесив трубку.
Валя, как и многие женщины в офисе Соколова была молода и привлекательна, но ее муж тоже работал в «Фаворите», поэтому директору приходилось воздерживаться от своих шуточек в адрес главбуха, хотя он не упускал возможности проводить ее оценивающим взглядом, когда ежедневно по нескольку раз стройная женщина покидала его кабинет. Больше всего в бухгалтере Соколову нравился хозяйский подход к работе, профессионализм, сильные икры и точеные лодыжки. Когда она приходила на работу в колготах нежно-коричневого цвета и в классических туфлях, Сан Санычу порой приходилось рефлекторно сглатывать слюну.

Соколов любил всех женщин. Ну, почти всех. Он смело мог сказать, что влюблен в большую половину человечества, потому что эту половину составляли именно женщины. Он любил фильмы про Амазонок, представляя себя в роли их пленника. Он любил тешиться мыслями о гареме, который был бы в состоянии содержать и ублажать. Ему нравились сформировавшиеся физически старшеклассницы, которых он мог бы воспитать так, как хотелось самому, и ему нравились женщины за сорок, познавшие все искушения и ценящие то, чего молодые еще не научились ценить. Он с удовольствием рассматривал эротические журналы, замечая каждую мелочь в фигурах и замерших жестах, которые то украшали, то портили очаровательные модели. Просматривая порнографические фильмы, он восхищался искусностью и раскрепощенностью героинь и поражался, откуда режиссеры берут таких омерзительных мужиков.

Он любил всех женщин, которых пригласил к себе на работу, но ни с одной из них не имел интимной связи, потому что всегда следовал железному правилу, произносимому в довольно грубой форме, но означающему мудрость: не заводить близких отношений там, где работаешь, и не обещать ничего серьезного там, где приключилась интимная близость. Он ни единожды наблюдал за неприятностями, постигающими тех, кто этот закон нарушал, и, считая себя умным человеком, предпочитал учиться на чужих ошибках.

Валюшу, а для остального коллектива - Валентину Павловну, Соколов пригласил к себе на работу, разговорившись с ней - выпускницей университета, на летней площадке, куда зашел выпить пива в знойный рабочий день. Тогда Валина группа как раз сдала последний госэкзамен, и почти всем коллективом студенты отмечали это событие за несколькими сдвинутыми столиками. Молодой директор только что открытого предприятия стоял около барной стойки, когда к ней подошла выпускница ВУЗа с красивыми, умными глазами и уверенным голосом. На ее молоденькой ручке уже пестрело обручальное кольцо. Соколов, обратился с шуткой, мол, до сих пор не знал, что десятиклассницам позволено выходить замуж, но девушка, ни на секунду не задумавшись, отпарировала, что в его возрасте мужчине должно быть уже все равно - студентка перед ним или школьница и замужем она или нет. Перебрасываясь фразами между столиками, Соколов выяснил, что по окончании университета симпатичная выпускница будет подыскивать себе работу. Они обменялись номерами телефонов, и уже через несколько месяцев Валентина стала помощником главного бухгалтера, а когда сам главбух фирмы вышла замуж за грека и уехала из страны, Валя заняла вторую по важности должность после директорской.

- Я только что из банка, - как всегда с деловой уверенностью ответила соблазнительная бухгалтер, закинув ногу на ногу и подчеркнув, таким образом, упругость икроножной мышцы. - Деньги пришли. Я сняла на зарплату, проплатила все налоги и сразу перечислила коммунальные платежи. Спрятала все, что смогла, но прибыли все равно остается сорок тысяч. Что с ней делать?

Соколов не смотрел на ее ноги, но краем глаза чувствовал, как они хороши. Какая-то пружинка шевелилась в глубине живота, и он ощущал, как сбивается дыхание, но эти рефлекторные судороги совершенно не мешали ему зарабатывать деньги и скрывать доходы.

- Валенька, оставь минимум, а остальные перегоняй Виталику за мебель. Спиши «старые» кресла, столы, что там еще, и купи у него новые. Оформите через белую фирму под четыре процента. Посчитай мне сумму, без этих процентов, пусть он сейчас привезет деньги, а завтра себе обналичит и заберет. Мне деньги нужны.
- Так у меня в сейфе есть двадцать пять тысяч. Сколько Вам надо?
- Ты же зарплату собиралась выплатить?
- Это деньги помимо зарплаты.
- Да ладно, не надо. Мне не к спеху. Виталик привезет, тогда занесешь. Я после обеда уеду.
- Хорошо. А что с компьютерным столом для нового менеджера? Может, купим ему столик, а то парень ютится там в углу? Тем более - обналичиваем якобы под мебель! – хитро улыбнулась бухгалтер.
- Да, конечно. Я совсем забыл об этом. Выдай Михалычу наличку, пусть съездит, купит.
- Есть, сэр! - отдавая честь, сострила девушка.
- Да, и еще. Раз уж ты сама себе зарплату выдаешь, то выпиши в этом месяце триста гривен премии главному бухгалтеру. Пусть повеселиться! – сохраняя серьезное выражение лица, сказал Соколов.
- Спасибо, Сан Саныч!

Валя собрала со стола директора подписанные бумаги и вышла из кабинета. У Соколова приятным теплом по всему телу растеклась гордость за внезапно возникший порыв. Еще пять минут назад он не собирался поощрять Валентину, но физиологическая тяга к красивой женщине иногда рождала в его мозгу потребность в сюрпризах. Он не успел обдумать свое решение, как уже произнес его. Но потом, когда пытался объяснить себе неожиданный подарок, только радовался подобной сообразительности. Ведь для него эти триста гривен совершенно ничего не значат. Он может сейчас пойти прогулять тридцать тысяч, и подобная трата не нанесет его финансовому состоянию большого урона. Никто, кроме главного бухгалтера этого даже не заметит, а она никогда не спросит, куда он дел такие деньги. Но для нее, человека, получающего зарплату (хотя и не маленькую) - это все же деньги. Она сможет купить на них что-то в дом, какую-нибудь безделушку себе или сделать подарок мужу. В любом случае подобная мелочь приятна, потому что на нее никто не рассчитывал. «Тем более - она такая хорошенькая! Особенно, когда вот так закидывает свою ножку! Пусть радуется!»

При воспоминании недавней тревожащей позы своей подчиненной, у Соколова снова что-то зашевелилось внизу живота, он поерзал в кресле, сделал глоток подостывшего кофе и поднял телефонную трубку.

- Алло! - он никогда не говорил «алле», ему это казалось пошлым. - Серега, не занят?.. Что мы, вечером встречаемся?.. Я купил новые перчатки. Специально для физиономии Василевского… В семь часов в зале. Давай, до вечера.

Сан Саныч подошел к окну и потянулся, сводя лопатки так, что в позвоночнике несколько раз хрустнуло. «Значит, солей нет» мелькнуло у него в голове. Вдалеке за забором у трамвайной линии он увидел черного котенка, а в нескольких метрах от него парочку прогуливающихся голубей. Соколов улыбнулся одной стороной лица, так, что можно было подумать, будто другая сторона у него парализована, но, заметив это, он тут же усмехнулся всем ртом, представив свое нелепое выражение в перекошенной гримасе, большими глотками допил кофе и связался с секретарем.

- Наташа, кто-нибудь меня ждет?
- Да, - ответил в трубке приятный голос. – Строители, из красного креста, капитан из милиции и еще парень, который якобы с вами когда-то ехал в поезде и вы оставили ему визитку.
- Визитку показывал?
- Нет.
- Если визитка есть, пусть зайдет последним. Где они все?
- В коридоре ждут.
- А милиционер?
- Тоже там.
- А ему что надо?
- Какие-то спец. номера на машину разыскивает.
- Отправь его к Валентине, она знает об этих номерах.
- Красный крест я принимать не буду, а строители пусть заходят.

Наташа в точности выполнила все распоряжения директора, так же четко, как и сама их получила. Когда в коридоре никого не осталось, она налила в чашку кипятка из электрочайника, всыпала туда одну ложку кофе и одну ложку сахара, села за стол и открыла в компьютере папку «Anno Domini» - сборник стихов Ахматовой, который накануне скачала в Интернете.

Девушка сама развернула свой столик так, что бы директору, когда он выходит из кабинета, не был виден экран монитора. Он никогда и не сделал бы ей замечания, увидев, что секретарь в рабочее время читает стихи (ведь она прекрасно справляется со своими обязанностями), но все же было бы неприятно, если бы Сан Саныч мог подумать о ней, как о тунеядке.

Наташа, сколько ни старалась, так и не смогла себе объяснить, как же на самом деле она относится к Соколову. Пытаясь разобраться, разложить все свои мысли и чувства по полочкам и отбросить факт его женатости, она приходила к тому, что этот, еще молодой, но уже зрелый мужчина нравится ей как самец, и почти нравится как человек. Конечно, такие откровенности она никому и никогда не могла произнести вслух, и даже, начиная думать об этом, стеснялась подобной развязности мыслей, но все же признавалась себе, что хотела бы иметь такого мужа, как Соколов. Когда она давала волю фантазиям, то представляла, как, наверное, приятно оказаться с ним в одной постели, как спокойно засыпать на его крепкой руке. Она точно могла представить себе, как будет пахнуть его тело, потому что по долгу службы ежедневно сталкивалась с ним в коридоре и кабинете, иногда приближаясь вплотную, спеша поднять упавший карандаш или вытирая со стола пролитый им кофе. Она знала его запах. Это была гармония нескольких запахов, состоявшая из одеколона, дезодоранта и запаха самого тела. Не столько запаха, сколько ощущения мужских гормонов, мужского начала, которое так и выплескивалось из Соколова вместе с уверенным его смехом. Это начало присутствовало и в приятном тембре его голоса, и во взгляде, который он то и дело бросал на ее грудь и ноги. Даже стоя к нему спиной, Наташа чувствовала этот взгляд. Мужским было в нем все: и походка, и крепкие руки, которые она иногда представляла такими ласковыми на своем теле, и ногти, так смешно подстриженные (она бы изменила их форму, если бы была его женой), и загорелая шея с выбритым затылком, которые она так часто рассматривала, открывая жалюзи за его спиной.

Могла ли она сказать, что влюблена в него? Нет, конечно, нет! Она просто не может быть в него влюблена, потому что он женат, потому что у него прекрасная семья, он любит свою красивую и ласковую жену и любит своего чудесного сына. Интересно, как Маша добивается от Мишки такого послушания? Ведь при ее внимании и баловстве, мальчик растет необыкновенно воспитанным и сдержанным. Наверное, она просто прекрасная мать и в ней генами заложен инстинкт воспитателя.

Нет! Конечно, она не может его любить! Если бы не его семья, тогда она могла бы себе позволить... Она любила бы его и их детей так же сильно, как любит их Мария. Нет, еще сильнее! В Машеньке нет той страсти, на которую способна она. Наверняка он никогда не любил Машу на кухонном столе, и та никогда не удовлетворяла его под столом, пока он пьет кофе. А она любила бы его именно так. Восхищаясь и восхищая. Она бы вместе с ним занималась бизнесом и поражала своей дипломатией и деловой хваткой. Она была бы ему партнером в работе и рабой дома. А иногда госпожой. Была бы такой, какой он пожелал бы. Но, увы! Все это только мысли о том, что могло бы быть.

А пока у нее есть Андрюша. Хотя, все это тоже сказки. Андрюша, это ее бывший одноклассник, который со школы не может позабыть ее, который дарил тогда и продолжает дарить сейчас на восьмое марта и в день рождения одну длинную розу. Он ходит в гости к ее маме, пока она на работе. Он встречает ее у подъезда и предлагает выйти за него замуж. Он хороший парень, но она не любит его. Она не вдыхает его запах, прикрывая глаза от удовольствия. Ей не хочется ущипнуть губами волосинки на его руке, которые так манят ее на руках Соколова. Когда она видит, что Андрюша ждет ее на скамейке, то первая мысль, которая приходит в голову, это развернуться и уйти, пока он не заметил ее. Но он всегда замечает, и она не уходит. Да что говорить, если он просто Андрюша Воронкин, а не Александр Соколов. Да, конечно, она могла бы полюбить Сан Саныча. Наверное, в глубине души, под семью замками она его очень сильно любит. А Андрюша? Андрюша - это просто прикрытие от Соколова. Что бы тот, узнав о ее одиночестве, не подумал о соблазнении. Ведь она может соблазниться, и тогда рухнет все! Нет, уж лучше пусть Андрюша встречает ее у подъезда.

Она побаивалась Соколова. Побаивалась его падкости на женщин. Он был для нее идеалом мужчины, но не был идеалом мужа, отца семейства. Нет, конечно, сам он считает, что безумно любит свою семью, но на самом деле, он больше всего на свете любит себя, а затем уже всех, кто любит его. Естественно, что у него прекрасное отношение к сыну, а как еще может быть, если в нем он видит свое отражение. А то, что он считает любовью к Маше, то это только благодарность за то, что она воспитывает его сына, сохраняет тепло в их доме, за то, что восхищается мужем, теша этим его самолюбие. Да и как можно называть любовью постоянное стремление к измене. Наташа знала наверняка, что если бы она дала Соколову повод, то он ни на секунду не задумываясь, затянул бы ее в постель. И в его голове даже не возникло бы мысли о том, что сейчас он изменяет жене, что предает свою семью. Это человек, живущий инстинктами. Он инстинктивно прокладывал себе дорогу к богатству, предчувствуя и обходя опасные ситуации. Он рисковал только когда был уверен, что это на самом-то деле и не риск вовсе. Он любил вкусно и плотно поесть, не забивая голову проблемой холестеринов, потому что его организм требовал пищи. Он от природы имел могучее тело и здоровую психику. И у него было неудержимое стремление продолжать свой род. Конечно, не в прямом смысле этого слова. Но сексуальная потребность, переполняющая его сущность настолько, что это становилось заметно окружающим, зиждилась именно на этом инстинкте.

Соколов знал все свои достоинства и недостатки. Он был не только образованным бизнесменом, но, что самое главное - человеком, наделенным умом. Наташа давно отметила для себя, что директор грамотен не благодаря оконченному ВУЗу, а грамотен по своей сути. Она никогда не заставала его за чтением книг, но замечала, что он ориентировался в любом, поднятом в разговоре вопросе. Пусть, не как специалист, да и нельзя быть специалистом во всем, но было понятно, что Соколов, говоря о чем-либо, не оперирует несколькими заученными фразами, а разбирается в теме, и если не знает ответа, то логически его домысливает. У него была какая-то клеточная, хромосомная грамотность. Возможно, что хорошая память давала такой эффект, а возможно, действительно, это было заложено в нем от природы. Он осознавал свой незаурядный ум, приписывая многие достоинства рождению в последний день Тельца, что создавало смешанный тип с другим интересным знаком Зодиака, но Сан Саныч совершенно не хотел бороться со своими инстинктами, которые на фоне его образованности выглядели примитивно и даже пошло. Наташа никак не могла с этим смириться и поэтому, иногда пытаясь объяснить свое отношение к директору, а вернее - к мужчине, который являлся ее директором, отмечала, что не уважает его как личность настолько, насколько интересуется им, как самцом.