Идеалист

ИДЕАЛИСТ



Не спорьте, много хорошего было и в прежней нашей жизни.


Хорошее, правда, и нынче встречается, не на каждом шагу, но встречается.


А вот раньше — на каждом.


Раньше, бывало, произнесёшь, почти мысленно, в селектор: «Валечка, не найдётся ли у тебя чего-нибудь необыкновененького?», а Валечка в ответ: «Как же не найтись, Никодим Кузьмич! Только извольте уточнить, в чём именно нуждаетесь, в сладеньком, крепеньком или твёрденьком?» Шифр, значит, такой, понятный только посвящённым. Читающим мою исповедь, такие подробности, возможно, ни к чему, но тем, кто, как я, чувствует, а не предчувствует, ой, как бы пригодился он и нынче.


В те времена я нашу страну всегда со Швецией сравнивал. Это было нелегко, но возможно. Особенно в смысле безукоризненного сервиса и благодушия. Войдите там в любой магазин и встречены будете таким же, как Валюша, розанчиком: «Чего изволите, сладенького, крепенького или твёрденького?» А в глазках огоньки-огонёчки, рождающие в вашей душе ответные искорки.


А как умели в ту пору у нас услужить! Любо-дорого. Без шума, суеты и споров. Поинтересуешься мненьицем, ответом не побрезгуют и даже поблагодарят за доверие. Слеза прошибает. Право слово, слеза. Особенно, когда домой возвращаешься после трудов праведных. Целый день издаёшь приказы и наставляешь устно. Реже, но тоже выслушиваешь наставления и приказы. Иной раз такие внушительные, что ковровую дорожку перед указующим перстом самолично раскатываешь. Но вот вышестоящие «персты» укатили, получившие приказы откланялись, шофер Антошка включает последнюю передачу, машина не везет, а стелется, только «мигалка» суетится, словно бешеная, душа распускается, как чернозём под удобрением, при одной мысли, что скорость эта ничему и никому, кроме твоей воли не подвластна, даже закону. Произнесёшь благодарственно: «Антошка, ты у меня асс». А он: «Забота у нас такая, жила бы страна родная. А вы для нас, Никодим Кузьмич, предмет самого горячего патриотизма, оттого и служим с усердием, ибо премного вами удовольствованные».


Каково красноречие, заметьте. Простой сельский паренёк, а выраженьями такого рода не пренебрёг бы и лакей какого-нибудь бывшего превосходительства. А возле дома-то роскошь, роскошь какая! И лесочек, и песочек, и озерцо — всё рукотворно, всё своими руками. Иной раз специально за рабочими понаблюдаешь. Стараются. Тут ни убавить, ни прибавить. Иной раз, для острастки, напомнишь: «Вы, ребята, глядите в оба, я безалаберности не потерплю». А они в один голос: «Как можно, Никодим Кузьмич, мы своё положение понимаем». Естественно, поблагодаришь, бригадира по плечу потреплешь и в кухоньке наполнишь ему стопарик. Заслуженно, стало быть, полезно.


Но в семье не без урода, нашёлся недовольный. Счёт денежкам решил обозначить. Денежки-то, мол, государственные. А государство — это мы. Потерпел, сколько позволяли приличия, и загнал в тот уголок, откуда по своей воле возвращению не подлежат. А как прикажите поступать с демагогами и противниками социальных программ? Тем паче, что клумбочки, цветочки, пеончики разные ни во что государству обошлись. Уж мы-то денежку народную считать умеем. Я это и американцам пытался втолковать. Раз, говорю, к нам приехали, воспользовались бы удачей, поучились. Смеются и на своём американском наречии попытались вбить в мою советскую голову такое, о чём я позабыл ещё до того, как они заделались американцами. Гордецы, а гордость уму не товарищ.


Простите, заболтался. Но я страшно чувствителен к такого рода воспоминаниям. Впрочем, когда народ и ты — одно целое, легче переносится многое. Пустяк, скажите, дворник подскочил распахнуть дверь, а ты понимаешь, не дверь он распахивает, а свое сердце. Я ему: «Право, Николаша, сам, что ли, не управлюсь»? А он: «Хорошему человеку и услужить не грех»! Эх, с такими-то людьми да не посеять, не всполоть, не вспахать!


Ну, а в доме тебя уже ванна, похожая на адриатическую волну, дожидается. Служаночка, снизу длиннее, чем сверху, халатик греет у электрического камелька, заботится. Пока плещусь, ужином увлечена. Само собой, похлопаешь по тому, что колышется, дабы старания не остались без благодарности, и задумаешься...


Задумаешься о тех, для кого ничего святого. Только бы рассыпать, изводить, разрушать. И Валечку частному сектору передать. И шофера моего усадить за баранку самосвала. И служаночку определить в детсадовские присмотрщики. И при мысли, что всё это может произойти без моего участия, хочется бросаться, кусаться, стрелять... Да, господа хорошие, стрелять, если нет иного способа защитить наши идеалы.

Борис  Иоселевич