Муки творчества

Некоторые литераторы развиваются с опозданием. Вот и я – только сейчас понял, как важно себя выражать целиком. Сколько раз бывало: вот уж совсем мысль подцепил, к бумаге прижал и припечатал – а она в последний момент выскальзывает. И ты видишь, что от тебя на бумаге только мокрое место осталось. Себя не узнаешь.

Впредь такого не будет. Я теперь не слушаю ни прибоев, ни отбоев читательского внимания, не вдыхаю наркотического дыма славы (говорят, он очень вреден для здоровья). Только свой внутренний голос – вот мои творческие установки.

Почту свежую принесли. Раньше я бы на нее сразу накинулся. Но не теперь. Не для того я выписываю газеты, чтобы они мне мешали выявлять себя. Разве что заголовки просмотрю. Они не отвлекуут меня от главного. Через меня ведь проходит поток жизни. Льщу себя надеждой, что он даже заметно на мне уплотняется. Так что нужно во что бы то ни стало себя осознать. На чем я стою и чего хочу.

Хотелось чего-то оскоминного, нестерпимо прекрасного, грубовато пикантного, жгуче язвенно-болезненно-острого.

Вот и осознано. Теперь пойдет по нарастающей, уж я себя знаю. Конечно, читатель всей глубины моего подтекста не поймет. Ну так пусть видит верхушку айсберга моего самовыражения – то, что курсивом. …А желание выразить себя все растет. Куда от него деваться?

Я заглянул на свою творческую кухню.

Каков переход, а?! Проникновенная метафоричность. Столкновение ходов и противоходов. Вот оно, оказывается, как бывает по-настоящему!

Тут уже вовсю священнодействовала моя Муза.

Я человек скромный, но сдержаться не могу. Если это не проблеск гениальности, то что же?! Как говорится, ни отбавить, ни отнять. Но прибавить, конечно, можно. И я не премину это сделать.

-- Сколько тебе говорить: «Не путайся под ногами»? – ласково проворчала она.

Тут нельзя не пояснить всю глубину подтекста. Муза мне – не какая-то там домработница, приходящая лишь изредка, а законная, в доску привычная жена. И ей нет нужды на каждом шагу выражать мне свое уважение. Но я-то не просто мужчина, а рыцарь слова, и мне к лицу совсем другое обхождение.

-- Уж расстарайся, моя тихая радость, — говорю я проникновенно. – Рецепт прежний, но перепечь, переперчить, пересолить можешь не бояться.

Боже, как она меня понимает! В ее глазах уже трепет сюжетных ходов, но она находит для меня несколько неординарных слов. Я тихонько прикрываю за собой двери. Вари, выдумывай, пробуй, дорогая, не буду тебе мешать. Как это все волнующе. Кажется, у меня даже слезы на глазах. Точно, мутноватые слезы благодарности.

…Нестерпимые муки ожидания. И вот…

-- Все-таки это свинство, -- слышен музин голосок, и в районе селезенки у меня что-то ёкает. – Совесть надо иметь! Без дрожжей вдохновения, а пироги ему пышные подавай! В другой раз о приправах сам заботься. Ладно, держи свое творение.

Я слушаю краем уха эти уютные, домашние укоризны, перекатывая в руках обжигающий опус моей творческой кухни.

Слезы благодарности теперь можно проглотить, они мне больше не понадобятся. В мыслях я уже у Главного, на коленях у меня портфель, и я всем телом ощущаю тепло в меру переперченных жареных фактов и тем – своих, самовыраженных. И вдруг – жуткое видение:

Главный внимательно читает мой опус. Вдруг глаза его лезут на лоб:

-- Вы знаете, а я только что все это читал! Только автор другой – Псобакин. Надо же -- будто по одному рецепту испечено…

Не досмотрев видения, я бросаюсь из дома. Хватаю такси. Я просто должен опередить этого конъюнктурщика. Ну, Псобакин, погоди!