С тобой и без тебя

Листья кружились в воздухе, вырисовывались в фантастические веера. Ветер. Выгребал из души чувства, кружил их бешеным танцем. Веера мыслей, поступков, надежд.

 Марина собирала листья, но они не слушались, вырывались из рук, не прощаясь, улетали.

 Осень принесла с собой одиночество.

 Подбежала собака: рыжая, с купированными ушами и добродушной, слегка обвислой мордой. Щенок. Огромный, ласковый щенок. Потрепала его по холке, щенок лизнул подставленную ладонь. Тепло. Зажать его в руке и не отпускать. Вильнув хвостом, пес помчался дальше. Рыжий танец с ветром.

 Почему? Почему не хранится тепло в ладони, почему так трудно удержать тепло в душе?

 Марина не принимала конца, отказывалась верить.

 Ветер срывал листья с деревьев, швырял их под ноги, листья завораживали взгляд красновато-желтым танцем: «Ничего ты не понимаешь, девочка».

 

 Всю осень, зиму и начало весны писала. Забегала домой с работы и, не раздеваясь, к мольберту. Картины стояли внутри, подпирали горло, выхлестывались наружу невостребованным светом сердца.

 Мама подходила, молча стаскивала за рукава куртку или пальто. Чесались пальцы — руки были нужны. Если бы не мама, то не ела бы и не спала. Ночью она приносила какой-то чай: Марина пила и засыпала. Утром обижалась, но скорее на себя: опять не закончила. Начало дня — как в тумане, потом расхаживалась, втягивалась в работу: скукота, но надо. Еще красок купить, еще полотен, еще, еще...

 Картины рождались как дети: с болью, невыносимым счастьем и невозможностью всецелого осознания. Как это возможно? Такое чудо. Целый мир. Отдельный. Самостоятельный. Из меня.

 Первые дети были холодными. Одинокими. Марина порой боялась посмотреть в их сторону. «Простите меня». Потом снимала завесы, гладила руками: «Без вас не было бы и других». Расставляла по комнате, окружала более счастливыми детьми. Согревала.

 Вместе с последним ребенком пришла весна. Рожала тяжело. Сил практически не оставалось. Только любовь. Самый любимый, самый последний. Синяки под глазами сползли на щеки. В зеркало смотреть было страшно, но она и не смотрела.

 Все. Опустошение. Легкость. Потом тоска.

 

 Оказалось, что у нее отпуск. Спала целыми днями. Вставала, ела. Оказалось, хочется есть. Оказалось, хочется жить.

 Дети стояли сиротливо: ждали взгляда, ждали ласки, внимания.

 Марина выходила гулять.

 Пар от земли пробирался в ноздри, щекотал душу ароматом возрождения, заполнял пустоту. Зеленым взрывом распускалась листва. Мир улыбался Марине, Марина улыбалась миру.

 В городском парке детские голоса, будоражащий аромат цветения, свежей яркой краской покрытые качели. Марина вдруг почувствовала себя ребенком: покаталась на всем сразу. Купила мороженое. Пломбир на палочке, в шоколаде. Вкусно. Липкая сладость каштановой струйкой побежала по подбородку.

 — Держи, ты запачкалась.

 Он протягивал ей платочек. В бело-голубую клеточку. Через все свои «никогда», через осень и зиму, через всех ее детей.

 — Здравствуй, Андрюша.

 — Давно не виделись.

 — Давно.

 — Я соскучился.

 Как все просто. Снова весна.

 

 Осень наливала листья желтым, прорезала красноватым. Ветер склонял деревья, гнул к земле. Они взволнованно играли ветвями, шелестели покидающей листвой: «Опять, опять!»

 Навстречу Марине мчался пес: радостный, рыжий, со слегка обвислой мордой и купированными ушами. Подлетел, закружился рядом счастливым огненным вихрем. Встал на задние лапы. Огромный. Горячей язычищей лизнул лицо: «Привет, помнишь меня?» На плечах, на светлой ткани пальто остались две здоровенные отметины. «Беги, танцуй!»

 Марина носила в себе чудо. Картины томились внутри, толкали под сердце, рвались наружу.

 

 С тобой и без тебя. Разница несущественна. Ты всегда со мной. Спасибо.

(2004 г.)