Роман Последний бал

Роман Последний бал
Ирина Боженко Ирэн Адлер
Боженко Ирина Ивановна
5.05.1966 г.р.
Адрес: Россия, Хабаровский край,
г.Хабаровск
89145487319

Ирина Ивановна Боженко родилась в 1966 году на Украине. В 1985 году поступила в Харьковский Государственный институт культуры, а   в 1986 году вместе с мужем, военнослужащим, уехала на Дальний Восток. В 1990 году закончила Хабаровский Государственный институт культуры и работала директором ДК в п.Чегдомын,  зав. отделом по работе с детьми и молодежью, а в 1991 году вернулась на Украину. В 2002 году на Украине стала лауреатом областного конкурса авторской песни, (Сумская обл. Украина), ее стихи печатались в районных и городских газетах. Работала корреспондентом газеты «Киевская Русь», Украина.
   В данный момент проживает в г.Хабаровск. Работает в системе начального профессионального образования , преподавателем.  Ирина Ивановна, пишет стихи, пьесы, сценарии, рассказы. Вашему вниманию, дорогие читатели первое  большое произведение
автора.  Повесть «Последний бал», это занимательный, остросюжетный рассказ  о судьбах русской интеллигенции и дворянства в годы революции и Гражданской войны в России 1918-22 годов. Как говорит сама Ирина Ивановна,  она пишет только тогда, когда не может не писать.  Это произведение рассчитано, по ее словам, прежде всего, на молодежную аудиторию. Повесть изобилует историческими справками, что поможет молодому поколению познакомиться с непростой, неоднозначной и порою противоречивой  историей своей страны, в процессе захватывающего повествования о жизни двух влюбленных графа Эдуарда Шелестова и знаменитой певицы того времени Ирэн Астаховой. В сюжет повести положена реальная история. Трагическая концовка и жизненные скитания главного героя, никого из читателей, я надеюсь, не оставят равнодушными.
        Валерий Пепловский ( композитор), соавтор песен Ирины Боженко.
Предисловие
Написав эту повесть, я для себя, уже редактируя ее, вывела основную мысль и идею этого произведения:
« Женщины во все времена русской истории шли всегда за мужчинами. И мужской выбор становился их собственным выбором. Если с первым мужем Ирэн сделала свой выбор и пошла за мужем, то этот выбор не противоречил основной сути отношений между мужчиной и женщиной. А  вот  с Эдуардом у Ирэн получилось наоборот. Поэтому и финал повести – безысходность и смерть. Жизнь семьи, в которой главенствует женщина, а она в любом случае, никогда не сможет подчинить своему выбору мужчину, мужчина рано или поздно восстанет против давления на него, и такая позиция женщины противоречит  Божественной заповеди: – «Женщина есть духовная часть мужчины, его помощница и хранительница очага».
. Большевики перевернули моральные устои  русского общества с ног на голову. Женская эмансипация подорвала устои семьи. С этого момента и началось в жизни общества нравственное падение В любом деле женщина и мужчина должны дополнять друг другу, но руководящая роль в жизни семьи, общества в целом, всеравно должна принадлежать мужчине. Он должен быть главным руководителем в жизни женщины и в жизни общества. А без семьи любое общество обречено на вымирание».
Эту историю мне рассказала  внучка бывшей помощницы по хозяйству графа в г. Конотопе, бабушка Оксана Красилова.
Что - то я додумала сама, что- то действительно было на самом деле. Но фамилия Шелестовы и до сегодняшнего дня встречается в России.

18 октября 2010 год. п.Чегдомын. Хабаровский край.
Ирина Боженко.

6/09/2010 г. Ирина Боженко 
ПОСЛЕДНИЙ БАЛ
В этот вечер губернаторский оркестр был в ударе. Музыканты играли, как никогда, вдохновенно. В воздухе плыл запах нежных женских духов, дорогих сигар и хорошего бразильского кофе. Публика была в восторге от самой себя.
Россия должна была исполнить свой союзнический договор и вступить в войну с Германией.  Наступил пир во время чумы. Пировала вся Россия. Омск не был исключением. Генерал-губернатор   давал  последний предвоенный бал. Как уже давно повелось на Руси, богатая публика о морях крови, которую с собой несли войны, как-то не задумывалась. Публика ждала веселья. И веселье лилось рекой. В виде шампанского, вина и музыки.
Пары кружились, веера шелестели в такт музыке, в непринужденном полете  искрились дамские глазки, улыбки скользили и манили к себе кавалеров, шуршали платья, веселья час был в самом разгаре.
Когда музыканты закончили мазурку, переворачивая  ноты для исполнения  «Венского вальса» Иоганна Штрауса дворецкий громко оповестил публику:
-Граф и графиня Шелестовы.
В зал по высокой мраморной лестнице спускался молодой офицер с высокой и стройной женщиной бальзаковского возраста. Это были сын и жена погибшего в Русско-японской войне  полковника  Шелестова.
Женщина была уже не молода, но оттенок былой красоты и величия чувствовался во всем ее облике.
 Высокий лоб, ясно-голубые глаза с морщинками и чувственные губы, которые она время от времени, сжимала, говорили, о ее  довольно властном характере. Взгляд плыл по верхам голов публики, а потом стал напряженно-ищущий, она явно кого-то высматривала   в разодетой в пух и прах публике.
Тамара Васильевна Шелестова, в зале искала возлюбленную сына, эту «кафешантанную» певичку, Ирэн, так называла ее мать, когда ссорилась с сыном.

А Эдуард Шелестов этой особой,  был увлечен не на шутку. Еще,  будучи в Петербурге, он познакомился с  Ирэн  на выставке в Эрмитаже, а затем  случайно встретил ее в модном кафе, где она пела романсы. Успех у Ирэн был ошеломляющий, публика три раза вызывала ее на бис.
Эдуарду нравилось все, что не входило в общепринятые рамки поведения людей, он тяготился условностями и псевдоприличиями света. А эта молодая женщина была красива, талантлива, экстравагантна и независима.
   Именно независимость в суждениях так привлекали молодого повесу. Глупых женщин, какой бы красотой они не обладали, Эдуард особо не жаловал. Он привык иметь все и сразу. Молодой граф был везунчик и баловень судьбы, ему еще с детских лет все всегда сходило с рук. Он привык побеждать. Но мадам Ирэн оказалась крепким орешком. И он сказал себе: - «Я приложу максимум моего одурманивающего женщин обаяния, я приложу максимум усилий, но эта женщина будет моей!» И вот такой случай, проявить свои лучшие, изощренные качества ловеласа, графу наконец-то представились в Омске. Он  вновь встретил  Ирэн.
Мать Эдуарда напротив, не питала иллюзий, относительно новой пассии сына, и хотела найти ее в этом многоголосом и пестрящем  публикой зале, дабы задать ее словесную трепку, но,  увы, как  Тамара Васильевна не искала ее глазами, в зале увидеть  ее  в этот  час ей  не довелось.
А Эдуард, в свою очередь, наоборот, был весел, спокоен и необычайно красив в этот волнующий и сказочный для него  вечер. Он знал, что Ирэн на этот праздник вельмож сегодня подъедет, но чуточку позже, споет пару романсов, и они вместе уедут за город, где их уже ждет ужин и тихий приют на двоих.
-«Верный слуга Константин позаботится об этом, маман нас там  никогда не найдет,- искренне надеялся молодой граф».
Мать Эдуарда очень любила сына, а после смерти мужа перенесла на него еще и любовь которую в душе  хранила супругу.   Понять ее было можно, мальчик красив, талантлив, умен. Перспективы для его карьерного роста в Петербурге были необычайно обширны. Но отец погиб, Эдуард в нетрезвом  состоянии  стрелялся на дуэли и  почти до смерти ранил подпоручика Васильева,  за это его сослали в Омский гарнизон пехоты. Мать поехала с ним,  бросив в столице шикарный дом, прислугу и попечительский совет которым она руководила не один год. Тамара Васильевна очень жалела бедных сирот и помогала им всеми доступными ей средствами.
-Эдуард, я вижу,  твоей пассии сегодня здесь нет, может быть хотя бы сейчас я смогу спокойно пообщаться с приятельницами?  Я  думаю, вести себя ты сегодня  будешь прилично?-   говорила она шепотом,  держа его под руку,  при этом улыбаясь и раскланиваясь со знакомыми.
Но в этот момент оркестр отыграл последний аккорд и дворецкий, громко с сияющими глазами, приподняв усы, весело произнес: - Мадам  Ирэн и князь Вяземский.
Публика, повернувшись на голос дворецкого,   вначале тихо, а затем, все громче и громче стала аплодировать. Дамы переглядывались, с ухмылочками на лицах,  кавалеры же, наоборот,  смотрели  на Ирэн, как завороженные.  Многие знали о связи  певицы и молодого графа Шелестова  и, конечно же, все знали, что мать-графиня всеми доступными ей средствами  пытается эту связь разорвать.
Да, в этот вечер публике, а особенно кумушкам было о чем посудачить.
Князь Вяземский улыбался, довольный тем, что греется в лучах славы знаменитой  певицы. Ирэн улыбалась и раскланивалась, чуть прищурив глаза. Ямочки на ее щеках так и отсвечивали в предвкушение очередного триумфа.
К ним, чуть подавшись вперед,  засеменил мелкими шажками, круглый как арбуз, отставной генерал-губернатор.  Рядом с ним,  гордо подняв голову,  шла генерал-губернаторша, которая свое звание с отставкой мужа, сохраняла в своем сердце пожизненно.  И потому, имела полное моральное право показать публике, что  она не разделяет увлечение мужа, этой столичной штучкой, певичкой без роду и племени.
Но так, как она была женщина из старинного дворянского рода, то воспитание ей не позволяло  открыто  показывать свою неприязнь.
После восторженных приветствий мужа и комплиментов в адрес Ирэн, она  с наигранной улыбкой на лице, сказала:- Я надеюсь, вы милая Ирэн, порадуете нашу публику своим вокалом, и тут же добавила,  -  ваши романсы просто прелестны, ха-ха-ха!
- Если публика пожелает,- сказала громко столичная знаменитость,  открыто  глядя на толпу своих поклонников и недоброжелателей, и с такой же деланной улыбкой заметила: - Все для вас, все для вас, господа!
Поведение губернаторши в какое-то мгновение омрачило приподнятое настроение Ирэн, хотя она прекрасно понимала, что в жизни встречаются не только поклонники ее таланта, а также,  недоброжелатели, и, конечно же, завистники.
Как обычно бывает у женщин, которые хороши собой, все мужчины, поголовно, в них души не чают, ну а женский пол таких женщин искренне, от души ненавидит. Так было и с Ирэн.
Будучи еще совсем молоденькой и проживая, у тети в Харькове, она недоумевала, почему ее не любили курсистки, которым Бог не дал приличную внешность, почему к ней тянулись и дружили с ней  девушки талантливые и миловидные?
   Как-то, вернувшись с урока вокала, она чуть не плача стала жаловаться тете: - Они спрятали мои ноты в тот момент, когда пришел мой черед отвечать урок. Я сначала растерялась, а потом стала петь по памяти и получила отлично. Тетя, а если бы я не вспомнила? Как это назвать?
-Ирочка, детка, а может они так пошутили? Хотя, это на шутку не похоже. Детка, это обыкновенная зависть. Готовься к  тому, что в жизни тебе придется нелегко, из-за твоей красоты и таланта, а уж если я умру…
-многозначительно закончила  свой монолог тетя и вытерла платочком сухие глаза. Тетя Ирэн в прошлом была ведущей актрисой провинциального театра. Всю подноготную богемной жизни она знала не понаслышке.
Ирэн в детском возрасте осталась сиротой, ее родители преподаватели  Харьковской гимназии для одаренных музыкантов и вокалистов, трагически погибли при пожаре в загородном пансионате.
В тот год, была засуха. Ночью загорелся летний деревянный  пансионат.  Отец, чтобы  спасти  детей, бросился  в огонь  и больше не вернулся.  За ним в пылающий дом   кинулась и  мать Ирочки.  На нее упала перегоревшая балка.  Умерла она от разрыва сердца.   Доктор сказал, что задохнутся от дыма, она бы  не успела.
Ирина была единственным ребенком в семье. Ее родители встретили друг друга и сразу же между ними, возникло взаимное чувство. Но первый и единственный ребенок в их семье появился, когда им уже было за тридцать. Очень скромной и целомудренной парой были эти люди. Преданной и всепоглощающей любовью они  любили друг друга, а еще большей любовью был окружен их ребенок.  И когда их не стало, девочке суждено было перенести неимоверный шок. Она также была во время пожара в летнем пансионате.
Практически на ее глазах погибла мать. Полгода, маленькая девятилетняя Ирина не с кем не говорила. Она даже не плакала. Она замкнулась в себе. Что творилось в душе осиротевшего ребенка, известно было одному Господу Богу и  самой Ирочке. Кто-то из педагогов сказал, что ее нужно увезти из гимназии. И тут вспомнили о двоюродной тетке Ирочки, Аделаиде.
  Любовь Аделаиды Леопольдовны, ее искренние материнские чувства к сироте, растопили лед отчужденности в сердце  маленькой девочки.
И вот с десяти лет, Ирочка стала жить у своей бездетной тети.  Аделаида Леопольдовна Шаманская была двоюродной сестрой  отца Ирочки.
  Она  как-то сразу привязалась к девочке.  Хотя до этого трагического случая, никогда ее не видела, и даже не подозревала,  о  ее, существовании.
  Аделаида  все время вела богемную жизнь: гастроли, ангажементы, новые любовники, старые и новые мужья - обычная театральная круговерть.  Но последний раз ей удалось сделать очень выгодную партию.
С новым мужем, она приобрела приличный особняк в центре Харькова, в котором жил одно время сам генерал Шувалов, а также два магазина и типографию. Муж, купец первой гильдии, поляк по происхождению, Шаманский, скоропостижно скончался в возрасте семидесяти  лет.  Наследников он не имел, и поэтому все его состояние перешло к Аделаиде  Леопольдовне Шаманской.  Марченковой в девичестве.
С родственниками еще с молодости Аделаида  старалась не общаться, ибо считала, что ее талант актрисы, им людям из народа  не дано понять. У них была своя жизнь, а у нее своя.
Но когда ее дальняя родственница в письме сообщила  о том, что у нее есть двоюродная племянница, сирота десяти лет отроду, и что  девочка  обладает прекрасными вокальными данными, незаурядной внешностью,   Аделаида подумала: - «Я, ушла из театра еще при  живом муже.   Ждать, что меня позовут обратно в театр, в моем возрасте, уже просто бессмысленно.
Что, мне  заводить котиков и собачек, как мадам Ольшанская? – спрашивала она   у себя. И тут же  сама себе  отвечала:  - Нет, игры с животными - это не для меня!  Я лучше сделаю доброе дело, заберу  к себе сиротку.
Жизнь моя проходит, а достойных дел, что-то я не наблюдаю,- признавалась себе стареющая актриса. - Что я  оставляю после себя?   Ничего стоящего уважения, кроме  сыгранных мною ролей, конечно, - усмехнувшись своей загадочной улыбкой, подумала Аделаида, откладывая письмо, которое все время держала в руках».
Она, отложив письмо, стала, ходить по комнате  театрально заламывая руки.
«-Ах, какой ужас! Какая страшная, какая мучительная  смерть! – восклицала она, трагически закатывая глаза.
- Нет, я должна помочь этому бедному ребенку. Я дам ей образование, я выдам ее замуж, я просто обязана, посвятить  этой бедной девочки всю оставшуюся жизнь.»

Аделаида всплакнула. Всплакнула так, как плачут сентиментальные, душевные женщины бальзаковского возраста.
«-Может кто-то подумал бы, если бы сейчас видел меня, что я плачу потому, что я  актриса? – спрашивала она   себя, и платочком вытирала слезы.  - Нет, господа. Мы, актрисы - прежде всего люди! Да мы, наконец, просто женщины! Именно в этом суть, - во весь голос произнесла она.»
- Барыня опять репетируют, - перешептывалась на кухне прислуга, краем уха слыша голос хозяйки из гостиной.
- Да, нет же, это она по привычке сама с собой говорит, - объясняла кухарка горничной.
И, как ни странно, это было сущей правдой. Аделаида от одиночества уже давненько стала говорить сама с собой. Тем более, что она была натура творческая и эмоциональная, одиночество ее угнетало. А всплакнуть она любила всегда, и это было уже аксиомой, тем более, что актрисы, с возрастом  плачут, уже не играя.  Плачут от души,  до такой степени они становятся сентиментальными.
Через месяц,  девочка с черными,  как смоль кудряшками, с зелененькими глазками, уже жила в доме на улице  Сумской. Ирочка была поражена богатством дома, в котором теперь, по велению судьбы, ей выпало жить. Часто, по ночам она вспоминала холодную постель в спальне  пансионата на двадцать пять воспитанниц. Она вспоминала, как страшно и холодно было в этой длинной с высокими потолками комнате. И когда в доме Аделаиды ей, отвели небольшую уютную комнатку с множеством цветов на подоконниках, Ирочка успокоилась и, в знак благодарности к тетке, вновь стала веселым и милым ребенком.
Прислуга была  в восторге от девочки.  У Ирочки был свой, вполне сносный гардероб, но тетя решила все изменить.
-Ты, начинаешь новую жизнь! Одежда, обувь, игрушки, все должно быть новое! – восклицала она, целуя девочку в голову.
Ирочку приодели в лучших магазинах города. Два дня они потратили на лучших модисток. Выходной гардероб был заказан в ателье «Фишман и партнеры».  Аделаида ликовала.
- Наконец - то я обрела счастье материнства! - говорила она подругам, которые зачастили к ней, узнав, что у нее круто повернулась   жизнь.
-Вот, везет же этой вертихвостке!- судачили они, между собой.  - Всю жизнь прошлялась на гастролях.  Замуж вышла на старости лет, удачно.  Какое состояние ей досталось! Муж умер, царствие ему небесное.  А тут на тебе, еще и девочка такая!
- Да, если человек выбран  Богом, ему всегда везет! – с тяжелым вздохом сожаления,  подытожила  разговор одна из приятельниц, явно намекая на то, что повезло, не ей лично.
А время шло, Ирочка подрастала, закончила гимназию. Окончила вокальную школу братьев «Зильберштейн».
Побывала на стажировке в  Милане. Ее ждала карьера оперной певицы  Мариинского театра.
После пребывания за границей,  она приехала в Санкт-Петербург.  В столице  Ирина была принята женой Николая II и пела  монаршей семье.
Видела самого  Григория Распутина, который  ей  сказал, что умрет она не своей смертью.  На что тетя ответила:
-Ты деточка, голубушка моя, о смерти еще не думай! Ты молода, богата и красива. У тебя еще вся жизнь впереди.
Никого не слушай и пой. Ты моя радость, ты моя гордость, ты мое счастье - приговаривала  Аделаида Леопольдовна, целуя Ирэн  в щеку, и тут же,  прослезилась.

Еще, будучи в Милане, Ирэн от своей подруги Розы Гольдштейн узнала, о партии социал-демократов. Познакомилась с трудами Плеханова.
А в Цюрихе судьба случайно  свела ее с соратником В.И.Ленина,  Степаном Радченко - братом Ивана Радченко.
Историческая справка:
И. И. Радченко (1874—1942) — член петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», профессиональный революционер. После встречи с Лениным в Пскове в 1900 г. стал разъездным агентом «Искры» и организатором подпольных искровских типографий в Кишиневе и Конотопе. В 1902 г. избран членом Петербургского комитета РСДРП. Избранный на I съезде РСДРП членом ЦК,   Степан Иванович Радченко возглавил работу по составлению, изданию и распространению «Манифеста РСДРП». Вместе с женой Л. Н. Радченко устанавливал связи с кружками революционно настроенной интеллигенции.
Этот человек, оказал большое влияние на политическое образование Ирины. Она посещала  марксистский кружок в Цюрихе.
Ирэн загорелась новыми для нее идеями всеобщего равенства и братства.
Когда она вернулась в Харьков, чтобы немного погостить у тети, эти идеи  не давали ей покоя.  Она не удержалась и все  над, чем она думала, что терзало ее душу, обо всем  этом, она    рассказала тете.
После ее откровений, тетя, серьезно глядя ей в глаза, сказала: - Деточка, ты увлеклась идеями, о которых я в юности и не мечтала. Но я сама чувствовала, понимала, что что-то в нашей жизни  не так. Как-то  живем  мы не правильно. Но, Царь! Как без него на Руси? Нет, Ирочка, нашему народу  без Царя,  нельзя. Распуститься народ.
-Но ведь он тиран! – воскликнула Ирина. 
-Это не наше с тобой дело, судить Царя. Он нам послан Богом. Значит - такого заслужили,- говорила вполне серьезно Аделаида. И продолжила, уже более шутливым тоном,  – Да и какой он тиран? Он мухи не обидит.
Ирина поняла, что тетя ничего не воспринимает  всерьез, и решила перевести разговор на другую тему. На этом разговоры о политике в их доме на время   прекратились.
Ирине пришло письменное  приглашение из  Мариинского театра. Она  уехала в столицу. Богемная жизнь завертела и закружила ее множеством соблазнов. В столице было множество марксистских кружков, но она почему-то была совершенно в других компаниях.
  Но, ничего в жизни не проходит бесследно и не возникает просто так. Если в жизни человека происходят встречи и перемены, то о них  обычно, говорят - посланы судьбой. А предыдущая жизнь, является только подготовкой к чему-то  главному.  Вот так  произошло и с Ирэн.
Ирина, рожденная в более теплом климате, никогда не жила подолгу в Северных широтах. И работая оперной певицей в Санкт-Петербурге, буквально через месяц потеряла голос. Она не обратилась к доктору, а послушала совет своих коллег по театру, которые  внушили ей, что голос может вернуться только там, где она родилась. Слишком большую конкуренцию составляла она всем остальным актрисам театра. Но директор театра ее переубедил, что уезжать на Украину так сразу не стоит, нужно подождать какое-то время, и возможно, голос вернется.
Расстраивать тетю она не хотела и поэтому, когда болезнь немного отступила, и восстановился голос, стала зарабатывать себе на хлеб в модных кафе и ресторанах. Но петь она могла только романсы. Для оперных партий у нее не хватало дыхания.  В столице  было множество соблазнов,  и  не будь у нашей героини твердого характера, и хорошего воспитания, вряд ли бы она вернулась  домой такой же чистой и непорочной.  Поклонники разных мастей, так и роились вокруг нее. В модных поэтических и театральных кафе, шампанское и кокаин толкнули  на скользкую дорожку, не одну девушку из приличной семьи.     Как-то  за полночь, уезжая к себе на квартиру  после выступления,  Ирина,  еле отбившись от очередного поклонника, подумала: «- Нужно возвращаться домой, к тете, а то ведь пропаду я здесь. Пропаду!  Да и болею я так же  часто,  - мысленно  убеждала она сама себя в том, что из города соблазнов нужно бежать».
Когда она вернулась  домой,  то сообщила о своем решение уехать на Украину старой няне Любе, с которой она проживала в столице.  Утром  начались сборы в дорогу.
Пожив на своих хлебах около года в столице, Ирина вернулась в Харьков. Встреча с тетей и домашней прислугой была необычайно теплой. Аделаида  не могла нарадоваться, что любимая племянница вернулась. Но, то, что девочка не сделала карьеру оперной певицы, удручало тетю.
-Милая моя деточка, как жаль, что ты заболела.  Как жаль!  Я так мечтала, что ты достигнешь тех высот, которых мне достигнуть было не суждено, - говорила тетя  и повторяла эти слова  вновь и вновь, чуть ли не каждый вечер, за чаем.
-Тетя, вы  разве  не рады, что я вернулась? Не уже ли вам плохо, когда я с вами?- чуть не плача спрашивала Ирина.   - И к тому же, тетя, кто-то должен петь и здесь, – убеждала ее племянница.
-Да нет же, любимая моя, я очень рада, что ты со мною.  Но карьера!- восклицала по своему обыкновению, театрально поднимая  руки вверх, Аделаида. Ты рождена не для провинциального театра. Твой голос  - это жемчужина!
Такие диалоги между ними происходили, чуть ли не каждый день.
Тетушка на время  захандрила.  И вот Ирэн, чтобы вернуть ее к полноценной жизни, однажды, как-то сказала: - Тетя, милая, а почему мы никого не принимаем, как раньше? Помнишь? – она обняла свою стареющую тетку, которая сумела заменить ей мать, и нежно поглаживая ее руку, продолжила: - Тетя, давай позовем в наш дом людей. У нас ведь достаточно средств, чтобы жить весело и интересно?! Так?
Аделаида  тут  же  согласилась.
«-Ну не получилось с карьерой, да и Бог с ней!  И вдруг в голову ей пришла идея, она  мысленно воскликнула:- Замуж, з- а-м -у-ж. Зная, что мое дитя  пристроено,  я могла бы спокойно отойти в мир иной, - ухватилась  за эту мысль,  как за спасительную соломинку,  Аделаида».
В их доме стали часто собираться актеры, знакомые художники, поэты, музыканты, коллеги Ирины по театру.
В это время Ирина уже работала в театре драмы и музыкальной комедии в Харькове.
В главном зале особняка   был поставлен большой белый рояль фирмы «Stairway».
Вечера проходили весело, интересно и с  изюминкой. Тетя увлеклась новыми течениями в литературе,  да она и сама, украдкой, стала по ночам писать стихи.
А однажды, художник Федянкин, в их дом привел высокого худощавого мужчину, лет тридцати, безукоризненно одетого, с приятными манерами и сочным бархатным баритоном.
Леша Федянкин представил его так:- Дамы и господа, Александр Евстигнеевич Астахов – политик.
-Ах, как интересно! - воскликнула тетя, подходя  к гостю и подавая ему руку, для поцелуя.
-Как это политик? Объясните мне, старой актрисе, разве сейчас уже  есть  такие места?
Александр поцеловал Аделаиде Леопольдовне руку и смущенно улыбаясь, сказал: - Да, это Алексей пошутил. Я простой коммерсант.  Занимаюсь прокатом стали. В прошлом инженер, работал у Демидова на Урале.
Но на самом деле Александр был членом РСДРП с 1902 года и уже пять лет вел подпольную, политическую деятельность.
Он специально позволял себя называть политиком, чтобы интриговать публику. Те, кто, его простого инженера подключили к своей работе, были хорошими психологами. Он прошел не плохую школу  общения  с лучшими  умами России сосланными в Сибирь.
Высокий, статный, с обширной шевелюрой темно-русых волос зачесанных вверх,  с глазами  ярко-голубого цвета  -  он был   похож  на русского былинного богатыря. Четко очерченные волевые губы и подбородок, как бы  украшал ровный, широкий с маленькой ямочкой нос.
И эта пикантная ямочка придавала его лицу ту черточку умиления и доверия, которого  с первого знакомства не бывает к такому типу мужчин.
У Александра  была пружинистая, летящая походка.
А когда он садился и ложил  нога на ногу, он обычно смыкал пальцы на коленях, и кисти его крепких  рук были заросшие нежными, светло-коричневыми волосками.
Это завораживало чувственных женщин.
Голос этого мужчины моментально пленял  женщин любого возраста.
Александр в юности не понимал, почему дворовые  девки,  зачастую не сводили с него глаз, когда он во время летних каникул в университете, приезжал к родителям в деревню.
Старшие товарищи по партии сразу поняли, что именно на вербовке кадров женского пола, и пригодится этот приятный во всех отношениях юноша. В ту пору ему было двадцать пять лет.  Сейчас, он,  конечно же,  стал другим, более опытным, более хладнокровным,   более циничным.
И вот теперь, когда он стал профессиональным революционером, он встретил ее, женщину-мечту.  Он встретил женщину, о которой можно грезить только во сне. Он впервые увидел Ирэн.
Она  в тот вечер была в темно-зеленом платье с высоким воротом, обшитым белым кружевом. На левой руке было единственное колечко с маленьким бриллиантиком, в ушах такие же маленькие сережки. Платье подчеркивало ее ладную фигуру с высокой девичьей грудью. Она была невысокого роста, но стройность так и сквозила в ее легком облике. Высокую прическу чуть каштановых вьющихся волос оттеняли зеленые, как у кошки глаза.
Голос ее был нежный и чуть низкий.  Он, как бы  ни гармонировал  с ее фигурой, но когда она начинала петь, он становился, то невероятно низким, то  нежным, а то вдруг высоким. Казалось, что он переливается всеми цветами радуги.
Ирэн, когда увидела гостя, как-то замешкалась, засуетилась, чего раньше с ней не случалось. От поклонников не было отбоя, но серьезных увлечений до своих 22 лет она не имела.
И после вечера проведенного в кругу обыденной богемной публики, когда она, наконец, пришла в свою спальню, перед глазами у нее был, только новый гость.
Ирина думала о нем весь вечер.  Она пела, говорила, пила чай вместе с гостями, но все время украдкой поглядывала на Астахова.  Когда же,  их взгляды  случайно встречались, сердце билось все сильнее и сильнее, и у нее в ответ на его взгляд получалась невинная и в то же время счастливая, нежная улыбка.
Когда гости разошлись, и в доме все затихло, в своей спальне снимая платье, она размышляла:
«-Он ничего особенного не говорил.  Хотя видно начитан, воспитан, и в нем  есть внутренняя сила, загадка. Мне кажется, он знает, что- то такое, чего не знаем мы, а рассказывать об этом не хочет. Да, он странный, но я ему, почему то готова поверить, пойти за ним. Господи!-спохватилась она. - Что это со мною? Да я, кажется,  влюблена, - удивилась она открытию, которое внезапно обнаружила в своей душе».
«-Куда идти, за кем? Зачем? – спрашивала она себя. С этими мыслями она и уснула».
После первой встречи они не виделись ровно два месяца. Ирэн не могла спросить у Алексея, куда пропал случайный гость, чтобы не выдать свою влюбленность. А она была влюблена.  Она думала о нем день и ночь.  Все свободное время от занятий вокалом, она проводила за книгами. И не вникая, в смысл прочитанного,  все время вспоминала о нем. Но признаться теперь, когда его так долго не было, даже самой себе, что она влюблена, Ирина не смела.
«- Сказать тете? Та все разболтает приятельницам. Сказать Лешке? Тот еще может передать ему, что я к нему не равнодушна. А его- то все нет и нет, -  думала она,  мучаясь сомнениями по ночам».
«-Почему он не приходит? Ведь мы принимаем по пятницам, а он  за два месяца ни разу не нанес визит?!
Хотя, кто я ему? Мы едва знакомы.  Может мне просто показалось, что он не сводил  с меня глаз. Да, это и логично.  Он смотрел, как все, а я сама себе насочиняла любовь. Забудь!- приказала она себе и пошла к роялю».
И в этот миг в  передней раздался звонок.
Ирина не обратила на него никакого внимания и продолжила  играть свою любимую вещь   -  этюд Грига.
-Барышня, к вам господин Астахов. Он говорит, что по важному делу, - отчеканила горничная Маринка, невысокая, пухленькая молодая  особа.
«-Кто? Астахов?» –  удивилась Ирина,  закрывая рояль с такой поспешностью, что  прищемила  слегка палец.
-Скажи, пусть войдут, – сказала она и пошла навстречу гостю.
«-Все хорошо, я в полном порядке, я не волнуюсь, я  удивлена, но не шокирована, -  мысленно успокаивала она себя».
На самом же деле сердце вырывалось из груди, мысли путались, пересыхало в горле, не хватало воздуха.
«-Вот еще,  не хватало упасть в обморок.  Подумает, что я  кисейная  барышня, - шептала она, проходя две большие длинные комнаты, которые были расположены перед приемной».
И вот, она вновь увидела его. Одной рукой он приглаживал волосы, а в другой держал букет белых роз.
-Вы?! - чуть помня себя, вскрикнула она и остановилась в проеме двери.
- Да! Я пришел сделать тебе, то есть вам, мадмуазель Ирэн, предложение,- замялся от волнения Астахов.
От его слов, таких неожиданных, у Ирины начали подкашиваться ноги, и она, стала медленно оседать вниз.
Астахов подхватил ее на руки и понес к маленькому голубому диванчику.  Усадив ее, он  налил в стакан воды, которая тут же стояла на небольшом белом столике.  И когда она  протянула стакан обратно, спросил: - Вам лучше?  Ирина, вы меня извините, что я так все выпалил разом.  Но я  специально не приходил эти два месяца.  Я хотел проверить, не ошибаюсь ли я?  И вот сегодня, мое сердце не выдержало.  Как под гипнозом  я купил цветы,  ноги сами несли  меня сюда.  На Бурсацком спуске меня чуть карета не сбила,- было видно, что он тоже сильно волнуется, поэтому говорил он отрывисто.
Ирина, которая ждала его долгие два месяца, не ожидала такого поворота событий. Она мечтала просто о встрече с ним. А тут такое признание! Но она сама была давно, а точнее, с первого взгляда, влюблена в Астахова, и поэтому сама того не ожидая, ответила: - Я согласна стать вашей женой. 
Она опустила глаза и продолжила:- Хотя я и не знаю, кто вы,  не знаю   вашего характера, но я тоже, я тоже, люблю вас.
Смущенная собственным признанием, она, перебирая в руках букет роз, уколола себе палец и тут же у нее полились из глаз слезы. Но плакала она не  от  боли. Ирина плакала от внезапно нахлынувшего счастья.
-Девочка моя, золотая, любимая, не плачьте Ирочка. Я порядочный человек, я буду любить вас всегда.
Я не богат, но я работаю.  Я умею трудиться, и  вы будите жить достойно, поверьте мне.
Астахов стал своим  платочком вытирать  глаза Ирины и  вдруг нежно поцеловал ее мокрые от слез щеки.
Все формальности, которые полагаются в таких случаях были им соблюдены.  Аделаида Леопольдовна без суеты и сцен, сразу же дала согласие на брак.
Свадьба была назначена на конец августа. Приготовления к ней шли, почти все лето. Тетя была без ума от будущего зятя. За  Ирочкой  она дала вполне  приличное, в положении сироты,  приданное, которое,  кстати,  могла дать вдова.
Тетя подарила Ирине  магазин и типографию.
Заявив при этом, что управляющий вор, и что лучше пусть свой человек руководит делом.
Молодые стали жить на второй половине  дома.  Через девять месяцев после свадьбы, Ирина родила сына.
Тетушка Аделаида через пару месяцев, после рождения внука, внезапно скончалась.  Правда, успела  сделать завещание на  племянницу и внука.
Двадцатого мая, когда родился Андрей, погода была замечательная.  Ирэн и Астахов, и  еще живая  тогда тетушка, не могли нарадоваться появлению на свет Божий, такого голубоглазого, и здоровенького мальчика.
Время шло.  Александр, после свадьбы, все рассказал Ирэн.  Рассказал, что он профессиональный революционер. И все, что у него есть,  всегда будет принадлежать партии.   Он очень надеется, что она станет его  другом и соратником.
Ирина, не раздумывая, с ним согласилась.
- Ты, Саша, любовь всей моей жизни.   Когда я впервые увидела тебя,  у меня промелькнула мысль, что я готова пойти за тобой, хоть на  край света. Еще тогда, при нашей первой встрече, я почувствовала, что ты не такой, как все.
Милый мой муж, я буду с тобой всегда. А то, что ты мне это открыл после свадьбы, не имеет никакого значения. Я бы все равно пошла бы  за тебя. Ты правильно сделал, что тогда ничего не сказал. Если бы  тетя узнала, могли бы быть неприятности, – произнесла  Ирина.
Она стала его целовать. И он глядел на нее влюбленными глазами, всем сердцем отдавая ей свою любовь. В это мгновение он  впустил ее  в свою душу.
Бывают моменты между мужчиной и женщиной, когда влюбленность, порыв, страсть - переходят в совершенно другую стадию чувств. Человек понимает, что только этому, другому, своему любимому или любимой, он может верить так же, как самому себе. И что дороже этого человека - нет никого на земном шаре. Так произошло в этот момент между Ириной и Астаховым. В этот день, их души соединились в едином порыве. И с этого дня, они поняли, что всецело принадлежат  друг другу.
Они, встречаясь дома,  в течение дня, не могли наглядеться друг на друга. Ни он ни она не чувствовали  в супружеской жизни ни малейшего раздражения в быту. Такую семейную пару, как пара Астаховых, можно было без сомнения назвать идеальной.
Типография  под руководством Астахова стала приносить стабильный и приличный доход.  После смерти тети они почти никого не принимали, жили  своим тихим семейным счастьем.  Растили сына. В семье царила  любовь  и взаимопонимание.
  Астахов изредка отлучался на недельку другую, но тут же вернувшись, расширял производство. Работал не покладая рук. Частые командировки мужа не вызывали у Ирины ни малейшего волнения и никаких подозрений, а тем более ревности.
Ирина не имела ни в чем отказа. Она шила себе новые платья, покупала дорогую и модную мебель для комнат на половине покойной тети.  Наняла дорогую гувернантку для мальчика и стала подумывать о возвращении на сцену.
Однажды ночью, Астахов домой из конторы не вернулся.  В  их доме  недавно  появилось чудо техники -  телефон.
Ирина, позвонила в контору типографии, и  сторож чуть не плача сказал, что хозяина увели с собой жандармы. Всю типографию перевернули, забрали много продукции,  и уехали.
-Как так забрали? Да как они смели? За что? – кричала в трубку Ирина.
Вообще-то Ирина была женщиной спокойной, но в минуты страха, она могла сорваться на крик. Сообщение сторожа стало  для нее шоком, и поэтому, она сразу не смогла взять себя в руки. Такой стресс в ее жизни случался не впервые. Однажды, она уже  лишилась самых дорогих людей на свете – своих родителей. А в  этот момент ей показалось, что земля уходит из-под ног. Она почувствовала, что ее идеальный мир, который ей создавала с десятилетнего возраста тетя, а после муж, рушиться. Ирина панически боялась остаться одна.
Однажды ночью, когда Астахов был в очередной командировке, ей приснился сон. В этом сне она шла по ледяному полю, а вокруг нее колоннами шли военные. Она не могла понять, что случилось, и хотела спросить у них, не война ли это?  Но, все офицеры и солдаты молча, уходили от нее, не говоря ни слова. Потом, она увидела своего мужа, который, так же ушел за ними, только он был голым. На этом сновидение закончилось. Ирина проснулась в холодном поту. Когда приехал Астахов, она рассказала ему свой сон.  Астахов, как и все мужчины в таких случаях, успокоил ее, сказав при этом серьезно и нежно: - Ириша, это всего лишь сон. Я никуда от тебя не денусь, можешь быть спокойной. А что касается войны, ну тут дело может повернуться  в любую сторону, может это и будет война. Да только с кем? – сказал он, как-бы, самому себе. Астахов, не объяснив своей последней фразы, отправился на службу. Ирина занялась своими женскими делами и вскоре позабыла о страшном сне. И вот теперь, когда сторож ей сообщил о том, что мужа забрали жандармы, сон во всей яви вновь  вспыхнул в ее сознании.
-Барышня, барышня, успокойтесь, может еще отпустят, - твердил сторож, успокаивая хозяйку.
Но Ирина его уже не слушала.  Ее мысли проносились молниеносно, одна наталкиваясь на другую. Но главная мысль была: «-Спасти, спасти, во что бы то ни стало.  Что, что мне делать? А может это просто, какая- то ошибка?  Возможно, его с кем-то спутали? Но почему? Почему они перевернули именно нашу типографию? Почему жандармы забрали Сашу, что он мог натворить?»
В комнату вбежала растрепанная горничная и закричала:- К нам в дом пришли жандармы! Мадам Ирэн, они натоптали в передней, ужас! Что мне делать? Они рвутся к вам, сюда.
Ирина,  даже будучи  избалована, тетей и мужем все же имела возможность научиться владеть собой. Хорошую школу выживания она прошла еще в Петербурге.
Она спокойно положила трубку на рычаг телефона. Поправила чуть сбившуюся на бок прическу. Расправила плечи и  спокойным ровным голосом сказала: - Проси господ офицеров, Дуняша.  Будь любезна, голубушка, не кричи так громко, ничего страшного не произошло, это просто недоразумение.
Дуняша, широко раскрыв глаза,  смотрела на барыню и пятилась к двери.
В соседней комнате все же  послышался ее громкий голос:
-Проходите, барыня просят.
В комнату чинно вошел высокий, усатый жандарм в начищенных сапогах. При этом он старался не ступать на белый с коричневыми разводами  ковер. За ним нагло и бесцеремонно, разглядывая убранство комнаты, следовали два жандарма.  Один из них был  высокий и худой, с болезненным видом бледного лица, а другой пониже и постарше с выпуклым на две стороны от ремня животом.
Офицер, приблизившись к хозяйке дома, почтительно сказал: - Мадам Астахова, у меня ордер на обыск в вашем доме. Приношу свои извинения, но сами понимаете, служба.
-Да, да, господа, ищите. Но вы должны знать меру, я надеюсь, в моем белье вы не станете рыться!? И еще, если это не секрет,  конечно. Скажите, что вы ищете?
Ирина глядела офицеру прямо в глаза. Голову держала прямо. Только плечи ее чуть подавались вперед, тем самым она выдавала свое волнение, хотя старалась казаться спокойной. 
-Мадам Астахова, вы, пожалуйста, не делайте вид, что  не знали, чем занимается ваш муж.
После этих слов,  офицер повернул голову к подчиненным и дал команду начинать обыск. Высокий  тут же  начал выбрасывать  на ковер  книги из шкафа,  тот, который поменьше ростом, наклонился и стал отковыривать от французского дивана обивку  своими короткими пальцами.
-Но, зачем же портить мебель, господа!?- возмутилась Ирина.
В этот момент, в комнату ворвался маленький сын, за ним бежала гувернантка Мишель, стараясь поймать его за руку. Малыш, вырываясь из рук гувернантки, кричал: - Мама, мамочка, я боюсь!   Мамочка, где папенька?  Я  боюсь этих  дядечек! – начал всхлипывать  малыш, уткнувшись головкой в колени Ирины.
Мадам Астахова взяла мальчика на руки и громко сказала:
-Я ухожу в детскую, делайте что хотите.
За Ириной последовала  в детскую и Мишель.
Дуняша осталась стоять на пороге комнаты, в которой проводился обыск.
«- Вот ведь, гады, - думала Дуняша,- мало того, что топчутся по коврам своими грязными сапожищами, так еще и дорогую мебель портят господскую. А мне потом ковер придется отмывать, ироды, чисто ироды. Но я с поста не уйду, пусть не думают. Мало ли, может еще чего и утащут,- думала про себя Дуняша, зорко следя за действиями жандармов». Она вместе с ними переходила из комнаты в комнату.
Дуняшу, Астаховы взяли в горничные два года назад из деревни под Харьковом. Мать и отец ее работали на пивоваренном заводе. Детворы  в семье, младше Дуняши было еще пять душ, мал, мала, меньше. Денег на пропитание такой оравы не хватало. Знакомый управляющий посоветовал отправить старшую дочь в прислуги.
- Тем более, эти господа Астаховы, люди приличные и жалование платят в срок, – заключил он, разговаривая с отцом Дуняши. Отец с матерью на том и порешили. Если и отправлять дочку в город, то к людям надежным и порядочным. Так  Дуня с небогатым скарбом, двумя платьями и летними туфлями матери в узелке, отправилась в город.
Ирине, девушка понравилась сразу. Бедно одетая, но чистенькая. Волосики у нее завивались на висках, вздернутый носик был милым. улыбка сияла, а ямочки на щеках были такими же, как у самой хозяйки дома.
Девушку переодели, выделили ей отдельную комнату, и зажила Дуняша у Астаховых, как барыня.
Работы по дому было не много, все было чисто, нужно было только поддерживать порядок,  да  еще два раза в неделю ходить с поварихой на Благовещенский рынок,  за продуктами.
У маленького сына хозяев  была и нянька, и гувернантка, но Дуняша привязалась к малышу и часто вызывалась ходить на прогулку с гувернанткой и мальчиком.
На что хозяйка дома отвечала: - Пускай идет. Андрюша такой непоседа, что одной за ним не уследить.
Вся прислуга в доме была влюблена в своих хозяев.
Ирина была строга, но справедлива. Сам Астахов домой приходил только  вечером и к слугам по пустякам не придирался.
Он снимал верхнюю одежду, мылся в ванной и, поужинав с женой, отправлялся с ней в дальнюю спальню, каждый раз перед сном, он, обязательно, заглядывал в  детскую.
В это время ребенок уже спал. В доме никогда не было скандалов. Все жили тихо и мирно. Казалось, что прислуга и хозяева - это одна большая и дружная семья, поэтому Дуняша и повариха тетя Зина следили за каждым шагом не прошеных  гостей.
После ухода жандармов, а обыск закончился в двенадцатом часу ночи, дом был перевернут вверх дном.
Прислуга, засучив рукава начала уборку.
Ирина тоже стала помогать слугам, она вкладывала в шкаф разбросанные  по комнате книги.
«-Что же делать? – думала Ирина, расставляя в шкафу книги. Что они искали? Литературу, сказал офицер, но какую?  Господи, да какая же я дура, - вскрикнула Ирина вслух». Все слуги обернулись и удивленно посмотрели на хозяйку.
-Ничего, все будет хорошо,- спохватившись, сказала Ирина, всем своим видом успокаивая присутствующих.
Она пошла в соседнюю комнату, где стоял телефон, подняла трубку, в которой телефонистка сказала: - Алло, какой вам набрать номер? Алло, я вас слушаю.
Ирина, не ответив телефонистке, положила трубку на рычаг телефона и присела  в кресло, стоявшее здесь же рядом с телефонным столиком.
Мысли текли ровно. Она вспомнила разговор с мужем четырехлетней давности.  В памяти вспыхивали картинки из их совместной жизни. Она вспомнила, что к Александру постоянно приходили какие-то люди. Иногда их внешность была странной, и еще она вспомнила, что Саша из поездок возвращался какой-то не такой, худой и помятый.  И вдруг, она, наконец-то, прозрела.
«-Мой муж профессиональный революционер, а типография тети была прикрытием и в тоже время находкой для его партии. Господи!- мысленно спохватилась она, - дура, какая же я дура!? Вместо того, чтобы интересоваться его делами, я шила наряды, готовилась к сцене, а он был один! И сейчас он в тюрьме, а я здесь, в этом теплом доме, сытая и холеная барыня!
-Ужас! Какой ужас! В горе и в радости вместе, - вспомнила она слова священника, которые были произнесены при их венчании в Благовещенском соборе».
-Друзья мои, бросайте уборку, идите все спать, утро вечера мудренее, - распорядилась Ирина.
-Завтра будет новый день, завтра будет видно, что делать дальше.
Ирина отправилась к себе в спальню, где Дуняша закончила собирать вещи разбросанные жандармами по всей комнате.
-Ложитесь барыня, все уже в порядке, покойной вам  ночи,- сделав поклон, вышла из спальни Дуняша.
Медленно раздеваясь, Ирина думала, глядя на свою внешность, которая отражалась в большом до пола зеркале.
-Завтра нужно будет идти в жандармерию. Я знаменитая певица, я была принята во дворце. И если его не выпустят, то  я поеду к царице. Я обязана его спасти. Тем более, что  он ни в  чем  не виноват, ни в   типографии,  ни дома они ничего не нашли.
Ирина, переодевшись в ночное платье, легла в постель, затушив свечу. Электричество еще было очень дорогим удовольствием,   они его  экономили, хотя в средствах до сего момента семья не нуждалась.
Наступило утро, Ирина проснулась  с болью в душе, в доме уже все были на ногах. Андрюша бегал по комнатам, за ним, еле поспевала  француженка Мишель.  На кухне  готовился завтрак, дворник подметал у окон опавшую листву.
«-А жизнь продолжается… - подумала Ирина, и грациозно потягиваясь, встала с постели. Но, тут же присела на край кровати  и горько заплакала».
Плакала она не долго, вытерев слезы платочком, отправилась в ванную, которая была расположена в боковой комнате.   Из ванной комнаты  она  вышла,   посвежевшая, но с чуть припухшими, от слез глазами.
-Дуняша,  - позвала она горничную, - иди сюда и помоги мне одеться.
На ее зов, тут же прибежала раскрасневшаяся  от беготни по комнатам с малышом горничная, и они стали одеваться.
-Я думаю, что вот это черное платье с белой накидкой, в самый раз подойдет для этого визита,- сказала она толи сама себе, толи все - таки Дуняше, которая стояла тут- же рядом,  готовая к любым  распоряжениям барыни.
Ирина оделась, причесалась и вышла к завтраку. За столом ей в это утро пришлось завтракать одной.
Мишель обычно завтракала с ней вместе, если хозяин был в отъезде, но сегодня она была занята малышом, который рвался к матери. Но Ирина, поцеловав малыша, тихо сказала: - Мишель, голубушка дайте мне побыть одной, займите чем - то  мальчика, - и одна  вышла в столовую.
Наскоро выпив чашку кофе и, не притронувшись к сыру,  и булочкам Ирина встала из-за стола,  громко позвала Дуняшу:   - Передай Федору,- строго и спокойно сказала она, - пускай он  запрягает лошадей. Я через пятнадцать минут  выйду к подъезду.
Дом, в котором жили Астаховы, был действительно великолепен. Высокий особняк на центральной улице Харькова с высоким забором, задняя часть двора выходила к реке Лопань, хозяйственные постройки были построены так, что вид на небольшую речушку открывался с заднего крыльца дома, во дворе росли две зимних яблони, тройка березок и небольшой садик из вишен и абрикосовых деревьев.
В саду было много листвы, а деревья стояли голые, в средине ноября в этой местности уже прохладно, и по утрам, на оставшейся кое-где траве, лежит иней.
Кучер Федор заложив карету  и через десять минут уже стоял около парадного.
Ирина в меховой шубке с белым воротничком  в черной осенней шляпе с полями вышла на крыльцо парадного, на ходу надевая перчатки и держа на другой руке сумочку под цвет шляпки. Она обвела взглядом улицу и подумала: - Обычное утро, а у меня…
-Доброе утро, барышня,- открывая дверцу кареты с сочувствующим видом, поздоровался Федор.
-Доброе утро, голубчик, доброе, да не для меня,- сказала Ирина, усаживаясь в экипаж.
-Вы не волнуйтесь, барыня, дорогая, может все еще наладиться.  Бог то вас голубушку не оставит, - сказал кучер, придерживая  дверцы кареты.  Он  глядел с нежностью на свою хозяйку.  Его лицо было отмечено тенью сострадания. А борода его и плечи в эту минуту были под стать его настроению, они как-то  вмиг поникли, когда он смотрел на свою хозяйку,  усаживающуюся  на мягкое сидение экипажа.
-Дай - то Бог, Федор, дай то Бог!- сказала Ирина, и Федор прикрыл, за ней  двери кареты.
Экипаж быстро поехал к жандармскому управлению, которое находилось в конце улицы Сумской.  Чтобы добраться до жандармского управления, нужно было проехать   центральную площадь.  Завернуть по мосту на улицу Центральную и, проехав второй мост вернуться опять же на Сумскую, только уже с другой, с пешеходной стороны.
Экипаж подъехал  к двухэтажному с колоннами зданию жандармерии.  В этот момент  внутри у Ирины все съежилось, сердце стучало не в такт, губы пересохли и ладошки стали мокрыми. Она сильно нервничала.
-Ну, все, вот я и приехала!- сама себе сказала Ирина, как  приговоренная к чему- то страшному и неотвратимому, от чего нет ни какой возможности избавиться.
Федор подал ей руку и она, выходя из экипажа, еще раз взглянула на кучера с таким страхом в глазах, что тот  вымолвил:- Барыня, голубушка, ну держитесь же, нельзя так волноваться,- подбадривал он ее,  а сам, чуть не плача, проводил ее взглядом. Он сел на облучок и стал про себя повторять:  «-Господи, спаси ее, господи!
-Ось до чего барыню нашу довели, супостаты!  Он погрозил кому-то неведомому кулаком  и стал поглаживать хлыст, которым стегал кобылу Нюрку.»
Ирина вошла в холл жандармского управления. Ей пришлось долго объяснять дежурному, к кому и по какому вопросу  она пришла.  Доведенная почти до отчаяния тупостью и непонятливостью дежурного, она  набралась смелости и окликнула молодого офицера, который в этот момент уже второй раз проходил мимо нее.
-Господин офицер, мне нужен ваш начальник, а меня к нему не пускают. Прошу вас,  помогите мне.
Она была так прекрасна в этот момент, ее щеки горели каким-то розовым румянцем, а глаза, чуть отекшие от утренних слез выражали такую безысходность и муку в сочетании с молодостью и красотой, что молодой капитан сказал:- Гавриленко, ты чего такую красивую барышню здесь мурыжишь?
-Мадам, пойдемте со мной, я вас провожу к господину полковнику, я именно в ту сторону и направляюсь.
-Но, господин капитан, без предварительной договоренности к господину полковнику не велено никого пущать?- стоя по стойке, смирно, оправдывался и возмущался одновременно дежурный.
-Успокойся, Гавриленко, это со мной.
Ирина сразу  сообразила, что ей нужно  немедленно следовать за  капитаном, в этот момент он был единственным ее спасением. Она, тут же быстро подняв юбки, взбежала по ступенькам и   поспешила  по широкому коридору жандармской управы за офицером.
Они  вместе поднимались по широкой лестнице, впереди нее шел молодой офицер жандармерии, он шел быстрым шагом, а Ирина, шурша платьями, едва поспевала за ним.
В приемной полковника сидел его адъютант, поручик Борщенко. Личность весьма и весьма колоритная. Упитанное розовощекое лицо с маленькими глазками,  которые как бурав просверливали всех насквозь, кто попадал в  его поле зрения. Поручик был одаренным психологом от природы. Он насквозь видел людей, которые приходили к его начальству. Борщенко видел их растерянность и страх, когда они попадали в приемную. Он знал очень многое о своих коллегах по службе, но держал язык за зубами и поэтому практически никогда не имел проблем. А в Харькове он уже пересидел трех своих  начальников. Всем и всегда поручик Борщенко был нужен. Он никогда не лез в  чужие дела.
Борщенко был истинным представителем украинской нации, его фамилия говорила  сама за себя. Поручика Борщенко было трудно, чем- либо смутить, а, тем более, вывести из себя. Он жил по принципу:  «Моя хата с краю, я ничого не знаю.»
Его любимая поговорка была такова: - «Баба з возу, кобылi легше.»
И когда в двери приемной он увидел раскрасневшуюся и запыхавшуюся мадам Ирэн, то ничуть не удивился. Борщенко, естественно, узнал жену только вчера взятого в типографии Астахова. Ирина была в Харькове личность известная. Поручик Борщенко, конечно же, званые приемы не посещал, ибо его туда никто и не приглашал, а вот в театре Музыкальной комедии ему приходилось дежурить и не раз. Там он и видел столичную знаменитость. А то, что она жена Астахова, об этом знал весь город.
Ирина не вошла, а, скорее, влетела в приемную. Борщенко встал из-за  письменного стола и,  подходя   к ней  ухмыляясь, спросил: - Вы, дамочка, видать к полковнику? Правильно я понял ваш ранний визит к нам?
Ирина возмущенная предыдущими препирательствами с дежурным ответила: - Если я вошла в приемную полковника, следовательно, я пришла к нему,- язвительно заметила она и тоном, не терпящим возражений, продолжила,- попрошу вас немедленно доложить  господину полковнику, что к нему пришла мадам Астахова.
Борщенко, не обратив ни малейшего внимания на ее тон, тут же постучал  в дверь начальника и, не дождавшись ответа, молодецким шагом вошел в нее и  громче, чем требовалось, доложил: - Господин полковник, к вам на прием мадам Астахова, просить?
Полковник повернул голову на крик Борщенко, и весь его взгляд безмолвно выражал следующую фразу: -  «поручик, ну зачем же так орать, я ведь не глухой».
А сам вслух сказал: - Просите, пусть мадам войдет.
Полковник успел подумать, что хоть какое-то развлечение ему будет сегодня, а то такая тоска в этой провинции.
Ирина, не успев отдышаться от быстрой ходьбы и волнения, не успев сосредоточиться и взять себя в руки, не вошла, а, почти, влетела  в широкий кабинет  с огромным столом, вдоль которого стояли дубовые стулья, а над головой полковника висел во весь рост портрет Государя-Императора Николая II.
Ее переполняли чувства обиды, раздражения от хамства со стороны дежурного и, конечно же, жалости к себе. Все смешалось в ее голове в этот момент, и  она выпалила с порога: - Господин полковник, я жена Астахова Александра Евстигнеевича. Моего мужа вчера забрали из нашей типографии. Я требую объяснений! – последние слова Ирина выкрикнула и тут  же повалилась на пол, потеряв сознание.
В те времена, когда происходили эти события, для дам это было обычным  делом. Корсеты их платьев были до такой степени затянуты, что, когда в их сердцах и душах происходили волнения, внутренности напрягались, но  они настолько были перетянуты корсетом, что воздух в легкие подавался плохо и, естественно, дамы падали в обморок. Мужчины, в свою очередь, сильно волновались от вида упавших в обморок дам.  Именно так и произошло в данный момент.
-Поручик, доктора, доктора сюда,- кричал полковник, бегая  между барышней и дверью в приемную.
На его крик в кабинет спокойно вошел  поручик Борщенко и увидел привычную для его глаз сцену.  Уже лет пять, как появились революционеры в среде Харьковской интеллигенции.  Их жены и дочери, любовницы и тетушки, часто падали в этом кабинете в обморок и для поручика эта сцена была уже не нова.
А вот для полковника это был случай из ряда вон выходящий и носил он характер неожиданного нервного потрясения.
  В жандармерию он  был переведен из внешней разведки и,  поэтому, работа с людьми ему была еще внове.
А вот поручик Борщенко служака старый, для него такие сцены были привычным делом. Поэтому он спокойно, как бы  с высоты  знания дела, заявил:  - Господин полковник, вы так не волнуетесь, это у дамочек такое  бывает, - спокойно говорил он, обхаживая по кругу лежавшую на ковре кабинета начальника посетительницу. - Дадим  сейчас им  нашатырь  под носик, а затем водички, они  и оклемаются. Привычное дело! За докторами для этой публики не набегаешься,- цинично подытожил поручик Борщенко, опустив руку Ирэн на пол, после того как нащупал пульс.
Он медленно вышел в приемную, так же неспеша вернулся обратно. Принес с собой  и открыл бутылочку с нашатырным спиртом.  Поводил  бутылочкой у нее около носа, и она открыла глаза.
Полковник как- то отрешенно наблюдал за сценой, которая происходила перед его глазами. Раньше подполковник Демьянов служил во внешней разведке, жил в Петербурге и возглавлял агентурный отдел, который работал с западной Европой.
  О том, что назревает вторая революция в России, слышал краем уха от коллег. Он  не вникал в суть проблемы, ибо задачи перед его ведомством стояли совершенно другого толка. Однажды его вызвали в высокие инстанции и предложили  перейти в ведомство жандармского управления. Мотивирую свой выбор тем, что он молодой, подполковнику не было и сорока пяти  лет, перспективный офицер, а обстановка в Малороссии  тяжелая и послать туда нужно надежного человека.
Зная о том, что в Харькове мягкий климат, много свежих овощей и фруктов, подполковник Демьянов Сергей Владимирович без особых колебаний согласился с этим предложением, учитывая еще то, что в звании его тут же повысили.  Он был польщен  тем, что его, наконец-то, назвали перспективным офицером. А еще добавили, что он, дескать, молод. Все это льстило Демьянову, и он поехал с превеликим  удовольствием в  город Харьков.
Полковник дважды хотел жениться, но оба раза его избранницы ему отказывали, то ли из-за его невысокого роста, то ли из-за слишком застенчивого вида и характера.
Он и не думал, что у него в этом провинциальном городе Малороссии начнется не простая, а, правильнее сказать,  суровая служба.
Полковник Демьянов еще поплатится за свою недальновидность. Он хотел спокойной и тихой жизни, но,  оказалось, что судьба  готовила ему  испытания, а не беззаботное время препровождение на высоком посту начальника жандармерии города.  И первый звонок  уже прозвенел, но он не услышал его.  Пока  же все было так, как было.
В Харькове, как и по всей России, с развитием капитализма,  появилась большая концентрация рабочей силы в городах. Росла безработица, а вместе с ней появились и марксистские кружки. Доведенные низкими зарплатами, непомерными штрафами и тяжелыми условиями труда, рабочие многочисленных фабрик и заводов города стали бороться за свои права. В городе проходили митинги и забастовки. Спокойная жизнь для полковника Демьянова заканчивалась. И вот первая сцена из его дальнейшей службы сегодня и была разыграна по новому сценарию жизни.
« – Но, Боже мой!  Я ее где-то видел, кто она?»- задавал себе полковник вопрос, в то же время, усаживая  гостю в единственное в его кабинете кресло возле окна.
-Мадам Астахова, мне кажется, мы где-то с вами встречались.  Вы бывали в Петербурге?- спросил он, учтиво поправляя край ее платья, который зацепился за подлокотник кресла.
Ирина потихоньку стала приходить в себя.  Открыв сумочку, она  вынула из нее зеркальце и платочек, промокнула слезинки под глазами и тихо сказала: - Вы могли видеть меня во дворце на приеме. Это было в седьмом году, я пела арию  «Кармэн»  Жоржа Бизе.
-Ах, да, да, я вспомнил вас, – шаркнув ножкой, радостно воскликнул  полковник.
-Вы мадмуазель Ирэн? Такой,  кажется,  у вас псевдоним, не так ли?- восхищенно глядя на Ирину, мило улыбался он.
-Действительно, у меня было именно такое сценическое имя, но теперь, теперь…- она опустила голову, затем, гордо её, подняв, заявила, - я теперь мадам Астахова, сцену я покинула четыре года назад и воспитываю сына, а мужа моего вчера, забрали ваши невоспитанные жандармы, перевернули весь дом, напугали прислугу и ребенка. Они ничего не нашли, зачем же такое неуважение ко мне и к моему мужу?  Мы мирные люди, мой муж ведет благотворительную работу по завещанию моей тети Аделаиды Леопольдовны и вдруг такое неуважение! – она говорила свой монолог сначала искренне, а затем, глядя на растерянное лицо полковника, стала играть с ним, как это делают практически все умные женщины с мужчинами.
Ирина поняла сразу, что полковник смотрит на нее, как на нечто необычное, она вновь почувствовала свою женскую силу, всемогущую власть своего таланта.
Они с полковником поболтали о всякой чепухе, вспомнили общих Петербургских знакомых, и встреча эта закончилась таким вот образом.
-Мадам Астахова, это, наверное, какое-то досадное недоразумение, вас сейчас проводят.  Вы спокойно отправляйтесь  домой, а  я лично сейчас же во всем разберусь.  И обещаю вам, - полковник встал из-за стола, за который он сел  во время их беседы. Он подал ей руку, чтобы она поднялась из кресла, поцеловав перчатку, которую она так и не успела снять с правой руки и, глядя на нее восхищенным взглядом, добавил, - я сейчас же во всем разберусь лично. Вы мой кумир, я восхищен вашей красотой и талантом. Честь имею! - с достоинством произнес он, наклонив вниз голову и шаркнув ножкой, как подобает офицеру.
Ирина  благодарно и ободряюще ему улыбнулась. Она медленно вышла из кабинета, поправила шляпку в приемной  у  широкого зеркала на стене, и, сказав  поручику Борщенко: - Прощайте! –  гордо пошла по коридору.
«-Какая дамочка, цветок просто, –  только успел   подумать Борщенко, как зазвенел на его столе колокольчик. Это полковник вызывал его к себе».
«-Ну вот, сказка стара! Сейчас начнет допрос, дамочка то, видать в сердечко стрелочку за-пус-ти-ли-и-с!» И Борщенко открыл дверь кабинета.
-Я вас слушаю, ваше благородие! –  подобострастно, гаркнул он.
-Послушайте, голубчик, я и так вижу, что вы усердно несете службу. Но не могли бы вы, быть столь любезны, и не орать, каждый раз, когда заходите ко мне в кабинет.  Вы  меня пугаете своим солдафонским криком. И мне, в такие моменты кажется, что произошло, что-то из ряда вон выходящее.
-Так точно-с, не буду орать, ваше благородие!- так же громко отчеканил Борщенко.  На что полковник Демьянов только махнул рукой, как бы говоря, этому, сколько не тверди, всеравно будет орать.
-Давай, голубчик перейдем к делу,- спокойным тоном сказал полковник. На что Борщенко весь превратился во внимание и  слух. Он даже  наклонился в сторону полковника, при этом не сходя с того места на  котором стоял.
-Кто разрешил вам арестовать этого  Астахова? Почему такие вопросы, Борщенко, решаются без моего на то  ведома?- говорил полковник,  уже  строго глядя на поручика.
-Господин полковник, ваше благородие, дак вы ж давеча, подписали бумаги на его арест. Вам капитан Акименко докладывал, что этот купчик в своем типографском пристанище для революционеров печатает листовки. Помните, на той неделе весь город был завешан ихнеми вредными прокламациями.
- Борщенко, не ихнеми, а их прокламациями, нужно говорить, - поправил подчиненного полковник и сел в кресло.
-А, ну- ка,  давай сюда этого Акименко, будем разбираться.
-Так его нет. Он давеча в волость выехал  по делам, - виновато заметил Борщенко.
-Тогда сам поезжай   немедленно  в тюрьму.  Освободите вы этого Астахова. У  него ведь в типографии ничего не нашли, да и дома тоже ничего. Я тебя спрашиваю, ничего?
-Ваше благородие, это вчера не нашли, а если этим делом заняться, дак дайте срок, найдем.
- Ты мне вот что, не мудрствуй лукаво, не умничай, а немедленно выполняй приказ.
-Ваше благородие, так это,- он почесал затылок, - бумага в тюрьму то ведь нужна, без бумаги, подполковник Осипенко ведь не отпустят арестованного.  А машинистку я отпустил, как на грех, я же не знал, шо сегодня бумаги понадобиться писать!?- виновато, объяснял суть дела поручик Борщенко, при этом переминаясь с ноги на ногу.
-Вот что, голубчик, я сейчас  позвоню начальнику тюрьмы,  а ты стой здесь.  Вы уж все приноровились,  как я погляжу,  до арестов - то!  Понравилась вам эта работенка, да? Всех подряд  метете, а не знаете того, что вот эта самая дамочка, жена этого Астахова была принята во дворце.  И не дай Боже, кто узнает из начальства в Петербурге, что мы здесь опростоволосились и взяли да и засадили невинного мужа великой певицы. Не сносить нам головы! Вы это можете понять? - все это полковник говорил толи подчиненному, толи самому себе, а скорее всего, готовился к разговору с начальником тюрьмы.
  Полковник вошел в роль начальника, и эта роль ему постепенно начинала нравиться. Тем более вид у его адъютанта был такой кроткий и лицо такое сосредоточенное, что Демьянов подумал:
«- А ведь я, молодец! Могу если хочу. Вон как внимает моим словам».
Демьянов  поднял трубку. Его соединили и,  услышав голос начальника тюрьмы, полковник практически точь в точь, повторил свой предыдущий монолог. На что на том конце провода заявили: - Я, конечно, все понимаю, и конфуза тоже, так сказать не хочу. Но бумага!? Без бумаги не могу-с, извините!
-Да будет вам  бумага, будет, дорогой вы  мой, к обеду будет, сейчас отпусти ты этого несчастного, не виноват он.
-Невиновных, господин полковник, не бывает. Эти интеллигенты всегда в чем-то да виноваты, главное  в нашей службе, хорошенько их потрясти и все найдется. Ха-ха-ха, – залился смехом, начальник тюрьмы. Подыгрывая ему Демьянов, а вместе с ним и Борщенко тоже рассмеялись.
Полковник краем глаза взглянул неодобрительно на адъютанта, после чего тот моментально сделал серьезное и сосредоточенное лицо.
-Ну, так к вам Борщенко посылать? Я сам еще хочу с ним побеседовать. Вы  меня убедили, эту публику без присмотра оставлять нельзя.
После небольших размышлений, в ходе беседы, с начальником тюрьмы, полковнику самому захотелось лично пообщаться с мужчиной, который женат на столь красивой и превликательной  женщине. Любопытство и данное слово даме, толкнуло полковника на этот поступок, хотя в глубине души он понимал, что очень сильно рискует, забирая Астахова с тюрьмы, но корабль, который он сам пустил в море, уже плыл, и остановить его не было, никакой возможности.
-Пусть Борщенко  едет. Пропуск  возьмет у меня.  Я вам его отдаю, этого Астахова, а вы уж поступайте  с ним как знаете, а я с себя ответственность  перекладываю на вас. Так, вы  согласны?- спросил серьезным голосом начальник тюрьмы.
-Согласен, согласен. Борщенко уже в пути,- полковник платочком вытер пот со лба, положил трубку и крикнул своему адъютанту: - Ну чего стоишь? Марш в тюрьму!
Через час в кабинет полковника Демьянова был доставлен арестованный  Астахов.
И пока заключенного Астахова везли к полковнику, тот сидел в  кабинете, за своим длинным столом с множеством цветов на подоконниках, вставал со стула и садился  вновь, а затем  полил герань, сел  снова в кресло, где сидела недавно мадам Астахова и  подумал:- Черт возьми, неужели  я увлекся?! Да, она хороша - это правда. Но я вижу ее второй раз, и увлечься, так сразу, в замужнюю женщину?  Нет, нет, это не в моих правилах, – размышлял он, когда  в кабинет заглянул Борщенко и снова  громко, гаркнул:  - Господин полковник,  Астахова заводить?
-Да, да, заводите, - встрепенулся от неожиданности полковник и встал из кресла.
Он непродуманно поспешил навстречу арестованному, и вопреки логике, почему-то не стал с ним говорить официально, а начал так, по-свойски, по-приятельски:
-Господин Астахов, я имел честь слышать прекрасный голос вашей супруги во дворце, пять лет назад, а тут такое недоразумение,- как бы извинялся полковник.
-Произошла  видать какая-то  ошибка, вы благородный,  уважаемый в городе человек.  И вдруг, такое?!  – он повысил голос и приподнял плечи, тем самым подчеркивая свое удивление.
-Присаживайтесь,- пригласил он Астахова, рукой указывая на крайний стул около стола, при этом продолжив: - вас, господин Астахов, в данной ситуации, мы  рассматриваем, как неблагонадежную личность, как угрозу для царя и Отечества. Поэтому, позвольте вас просить,- привстал он со своего кресла,- объясните мне, что же это такое получается?
Он встал из-за стола и подошел к противоположному от Астахова стулу.
-Как это понимать? Вы, уважаемый в городе человек, и вдруг такое обвинение в ваш адрес? А, голубчик?- он дружелюбно сел напротив  Астахова и стал ждать его объяснений.  Всем своим видом показывая, что он искренне верит в заблуждение своих подчиненных,   и ждет от арестованного доказательств его невиновности.
Астахов спокойно сел на предложенный стул и сказал:
- Будьте так любезны,  господин полковник, прикажите  принести  воды.  Утром на завтрак в тюрьме была такая соленая вобла, что воды хочется  так сильно, ну просто,  до неприличия, сильно,- усмехнулся виновато Астахов.
Астахов был человеком опытным.  Много раз  его коллеги по борьбе  рассказывали:  о  следователях, о жандармских начальниках, о тюремной публике,  - поэтому Астахов сразу сообразил,  что с ним говорит дилетант.
-Борщенко! Чаю нам, и воды графин,- крикнул полковник.
Через несколько минут на столе стоял чай, печенье, конфеты, графин с водой.
-Давайте поговорим по душам, - сказал полковник, когда Астахов выпил залпом два стакана воды.  После чего арестованный  вытер платочком губы  и весь превратился    вслух, тем самым,  показывая свою искрению расположенность  к диалогу.
-Видите ли, господин полковник,- начал он, прикинувшись простым не обремененным интеллектом коммерсантом,- я человек коммерческий, у меня типография, два магазина, а коммерция, как вам известно,  - дело конкурентное.
Вот, к примеру:  у меня государственный заказ на продажу бумаги  вашему ведомству,  образованию,  типографиям в других городах, ну  и так далее.  Все это, предполагает большие доходы. Типография моя работает четко, дело поставлено хорошо, а завистники видать хотят меня убрать с пути-дорожки. Вот они и написали на меня донос.  А, я ведь, человек не последний в городе.  Попечительский совет возглавляю, дело тетушки жены, покойницы веду, сироткам помогаю. Все это просто, зависть.
-Ах, да, да, бедные дети, бедные дети.  Да и конкуренция,- со вздохом повторил полковник.
-Ну, и кто же вы думаете,  написал на вас донос?- спросил с неподдельным интересом полковник Демьянов.
-Ну, кто? – как бы задумался на секунду Астахов. -  Я предполагаю:  или господин Цицерман, или же мадам Гросман. Это же первые выскочки в нашем городе, это же им все мало  прибыли.
-Ах, и не говорите.  Наслышан я, наслышан  об этом их сообществе. Я бы сам их снова отправил за черту оседлости, да  Витте, их опять пустил в наши города,- искренне возмутился полковник, поддерживая соотечественника.
-Вот, то- то и оно, господин полковник. Капитализм в России только стал набирать обороты, а эти проныры, уже тут, как тут, - заметил, как бы, между прочим, Астахов.
-Борщенко! А ну-ка принеси   дело господина  Астахова, - громко крикнул  полковник. И задумчиво продолжил: - Сейчас мы посмотрим…
-Один момент, господин полковник, - всунув голову в проем двери откликнулся тут же, поручик.
Когда папка лежала на столе перед полковником, он стал внимательно изучать документы, лежащие в ней.
«- Только бы они ничего не нашли в типографии, - молил Бога  Астахов.  - А  Ирина, умница.  Какая же моя Иришка умница!  Приехала сюда, а этот олух ее узнал.  И все!  Он меня сегодня же, должен, по всей вероятности, выпустить. Но нужно быть осторожней. В следующий раз мне, так может и  не повезти».
-Да, вы правы. На вас именно два донесения. Сказать, кто их написал, я, конечно, не имею права, но по всему видно,  это  дело рук, ваших конкурентов.  У мадам Гросман, сколько магазинов?- спросил полковник.
-Три,- с готовностью ответил  Астахов. - Два  из них - женское платье, а один хозяйственный.  И канцелярские товары, как у меня.
-Вот, голубчик, теперь я вижу, где собака зарыта, - улыбнулся Демьянов.
Полковник встал и, прокашлявшись, продолжил,- вы можете быть совершенно свободны.  Передавайте еще раз мой поклон вашей жене, и подчеркните, мое восхищение ее  талантом. Я надеюсь, что теперь мы будем добрыми знакомыми.  Я ведь здесь недавно. Семьи у меня  нет, круга порядочных знакомых еще не приобрел, - посетовал,  полковник, смущенно  улыбнувшись.
-Да, да, о чем речь! – с готовность воскликнул Астахов.
-Буквально через неделю у нас будет  званый вечер, и  мы с женой будем рады  видеть вас на нем.  Ирина  опять хочет вернуться на сцену, так что ее волшебный голос вы непременно услышите.
-Приятно было с вами познакомиться, господин Астахов,- протягивая собеседнику обе руки, сиял от восторга полковник.
-Мне тоже. Весьма, весьма рад, что вы лично во всем разобрались.  Я  не сомневался, что у нас в полиции порядочные и преданные своему делу люди. Хотя Харьков и не Петербург, но люди порядочные есть и здесь, - заключил Астахов, пожимая  руку полковника.
-Кстати говоря, я родом из столицы. И нес службу до недавнего времени там, но судьба забросила меня  в Малороссию,- говорил он,  с гордостью за свое место рождения. Демьянов даже слегка при последнем слове закусил нижнюю губу, как бы подтверждая, что от него мало что зависит.
Они расстались добрыми приятелями.
Полковник Демьянов через несколько лет был переведен в Киев с повышением.  Наверное, Господь вознаградил его за  милосердный характер.  Впоследствии, он еще и удачно женился.  А во время гражданской войны он перешел на сторону большевиков.
После того, как Астахов вышел из здания жандармерии,
полковник подумал: - А ведь врет, бестия, все врет. Да, Бог с ним.   Пусть идет к жене но, если опять что-то на него будет, посадим.  А сейчас, нет улик, - оправдывался  сам перед собой Демьянов.
   Через полчаса Астахов  уже входил   в парадное своего особняка.  Он специально не стал брать извозчика.  Александр хотел продумать, что он скажет жене. Вокруг него носились мальчишки с газетами в руках, по улице сновали прохожие, а он размышлял  «- Прошло почти четыре года, как я сказал  жене правду.  Она восприняла это спокойно и,  кажется, даже одобрила мою связь с партией. Но почему она никогда не спрашивала, куда я отлучаюсь? Почему никогда не задавала никаких вопросов?»
Он даже остановился.  «– Что- то здесь не так. Ирина женщина не глупая.  Вон как быстро сообразила, как меня вытащить из тюрьмы.   Конечно полковник в нашем городе человек новый, да и понравилась она ему. Это тоже понятно.  Ну, а раньше?  Почему она столько лет делала вид, что никакой подпольной работы вообще нет? Женщин понять, конечно, трудно.   Она, по всей вероятности, всецело положилась на меня.  А, я?  Я подвергаю ее и ребенка опасности. Что делать? Как быть? Сказать ей правду?  Дать явки,  пароли, на тот случай если меня заберут надолго. Или сделать вид, что это было действительно недоразумение?»
Он подошел к  дому, а в голове были одни вопросы, ответов на них он так и не нашел.
Все разрешилось само собой. Дома обрадованная прислуга сдувала с него пылинки. Жена, поцеловав его  прямо в губы  нежно и страстно,  сказала:- Ну, вот, я же вам говорила, что это ошибка, недоразумение. Давайте обедать!
-Ну, вот и хорошо, - обрадовался Астахов. «- Говорить сейчас нет никакой возможности, слишком много людей. Вечером, все вечером,- подумал он и пошел в ванную комнату.»
После обеда,  маленького Андрюшу, который не отходил от отца, уложили спать.  Астаховы тоже удалились в спальню.
Плотно закрыв за собой  дверь спальни, Ирина сказала очень тихо, заговорщицки поглядывая на дверь: - Саша, милый, родной мой, я все поняла,  все знаю.  Я столько лет делала вид, что меня это не касается.   Думала, что это просто твое увлечение, что с возрастом это пройдет. Но теперь! – она нервно двигала плечами и потирала руки, которые все время, почему-то были влажными. - Но теперь, что же нам делать? -  спросила она  довольно громко.  – Тише,- сказал шепотом Астахов, показывая пальцем на дверь.
-Саша, - продолжила Ирина, - ты зашел слишком далеко.  А если тебя посадят в тюрьму, по-настоящему?  Как я буду без тебя!? Я ничего не смыслю в делах. У меня на руках останется ребенок.  Я даже не знаю, где твои друзья, твои товарищи. Куда и к кому мне тогда бежать?- она села на кровать, прикрыла лицо руками и тихо заплакала.  Плечи ее подрагивали.
-Я должен тебе открыть все.  Тогда, четыре года назад, ты была еще совсем молоденькой девочкой.  А теперь - ты мать. Я не имею права держать тебя подле себя. Мы должны расстаться.
-Что?  Как расстаться? Зачем?-   вскрикнула Ирина, глядя на мужа во все глаза.
-Ты меня не перебивай сейчас, мне и так нелегко.  Поверь, я очень сильно люблю тебя и нашего сына.  Но я себе не  принадлежу.  И еще, я должен тебе сказать, - он отвернулся к окну, вытер платком вспотевшую  шею.  Затем присел на корточки, снова  встал, подошел  к окну и продолжил, - я женился на тебе по заданию партии.
Когда он сказал эту фразу, глаза Ирины округлились.  И он поспешил объяснить ей: - Ты не подумай, я тебя не обманывал.  То, что  я мучился и страдал  два месяца, которые не видел тебя, а потом сделал тебе предложение – все это было правдой.  Но и то, что  это был продуманный ход с моей стороны -  это тоже, правда. Ты понимаешь! Все это  просто совпало!  И любовь, и задание.
Я конечно ничтожество в твоих глазах, но по-другому, я поступить не мог. Если бы я не полюбил тебя, я бы отказался от этой женитьбы.  Но я полюбил.  Полюбил так сильно, как вообще человек может любить.
Мое дело, во имя которого я  живу, для меня также дорого, как и ты с сыном.  Я  рискую жизнью и возможно погибну, ради этого дела.  Ты Ириша, пойми, - он  говорил убежденно. Глаза его загорелись особым блеском фанатика. - Этому делу,  лучшие умы, лучшие люди России посвятили свою жизнь.  Многие уже отдали ее, ради великой цели.  Он подошел к ней опять, сжал ее руки и глядя в глаза продолжил, - я, я  должен отпустить тебя. Ты мне очень сильно нужна,  но ради нашего сына, я должен расстаться с вами, – уже тише, опустив голову, сказал последнюю фразу Астахов.
-Нет, нет! – уже кричала Ирина. - Этому не быть! Слышишь?! Этому не быть никогда! Я буду с тобой до последнего дня своей жизни! – все громче и все уверенней говорила она. - А мальчика мы отправим за границу.  Пускай  он еще немножко  подрастет. Потом, я его  отправлю вместе с Мишель  и Дуняшей в Париж. Я буду работать, если не хватит тех денег, которые ты скопил,- теперь она опять стала говорить шепотом и присела на кровать.
Он обнял ее и сказал: - Ты настоящая женщина.  Я тебя очень сильно люблю.  Я тебя любил и раньше.   Любил за глаза, за тело, за голос, за кроткий нрав, но я не понимал, какая сильная  и умная женщина живет со мной.
Ирина, какое-то время после того, как Астахов затих, тоже молчала. Они оба смотрели в окно, и оба думали об одном и том же!
«-Счастью уже не быть.  Мой сын будет вдали от меня и от матери. Бедный мой ребенок!- мысленно воскликнул он.»
Они посмотрели друг другу в глаза, и  она прошептала:- Сын…
-Ирочка, дорогая моя, может, ты все-таки уедешь, с мальчиком? Нельзя ребенка отдавать чужим людям, - гладя ее руку, тихо спросил Астахов.
-Скажи мне, Саша, на твой след они уже вышли? Если все до такой степени серьезно, то я лучше поеду в Петербург с сыном. Буду работать. Мне писала княжна, что в императорском театре меня ждут.  Накоплю денег, и мы все вместе,  уедем в Париж. Ты пойми, дорогой, этому народу никто не поможет, они же все пьют беспробудно,- вглядываясь в глаза мужа, запальчиво говорила Ирина.
-Ира, все очень серьезно. И меня в любой момент могут забрать. Но, ты должна понять, что  не нужно меня переубеждать  все бросить. Ты сама должна для себя решить, ты останешься  со мною или тебе лучше уехать с ребенком.
-Я не могу бросить сына. Он еще слишком мал. Но ты должен ввести меня в курс всей вашей работы. Я буду с вами, и  на меня  никто  не подумает, что я занимаюсь этой деятельностью, - говорила она, ища выход из сложившейся ситуации. Сердце ее сжималось от одной мысли, что она потеряет мужа или оставит маленького сына. Они для нее были, как одно целое.
-Давай поспим.   Я очень устал, дорогая. В этой тюрьме мне удалось подремать за ночь час, может полтора. А потом на свежую голову, я подумаю, как поступить правильнее всего.
На том их разговор и закончился. Александр лег спать, а Ирина ушла в другую комнату.
После описываемых событий, Астахов отправил жену с сыном не в столицу, а в Италию. Деньги на поездку он нашел.  Партия также помогла средствами.  Он дал ей связь с людьми, которые работали в Милане. Ирина  должна была пройти партийную школу.  Впоследствии, накануне второй мировой войны в 1913 году, мальчика взяли на воспитание в хорошую семью революционеров -  французов, которые и увезли его в Париж.
За два года, которые Ирина отсутствовала  в России, многое изменилось. Она вела с мужем переписку, сильно скучала, но была уже  настолько увлечена своим новым занятием, что готова была отдать жизнь, ради общего дела. Ради великой цели.
Астахов, после отъезда   жены и сына, развил на Украине  такую революционную деятельность, что ему пришлось  продать  всю недвижимость и перейти  на нелегальное положение.   За ним  охотилась вся жандармерия не только Малороссии, но и столичные сыщики.
Ирина же, по заданию партии  стала работать разъездным агентом большевиков.
Они с Дуняшей  должны были ехать в Омск.  Ирэн была внеподозрений.  Она публично отказалась от своего мужа и теперь в глазах  публики  была свободной женщиной,  не разделяющей   взглядов этих «баламутов», которые будоражат жизнь страны.
Весна 1914 года,  не предвещала России ничего оптимистичного. Майский воздух пьянил и очаровывал только влюбленных. А в воздухе  пахло не только весенней грозой,  но  и грядущей войной.
Историческая  справка.
Первая мировая война возникла в результате начавшегося общего кризиса капиталистической системы мирового хозяйства и явилась следствием неравномерного развития капитализма на стадии империализма. Это была захватническая, несправедливая война между двумя крупными империалистическими группировками австро-германским блоком и Антантой. Боязнь роста революционного движения побудила империалистов ускорить развязывание мировой войны. В подготовке первой мировой войны повинны империалисты всех стран. Однако главным, ведущим империалистическим противоречием, ускорившим развязывание этой войны, было англо-германское противоречие. Каждая из империалистических держав, вступая в мировую войну, преследовала свои захватнические цели. Германия стремилась разгромить Англию, лишить её морского могущества и переделить французские, бельгийские и португальские колонии и утвердиться в богатых аравийских провинциях Турции, ослабить Россию, отторгнуть у неё польские губернии, Украину и Прибалтику, лишив её естественных границ по Балтийскому морю. Австро-Венгрия рассчитывала захватить Сербию и Черногорию установить свою гегемонию на Балканах, отнять у России часть польских губерний, Подолью и Волынь. Турция при поддержке Германии претендовала на территорию русского Закавказья. Англия стремилась сохранить своё морское и колониальное могущество, разбить Германию как конкурента на мировом рынке и пресечь её притязания на передел колоний. Кроме того, Англия рассчитывала на захват у Турции богатых нефтью Месопотамии и Палестины, на захват которых питала надежду и Германия. Франция хотела вернуть Эльзас и Лотарингию, отнятые у неё Германией в 1871 г., и захватить Самарский бассейн. Россия вступила в войну с Германией и Австро-Венгрией, добиваясь свободного выхода черноморского флота через Босфор и Дарданеллы в Средиземное море, а также присоединения Галиции и нижнего течения Немана. Долго колебавшаяся между Тройственным союзом и Антантой Италия, в конечном счёте, связала свою судьбу с Антантой и воевала на её стороне из-за проникновения на Балканский полуостров. В течение трёх лет войны Соединённые Штаты Америки занимали нейтральную позицию, наживаясь на военных поставках обеим воюющим коалициям, Когда война была уже на исходе и воюющие стороны до предела истощили себя, США вступили в войну (апрель 1917г.), намеревался продиктовать ослабленным странам условия мира, обеспечивающие мировое господство американского империализма. Только Сербия, явившаяся объектом австро-германской агрессии, вела справедливую, освободительную войну.
В конце мая 1914 года сыну Ирэн должно было исполниться 5 лет. Она хотела отправить ему какой  нибудь необычный подарок.  Много и долго думала, что ему подарить, и как его передать.  Именно в это время, ей  и пришло страшное  известие из Парижа. Ее мальчик, ее сын,  заболел  двухсторонним воспалением легких и умер в дороге,  переезжая с приемными родителями  из Парижа в Вену.
А через несколько дней Ирэн узнала, что ее муж покончил жизнь самоубийством в Московской тюрьме.  Ходили  упорные слухи, что его убили уголовники по заданию царской охранки.  Вероятней всего второе  и было правдой.
Сразу потеряв и мужа, и сына, Ирэн  две недели  ничком лежала на кровати отеля «Метрополь». Она ничего не ела, пила только воду и курила. Голос стал пропадать, она уже была не в состоянии ходить по комнате, когда верная Дуняша ей сказала:- Госпожа Ирэн, если вы не встанете с постели,  и не будете кушать, я уеду от вас. У меня уже  нет сил, глядеть  на то, как вы медленно умираете.
Дуняша была посвящена в работу Ирэн и сама со временем  стала членом партии.
-Я вам это говорю не как ваша горничная, а как соратник по борьбе,- сказала она  очень  серьезно.  На что Ирэн ей ответила, приподняв голову с  подушки: - Милая  моя Дуняша, у меня теперь роднее человека,  чем ты, нет на этом свете. Я встану, я снова буду заниматься вокалом, я докажу этим сволочам, которые уничтожили мою семью, что меня голыми руками не возьмешь. Я сильная, мы всеравно сметем с лица земли всю эту нечисть, - говорила она с горящими глазами, вытирая платком  испарину, выступившую на лбу, и поднимая  вверх  руку,  показывая, как она сметет все на своем пути.
После своей болезни, она встретилась  с руководством партии и получила новое задание.
- Товарищ Ирэн, мы приносим вам наши искренние соболезнования, в связи с этими ужасными потерями в вашей  жизни. Смерть вашего мужа и для партии стала сильным ударом, но мы должны сплотить наши ряды и двигаться вперед. А вы должны, вы обязаны  понимать, что время не  терпит.    Нужно жить во чтобы то ни стало, - тихо, но твердо говорил ее куратор. - Вам необходимо срочно выехать в Омск. Туда отправился, уже знакомый вам граф Шелестов.  Правда за ним последовала и его маман, но я думаю, вы справитесь с этой работой. Нас интересует его состояние.  Он человек мечущийся, не имеющий стержня. Дрался на дуэли, выпивает и поэтому есть мнение, что его можно будет завербовать, тем более, что после смерти отца ему перешла львиная часть доходов от продажи пшеницы  с  его многочисленных поместий.
-Да, я знакома с графом. Я приложу все силы,  чтобы  женить его  на себе, и тогда мы получим доступ к его средствам, - спокойно   заметила  Ирина.
В этот же день, после разговора с куратором, они с Дуняшей отправились в далекий Омск.
Душа Ирэн окаменела. Она старалась  не пускать тяжелые воспоминания   о муже и сыне в свое сердце.
-Пусть  они будут для меня живы. Я просто далеко уехала,- успокаивала она себя,- а когда придет время, и я освобожусь от работы, мы обязательно увидимся. Они навсегда останутся в моем сердце, пока я жива.
После такого аутотренинга, Ирэн запретила себе думать о семье. Фотография, на которой они были  все вместе, Дуняша  спрятала на самый низ большущего чемодана, где хранились зимние вещи Ирэн.
- Ты должна ее спрятать так,- давая фото Дуняше в руки,-  чтобы она  мне  не попадалась на глаза,- приказала она.
И пока они, добирались до Омска, разговора между ними не получалось. Дуняша пыталась как-то отвлечь, развеселить Ирину, но она постоянно глядела в окно поезда и молчала, или делала вид, что читает, но страницы книги почти не переворачивала.
Мадам Ирэн, вы должны меня выслушать, - как-то войдя в купе, после очередной прогулки по перрону, сказала Дуняша.
-Да, я тебя слушаю  Дуняша.  Что ты хотела мне сказать? – как и раньше, добрым и спокойным голосом  спросила Ирэн.
-Я хотела с вами поговорить по поводу вашего душевного состояния. Я все это переживаю вместе с вами и вижу, как вы не спите по ночам. Сама не могу уснуть.  И я страдаю вместе с вами,  мне самой хочется в петлю залезть от горя.  Но я понимаю, что это все-же ваше, ваше страшное горе …  Дуняша не выдержала и зарыдала.
В этот момент Ирэн стала утешать ее, приговаривая:- Дуняша, милая моя девочка, не плачь, мы с тобой сильные и мы справимся. А Андрюша мой жив. Я это чувствую, я обязательно его найду. Мое материнское сердце чувствует, что он жив. Это просто, какая - то нелепая ошибка. Вот выполню задание партии и найду его, обязательно.
Она вытирала слезы Дуняши своим носовым платочком, гладила ее по голове и приговаривала:- Ну вот, молодец, мы уже не плачем, вот умница ты моя.
После этого случая Ирину, как подменили. Она стала такой же веселой и говорливой, как  прежде. Дуняша тоже как-то успокоилась, и они благополучно добрались до Омска.
Провинциальная публика с нетерпение  ждала столичную знаменитость.
По приезду в Омск, Ирэн поселилась у своей давней, бездетной  приятельницы,  с которой она подружилась еще  в Милане. Там же, она как бы случайно, встретилась  с  графом Шелестовым.
На ужине  гостей было немного, семейная пара Аваргиных, миловидная пара Ильинских и несколько офицеров высшего круга, среди них  был  и граф Шелестов.
Вечер подходил к концу,  когда  гости стали просить Ирэн спеть. Она не жеманясь, тут  же согласилась.  Тем более, что аккомпанировать ей вызвался  сам граф Шелестов.
После исполнения двух романсов он присел рядом с ней на мягкий диван,  и тихо наклоняясь к ее уху, сказал: - Смею ли я просить вас о встречи?
Не глядя на него, Ирэн ответила: - Я напишу вам, где и когда, – и тут же весело воскликнула,- господа, давайте потанцуем.
Когда у рояля  появилась хозяйка дома, фортепиано, стало издавать приятные звуки вальса, и граф тут же пригласил Ирэн танцевать.
Танцуя с ним, она сказала очень тихо: -  Я пришлю  свою горничную с письмом завтра в полдень, к главному входу на городской рынок. Пусть к ней подойдет ваш слуга, вам будет письмо, –  улыбнувшись, закончила фразу Ирэн.
-Вы прелесть, - прошептал, обрадованный предстоящей встречей граф.
Когда гости разошлись, Ирина вошла в предназначенную ей комнату. Упав на кровать, она  горько зарыдала в подушку.
« -Господи! – восклицала мысленно она,- за что мне все эти муки?  Я сама всю жизнь прожила без материнского тепла, а теперь потеряла и мое дитя, и мужа. Господи! Да есть ли ты на свете!?  Нет! Тебя нет!  Если бы ты был, ты бы не забрал у меня самое дорогое! За, что!? За что мне все эти муки!?- плача навзрыд, захлебываясь слезами, твердила она.»
В комнату тихо вошла Дуняша. - Вы плачете, мадам Ирэн? Вы опять плачете.  Нельзя, голубушка, нельзя раскисать,- присев, на край кровати,  и поглаживая свою госпожу по голове  как маленькую, повторяла Дуняша, а  у самой непроизвольно из глаз, тоже текли слезы.
-Дуняша, милая, тебе завтра нужно будет отнести письмо для графа. Вот еще, этот повеса, именно сейчас свалился на мою голову,- успокаиваясь, жаловалась она.
-Мне тошно смотреть на этих сытых, беспечных людишек, они не знают, что такое горе. Господи!- вновь, воскликнула она.
-Где взять мне силы, чтобы петь для них? Где взять мне силы, чтобы слушать их пустую болтовню, и улыбаться им? Говорить всякий вздор, поддерживая их светские беседы.
-Ничего, мадам Ирэн, вы сильная, вы должны довести начатое дело до конца.  Тем более это будет не трудно, граф явно увлечен вами. Я видела, он глаз с вас не сводил,- заговорщицки  шептала  Дуняша.
-Утром я напишу ему письмо, а сейчас иди спать, уже поздно,- сказала Ирина, ложась в постель и укрываясь  пуховым одеялом.
Горничная, поправив одеяло, удалилась. В доме все затихло. Наступила ночь.
А мысли Ирины  шли потоком, голова болела, хотелось курить, но нужно было беречь голос.
«-Я не выдержу этих испытаний.  Я как Саша наложу на себя руки. У меня ничего не осталось, ни родных, ни моего сыночка, ни моего Сашеньки. Господи! Скорей бы уже война, революция, потоп, эпидемия. Я бы на фронт пошла, может меня там убьют, вот и все бы мои муки закончились. Все что угодно, только не эта несносная жизнь!»
Она еще долго вертелась на пуховой перине, когда сон  наконец-то сморил ее. Ей снился  Харьковский особняк, а в нем толпы народу, которые проходили маршем через все ее комнаты.  Кто-то выносил из квартиры старинную мебель, тут же в передней  играл маленький Андрюша, но почему- то голенький.  Муж писал какие-то бумаги, а она сама складывала вещи в большие чемоданы. И вдруг в окно, как бабка  Ежка, влетела покойная тетка, Аделаида Леопольдовна.
«-А я тебе говорила, Ирина, не продавай мой дом, - строго, глядя прямо  в глаза, кричала покойница.  - Теперь не будет  тебе покоя, не будет!»
Тетка исчезла,  и Ирина вся мокрая от пота вскочила с постели. Она в темноте зацепилась за одеяло и упала на пол.
«-Ах  ты,  черт!- выругалась она, потирая ушибленную правую ногу. - Даже во сне мне нет покоя.»
Ночь  прошла в кошмарах.  Она просыпалась несколько раз,  и  к утру, у нее поднялась температура. Вызвали доктора,  он сказал, что она видимо, простыла,  но горло было нормальное, легкие чистые.
-Может вы мадам переволновались и устали из-за дальней поездки?- спросил он, пытаясь  этим вопросом  успокоить хозяйку  дома и горничную,  которые  стояли рядом с постелью больной.
-Обильное питье,- продолжил доктор,- прогулки на свежем воздухе не больше пятнадцати, двадцати  минут и покой, вот  что нужно сейчас вашей красавице,- подытожил он и, раскланявшись, удалился,  получив приличные деньги за визит.
Ирэн, естественно, не стала писать письмо графу, решив, что так будет даже лучше: «Весть о моей  болезни быстро разнесется по городу,  и он сам навестит меня.   В этом ничего предосудительного нет, мы давно с ним знакомы,- думала Ирина, допивая чашку чая с душистым медом.»
К вечеру действительно появился граф, слегка под шафе, с букетом дивных алых роз.
Его без удивления встретила хозяйка и любезно проводила в гостиную.
-Наша Ирочка захворала, и вряд ли сможет вас принять.  Но цветы я передам.  Вы с нами отужинаете, дорогой граф?- спросила она в надежде, что он останется.
Граф нравился всем женщинам без исключения,  были  ли они молоды и красивы, или  же не блистали красотой и имели за спиной годы жизни. Он был молод, красив,  элегантен, воспитан и чертовски привлекателен той манерой говорить и держаться на людях, которая свойственна молодости и перспективе. В нем угадывался большой ум, его ветреность, молодецкая удаль и бесшабашность  творили чудеса. Все женские сердца замирали при одном его появлении.
Эдуард знал это и частенько пользовался своей привлекательностью. Не одну женскую головку он вскружил. Среди его воздыхательниц были как юные особы, так и замужние молодые женщины.
Когда, он первый раз увидел Ирэн, он решил, что и эта красотка, будет подвержена его обаянию. Но в Петербурге она быстро дала ему понять, что у нее есть дела важнее,  чем романы с малознакомыми повесами.
Конечно же, напрямую она это не сказала, но от его ухаживаний как-то незаметно удалилась, а затем и совсем исчезла с  поля зрения. Он упорно пытался выяснить, куда же пропала Ирэн, но все было тщетно. Слухи ходили разные.  Она уехала из страны, говорили одни, другие говорили, что она в трауре по мужу, от которого  публично отказалась, а сама тайно его любила, и теперь,  когда он скончался в тюрьме, на нее напала какая-то нервная болезнь.
Каково же было изумление Эдуарда, когда он встретил Ирэн у своего приятеля князя, с которым он недавно познакомился в клубе.
«-Все, это судьба! Она станет моей, - подумал он. - Маман конечно будет против  этой связи, но женится то я,  на ней не собираюсь, - успокаивал он себя  и как бы   заодно мать, которая очень осуждала его страстное  увлечение лицами женского пола.
А почему это она заболела? – задал себе вопрос граф.
- Выглядела она на вечере великолепно. По ее лицу, по манере держаться, нельзя было сказать, что у нее недавно случилась такая трагедия. Я должен, во что бы то ни стало ее увидеть, а вдруг она специально заболела?»
Раздираемый такими сомнениями, граф сказал хозяйке дома, понизив голос до шепота: - А можно я на минутку к ней войду? 
-Ах, граф, вы просите невозможного. Подумайте сами, какая дама позволит себя видеть в неглиже? Да еще к тому же  больную,-  залилась краской хозяйка дома.
-А вы спросите ее, - не унимался граф.
-Хорошо, я пойду к ней. Вы  так меня просите, так уговариваете, что просто жаль смотреть на вас. Сударь, вы видимо увлеклись моей подругой!? Вы шалун, граф Шелестов, шалун, - она  погрозила ему пальчиком, удаляясь в комнату Ирэн.
Граф,  оставшись  один,  думал: « - Мы должны поговорить.   Я должен ее увидеть, как бы она не выглядела.  Мне всеравно, я хочу услышать хотя бы ее голос.»
А тем временем, в комнату, где дожидался ее граф,  вернулась хозяйка дома,  и печально глядя на графа, сочувствуя  ему,  сказала: - Сударь, я была права, она никого не принимает, только передает вам привет и благодарит за цветы. Будем надеяться, что болезнь,  надолго не затянется.
Ирэн болела довольно долго. Граф каждый день наносил визиты. В доме к нему уже все привыкли, а слухи по городу ходила разного толка.
Одни утверждали, что граф Шелестов приударил за столичной гостей и хочет обесчестить вдову, другие утверждали, что он готов жениться, несмотря на мать, которая метала гром и молнии при одном упоминании о певице.
В конце июня  Ирина вышла на публику. Она была посвежевшая, голос восстановился и на приеме у местного вельможи, она  пела свой прошлый репертуар, арии и вокализы.  Публика была, как всегда в восторге.
Граф, улучив минуту между выступлениями Ирэн, заглянул  в комнату, которая в тот вечер стала гримерной актрисы, упал пред ней на колено: - Вы замучили меня.  Я не видел вас, целую вечность.  Я молю вас  о свидании!- восклицал  он, целуя ее пальцы.
-Успокойтесь, граф. Вы слишком  напористы, а я не люблю навязчивых мужчин. Тем более, что я сейчас в трауре. У меня умер маленький сын и погиб от рук уголовников муж, так что мне сейчас не до романов.
  Давайте пока наши встречи отложим, - строго сказала она и быстро покинула гримерку.
Граф оставшись  один, застыл около кресла, на котором сидела минуту назад Ирэн и подумал: «-Умер ребенок, а она поет, веселится. Гм… Странно, весьма странно? Ах, стерва!  Она решила меня помучить.  Я не верю, что я могу быть ей безразличен.»
Ему бы в этот момент задуматься всерьез о поведении женщины, у которой погиб муж, умер сын, а она развлекается, посещает публичные места, говорит, что она в трауре, а сама поет. Но, увы,  большинство мужчин, когда  их плоть пронзает  безудержное сексуальное желание, влечение к женщине, не способны анализировать ни слова, ни тем более поступки этих женщин, не говоря уже о себе. Эдуард относился к тем мужчинам, для которых главное порыв, страсть. Он не умел думать и анализировать, если это не касалось военного дела. Все что не входило в рамки профессии, для него было развлечением. Сама  жизнь для него была  одним сплошным праздником, даже, когда пришло известие, о гибели  отца, он недолго  горевал. Хотя нужно отдать ему должное, сыновний долг он выполнил. Эдуард, закрывшись в своей комнате в Петербургском особняке, проплакал три ночи.  Потом, изрядно напился, переболел похмельем, а затем  и сам  отец, и его гибель отошли  на второй план. Да и не был для молодого графа отец близким человеком.
В их семье главной всегда была мать, хотя она умело изображала свое подчинение воле мужа. Но все родственники и прислуга знали наверняка, кто в доме хозяин, точнее хозяйка. Отец был кадровым офицером и поэтому дома бывал редко. Маленького Эдуарда воспитывали  исключительно женщины: гувернантка у него была женщина, няня, естественно тоже, да  и рос он в окружении кузин  и тетушек, а главной женщиной в его жизни, конечно, -  была мать. Как называл ее отец – царица Тамара. Тамара была царицей во всем.  Ее царственный облик наложил отпечаток на жизнь сына. Он покорял женщин, разбивал им сердца, разбивал их семьи, тем самым подсознательно мстил материнскому безудержному контролю над ним. Мать старалась проникнуть  в самые потаенные уголки его души. Она контролировала каждый его шаг, а это еще в детстве раздражало свободолюбивого мальчишку. Если бы отец  имел возможность заниматься его воспитанием, или был бы, к примеру, хотя  был  бы жив дед, то возможно  влияние безудержной материнской любви  не так бы испортило  характер нашего героя.  Но, увы. Дед также как и отец был  кадровым военным.  Он сложил свою голову на алтарь Отечества еще до рождения  внука.
Эдуард  вышел в зал, где вокруг бурлило веселье, а ему казалось, что публика и сам великолепный зал отделанный мрамором, стал  сразу темным, люди некрасивыми, а он сам, великолепный, молодой граф Шелестов, вмиг стал старым.
«-Не может этого быть, так не должно быть! - мысленно восклицал разозленный и взбешенный до предела  граф.»  Ему хотелось, как в детстве потопать ножками, завизжать, и ему тут же дали бы игрушку под названием Ирэн. Но, увы, детство кончилось. Игрушка, окруженная восторженной публикой, пела, и она была не его. Она принадлежала в эту секунду всем, и одновременно никому.
Игрушка была независима. И эта независимость еще больше раздражала и бесила графа, но она и манила, еще как манила!  Притягивала, кружила голову, испепеляла душу.
Ирэн пела, ее вызывали на бис. Преподносили ей цветы, целовали руки, делали комплементы. А он ревновал, ненавидел ее успех, ненавидел ее самую, и неистово хотел обладать этой  женщиной. Этой недоступной красавицей, которая  жила в его мыслях, в  его голове, в его сердце.
Ирэн забежала в гримерку переодеться, чтобы продолжить вечер как гостья.  Свои выступления она в этот вечер уже завершила.
-Мадам Ирэн, - помогая снять концертный наряд, шептала ей горничная,- а вам не кажется, что вы слишком строги с графом?-  продолжала  тихо Дуняша  своей госпоже на ухо, - время идет, его уже нужно вести под венец, а вы его все гоните.
-Не волнуйся, милая, я буду действовать так же, как когда то проделал этот номер со мною мой Саша.
«-Ах, если бы все начать  сначала!  - подумала про себя Ирина. – А, что с начала?  Он бы остался таким же преданным нашему делу человеком,  да и я так же побежала бы за ним на край света.» 
Она  присела  на краешек низкого пуфика с грустью и какой-то щемящей  далекой болью в душе.
-Слушай, Дуняша, а не уйти ли нам с тобой, голубушка по- английски?  Что- то у меня снова разболелась голова, да и плакать хочется.  Пора пришла  нам, наверное, снимать себе жилье.  Загостились мы у Элизабет,  мне  кажется, их слуги недовольны, ты не заметила?- поправляя локон на голове и глядя на себя в зеркало, размышляла вслух Ирэн.
- Я, конечно, вам не советчица.  Но если мы съедем, мадам Элизабет обидится.  Она вас так сильно любит, да и скучно ей одной целыми днями.
-А ты думаешь, она обидится? – спросила Ирина, расчесывая волосы.
Дуняша повернула голову в сторону Ирэн и перешла на шепот: - Муж  все на службе, вечерком заглянул домой на полчаса и снова с приятелями в клуб, а она одна, тоскует,- говорила горничная, при этом убирала в переносной комод  наряды своей госпожи.
-Нет,  Дуня, я  думаю, и совесть нужно иметь. Погостили месяц, пора  и честь знать. Элизабет может  мы и не в тягость, а прислуге, забот  из-за  нас с тобой не мало, ты же сама знаешь. Ирина нежно взглянула на свою горничную, которую уже давно считала толи сестрой, толи  подругой.
-Но, мадам, а какие слухи тогда пойдут о вас, если мы поселимся в гостинице?   Это же будет неприлично, все сразу сочтут вас за женщину легкого поведения,- не унималась Дуняша.
-Послушай, давай мы сейчас сбежим с этого праздника и поговорим по дороге.  Мне нужно с тобой еще  многое обсудить. 
Продумать  детали дальнейших наших действий. Сходи и посмотри, как там  черный ход, свободен?  Если там никого нет, то позови Федора и выносите  к экипажу  мои наряды, а я выйду за тобой, когда  ты  подашь мне  знак, - она заговорщески подмигнула горничной и  подтолкнула ее  к двери.
Как только, Дуняша   вышла в небольшой коридор, она увидела, что по направлению  гримерной  направляется граф Шелестов.
-Мадам, не принимают, у них разболелась голова,- тут же сообразила, что сказать графу горничная.  Дуняша была  уверенна в том, что графу этого предупреждения будет достаточно, и он не войдет к ее госпоже. Она  спокойно пошла к черному входу, за извозчиком.
Графа напротив ее слова еще сильнее задели.
-Ах, так. Она еще и здесь сказалась больной. Нет, сегодня, во что бы то  ни стало, я добьюсь обещанного  свидания.
Прошлой ночью, когда он вернулся из клуба необыкновенно трезвый, чего не бывало с ним  уже года два, граф удивился самому себе.
«- Черт, сегодня было так скучно в клубе! И шампанское не лезло в горло, а  эти разговоры о предстоящей войне  мне уже просто, надоели.  Опять окопы, опять вши, опять бессмысленная бойня?! Кому это нужно? Мне? России? Царю?  Не знаю! Мне нужна моя Ирэн, я очень хочу ее.»  Он заложил руки за голову, уставился в потолок и смотрел на еле видные блики от свечи.  Затем затушил ее и уснул здоровым сном, сном влюбленного молодого мужчины.
Весь следующий день, граф мечтал встретить предмет своего обожания. И вот он узнал, что она  здесь.
« -Я не должен упустить эту встречу. Сегодня.  Сейчас. Немедленно к ней,»- подумал он, решительно открывая дверь комнаты, где находилась  Ирина.  Она   не ожидала, что он  зайдет, именно тогда, когда она хотела тихо покинуть этот прием,  и поэтому на несколько секунд растерялась.
-Граф, вы!?-  удивленно глядя на него прижимала свою  шляпку к груди  Ирина.
-Да, это я!- воскликнул он и стал страстно целовать ее в губы.  Ирэн была так ошеломлена его напором, что  даже не смогла  ему сопротивляться. Когда, долгий и страстный поцелуй был закончен, она сказала: - Вы граф, сущий дьявол!  Так ворваться ко мне в гримерку, да еще насильно целовать… Я, я не знаю, как назвать ваше поведение!?  Она была взволнована, мужского тепла и ласки она не испытывала,  уже давно.  Два года   прошло с их последней встречи с Астаховым, а граф Шелестов был действительно страстным любовником.
У него была идеальная мужская фигура: широкие плечи, узкие бедра, средней длинны ровные ноги.   Лицо же его светилось  лучезарной улыбкой.  К ней нужно еще добавить, высокий лоб, темно русые волосы, крупный, но не длинный нос и большие ярко-голубые глаза с черными пушистыми ресницами.  Романтический образ завершали  чувственные губы, которые  всегда сводили с ума женщин.
Сводили всех, но не Ирэн. От поцелуя с графом она не потеряла голову, а всего лишь слегка смутилась, но все же   продолжила свою, игру.
-Я вынуждена вас наказать за такое   поведение. Свидания у нас не будет, - сказала она. Тут же в голове прикинув, что он сейчас, именно  свидания  наедине и станет настырно добиваться.
- Вы слишком самоуверенны, а я этого не терплю. Уходите, наша дружба разбита вашей наглостью,- закончила говорить Ирина,  и отвернулась  от него к окну.
Ее тон был  настолько властным, а  голос таким строгим, что графу в первый момент показалось, что он уже никогда не добьется ее расположения. Эта  женщина, о которой он так долго мечтал, была так холодна, так далека, хотя  стояла  она  всего в двух шагах от него. От нее шла такая волна негодования  и безразличия, что он испугался.
Сердце графа бешено стучало.   Ему казалось, что даже она слышит его учащенный стук.  Губы онемели.  Он попытался их облизать, но   язык его  еле-еле шевелился.
«-Господи милосердный! – взмолился мысленно Эдуард.
- Что эта женщина делает со мной? Я сейчас сойду с ума, если она меня прогонит.  Она, наверное, колдунья!? Что, что это со мною твориться? Господи, я никогда так не робел перед женщиной.»
Ирина молчала и думала: «- Вот, вот сейчас он должен упасть на колени передо мной, как в плохенькой  театральной пьеске.  Тогда  я сменю гнев на милость,  и граф, граф-ловелас Шелестов,  будет у моих ног».
Ей стало смешно от собственных мыслей. Смешно и противно одновременно.
« -Ах, как мне все это надоело!»- подумала она и, улыбаясь,  повернулась к нему лицом. Ямочки чуть заметно проступили на ее щеках.
-Мадам Ирэн, милая, простите меня.  Я сам не знаю, как это я посмел, - он встал на колени и продолжил,- будьте великодушны, не гоните от себя своего раба.  Я,  я влюблен и не ведаю, что творю.  Ирочка, богиня моя, простите меня!- молил он ее, искренне ожидая снисхождения.
-Ладно,  - нарочито строго вымолвила она, - вы прощены, и я дам вам свидание. Завтра у генерал-губернатора будет последний предвоенный бал. Я буду там, но подъеду к его средине. Примерно  в половине одиннадцатого. Исполню  пару романсов  и могу уехать с вами.  Только инкогнито, – она чуть повысила голос, как бы подчеркивая важность этой фразы.
-Найдите место за городом, чтобы никто нас не увидел. Ждите меня в половине двенадцатого около арки, которая ведет в зимний сад. Все запомнили? – она внимательно и строго посмотрела не него.  В этот момент он поймал себя на мысли, что она сейчас очень похожа на его мать.  Нет не внешне, а манерой вдалбливать ему в голову и так понятные для любого здравого человека слова и мысли.
- А теперь немедленно уходите, сюда с минуты на минуту войдет моя горничная, - заключила Ирина и показала гостью на дверь.
-Один, еще один поцелуй.  Ирэн, милая, я не доживу до завтра!- взмолился, глядя ей в глаза граф,  всё так же оставаясь стоять на коленях.
-Ну, сударь, вы хотя бы встаньте!- засмеялась она своим нежным,  разливистым смехом.
Граф тут же вскочил  с колен,   как пушинку подхватил   ее  на руки, и  закружил   по комнате.  Он целовал ее плечи, волосы, открытые от платья руки и, поставив на пол, нежно поцеловал в губы.
-До встречи, милая моя. Я буду ждать. Он вышел  в коридор и побежал вприпрыжку, как маленький мальчик.
В Омске  лето не лучшее время года.  Да, кстати сказать,  зима также, не балует своих жителей.
А в этом 1914 году оно было пасмурным.  Комары летали стаями,  забираясь во все щели,  куда только могли просунуть свои длинненькие и узкие мордочки.
«-Нужно найти место, куда ее везти. Если за город, то там вообще от этих насекомых не будет никакого спасения,- думал граф, куря сигару на балконе особняка.»
«-Надо же было этим идиотам,  ухайдакать  эрцгерцога Франца-Фердинанда!? А теперь, когда у меня любовь, я должен все бросить и идти воевать!? – сокрушался граф Шелестов.  - Впервые в жизни у меня такая любовь, о которой могут написать только в изысканных французских романах. И на тебе, Эдуард! Война!-  с пафосом возмущался  граф, но сердце его  ликовало.
- Да, ладно, чему быть того не миновать,  а красавицу эту я всеравно в себя влюблю!»
Весь следующий день граф Шелестов был в разъездах.  Он посетил три великолепных загородных резиденции,  которые сдавались на лето внаем, но своим расположением  они не устраивали графа. Уж слишком близко они находились  друг от друга.  Наконец-то он выбрал самое укромное место вдали от всех. Это место находилось около чудного озерца.  Прятался особняк в густом лесу, и  к нему вела единственная дорога, которую ему показал слуга Константин.
-Ты голубчик, смотри, чтобы к одиннадцати вечера здесь все было готово,- давал он наставление управляющему.
- И чтобы комаров не было. Не дай Бог! Ты меня хорошо понял?- строго сказал он, глядя на управляющего в упор.
-Будет исполнено, ваше благородие. Все будет в лучшем виде-с!- поминутно кланяясь,  кивал головой управляющий.
«-Наконец-то я приближаюсь к осуществлению своей мечты. Сегодня! Сегодня ночью она станет моей!- ликовал и радовался  граф, возвращаясь по отвратительной  загородной дороге обратно  в город.»
И вот наступил день их встречи.
  Ирэн, как и обещала, не стала долго задерживаться на балу у генерал-губернатора. Получив порцию комплементов,  и море аплодисментов она  выбежала на боковой балкон отдышаться. 
-Ирэн, милая,- схватив ее за руку, с мольбой в глазах спросил   граф,- Вы готовы ехать?
- Да, – выдохнула она. - Идите за экипажем.  Карета должна быть закрытой, и возьмите  второй экипаж  для моей горничной, она едет с нами.
-Но,  вы же говорили мне, что ни одна живая душа не должна знать об этом свидании,- возмутился граф.
-Граф, оставьте! – чуть рассержено блеснула глазами  она.
- Дуняша моя служанка, я без нее как без рук,- сказала, как  отрезала Ирэн.  Тут же добавив,- не мешкайте граф, пока я не передумала.  Через  пять  минут я буду у бокового входа, там должно стоять две кареты.
Месяц светил ярко, звезды были рассыпаны по всему небу, и казалось, что сама природа зовет к чувственной любви, так обворожительна и загадочна была эта ночь.
У бокового входа стояла Ирэн, закутавшись в легкую шаль. На свежем воздухе  было чуть прохладно.  Рядом с ней придерживая рукой, саквояж, где  были  сложены наряды  госпожи, стояла притихшая Дуняша.
-Мадам Ирэн, пойдемте, кареты уже подъехали,- прервала её мысли, Дуняша, тем самым выводя свою госпожу из внезапно охватившего ее оцепенения.
-Ну, с Богом, Дуняша.  Вот и настал мой час.  Почему-то страшно, очень волнуюсь,- сказала Ирэн, держась за локоть служанки и осторожно спускаясь по ступенькам. Дорожка, по которой они шли, была посыпана гравием,  приходилось рукой поддерживать платье, чтобы не испачкать его.  Вглядываясь в темноту, Ирина думала: «- Мне не уйти от того, что  предначертано  судьбой. Вперед! - приказала она себе и пошла, уверенно и быстро.»  За ней также быстро заспешила Дуняша.
-Мадам,- сказал кучер,- вам сюда, пожалуйте.
Ирэн села в первый экипаж  с тройкой гнедых лошадей, а в экипаж, где была запряжена высокая молодая кобыла в яблоках, села Дуняша.
Оба экипажа проехали по мостовой, которая была проложена по набережной реки Иртыш  и  вдруг остановились.
К тройке быстрым шагом подошел граф Шелестов, накрытый черным плащом и, открыв дверцу,  заговорческим голосом спросил: - Все на месте?  Федор, трогай, – скомандовал граф,  усевшись рядом с Ирэн.  Он сбросил накидку, ощупью нашел ее руку и, прильнув к ней, покрыл поцелуями.  После чего отдышавшись, сказал:
- Вот, наконец-то мы вместе!
Дорога была недолгой, но довольно неприятной.  Карета через несколько минут стала шататься из стороны в сторону, объезжая многочисленные ухабы и ямы. Комары то и дело  жужжали около лиц беглецов.
-Как ваша маменька отреагирует на ваше бегство с бала? – с некоторым сарказмом в голосе спросила  Ирэн графа.
- Она, может обнаружить, что и вас, сударыня, на балу  тоже нет, – в пику ей ответил  граф.
Летняя резиденция, которую  снял на неделю граф,  чтобы не вызывать лишних подозрений,  встретила их сумраком. 
В уютной комнате был накрыт стол со свечами, на полу лежала шкура убитого медведя. В камине тихо горел огонь, он потрескивал, и казалось, что кто-то  неведомый постоянно руководит процессом горения.
На самом деле, так и было. Несколько минут назад, управляющий, заслышав топот копыт,  подложил в камин дров. Затем еще раз окинул взглядом приготовленные комнаты, зашел в спальню, и довольный проделанной работой отправился во флигель.
«-Мне еще придется здесь сидеть  целую неделю, пока этот граф будет забавляться со своей куртизанкой, а дома  меня ждет любимая жена,- подумал он, закрывая за собой  входную дверь.»
Кареты остановились. Граф вышел,  что-то тихо сказал кучеру, и Ирэн услышала шепот Дуняши.
- А мне куда, ваше превосходительство?
-Ты голубушка, отправляйся вон в тот флигелек. Там управляющий  тебе расскажет, где ты можешь отдохнуть. Я думаю, до утра ты не понадобишься,- ответил ей граф.  Потом  он вернулся  к карете, в которой тихо, как мышь сидела Ирэн, одолеваемая страхом и сомнениями.
«-Странно, когда сегодня   он меня поцеловал,  мне было приятно. Нет, ну он,  безусловно, интересный мужчина.  Но я, почему-то почувствовала, что-то большее, чем просто поцелуй нового мужчины, -  думала она, сидя в карете.»
Ирина,  будучи женщиной не глупой, где-то в глубине души понимала, что партия ее использует  в некотором роде, как проститутку. Хотя, - это слово она даже мысленно никогда не произносила,  применительно к себе.
Ей уже приходилось еще при жизни мужа,  в целях общего дела жертвовать собой, но до сих пор все не заходило дальше поцелуев в губы.
«- А теперь, я тебе мой Сашенька,  вынуждена изменить. Изменить по-настоящему». Ей захотелось расплакаться прямо сейчас, но она  понимала, что пути назад уже нет.
«-Теперь, ты, должна лечь с ним в постель! – эта мысль прозвучала в ее голове, как приказ.  - И в этой постели, ты должна быть такой обворожительной, чтобы он не только отдал бы тебе  свои миллионы, но и жизнь, если это будет нужно. Только в этом случае он не сдаст тебя в руки  царской охранки».
Она воевала, воевала на чувственном фронте. Воевала со своей нравственностью и четко понимала, что нужно победить. Победить,  во что бы то ни стало. Ради общего дела! Победить ради тысяч, миллионов, обездоленных людей ее многострадальной Родины. И это придавало ей силы.
-Мы приехали. Все готово, - подавая руку Ирэн, шепотом говорил граф. - У вас руки холодные, вам холодно, моя дорогая?- спросил он с неподдельным волнением в голосе.
Ирэн молчала. Она не хотела говорить при посторонних. И только когда обе кареты стали отъезжать со  двора, она сказала:- Да, что-то действительно зябко.
Когда они направились в дом, Ирэн, поддерживаемая под локоток графом, спросила: - С Дуняшей, я надеюсь, будет все в порядке?
-Не волнуйтесь, моя дорогая, я все продумал. Дуняша сейчас не одна, ее накормят, уложат в теплую постель, так что, нас до утра  никто не побеспокоит.
Они вошли в комнату, на столе горели свечи, камин светился загадочным  светом.
-Вы выпьете вина?- спросил граф, уже наполняя два высоких бокала. Она кивнула головой в знак согласия.
Они выпили по бокалу холодного вина. Разговор никто из них первым  не начинал.  Молчание затянулось. Недавний пыл графа, как-то сразу угас, когда они оказались наедине. Ирэн в этот момент растерялась и не знала, что делать и как себя вести. Казалось бы, она уже сотню раз прокручивала в голове  эту  встречу, готовила целые театральные монологи, и в мыслях получалось все гладко и интересно.  В этих сценках граф  был уже  у ее ног. Он предлагал ей  руку  и сердце, а также все  свое состояние.
А тут, когда пришло время, и они оказались   наедине, она не могла, вымолвить и слова.
Граф тоже, не раз и не два представлял себе эту встречу. В его грезах, Ирэн  лежала обнаженная  на широкой кровати, и  цвет ее каштановых волос отражался в зеркале. Он представлял себе, как солнечные лучи  утренней зари скользят по ее лицу.  Но сейчас,  от предвкушения  предстоящей близости,  граф  оробел.
Ирэн, не выдержав гробового молчания, первая разорвала затянувшуюся паузу. Она еще не знала, что именно, она станет ему говорить. Но то, что врать она не сможет этому мужчине, Ирина  почувствовала сразу.   Что-то было в его глазах искренне-детское, таких людей обманывать грех.
-Граф Эдуард, я должна вам сказать все напрямик,- начала Ирэн, поправляя рукой чуть растрепанные волосы. Она всегда, когда волновалась, поправляла прическу.
«-Я не должна показать ему, что я волнуюсь, но этот чертов жест может выдать меня. Хотя, откуда ему знать мои жесты?  Вперед, Ирэн, ты должна идти напролом, или сейчас или никогда, третьего не дано, - вновь мысленно подбодрила она себя, готовая говорить дальше».
-Ничего не говорите, - взмолился граф.- Я, я должен сам вам все сказать. Вы не представляете, как я ждал этой нашей встречи. Все мои мысли и чувства были переполнены только этой надеждой.  Надеждой, на то, что вы, в конце концов, снизойдете со своих вершин, сюда, на грешную землю к простому человеку, который разбит, уничтожен вашей красотой.
Я днем и ночью думал о вас.  Я искал вас в Петербурге, и вот вы оказались в месте моего изгнания. Моя душа ликовала, но вы заболели, и я более месяца не мог вас видеть. Я не знал, как вы отнесетесь к моим ухаживаниям.  Я не мог с вами поговорить. Вы, вы должны понять меня, даже  если я вам совершенно безразличен.   Войдите в мое положение, ведь вам, тоже знакомы муки любви, муки страсти, которые испепеляют душу,- выпалил он и встал пред ней на колени.
«-Монолог,- подумала Ирина. - Господи, мне кажется, что это какая- то низкосортная пьеска,  в провинциальном театре».
На самом деле, монолог графа и вправду выглядел  театрально. Но в жизни, бывает совсем не так, как на сцене.  В жизни люди проживают такие страсти, которые могут сыграть, а вернее прожить только величайшие актеры. И в этот момент граф Шелестов не играл, он жил.  Он еще сам не знал, что  любит, и верил в то, что говорит, испытывая от этого истинное  наслаждение.
Ирэн же ничуть не удивилась, такой страстной речи, которая лилась из уст графа. Ирина знала о его способностях ловеласа.  Тем более, что она не почувствовала его любви,  как это было с первым ее мужчиной и мужем.
«- Ну, неужели все мужчины одинаковы? – тут же подумала она с долей раздражения.
–Неужели,  все они  говорят такие банальные тексты лишь для того, чтобы уложить женщину в постель?
-Нет, я не буду поступать, как поступают все женщины. Я знаю, что они доводят любовников до интимной близости, а в самый кульминационный момент начинают им внушать все то, чего от них хотят добиться. Так поступают обыкновенные куртизанки. Я тоже сейчас в таком же положении.  Но нет, я так действовать не буду. Это шаблон. Я сделаю по-другому,- думала она, чуть отойдя от того места, где стоял в коленопреклоненной позе граф».
- Граф, послушайте меня. Ибо если я сейчас не скажу для чего,  в конце концов, происходит эта встреча, если я искренне не открою вам свои намерения, то  я сейчас же выгоню вас из этой комнаты, а утром уеду, не простившись с вами.
-Да, да конечно!- согласился обескураженный ее напором граф.
-Говорите милая моя, я весь во внимании. Но может еще немного вина? – спросил он.
-Да, налейте,- согласилась Ирина, усаживаясь в кресло возле камина. – И подбросьте, пожалуйста, дров, а то камин угаснет,- напомнила она, беря в руки, протянутый графом  бокал.
Граф сел в противоположное кресло  и приготовился слушать Ирэн.
-Вы меня, пожалуйста, не перебивайте, каким бы страшным и фантастическим не казался мой рассказ. Обещаете?- спросила она, кротко глядя на графа.
-Обещаю, обещаю,- согласился заинтригованный молодой повеса. В этот миг его раздирали противоречия, он хотел ее немедленно уложить
в постель, но любопытство и воспитание заставляли сидеть, и быть готовым к длинному монологу, этой необычайно интересной и красивой женщины.
-Так вот,- продолжила певица.- Я занимаюсь пением,  и это мое любимое занятие, которое приносит мне скромный доход, но на самом деле, я не та, за кого себя выдаю.
- Вы германская шпионка?- не выдержал граф, и тут же озвучил свою только, что пришедшую на ум шутку.
-Хуже,- усмехнулась Ирэн, - я член Российской Социал-демократической рабочей  партии большевиков.
-Что? Вы шутите? – засмеялся он. Да, у вас с чувством юмора, я вижу, все в  порядке. - Ха-ха-ха, - рассмеялся граф, заливистым хохотом.  Она строго посмотрела на него и властно сказала: - Прекратите смеяться, мне сейчас не до шуток.  Я еще раз подчеркиваю, я агент большевистской партии.
- Да вы понимаете, какой бред вы сейчас несете?!-  закричал граф,  подскочив с кресла.
- Граф, успокойтесь.  Я отдаю отчет каждому сказанному мною слову, - она повысила голос и продолжила: - Если вы готовы передать меня царской охранке, то можете действовать, - сказала Ирина, взяв со стола свой бокал. Отпив пару глотков, она поставила его на стол и во весь рост поднялась с кресла. Ирэн стояла перед графом в своем  декольтированном голубом с белым платье, глаза ее сияли, волосы выбились из прически, один из локонов небрежно упал на тонкую шею.
В этот момент,  у нее на душе, наконец-то, стало легко и спокойно.  Она сбросила с себя  груз, который тяготил ее все это время.
-Вы хотели нашей встречи, вот теперь я вся в вашей власти, Эдуард. Вы можете поступить со мной так, как вам заблагорассудится. Теперь вы знаете,  кто я, - сказала она с вызовом и продолжала в упор смотреть ему прямо в глаза.
Под ее пристальным взглядом ему стало неуютно. В голове  проносились тысячи мыслей, он даже не успевал их четко сформулировать и расставить по местам.
«-Это какое-то наваждение! Это  нелепая случайность! Абсурд! Не может быть такая женщина агентом этих смутьянов! Нет! Нет!»
-Ира,- вдруг тихо взмолился он,- давайте перестанем играть друг с другом в кошки мышки. Я вам скажу откровенно, что я хочу обладать вами как женщиной.  А  вы, в  свою очередь, лучше признайтесь, что  хотите выйти за меня замуж.  Потому что я выгодная партия, я богат, знатен, ну  и так далее. Вы же специально наговариваете на себя, чтобы заинтриговать меня.  Я вам скажу откровенно, Ирочка, дорогая, вы мне очень нравитесь, но я на вас никогда не женюсь.  Вы не из моего круга.  Давайте прекратим этот бесполезный разговор и расстанемся добрыми друзьями. Я человек порядочный и не стану вас уговаривать лечь со мной в постель.
-Поздно, все поздно, граф. Я вам сказала правду. Я перед вами, как перед Богом чиста. Ну, вы еще все также хотите провести эту ночь со мной?
После этих слов, сказанных вслух, Ирина подумала: «- Эти дворяне зажравшиеся, разбухшие от народной крови - подлые людишки. Поглядите на него,- мысленно обратилась она к неведомой публике,- пять минут назад, он пел мне песни о любви, а теперь я не его круга! Хорошо, мальчик, мы еще посмотрим, что с тобой будет  утром».
Она стала вынимать из своих волос шпильки, и волосы шелковистой волной  рассыпались на ее плечи. В этот момент Эдуард окончательно потерял голову.
-Вы, вы, вы чудовище. Вы мое любимое чудовище!- воскликнул граф и бросился к ней. Он схватил ее на руки и понес в спальню.
  Один Бог видел, что это была за ночь! Ирина замирала в его объятиях. Физическая  близость между ними была настолько умопомрачительной, что  переполняла все ее существо. У графа в свою очередь голова кружилась от наслаждения и страсти.
Наступали  моменты, когда в его мозгу проносилось: «- Я отдам ей  все на этой земле, лишь бы  быть с  ней.  Все, все на свете отдам!»
Утром, граф тихонько встал с постели и пошел во двор, искать управляющего. Еще до пробуждения Ирэн, он хотел заказать завтрак.
- Что за чудо эта женщина!  - думал граф, шагая по двору загородного участка.
С восходом солнца проснулись птицы. Они распевали на все голоса.  Комары, конечно, были тут как тут, но даже они не могли в это прекрасное утро испортить приподнятое настроение графа Шелестова.
Дуняша мирно спала в боковой комнате флигеля, а управляющий и повар уже занялись завтраком.
- Вы, друзья мои, все приготовьте и принесите на крыльцо.   А в комнаты не входите. Я  пойду в баньку, вода-то там есть?
-Есть. Есть, а как же ей не быть.  Мы уж подогрели для вашего превосходительства, - почти в один голос стали докладывать, перебивая друг друга, повар и управляющий.
- И вот еще что, голубчики. Проснется барышня, накормите ее, да и поезжайте, куда ни то на пикничок. Чтобы до обеда, вас здесь никого  не было. Понятно?
-Так, точно-с!- ваше благородие,- кивал головой управляющий.
-Вот и чудненько,- сказал граф и быстро пошел по тропинке к бане.  Она находилась  в правом крайнем углу двора.
В бане граф нашел и теплую воду,  принадлежности для бритья, и чистые халаты.
«-Да, подготовились к нашему приему здесь основательно. Ирэн, надеюсь, когда проснется, не откажется искупаться в этой прекрасной баньке».  Он  разделся, поддал пару и  влез на вторую полку. В парной стоял  терпкий аромат березовых веников. – Какая красота! – воскликнул граф и потянулся  на горячей полке.
Ирина проснулась и увидела, что солнце уже встало. Настенные ходики показывали половину десятого утра, графа рядом с ней  не было.
«-Не уж-то он, все-таки  уехал? И все же решил меня выдать? - мелькнуло у нее в голове».
«-Что будет дальше? Как я теперь выкручусь из этого положения?   -  думала она охваченная беспокойством».
«-Нужно что-то придумать, на тот случай если подозрения оправдаются. Да я просто рассмеюсь в лицо жандармам.  Скажу, что  все это  я придумала, в шутку, чтобы обострить ночные утехи. Пускай я буду падшей женщиной, но они прямо сейчас не отправят меня в кутузку,- улыбнулась сама себе Ирина, вставая  с постели».
Она подошла к большому трюмо. В зеркальном отражении на нее смотрела молодая, красивая  женщина.
«-Я действительно хороша,- подумала она и стала искать в комнате, чем бы прикрыть свою наготу».
В дверь кто-то постучал.
-Войдите,- спокойно ответила Ирэн.  Она  видела в окно, как к дому, свежий и бодрый не шел, а бежал граф.
- Вы уже не соблюдаете конспирацию, сударыня?- спросил граф, сияя обворожительной улыбкой.
-Я видела вас в окно. Мы сегодня будем завтракать? Я голодная, как кошка.
-Вы прелесть, вы мое счастье!- воскликнул граф, сбрасывая с Ирэн покрывало из шелка, в которое она успела облачиться до его прихода. Он стал целовать ее тело, и она не сопротивлялась ему.
Было слышно, как управляющий, оставив завтрак на крыльце дома, тихо удалился.  Сначала были слышны шорохи и тихий шепот во дворе, но   наконец, все стихло.
-Все уехали? – спросила тихо Ирина.
Утомленные  плотскими  утехами, они лежали  на широкой кровати. Граф, обнимая Ирэн за талию, и поглаживая ее бедро, сказал:- Уже уехали. Слышишь, тихо стало? Завтрак, наверное, остыл на крыльце. Я сейчас его принесу. Он, как и ранее Ирэн, облачился в покрывало и вышел из комнаты.
Через минуту, на кровати стоял поднос с фруктами.   Кофе уже остыл, но булочки все  еще были теплыми.
После того, как они позавтракали,  Ирина  спросила: - А где  Дуняша? Мне нужно сделать утренний туалет.
-Дуняша уехала с управляющим в лес, и  нам никто не помешает. Что будет нужно, я могу сделать лучше любой горничной, - с нежностью глядя на свою возлюбленную, ответил граф.
-Ну, уж нет. Если Дуняша уехала, то  я сама справлюсь. Вы только покажите, куда нужно идти.
Граф подал ей  шелковый пеньюар, сам надел легкие пушистые тапочки на ноги Ирэн и проводил ее в баню.
Через полчаса она вышла из купальни свежая, бодрая и еще прекраснее, чем была.
-Вы богиня!- воскликнул граф и снова стал ее целовать.
Так  до обеда они и  бегали в баню. Плескались голые в маленьком бассейне, придавались страсти,  веселились и обливались водой, как маленькие дети. 
- Граф,  вы конечно, великолепный любовник, но я еще не все вам открыла. Мне нужно сказать вам главное, для чего и почему я здесь.
Граф, заведенный до умопомрачения, на несколько секунд растерялся. Но тут же сказал притворным голосом:
-Что вы еще придумали, а?  Что ты еще хочешь мне открыть?   Ириша, ты такая выдумщица.
-Эдуард, мне не до шуток. Умерьте свой пыл и серьезно выслушайте меня.
Он поник. «-Сейчас опять начнет нести этот бред, про то она революционерка. А может  еще  прибавит, что она английская или французская шпионка,- думал граф, мрачнея с каждой минутой».
  Все, что сообщила ему вчера вечером Ирэн о себе, на граф произвело впечатление, лишь на несколько секунд, а потом он просто потерял голову.
Сейчас ему ни на минуту не хотелось отлучаться от ее тела. Любые разговоры только раздражали его.
Он не в силах был серьезно воспринимать реальность. Графу казалось, что он живет в сказке, на необитаемом острове с прекрасной  амазонкой. В мире не существует: ни маман, с ее вечными нравоучениями и придирками, ни надвигающейся   войны, ни  военной службы. В мире нет ничего, кроме этой женщины, и его, счастливого, влюбленного героя.
Но голос Ирэн стал возвращать его в реальность.
-Послушайте, Эдуард, наша встреча в этом городе не случайна. Я специально поехала за вами. У меня партийное задание, перетянуть вас на сторону борьбы с самодержавием, и если удастся, то завладеть вашим состоянием.
Как вас перетянуть на нашу сторону,  я пока  не знаю.  Но выйти за вас замуж и завладеть вашими капиталами, я обязана.
-Да вы с ума сошли! – воскликнул граф, топнув  при этом ногой по ковру.  Он был едва прикрыт шелковым покрывалом, которое   от  резкого   движения  упало. В этот момент он был смешен и жалок  в своем искреннем гневе.
-Послушайте, мадам, вы за кого меня принимаете?! Я дворянин. Я офицер русской  армии! – закричал он. - А   вы  еще смеете мне предлагать перейти на вашу сторону! Да вы я думаю, лишились разума.  А те, кто вас послал ко мне с  этим заданием, просто безумцы!  Я, как честный человек, как офицер,  просто обязан, сообщить о вас властям, - уже чуть тише и спокойнее сказал он и продолжил:- Они подумали о вас?  Как не стыдно, в эти грязные политические   игры втягивать таких беззащитных женщин!? Я не понимаю, я просто отказываюсь понимать! – уже вновь кричал он, расхаживая голый по комнате.
Ирина, молча, сидела на кровати, поджав под себя ноги,  и  натягивая  простынь на  обнаженную грудь, пытаясь прикрыть ее.
Граф, накричавшись,  уже без сил  опустился  рядом.
Он, пристально и внимательно стал смотреть на нее. И вдруг он  понял,  что уже не в силах  бросить ее,  или упаси Бог, сдать жандармерии.
- Милая моя девочка, скажите, где и когда вы заболели этой гадостью, этим  идиотским марксизмом? Расскажите мне все. У нас есть еще день до моего отъезда в  Петербург.  Ира, я должен тебе помочь.
Он пододвинулся к ней поближе и стал  целовать ее глаза, шею, губы. Он целовал ее нежно, прижимая к себе, как маленькую. Ирэн неожиданно расплакалась и стала говорить сквозь слезы.
-Милый, мой милый граф, вы за эту ночь стали мне родным человеком. Выслушайте меня, я не играю, и не играла с вами. Да, у меня было задание, я его готовила, выполняла, но теперь… - она замолчала на несколько секунд, вытирая  краем простыни мокрые от слез глаза и продолжила: - У меня погиб от рук царской охранки мой любимый муж. Через несколько дней, после сообщения о его смерти мне сказали, что умер мой единственный сын, мой Андрюша. Я запретила себе думать о сыне как о мертвом. Думаю, мои товарищи  по партии  что-то напутали. У меня есть данные из непроверенных источников, что он, возможно,  не умер, а просто потерялся, когда произошло крушение поезда. После выполнения задания, я хочу поехать за границу, и там все выяснить, но для этого мне нужна приличная сумма.
Она на несколько минут замолчала.
-Сколько денег вам нужно?
-Не знаю.  Чтобы  отправиться его искать, я должна выполнить задание. А мое задание – это ты Эдуард.
Она посмотрела на него  усталым и поникшим взглядом.
-Граф, я далеко не сразу стала членом партии.
Мой муж, еще в начале нашей совместной жизни  рассказал мне о своей политической деятельности, но я не придала этому значения.  Мы жили в то время в Харькове, у нас родился сын, мне было не до увлечений мужа политикой. Я занималась ребенком. И мне казалось, что все в нашей семье замечательно.  Все было действительно для меня замечательно, но до того момента пока его не арестовали. Мне удалось  по чистой случайности, тогда, вытащить его  из жандармерии. И после этого инцидента у нас  с ним состоялся серьезный разговор. Мой муж,  еще раз объяснил мне, чему он посвятил свою жизнь.  И я поняла, что не оставлю его. Я поняла, что пойду вместе с ним до конца, чтобы не уготовила мне судьба.
После длинного монолога Ирина замолчала. Граф   сидел, молча, плечи его опустились, он печально  смотрел в окно.
Она прошлась по комнате. Затем, подошла к камину, в котором еще вечером прогорели поленья и одной рукой поддерживая простынь, а другой, поглаживая    выпуклую поверхность  верхней части камина, повернула голову к графу и тихо сказала: - Саша, который был для меня учителем, моим другом, кумиром, если хотите, - она понизила голос, до шепота и посмотрела  на графа своими зелеными глазами, которые уже были влажными.
- Он отдал свою жизнь  за освобождение угнетенных масс. И я ему всецело верю. Он был благородным, умным, он был… - она залилась слезами и с рыданиями,- Господи!  За что? За что мне такие потери? - Ирина   упала  на кровать и, уткнувшись  головой в подушку,  забилась в истерике.
Эдуард снова стал ее утешать. Он прижал ее голову к своей груди и сказал: - Ты должна бросить эту дурацкую политическую деятельность, и мы найдем твоего сына.  Я женюсь на тебе, и будь, что будет, – он махнул при этом рукой.
- Плевать я хотел на  пересуды и  осуждения   света.  Маменьку я уговорю, и она даст согласие на наш брак. Милая, дорогая моя девочка, ты мне за эту ночь стала родной.
Он смотрел в ее глаза, и целовал мокрые от слез щеки.
Она, прижималась к нему, и ей за долгие годы разлуки с мужем, вдруг, стало тепло и уютно,  на груди у графа, как когда-то было  с Астаховым. Она вдруг почувствовала, что она защищена, что она любима. Ее сердце  замерло от нахлынувших чувств, на мгновение ей стало, как-то, легко и спокойно.
Ирина успокоилась, вытерла слезы и вдруг у нее в голове пронеслась мысль: «- Я что, буду предателем? Я что, из-за  минутной слабости  подведу сотни людей, которые не щадя своих сил и самой жизни, верой и правдой служат нашему общему делу?! Нет! Я так поступать не имею права, даже ради этой внезапно вспыхнувшей  любви».
Она встала, поправила у зеркала волосы, затем надев   пеньюар и тапочки,  спокойно сказала: - Это всего лишь слова с вашей стороны, а я поддалась минутной слабости. Нет, все это, к сожалению просто, утопия. Мы  не сможем быть вместе. Вы должны уяснить, что я никогда, до конца своих дней  не предам дело, за которое мой муж отдал свою жизнь.
Граф смотрел на Ирэн и думал: «- Что, что мне делать? Как убедить ее, что, все эти идеи просто бред, она ведь, упряма и своевольна». Граф молчал. Он был в замешательстве.
Она же посмотрела на него долгим  и пристальным взглядом, а затем, уверенно, продолжила: - Когда на моих глазах, казаки рубили в Харькове мирную демонстрацию рабочих, когда девочка гимназистка  была разрублена  пополам, я  сказала себе: - До конца  моих дней, я буду помогать этой партии, чего бы мне это не стоило.  Эдуард,  теперь вы все знаете.  Можете спокойно сдать меня полиции.  Пускай меня посадят в тюрьму,- она смотрела на него горящими глазами, щеки ее пылали.  -  Но вы еще увидите, революция пятого года, это не последняя революция, поверьте мне.
  Она взяла платье, которое аккуратно висело на плечиках. Это еще ранним утром, граф поднял его скомканное с кресла и аккуратно повесил.
-Простите, сударь, мне нужно одеться,- сказала Ирина, уже другим, спокойным, отрешенным голосом, направляясь в соседнюю комнату.
В душе у нее произошел эмоциональный  взрыв, пока она говорила свой монолог, а когда она осталась одна,  наступило полное душевное опустошение.
«-Как мне все надоело.  Будь, что будет!  Мне теперь уже все едино, - подумала она и стала надевать нижнее белье».
Граф остался один. Он сидел неподвижно несколько минут.
« – Эта фанатичка сейчас натворит такое!- мысленно воскликнул он.  Если у нее ничего не получиться со мной, тогда, естественно ей дадут новое задание. А новое задание, это новый мужчина, по-другому и быть не может,- от этой догадки у графа вспотели руки и по спине прошел легкий холодок.  – Я должен ее спасти. Я не имею права оставить эту бедную, несчастную женщину. Нужно сделать вид, что я якобы согласен, а там время покажет».
Так, успокаивая себя, граф стал медленно одеваться. Одевшись, окликнул Ирину.
- Мне можно войти, вы оделись?- спросил он ровным голосом.
-Да, да входите, – также спокойно ответила она ему.
- Я думаю, мы сейчас пообедаем, если во флигеле есть съестное, и  поговорим, подумаем, как нам быть. Сейчас нельзя быть такой категоричной, Ира.
Он обнял ее   за плечи  и, повернув ее лицо к себе, нежно поцеловал в губы. Ирина теряла голову от его поцелуев, всю прошедшую ночь, и сейчас с ней  стало происходить то же самое. Бешеная страсть  на части раздирала  всю ее  душу и тело.  Она была не в силах оторваться от его губ.
В это время во двор въехал экипаж.  Из него вышла, довольная собой Дуняша,  а рядом с ней семенил повар, что- то увлеченно, ей рассказывая. За ними медленно следовал  управляющий,  что-то недовольно бурча под нос, вероятно из-за того, что прогулка удалась только повару.
-Вот и хорошо,- сказал граф, увидев в окно направляющуюся к флигелю процессию,- теперь без полноценного обеда мы не останемся.
-Вы не хотели бы проехаться верхом? – спросил граф, - пока нам приготовят обед. Здесь есть две прекрасные лошади.
-С превеликим удовольствием,- в тон ему ответила Ирина.
Граф ушел, а она осталась ждать его в  доме.
«- Я, наверное, влюбилась в этого мальчишку, но он никогда не встанет на нашу сторону.  Слишком большая между нами пропасть, - размышляла она.
- Эти люди добровольно никогда не отдадут власть, свои богатства.  Да,  Саша, мой Саша и  здесь был прав. Только революция, только кровь. Какой ужас! Неужели мне  суждено все это видеть своими  глазами? Неужели мне прийдеться принимать во всем этом участие?»
Она стала расчесывать волосы перед широким трюмо и, глядя в зеркало, сказала уже вслух:  «- Вот и война начинается  за передел сфер влияния!  Сейчас капиталисты начнут друг у друга рвать куски, и каждому захочется, чтобы кусок был пожирнее.  Все, все сбывается, что говорил  Саша», - ее размышления  вслух прервал граф.
–Пойдемте, лошади ждут.
-Да, да. Иду, я уже готова, - откликнулась Ирина, подымаясь с пуфика, на котором она сидела около зеркала.
Ирэн и граф отправились  на прогулку.
Лошади шли шагом. Платье Ирэн, не приспособленное для  верховой езды, от каждого шага лошади топорщилось сзади веером. Волосы,  уложенные без помощи Дуняши, от дуновений легкого ветерка рассыпались.
-Вы обворожительно красивы, - заметил, граф улыбаясь.
-Может мы здесь,  и продолжим наш разговор? - ответила вопросом на его комплемент Ирина.
- Нет, я думаю,  не стоит, портить серьезным разговором нашу прогулку, -  не согласился граф и тут же спрыгнул с коня.
Он остановил лошадь Ирэн, взяв ее под уздцы, а  другой  рукой помог ей спрыгнуть с лошади.
Лошади, брошенные влюбленными, мирно паслись на уже чуть пожелтевшей траве.
Эдуард стал целовать ее повторяя: - Ты моя, ты моя любимая женщина. Я готов пойти на все, и  буду счастлив, если ты станешь моей женой.  Он влюблено смотрел на нее и говорил, говорил:-  Я согласен, отдать тебе все свои деньги, но пойми, что  я  не пойду с вами. Никогда. Милая моя, я очень тебя люблю, ты самая лучшая из женщин. Я ждал тебя всю свою жизнь, но…- он перестал ее целовать, отстранил ее лицо от своего и как- бы вглядываясь  в ее душу сказал:
- Я солдат, я дал присягу! Пойми и ты меня… - он замолчал, ожидая ответа.
-Эдуард, но как же теперь быть? Вы уедите в Петербург, мне тоже нужно ехать туда. Что я смогу доложить своим товарищам? Вы же всеравно жениться на мне не успеете.
-Ну, почему же я не успею жениться? Сегодня же я вас представлю маменьке, как свою невесту.
Они медленно шли по  березовому лесу. Полуденное солнце ярко светило и серебрило верхушки деревьев. Лошади не спеша пощипывали травку.
-Какая красота!– воскликнула Ирэн. - Как жаль, что нам нужно расстаться и возможно навсегда, -  с неподдельной грустью в голосе проронила она.
-Милая моя, сейчас мы на скорую руку пообедаем и поедем в город. Я должен сначала подготовить маменьку.
-А ты уверен, что она,  вообще, согласится  со мной говорить?
-Ирочка, поэтому мне и необходимо немедленно ехать в город.
Ирина, соглашаясь с графом, кивнула головой и  сама впервые поцеловала его, добавив при этом:-
-И сними, пожалуйста, для нас с Дуняшей номер в гостинице.
Они быстрым шагом направились к лошадям.
-Ну, вот, не дали даже травку пощипать бедным животным, –   пошутила  Ирина, подходя к своей лошади. В этот момент, когда появилась хотя и хрупкая, но все- таки надежда, сердце ее ликовало.
- Вот именно такую веселую,  я тебе люблю еще больше, - сказал граф и подхватил ее на руки. Он сначала покружил ее вокруг себя, как маленькую, а затем, поцеловав, усадил в седло.
В город они так же ехали в разных каретах. Экипаж, с Ирэн и Дуняшей, подъехал к  тыльной стороне гостиницы, в которой граф, опередивший их, уже,  успел снять  номер. Дамы, поспешно отправились приводить себя в порядок, после такого бурного выезда за город.
-Я вечером заеду за вами, - только и успел сказать граф на прощание.
-Ну, что мадам Ирэн, птенчик попался в клетку? – спросила Дуняша, раскладывая  костюмы хозяйки в гостиничном номере.
- Дорогуша, не спрашивай меня сейчас ни о чем. Мне нужно прийти в себя после  этой ночи. Одно могу сказать, что если бы не эта война, у нас с графом могло бы все получиться.
Но … - она медленно пошла в ванную комнату, и Дуняша слышала сквозь  шум воды, как плакала ее хозяйка.
«-Бедная, бедная мадам. Какая нелегкая судьба досталась этой доброй женщине. И ведь от ее решений ничего не зависело и не зависит, - размышляла в одиночестве горничная.»
А тем временем, граф приехал домой.  Только он вошел в парадное, как тут же на широкой лестнице его встретила мать: -  Где ты  был всю ночь? С этой певичкой?! Можешь не отвечать, я догадалась еще там, на балу. Вы исчезли одновременно. И не нужно мне рассказывать, что ты был в клубе! – она повернулась и быстрым шагом пошла в  зал,
тем самым показывая сыну, что никаких оправдательных речей, она слушать, не желает.
Войдя в просторную, богато убранную комнату, графиня Шелестова хотела и дальше продолжить свой  нравоучительный монолог, но сын остановил ее страшной фразой.
-Маман, ты права. Я был с ней, и она моя невеста!-  с вызовом, глядя матери прямо  в глаза, сказал Эдуард.
-Что!?- только и успела воскликнуть графиня, как тут же повалилась на пол.
-Лиза, Лиза!- стал звать прислугу граф. – Доктора! Немедленно пошлите за доктором!- испуганно кричал он.
На его крики, в зал  сбежалась многочисленная прислуга. В доме был переполох. Горничная и две служанки пытались поднять графиню, но она была упитанная женщина, и они даже не сдвинули ее с места. К ним на помощь поспешил старый дворецкий и Эдуард. Все вместе они кое-как перенесли графиню в спальню. Через двадцать минут прибыл доктор.
Осмотрев больную он, констатировал: - Нервный срыв. Ее сейчас нельзя беспокоить. Пусть попьет вот эти пилюли и вот эту микстуру. Покой, только покой, -  сказал он, получив вознаграждение за визит, удалился.
Эдуард, как и все мальчишки, в детстве  очень сильно любил  мать, но повзрослев, стал иметь собственное представление о жизни. И хотя, во многих случаях она была права, предупреждая его об опасности  легкомысленного поведения, Эдуард практически всегда поступал так, как ему хотелось. Она часто вела с ним нравоучительные беседы. Не раз просила задуматься над своим поведением.  Он  же, делал все на оборот, очень редко прислушиваясь к ее советам. Эдуард, впоследствии понимал, что мать зачастую была права, но он после этого, еще больше, злился и на себя, и на нее. От этого их отношения с годами стали портиться, особенно после гибели отца. Но теперь, когда она рухнула на пол, на его глазах, он испугался. Он испугался, что может лишиться ее и  понимал, что  в его жизни она  единственный, родной человек, который искренне и преданно любит его.
«- Что же делать?- спрашивал он себя, судорожно теребя в руках носовой платок матери, который она обронила в зале.
-Мне, завтра нужно ехать в Петербург, - продолжал мысленно паниковать граф.
Мне нужно отправляться на войну. Мне нужно позаботиться об Ирэн.
-Что? Что мне делать? Господи!- воскликнул он, глядя в потолок, - помоги мне, подскажи какое-нибудь решение. Ты видишь, Господи, сам я не  могу найти  выход из сложившегося положения.»
В дверь постучали. Его мысли были прерваны еще одним известием.
- Граф, вас к вам посыльный, - сказал дворецкий.
Эдуард быстрыми шагами пошел в переднюю, посыльный сообщил ему, что его срочно требуют в штаб.
-Готовить коляску? – с сочувствием в голосе спросил дворецкий.
-Готовь, -  безразлично махнув рукой,  согласился граф.
В тот же день ни с кем, не простившись, граф вместе с полком был отправлен в Петербург. Из столицы, укомплектовавшись,  его полк направлялся в Польшу, а затем в Восточную Пруссию. Граф Шелестов  был в армии, которой командовал генерал Самсонов.
Армия генерала Самсонова из-за плохой  организации взаимодействия с русской армией генерала Ренненкампфа потерпела поражения, была окружена и разгромлена, сам генерал не вынес позора и застрелился.
Поручик Шелестов был  взят немцами в плен.
Он был бы убит в бою или умер  от смертельной раны, как и сотни тысяч других солдат и офицеров воюющих армий, но Бог миловал его в этот раз.
В лагере военнопленных  в Польше он встретил среди охраны лагеря своего давнего приятеля, с которым они просиживали ночи напролет  в Монте-Карло, штаб-с капитана немецкой армии Генриха Генинга.
В умах немецкой молодежи так же,  как и у русской бродили идеи всеобщего равенства и братства, но немецкие солдаты и офицеры в начале первой мировой войны еще были подвержены  патриотизму и готовы были воевать до победного конца. В  боевых частях русской армии  уже в 1915 году, когда Германия нанесла основной удар по России и  вытеснила ее из Польши и Галиции, когда немцы приблизились к Риге и Минску, дух русских войск стал падать, а надежды военнопленных на скорое освобождение и вовсе стали гаснуть, как свеча на сильном ветру.
В 1916 году, германское командование, полагая, что Россия уже не способна к решительным действиям, перенесло основную тяжесть своих усилий на Западный фронт.
Два года граф Шелестов пробыл в немецком плену. Благодаря своему приятелю он был помещен в отдельные апартаменты, имел прислугу из местного населения и находился, как бы под домашним арестом.
Генрих Генинг был социал-демократом, и поэтому два года общения с ним сделали свое дело. Граф Шелестов и Генрих ночами пили вино и спорили до хрипоты. Когда однажды граф сказал: - В моей жизни ты с этими идеями появляешься  второй раз. Но в мужском обличии. А там, в России я оставил женщину, которую люблю до сих пор, и о судьбе которой ничего не знаю, она тоже разделяет твои взгляды.
Граф подробно рассказал Генингу об Ирэн.
- Послушай, Эдуард?- на ломаном русском воскликнул Генрих. - Тебе нужно бежать. Я помогу тебе. Но только, если ты мне даешь слово, что ты не вернешься в русскую армию.
-Дорогой Генрих,- на немецком языке ответил ему граф.
-Такого слова я тебе дать не могу. Ты сам должен понимать, я офицер, я давал присягу Царю. Но за то, что ты мне на многое открыл глаза,  тебе  я весьма благодарен. Если ты стал моим другом, помоги мне вернуться в Россию, - глядя прямо в глаза Генриху, говорил граф.
.- Я располагаю хорошими средствами.  После войны, кто бы ни стал победителем в этой бессмысленной бойне, я  обязательно отблагодарю тебя, Генрих.
-Ладно,  добрая русская душа, деньги мне твои не нужны. Я очень хочу, чтобы ты встретил эту  свою, Ирэн, – чуть пошатываясь с бокалом вина, отвечал ему Генрих. - И после войны у вас были дети, а я приехал к вам в гости, да? - сказал он и упал на диван, тут же уснув.
На следующий вечер,   Генрих пришел после службы к графу.  Они, как обычно, обменявшись приветствиями сели  за карты. Во время игры, попивая легкое вино, Генрих начал разговор.
- Я целый день думал о том, как тебе помочь. Во-первых, ты уже убит, для своих, я тебя в списки пленных не занес. Во-вторых, если ты вернешься к своим, тебя будут считать дезертиром. У тебя спросят, где ты был эти два года? Логично? – закончил свои доводы Генрих и ждал ответ от Эдуарда.
-Логично, черт подери, логично!- согласился граф.
-Ну, так вот,  мон шер ами,  - сказал по-французски Генинг. За время твоего пребывания здесь, ты изрядно поднаторел в польском языке, не так ли?
-Именно так, - согласился Эдуард, - но к чему ты клонишь? Что-то я не пойму, немецко-еврейская твоя рожа,- захохотал своей шутке граф.
-Ты меня не обзывай обидными словами,- на ломаном русском, ответил ему Генрих,- я умный, а умные бывают только евреи, да будет тебе известно.
-Ну, с этим еще нужно и можно поспорить,- снова рассмеялся Эдуард, - хотя, внешне ты на еврея мало похож, а вот находчивости тебе, как и этой нации, не занимать, тут я с тобой целиком и полностью согласен. Говори, говори дальше,- просил его Эдуард с нетерпением.
-Налей мне вина, - попросил Генрих, удобно усаживаясь около стола,- я думаю, нам стоит попробовать сделать тебя польским  коммерсантом.
-Генрих, ты не знаешь, как в кавычках любят у нас в России поляков со времен Минина и Пожарского, – тут же отверг его идею граф.
- А кто тебе сказал, что ты поедешь в Россию? – хитро улыбаясь, заявил Генрих.
-Сейчас в вашей Малороссии идут  консультации с нами об отделении ее от России. Немцы всецело поддерживают ее самостийность. Вот туда, ты мой друг и поедешь. А твоя Ирэн, как я помню родом с Малороссии. Так, что там вы и должны по всей вероятности встретиться.
Эдуард молчал. Он думал, что у него появилась  хрупкая надежда вернуться на Родину. В этот момент, впервые за два года плена, он позволил себе мечтать, о перспективе новой жизни, которую пред его мысленным взором нарисовал Генрих.
-«Если бы жизнь, была так проста и в тоже время так сказочно фантастична, то все это могло бы произойти. Но все это пока что, только в сослагательном наклонении,- подумал он.»
-Если бы, да кА - бы!- вслух произнес Эдуард.
-Что ты сказал? – не понял русской поговорки Генрих.
-Да я говорю, твои бы слова да Богу в уши. Тогда все, что ты придумал, могло бы стать реальностью.
Но где гарантия, что именно на Украине я ее встречу? И как я буду жить под чужой фамилией? Свои средства я не получу ни в одном из банков мира.
- А тебе нужны средства, или нужна она? Тебе нужна твоя и ее жизнь, счастье, или богатства отца? Ты должен определиться, что для тебя дороже. Ты сегодня же можешь быть расстрелянным, и вместе с тобой я, под нашими родными фамилиями, если кто-то раскроит мои проделки. Мы умрем с тобой, мой друг, под своими фамилиями и нам не понадобятся капиталы наших предков. Ты это понимаешь?- Генрих все это говорил, так искренне, с таким воодушевлением, то переходя на ломанный русский, то гортанно, громко произнося фразы на немецком языке. Он убедил Эдуарда, и тот смиренно согласился с товарищем.
- Ты, Генрих, как всегда прав. Зачем мне деньги без самой жизни!? Ты сто раз прав. Я согласен. Другого выхода у меня нет.
- Генрих, дорогой мой, - граф стал ходить по комнате, - в 1914 году в  Российском северном городе Омске, на балу  Генерал губернатора, умер граф Шелестов. Это был мой последний бал. Прошло всего только два года! А как, кажется, это было давно. Все это было  в другой жизни.  Я стал другим человеком, - он остановился около стола и положив ладонь на спинку стула, добавил:  - Ты прав! Как ты прав, Генрих! Графа Шелестова уже нет,- он обхватил голову руками,  скупая мужская слеза потекла по его лицу.
На несколько секунд наступила пауза, Генрих понимал, что все это Шелестов говорит не столько ему, Генриху, а говорит сам себе. Он понимал, что идет борьба графа с собственной совестью и с собственным сознанием.
.- Да, я уже давно не тот щеголь, которым был два года назад,- он подошел к зеркалу и как бы впервые увидел свое лицо.
На графа смотрело лицо человека с опухшими от ежедневного употребления алкоголя  веками. Трехдневная щетина на лице придавала ему лишних лет шесть к его настоящему возрасту, губы некогда полные, стали  тонкими, взгляд потухший, прежней осанки в плечах не наблюдалось.
-Да, я теперь стал, как будто бы  ниже ростом, – вслух произнес Эдуард.
-Ну, плен, хоть и такой комфортабельный, как у тебя, никого не красит,- согласился с ним Генрих.
Уговор между ними состоялся и Генрих, по своим, только ему известным каналам, стал готовить нашего героя к отъезду в Малороссию.
Когда документы, легенда, связи были отработаны и оговорены, Генрих сказал другу: - Завтра ты поедешь в Варшаву. Вот тебе деньги на первое время. А там действуй по плану, как мы с тобой условились. Утром в  четыре часа, за тобой придет человек, вы до ближайшей станции пойдете пешком, а там, он все сделает.
-Ну, прощай, мой друг, граф Шелестов. Теперь ты польский коммерсант пан Заболотский Иосиф Иосифович.
Генрих отдал Эдуарду паспорт, пожал руку, и хотел было уже уходить, как  вдруг, Эдуард, схватил его за плечи, крепко прижал к груди, со словами: - Дай я тебя расцелую,  мой дорогой Генрих,  по-нашему, по-русски, три раза. Спасибо тебе, Генрих. Я до конца своих дней буду молиться за тебя Богу.
Генрих еще раз взглянул на своего подопечного и сквозь навернувшиеся слезы сказал: - На крестины сына не забудь пригласить! После этого он спешно вышел из дома.
Граф остался один. Он обвел взглядом комнату, которая два долгих года служила ему пристанищем и сказал: « - Прощай моя тюрьма, я еду в неизвестность. Может где-то, ждут меня и лучшие апартаменты, но тебя я никогда не забуду. Граф присел на кресло, стоявшее около окна, забросил нога на ногу и, закуривая папиросу, нервно рассмеялся.»
Граф Шелестов, а теперь новоиспеченный польский коммерсант Заболотский благополучно, через год, добрался до Украинского городка, под названием -  Конотоп.
Путь был нелегким, иногда он не ел по двое суток. За время этого путешествия, ему приходилось ночевать в различных постоялых дворах. Ни раз и не два он мог бы попасть в тюрьму, но документы, которые для него сделал Генрих, были настоящими. Легенда полностью совпадала с жизнью случайно погибшего  от немецкой пули, польского коммерсанта Заболотского. 
     По пути  своего следования, граф все время приходил в еврейские общины, и там его принимали  как своего. Так случилось и в Конотопе.  По коммерческой части он не пошел, сославшись на то, что его ограбили.  Весь оборотный капитал он потерял вместе с двумя вагонами подсолнечного масла. Такую легенду он рассказал своим новым товарищам, которые  встретили  его в Конотопе. Тогда они предложили ему место преподавателя  в ремесленном училище, благо  Генрих снабдил его  дипломом об окончании Варшавского университета.
Училище было открыто в 1911 году  при главных железнодорожных мастерских, и преподавателей там постоянно был не комплект, потому, что  все специалисты стремились в Киев или на худой конец в Харьков.
Время шло. Наступил 1917 год. В конце февраля и начале марта,  в уездном городке, на главных железнодорожных мастерских, которые в последствии станут  Конотопским вагоно-ремонтным заводом, начались стачки и забастовки.  Еврейская община, чем могла, тем и  помогала бастующим рабочим. Граф, тоже принимал в этом участие, по ночам он  разносил  еду и теплые вещи.
2 марта 1917 года Николай  Второй, отрекся от  престола в пользу своего брата Михаила. Однако и тот отказался от короны императора Российской империи.
Историческая справка: По примеру рабочих Петрограда 5—7 марта 1917 г. Конотопчане избрали Совет рабочих депутатов, принявший решение о введении восьмичасового рабочего дня. Тогда же начали создаваться профессиональные союзы. В первой половине марта 1917 г. большевики организовали боевую рабочую дружину, охранявшую станцию, железнодорожные мастерские, паровозное депо, железнодорожный мост через реку Сейм.
Третьего марта утром, эта весть долетела и до города, в котором жил граф. Целый день горожане ликовали. Они выходили на улицы, обнимали друг друга, пели интернационал, пили самогон и кричали лозунги: «Свобода!», «Равенство!», «Братство!».



В этот день,  граф Шелестов, как и все находился во власти всеобщей эйфории.   Вечером, во время застолья,  изрядно выпив, он  рассказал всю правду о себе.
После этого, пять человек, которые сидели за столом в тесной комнате графа, которую ему отвели  как служащему  училища, вдруг,  зловеще затихли.
Марк Хайсман первый нарушил молчание. Он поднялся из-за стола и сказал: - Это законспирированный враг. Он  нас все это время  обманывал. 
-Да, погоди ты его судить,- вступился за Эдуарда Вениамин Зильберштейн.- Что человеку было делать? Как бежать из немецкого плена? Его бы на первой станции сняли с поезда  и расстреляли.
-Дак, як тебя звать то теперь?  Еськой, чи по новому, грахв Шелестов, что- то я не пойму?- вмешался своим вопросом, в разговор, изрядно выпивший   Вилькович.
- Вы, господа, зовите меня, как хотите, а  мне срочно нужно ехать в Петербург.  Я должен ее найти,- вставая со своего места, и слегка пошатываясь, громко ответил граф.
-Да, братцы, незадача. Вот ведь оно как, у человека какая судьба, а вы на него налетели, - вступила в разговор помощница графа по хозяйству  Марфа Красилова.
- Господа хорошие, расходитесь по домам, а то я гляжу, самогона то уже изрядно вы все наковтались. Так,- Марфа поставила руки в боки и продолжила, - давай, давай Марко, поднимайся. Тебя уже твоя Муся заждалась.
Марфа,  выпроводив  всех гостей из дома, присела на край  кровати, где  прилег граф и мирно сказала: - Ты касатик, не волнуйся, найдешь ты свою принцессу, чи пивичку , як там ее. Найдешь. Только послушай мой совет женский. Никому больше ни гугу, шо ты грахв. Понял? Сейчас, касатик ты мой дорогенький, не то время.   Не то, времячко, чтобы правду всем  о себе рассказывать, – она покачала головой. И видя, что он засыпает, добавила, - ну, спи родимый, спи.

Я пошла к дитям, только вот со стола соберу им бедняжкам, ладно? – спросила она уже у спящего Эдуарда.
   За  время, которое прошло   с марта 1917 года до начала гражданской войны, власть в городе постоянно менялась. Граф же находился в  состоянии раздвоения личности. Агентура  корниловской разведки работала в поисках агентов,  но на графа, почему- то никто из них не вышел. Хотя и жил он в тихом месте, но друзья с «той стороны» к нему так ни разу и не явились, то ли никто из его окружения не донес на него, толи все и вправду считали его поляком.
Историческая справка: Представитель Центральной рады вызвал П. И. Новикова к прямому проводу и потребовал безоговорочного подчинения Конотопского ревкома Центральной раде. После решительного отказа П. И. Новикова выполнить это требование Центральная рада решила прибегнуть к силе. 28 ноября 1917 г. в Конотоп ворвались петлюровцы.
Большевики Конотопской партийной организации ушли в подполье.
Все это время граф жил в своей ветхой квартирке, перебивался с хлеба на воду и вот вечером, в ночь на десятое января, к нему забежал запыхавшийся Вениамин Зильберштейн.
-Иосиф,- с порога начал он, - пришло и наше время отличиться. Сегодня мы поднимаем вооруженное восстание против петлюровцев.
Ты с нами?
Граф во все глаза смотрел на своего товарища. Он на несколько секунд растерялся. Националисты, которые творили свои грязные дела в городе на протяжении полутора месяцев, изрядно надоели графу. В русскоязычном городе они поменяли все русские названия на украинские. В железнодорожном  училище каждый день они насаждали украинизацию. Требовали от педагогов преподавания по всем предметам только на украинском языке, а его предмет и вовсе отменили. Графа  чуть было не уволили за ненадобностью, (он преподавал русский язык), но его спасло то, что он,  зная немецкий  смог обратиться  к офицеру.
- Господин офицер, я вне политики, но мне нужна эта работа и,  если меня уволят, я просто останусь без средств к существованию.

На что немец подозвал к себе переводчика и, показывая  глазами на главного петлюровца, сказал: - Скажи этой сволочи, чтобы оставил в покое этого интеллигента, у него хорошее знание моего родного языка, а этому скажи, - он указал пальцем на графа, - что я позволяю ему учить этих недоразвитых малороссов.
Переводчик был из русскоязычного населения Киева и поэтому очень аккуратно перевел текст немецкого офицера, дабы не навредить себе. Если бы он сделал дословный перевод, то мог бы произойти  скандал между союзниками. Мир между  ними, был бы, естественно восстановлен, но  крайним, оказался бы он, пан Вишневский Михаил Борисович, а вернее Мойша Брониславович Вишерман.
Как говориться, евреи народ умный, а когда этот народ живет вместе с украинцами, он становиться на много хитрее и изворотливей. Слишком большая конкуренция, нужно все время быть  начеку, и поэтому Вишневский сделал следующий перевод:  - Господин офицер говорять, шо треба оставыть цього интелыгента, бо вин володие нимецькою мовою, може ще пригодиться. Так, що хай поки працюе.
На что петлюровец кивнул головой, а графу сказал: - Живы, жидок, за тебе нимец поручився.
После этого знакомства с петлюровскими вояками, Шелестов хотел в тот же день бежать из этого городка, куда глаза глядят.  Он еще ни разу в своей жизни не испытывал такого унижения  его собственного достоинства, и такого омерзительного состояния духа, когда казалось, что весь мир рухнул.
Граф  не успел обдумать свои дальнейшие действия и, именно в этот вечер к нему пришел Вениамин. Он задал свой вопрос в тот момент, когда Шелестов еще не принял окончательное решение бежать ему или все-же пока повременить. На него давили воспоминания об его унижении, но и уезжать из  города, он  еще не был  готов.


- Ну, чего молчишь? Так ты с нами идешь воевать, против этой петлюровской банды? Или еще месяц размышлять будешь?
  Шелестов  выйдя из минутного замешательства, тут же ответил: - А куда я денусь.  Эти сволочи  у меня,  вот где сидят,- и он показал рукой на свою шею, сделав характерный жест.
Историческая справка:  В ночь на 10 января 1918 г., воспользовавшись успешным наступлением  красных, конотопские большевики подняли вооруженное восстание. К концу дня 10 января оно закончилось разгромом отборнейших отрядов петлюровских войск. Вся власть перешла в руки ревкома.
Эдуард Шелестов вместе с Вениамином Зильберштейн участвовал в вооруженном восстании. Их отряд захватил большие запасы оружия, военного снаряжения и боевых припасов, в том числе около 20 пулеметов, 8 пушек и несколько тысяч винтовок. Командира отряда, в котором был граф, ранило в голову.  Он, истекая кровью, ели слышно сказал стоящему рядом с ним бойцу: - Спроси, военные специалисты есть.  Рабочий громко повторил вопрос командира. Услышав его, Шелестов не задумываясь о последствиях, откликнулся: - Так точно, есть. Поручик Шелестов.
- Так ты все же тогда правду сказал?- удивленно прокричал ему на ухо, пригнувшийся за мешками с песком Вениамин.
- Да отстань ты, Венька, - только и успел сказать Эдуард, как мимо его головы просвистела пуля. И он  пригнувшись, чтобы его   не зацепило, стал  пробираться к раненному командиру.
-Слушай, Шелестов, принимай командование, я совсем брат плох. Ты, во чтобы то ни стало, должен дождаться наших, продержись, браток, до утра, - сказал красный командир на одном дыхании и тут же уронил голову.
После этих слов рабочие понесли командира   вглубь мастерских. Через час он скончался.
Шелестов быстро дал нужные  распоряжения, рабочие слушались его и четко выполняли команды.


      Петлюровцы к утру были отброшены от мастерских, но под вечер снова пошли на штурм укрепления, которое рабочие создали на территории железнодорожного депо. Графа слегка  ранило в руку, но его тут же перебинтовали и он продолжал командовать рабочими.
К вечеру в город вошли регулярные части большевиков.
  В Конотопе была установлена Советская власть. Трудящиеся активно включились в выполнение одной из важнейших задач победившей социалистической революции.  Организацию  продовольственного дела страны, это  была важнейшая задача. В России наступал голод.
  Граф снова вернулся в ремесленное училище, но там уже царил хаос и неразбериха. Прежние преподаватели не вышли на службу, директор сбежал вместе с петлюровцами в Киев, а бурсаки (так называли себя ребята, которые учились в таких учебных заведениях) были рады, тому, что занятия отменили.
  Шелестов, каждое утро  ходил в училище и сидел в своем кабинете,  придаваясь воспоминаниям о своей прошлой жизни.
Историческая справка: Преодолевая сопротивление буржуазно-националистических элементов, кулаков, не желавших отдавать хлебные излишки по твердым ценам, Конотопчане отправляли продовольствие голодающим северных областей России. Только 18 января со станций Хутор-Михайловский и Конотоп для Петрограда и Западного фронта отправлено 140 вагонов сахара.
25 января (7 февраля) 1918 г. в Конотопе открылся 11 уездный съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, в работе которого участвовало около 600 делегатов. Съезд единогласно одобрил ленинские Декреты о мире и земле, принял постановление о введении рабочего контроля на всех предприятиях, избрал уездный исполнительный комитет во главе с председателем П. И. Новиковым.
Как то утром, после этих событий, к Шелестову пришли двое  красноармейцев и увели его  к председателю исполкома Новикову.
Между ними состоялся следующий разговор:
        -Мне доложили, что вы кадровый офицер царской армии и  ваша фамилия не Заболотский, а Шелестов.
Скажите, эта информация верна?

-Так точно, товарищ Новиков, - ответил, не раздумывая, Эдуард.
-Ну, в таком случае, если вы честно признались в своем происхождении, и не стали отпираться, вы можете четко ответить мне и себе, на чьей вы стороне?
-Товарищ Новиков, себе ответить на этот вопрос  я еще не могу,  а вот вам скажу так, - предателем я никогда не был и не буду, но то, что сейчас твориться в России мне, скажем так, не совсем понятно. В политике я мало разбираюсь, но предавать людей, которые меня спасли от голодной смерти и приютили после немецкого плена я не смогу.  Не так воспитан.
Он прямо посмотрел в глаза председателя исполкома.
-Значит, мы можем быть уверены, что вредить вы нам не  станете?
-Можете,- тут же ответил Шелестов.
-А если нам понадобиться ваша помощь военспеца, вы нам ее окажите? – прищурив свои карие глаза, спросил Новиков.
-Если я вам буду нужен, то всегда в вашем распоряжении, но сейчас я ранен и просил бы дать мне время на выздоровление.
-В этом вопросе, я с вами абсолютно солидарен, лечитесь. И вот еще что, я думаю, - добавил Новиков, - вам лучше пока пожить  под прежней фамилией, дабы не было лишних  разговоров.
-Я могу быть свободен? – неуверенно спросил граф.
- Конечно. Вы можете быть свободны.
Шелестов, простившись с Новиковым, вышел на улицу. Морозный воздух обдал его чисто выбритое лицо.
«-Вот ты уже Шелестов, практически на службе у товарищей большевиков, - иронизировал  граф, разговаривая сам с собой».
Он  медленно шел по ухабистой, широкой дороге, и холодный февральский  ветер дул ему в лицо.
Город, который был построен украинскими казаками, располагался на  высокой горе вблизи  реки Езуч. Когда же проложили железную дорогу, то сама собой возникла другая часть города, где до этого были только небольшие слободки, которые населяли беглые

каторжники, и вот эта часть и стала расстраиваться в  том месте, где были  построены железнодорожные мастерские. А промежуток между двумя частями города, был застроен только небольшими усадьбами местных мещан.
В этой местности, на пути графа, кое-где попадались  только небольшие  деревянные домики.  Дорога домой была длинной, и граф шел,  вжав голову в плечи, пытаясь укрыть лицо за узким воротником шинели. Пройдя, примерно треть пути, он услышал за спиной стук копыт. Обернувшись, граф увидел пролетку, которая догоняла его  и,  поравнявшись с ним, остановилась.
-Ну вот, Новиков передумал, сейчас тебя заберут и расстреляют, как классового врага, - успел подумать он.
-Товарищ Заболотский,-  обратился к нему из открытой пролетки молодой боец, - велено вас отвезти домой, так как вы ранены, а путь к вокзалу не близкий. Садитесь. 
Шелестов чуть помедлил, но все же сел. Пролетка быстро довезла его до дома.
   В его крохотной квартирке было тепло, еще с утра Марфа натопила печку.  Он снял старую шинель, свой видавший виды френч и, не снимая сапог, улегся на кровать.
И вновь, его мысли пошли кругом, они  не давали ему покоя, и сейчас были с ним, как давние знакомые, хоть и порядком надоевшие.
«-Что, ты не предатель? А как ты предал царя и Отечество? – задавал себе нелицеприятные вопросы граф.
-Но царь сам отказался от престола, - тут же нашелся с ответом  его второй внутренний голос.
-А Россию, ты русский офицер, тоже скажешь, не предавал, когда отсиживался в немецком плену?
-Но у меня не было другого выхода, меня взяли в плен,- оправдывался он  в сотый раз перед собой.


-Ах, черт подери, как все это надоело. Немцы, красные, белые! А мне, что делать? – спрашивал он себя, заложив руки за голову,  глядя в почерневший от  табачного дыма потолок.
-А если у большевиков  действительно, что-то получится, и они смогут справиться с этим хаосом? - с такими вопросами, он неожиданно для себя уснул».
Проснулся он от того, что кто-то стучал в  окно.
Граф встал с кровати и, протерев ладонью глаза, выглянул в окно. На крыльце стоял Вениамин.
-Приветствую тебя, товарищ Иосиф. Ты чего такой заспанный? Дрых, что ли, средь бело дня? Как твоя рука? Болит?
-Веня, ну ты задаешь столько вопросов, что я и не соображу, как тебе на них ответить, не успеваю,- улыбаясь, сказал граф, впуская его в дом.
Настроение Шелестова, почему то сразу улучшилось с приходом этого молодого мужчины. Вениамин был всегда весел и своим оптимизмом, жизнерадостностью заражал всех окружающих.
-Послушай, Еся, сегодня у Красиловых вечером будет праздник, у Марфы день рождения. Она же тебе помогает по хозяйству, хорошая женщина, добрая, давай ей какой-нибудь подарок сделаем.
- День рождения?-  удивился Эдуард.  Ему и в голову не могло прийти, что в наступившие  нелегкие  времена у людей могут еще быть дни рождения.
-Да, день рождения,- скопировал его вопрос Вениамин и, продолжил, - вчера около второго склада упало дерево, его нужно распилить и привезти во двор. С телегой я уже договорился, мы быстро нарубим дров и подарим ей. Она обрадуется!
Мне только немного нужно помочь. Ты согласен? – спросил Вениамин для порядка, видя,  что  Эдуард стал одеваться.
Шелестов тут же надел свой френч, осторожно всовывая в рукав свою больную руку, не обращая внимания, на мелкие покалывания в верхней ее части. Закрыл дверь на ключ, положил его под крыльцо и они быстрым шагом направились к вокзалу.
Дерево оказалось не большим и с работой они справились быстро. Вениамин, жалея больного Эдуарда, основную тяжесть работы взял на себя.  Пока они пилили дерево, Вениамин рассказывал о последних известиях, которые он собрал, мотаясь с утра по городу.  Эдуард  слушал его одним ухом, а сам думал о своем.  Он впервые поймал себя на том, что стал задумываться о своей  собственной роли в этой новой жизни.
Вечером, когда они все сидели за небогато накрытым столом в честь дня рождения Марфы, Шелестов глядя на свою новую компанию вдруг, подумал: « - А они то, во  стократ лучше прежних моих знакомых. Эти простые люди, всех национальностей, живут в мире и дружбе, стараются, помочь друг другу. Эти, в отличие от тех, открытые и искренние.  Никто  из них не боится сказать, то, что думает, не хвастается и не выставляет себя умнее других».
Немного захмелев от выпитого самогона Шелестов, взял гитару и стал петь русские романсы. Его приятный бархатный баритон наполнил комнату. Все присутствующие сразу затихли, а на последнем слове песни раздались громкие аплодисменты и восторженные крики: - Ну, Иосиф, ну ты молодец! Ах, какой ты молодец! Поет, как соловей!
- Да нет, лучше, - сказала, утирая слезу подолом юбки  Марфа.
А после, все вновь, стали говорить о политике и графу стало опять, как-то не по себе. Он прекрасно понимал, что все его окружение догадывается, что он не тот за кого себя выдает.
  Эдуард не нашел ничего лучшего, как залить свое горе самогоном, после чего его отвели домой и уложили спать.
Время шло, его душевные метения, и самоедство не прекращались ни на день. Все происходящее события в Конотопе проходили, как бы мимо него.
  Свою жизнь, и жизнь городка, граф воспринимал, как игру. Он не верил в то, что все эти преобразования всерьез и надолго.
Прочтя, в местной газете, слова Ленина, о кухарке, которая может управлять государством, рассмешили его до слез.
И даже, когда уездный исполком ввел рабочий контроль, приступив к осуществлению Декрета о земле, а 31 января 1918 г. были национализированы Главные железнодорожные мастерские, граф  Шелестов сидя в своей ветхой квартирке сам себе говорил: «- Ну, вы заигрались, господа большевики. Где же это видано, чтобы рабочие работали восемь часов, а остальное время, они, что будут делать? – спрашивал он у себя, наливая стакан самогона,- вот этим они и будут заниматься».
От одиночества и неверия в себя, он стал хандрить, а пристрастие к алкоголю только усугубляло его душевные муки.
Но когда   был национализирован  снарядный завод и другие предприятия города, Шелестов стал меньше пить. У него  появилась надежда, что если большевики останутся у власти, то он сможет отыскать Ирэн, да и мать, в конце концов, ответит на его письма, потому, что большевики возобновили работу связи.
«-Что-то изменилось в этих людях,- думал он.
- Они полны оптимизма и веры в свое будущее».
  Каждый день он встречался с рабочими, направляясь в ремесленное училище, которое находилось за вагонным депо,  и видел их горящие надеждой глаза.  Не раз и не два он слышал такие разговоры:
«-Может мы, и не будем жить, как бари, но нашим детям, мы, отвоюем лучшую жизнь у буржуев».
Историческая справка:  В феврале восемнадцатого года, на  заседание Конотопского Совета рабочих депутатов, большинством голосов  были исключены из состава Совета меньшевики, которые постоянно вели болтовню и междоусобицу, а делом заниматься, у них не было времени. Большевики во главе с П. И. Новиковым все силы и энергию отдавали строительству новой жизни, и энергия их была неуемной, вера в лучшее будущее была колоссальной.
Однажды утром, граф проснулся, умылся, и  стал перебирать свои тетрадки, готовясь идти в ремесленное училище, как вдруг отчетливо услышал голоса за  окном.

-Да, мне плевать, граф он чи не граф. Мне человек грамотный в военном деле нужон. Ты понимаешь, стоеросовая твоя голова. Стучи,  разбудим, ежели, он спит.
Граф  вышел на крыльцо  и попросил незваных гостей в дом.
-Проходите, проходите товарищи, я уже не сплю, вот на службу  собираюсь, - как бы оправдываясь, сказал  он, втайне краснея за случайно подслушанный   разговор.
Двое мужчин зашли в комнату с низким потолком, в которой из мебели были только: стол, кровать,  печка голландка, в углу, около входной двери  был приспособлен самодельный умывальник. Небольшого размера шкаф  для посуды, стоял  у окна, а рядом примостился  дубовый шкаф с книгами. Вот и все убранство комнаты, не считая лавки под окном.
    -Проходите, садитесь вот на лавку, стул то у меня всего один,-  сказал граф, сметая  в тарелку крошки, оставшиеся на столе после завтрака.
-Послушай, мил человек, мне вчера вечером, доложили, - он сделал неправильное ударение в слове, доложили, от чего графа внутри покоробило,- что ты военспец,  и принимал участие в восстании.  А я, как ты, должно быть, знаешь председатель  комитета рабочих на наших главных железнодорожных мастерских.   Мне кровь из носа,  нужно охрану организовать.  Тут, видишь, какое дело, - он почесал голову на затылке, грубой обветренной за многие годы работы  на холоде  рукой.  - Вчера был Съезд Советов, и  мы решили национализировать все предприятия в нашем городе.  А эти буржуи, конечно же, станут нам пакостить.  Просто так,  такие богатства никто, ведь, не отдаст. Это  понятное дело, -  он взглянул на своего товарища, ища поддержки у него.
     -Нам рабочим, пока мы всю власть в свои руки не возьмем, удачи брат, не видать. Я знаю, ты, как и вся еврейская община, нам помогал,  и за чужие спины в бою не прятался.  Сегодня,  мы в комитете решили,  раз ты военспец, то хочу поручить тебе охрану наших главных железнодорожных мастерских. Ты, как согласен?
Он, слегка улыбнувшись, при этом прищурив глаза, посмотрел на Эдуарда, уверенный в том, что любому бы  эта должность была по душе,  но,  не дождавшись ответа, тут же, добавил:- Мы на то, что ты из графьев не смотрим. Ленин наш тоже не из бедных, а голова какая! Вот!- воскликнул он, довольный своей находкой для сравнения.
-Видите ли, товарищи, - начал смущенно граф, - я, конечно, польщен вашим высоким доверием по отношению ко мне, но я вынужден  вас огорчить. По семейным обстоятельствам, я должен покинуть ваш городок,- не задумываясь  о последствиях, ответил  Эдуард.
-Не-е-е, брат, так оно не делается, - вступил в разговор другой рабочий. - Тебя народ просит, а ты, «по семейным обстоятельствам», да « должен вас огорчить».  Нет, дорогой ты наш  товарищ, мы оказали тебе доверие, будь добр, помоги.  Времена изменятся, и когда мы одержим   победу на всех фронтах, тогда и катись на все четыре стороны!
Граф понял, что спорить бесполезно, а с этим товарищем, тем более.  На его стороне была, его железная логика, его рабочая правда.
-Да, товарищи, вы правы, я обязан, как честный человек помочь вам. Я согласен. Но, а как же ремесленное?  Там ведь все преподаватели сбежали, я да сторож только и остались.
-Там, брат, и  без тебя,  обойдутся. Ты на другом фронте нужней. Давай собирайся, и айда  в мастерские, – ответил ему председатель рабочего комитета.
После этого случая, граф задержался в  городке еще на  три года.  Историческая справка: После подписания  3 марта 1918 года Брест-Литовского  мирного договора между Германией и Россией, часть Украины отходила  немцам.  Большевики  признали  договор Центральной Рады с немецким правительством и  поэтому,  правительство Украинской Социалистической республики, они перенесли из Киева  в город  Харьков.
К этому времени, граф Шелестов  работал  начальником охраны железнодорожных мастерских.  Он мечтал поехать в Харьков, чтобы разыскать Ирэн, но судьба подбрасывала ему все  новые  и новые испытания.
Шел  1919 год. Гражданская война была в самом разгаре. Конотоп переходил из рук в руки. Это был приграничный городок.
Все эти  годы, которые прошли со времени последнего бала в Омске, граф Шелестов неустанно, каждый день думал о двух своих любимых женщинах.  О матери, брошенной им, больной в далекой Сибири,  и о названной невесте Ирэн, которой даже не успел  сообщить о своем отъезде.
Еще в начале войны, пока он был в действующей армии, граф писал обеим в Омск, но пришел ответ, что адресат выбыл. Матери он писал в Петербург, но ответа не получил.
После краха германской интервенции, власть в городе захватили войска контрреволюционной петлюровской Директории. 21 января 1919 г. Новгород-Северский полк под командованием Т. Черняка изгнал петлюровцев из Конотопа. В этом полку и воевал на стороне большевиков граф Шелестов, под фамилией Заболотский.
Большевистская организация снова вышла из подполья. В середине февраля 1919 года Шелестов опять возглавил  охрану железнодорожных мастерских. А уже в августе 1919 года деникинцы захватили Конотоп.
В условиях белогвардейского террора большевики возглавили борьбу рабочих и крестьян против врага. Руководили подпольем У. Р. Стоян, К. Т. Неровня.
Графу Шелестову, также пришлось уйти на нелегальное положение.
Мелкий дождь,  гонимый ветром захлестывал лицо. Он прошел небольшую рощицу, сил идти уже не было, а    холма, за которым, находилось  нужное село, все еще не было видно.
« - Хотя бы не заблудиться здесь, - думал граф, ели волоча ноги по украинскому чернозему. - Что за  земля, ведь, как масло, так и липнет к подошвам.   Слава Богу, что Марфа вовремя предупредила об облаве, а то по всей вероятности, лежать бы мне  пришлось  в яру мертвым, от руки  «своих» же, от пули русского офицера. Или все же я поступил не правильно, что сбежал от деникинцев?  Может, нужно было покаяться? Сдаться? Что? Что же теперь делать?- спрашивал у себя, как обычно, граф Шелестов».
Он пешком преодолел почти тридцать километров, чтобы добраться до села, в котором скрывались, покинувшие город  большевики.
На улице уже светало, когда он тихонько постучал в третью хату от поля, где росла на половину сухая груша «дуля». Груша была ориентиром для связных. В этой хате, когда-то жил брат Кости Неровни, Степан, но он  в начале революции погиб в бою, и хата осталась бесхозной, семьи у брата не было.
Вот в ней и решили поселиться те, кто ушел из города, чтобы держать связь с  комитетом, который действовал  в Конотопе.   Другие подпольщики  прятались на хуторах села Дептовка, которое находилось еще дальше от города.
Шелестов, только было подошел к маленькому окошку сельской «мазанки», чтобы постучать условленным стуком, как из-за покосившегося погреба вышел постовой и окликнул его: - Стой! Кто идет?
На что Шелестов ответил паролем: - «Свои идут, пироги несут».
Последовал отзыв: - «Пироги-то хороши, а самогонка лучше». Проходите, товарищ Заболотский, вас еще с вечера ждут.
В сельской хате села Гырявка  Костя Неровня говорил Шелестову:
-Ты, пойми, графская твоя голова,- объяснял ему Неровня, - твое дело прийти к ним и сказать, кто ты есть на самом деле. Они тебя встретят как родного, попомнишь мое слово. Ты у них будешь служить, а связь держи через Марфу.
-Да, они меня к стенке сразу же поставят. Спросят, где ты подпоручик Шелестов был все это время? Что я им скажу? – возмущался  граф.
-А скажешь у Петлюры був, у Киеве. Воны шо, ты думаешь, смогут проверить, як такый кавардак у стране?
-Ну,  в принципе, да.  Не смогут они ничего проверить, - соглашался граф с собеседником, потирая свой высокий лоб ладошкой.
- Ну, это в том случае если городские на меня не укажут, что я все это время был с вами.
-Поговорку знаешь: -«Бог не выдаст, свинья не съест», - будем надеяться, что у нас в городе большинство  народа за Советскую власть.
-Ну, а как я здесь очутился? Почему к белым не пробирался? Спросят же, - тут же задавал вопросы Шелестов себе и сидящему рядом с ним за  столом Неровне.
-   Спросят, и  с пристрастием спросят, а ты мол:  - «Ранен был»,- у тебя этих ранений на десятерых хватит.  Почем им знать, где тебя ранили, и с какой стороны летели пули?  Не дрейф, товарищ Заболотский, выполнишь задание, и найдем мы твою Ирину, попомнишь мое слово, найдем, – сказал Неровня уверенно и безаппеляционно.
Граф подремал на лавке пару часов и, его уже было стали собирать в обратную дорогу,  как связной привез пакет от руководителя подпольной организации Стояна. Он приказывал направить Заболотского в город, в качестве польского коммерсанта.
-Ну, видишь, товарищ «граф», все оно и к лучшему.  Не нужно  теперь тоби, иты до этих деникинцев, да показывать, что ты царский офицер.
Шелестов прибыл в город под вечер и сразу же направился к Зильберштейну. Вениамин помог графу привести себя в божеский вид, достал ему приличную одежду, которая бы отвечала образу преуспевающего коммерсанта. Подпольщики, которые остались  в городе, договорились с еврейской общиной об устройстве графа в один из их магазинов. Все эти вопросы были улажены за ночь, потому что оставаться в городе, на нелегальном положении, было чревато большими неприятностями.
На следующий день Эдуард уже служил в коммерческом магазине управляющим.
Шелестов часто посещал единственный, сохранившийся в городе, приличный  ресторан для того, чтобы иметь возможность, общаться с деникинскими офицерами. Являясь лицом гражданским, ему приходилось тратить немалые  средства на угощение офицеров,  для того, чтобы они воспринимали его, как    постоянного участника их   кутежей.  Офицеры принимали эти угощения, как должное, ибо считали, что они - власть, которой все, а коммерсанты в особенности, должны  непременно угождать. Спустя некоторое время, завидев его, они оживлялись, так как знали, что сейчас начнется  дармовая попойка. Светские беседы, которые сопровождались изобилием выпивки и закусок  сделали свое дело.  Подвыпив, офицеры, уже не стесняясь, говорили о служебных делах при Шелестове. Граф стал привычным атрибутом их  увеселительных мероприятий.
  Собирая воедино сведения, полученные  из разговоров, изрядно подвыпивших деникинских офицеров,  Шелестов анализировал их, и только после этого, передавал подпольщикам  обработанную информацию.
Работа разведчика захватывала графа. Он иногда забывал о том, на чьей он стороне. Граф делал дело. А хорошо делать любое дело учил его отец. Иногда он до такой степени входил в роль, что сам верил в то, что он польский коммерсант. Граф следил за своей речью и постарался избавиться от дворянской манеры вести беседы. В свою речь он вставлял польские и украинские слова, а то и целые фразы, услышав которые, деникинцы веселились как малые дети. И это у него получалось хорошо, в виду того, что никто из деникинцев и не сомневался, что он поляк.
Но зачастую темными осенними ночами он не мог уснуть. В памяти воскресали картины детства, ранней юности, часто он видел мать. Еще молодую и очень красивую, вспоминал ее теплые, нежные руки, которые перед сном всегда гладили его спину. А затем перед его мысленным взором  появлялась  Ирина.
Их последняя и единственная ночь.  Он часто мысленно разговаривал с ней.
«– Да, все это из-за тебя, из-за тебя Ирочка, я стал предателем. Я пошел против своей совести и, теперь, теперь у меня другого пути нет», - часто думал он и укрывался одеялом с головой, пытаясь, таким образом, спрятаться от самого себя,  своих невыносимо тяжелых мыслей и воспоминаний.
Одеяло не помогало, мысли сверлили мозг, но деваться было некуда, шанса на обратный ход к белым у него уже не было.
ИСТРИЧЕСКАЯ СПРАВКА: 25 ноября 1919 г. части 14-й армии освободили Конотоп. Под руководством партийного комитета и ревкома развернулось восстановление разрушенных Главных железнодорожных мастерских, двух больниц, учебных заведений. 29 декабря 1919 г. на станции Конотоп был проведен первый коммунистический субботник. Тогда же начался месячник по заготовке продовольствия и топлива.
Несмотря на гражданскую войну, Советское правительство стремилось удержать свою власть в тех местах, где не проходили военные действия. Тяжело было привыкнуть к новым порядкам всем. И если мужчинам приходилось делать  свой выбор между красными и белыми, и они воевали между собой  с той или с другой стороны, то женщинам  было труднее. Они были вынуждены, в этой непростой для страны обстановке, выступать в роли пассивных наблюдателей. Только самые идейные из них пошли  за большевиками. Остальные просто выжидали. А вот тем, из женщин, у кого была старая дворянская закалка, приходилось нелегко.
Графиня Шелестова, после отъезда сына в действующую армию еще пару месяцев болела нервами в Омске. С приходом зимы она  стала поправляться и задумала вернуться в Петербург.
Как раз, накануне, буржуазной революции семнадцатого года, она уже была в столице. В ее доме, как и прежде, принимали по четвергам.  Привычный уклад жизни графини, февральская революция не изменила. Социалистическая же революция, графиню Шелестову обобрала, как липку. С приходом к власти большевиков жизнь дворян изменилась до неузнаваемости.

Большевики национализированы банки, в которых хранились богатства дворянских семей. Их поместия были разграблены крестьянами, а городские особняки и шикарные квартиры были  подвергнуты  уплотнению. В них стали делать коммуны. После того, как эсерка Фаина Каплан стреляла в вождя мирового пролетариата, Владимира Ульянова-Ленина, наступило время «красного террора».
Тамара Васильевна ненавидела новые порядки, она не могла смириться со своей участью.
Графине от рождения был дан характер властный. Потомственное дворянство и светское воспитание сделали ее сдержанной и надменной. Рожденная русской  женщиной она, все- таки,  в душе не была лишена сострадания и милосердия. Поэтому графиня тратила много средств на детей сирот. Но эти сироты, естественно были из ее круга. Детей рабочих, впрочем, как и их самих, графиня за людей не считала. Она называла их – чернь.
И вот мир, мир в котором она прожила 55 лет, рухнул. Рухнул вместе с Царем, с теми ценностями, которые она впитала с молоком матери.  И рухнул у нее на глазах. От этого было жутко. Нервы графини были на пределе. В февральскую революцию, все кричали, о каком- то эфемерном «равенстве» и «братстве». Графиня не могла понять, да и особо не пыталась вникать в суть перемен. Получив известие о том, что сын в «немецкой кампании», так графиня называла первую мировую войну 1914 года, пропал без вести, восприняла как должное.
-Он русский офицер, - говорила она знакомым,- умереть за Отечество, это долг каждого русского человека. Тамара Васильевна перенесла потерю сына стойко. Никто не видел ее в плохом настроении, а, тем более, поникшей или плачущей. Графиня держалась мужественно.
«-Вот, вот, Бог тебя и наказал за то, что ты никогда меня не слушал, жил, жил всегда своим умом», - разговаривала она мысленно с сыном, когда оставалась одна.
«- Был бы ты умнее, не вел бы такой распутный образ жизни, возможно бы и выжил, а так…»
Графиня понимала, что «пропал без вести» - это, практически, погиб.
«- Я знала, на, что шла, когда мой сын пошел по этой
дороге. Сама военная служба уже предполагает смерть, а в России особенно, у нас постоянно случаются войны, и от этого никуда не деться, - так часто размышляла   графиня,  сидя за шитьем в своем любимом красном кресле».
Графиня жила своей одинокой жизнью, держала прислугу, продала два особняка через своего агента в столице, еще, будучи в Омске, и положила деньги в банк. Все было бы ничего, если бы большевики не национализировали банки. Весть о том, что она потеряла все свои капиталы, потрясли ее больше, чем смерть мужа и сына вместе взятые.
-Что, что это такое?! – возмущалась она. – Эти  господа большевики  меня ограбили. Я что, пойду в гувернантки, чтобы заработать себе на пропитание?! Я, я графиня Шелестова! - выведенная из себя восклицала она. - Этому не бывать, я этого  не допущу, я никому не позволю так со мной поступать! – кричала она в своей единственной комнате, которую ей оставили в ее же особняке, после того, как прошло повсеместно, так называемое, «уплотнение».
Чернь, народ, рабочие, которые жили теперь вместе с ней в одном доме, вели себя так, как будто имели такое же право на это жилище, как и она сама, его владелица. Это убивало ее с каждым днем все больше и больше. Выдержать такое соседство было нелегко, но последней каплей было то, что у нее кто-то украл шкатулку, которую она припрятала на черный день, там она хранила фамильные драгоценности.
Графиня, придя домой вечером от своей знакомой, которая жила на Литейном, решила снять на ночь сережки. Она хотела их положить  в шкатулку, но шкатулки на месте не оказалось.
После этого случая, утром она подняла в доме скандал и разъяренная как тигрица, бросилась на подвыпившего с вечера, и не опохмелившегося с утра мужа работницы Нюрки, которую она особенно невзлюбила после подселения.
- Ты, старая стерва, будешь меня, рабочего человека, еще в воровстве обвинять,- наступая на графиню, и, хватая ее за горло своими мозолистыми, черными от мазута руками, кричал, тоже не на шутку взбешенный Афанасий.
Графиня испугалась его и шмыгнула в свою комнату, закрывшись на три щеколды, которые ей по старой дружбе сделал дворник Феофан.
- Я вам еще устрою, - выкрикнула графиня, захлопнув дверь перед носом преследователя.
В то же день, когда все жильцы ушли из дома по своим делам, графиня нарядилась и помчалась по городу, в поисках человека, который помог бы ей отомстить обидчикам и ворам. Она еще не знала к кому именно ей обратиться, как вдруг, не доходя до здания Адмиралтейства, она вспомнила своего знакомого ювелира, и, повернув к Аничковому мосту, уже целенаправленно пошла к  пану Лившицу. Он принял ее  в своей комнате, в квартиру к нему также подселили жильцов, и, выслушав ее страшную историю, сказал:- Обратитесь к господам большевикам, они создали свою ВЧК, ну это по типу нашей полиции. Может быть они найдут ваше золото.
- Вы шутите, пан Лившиц, что бы я пошла к этой красной сволочной власти, никогда! – воскликнула графиня, гордо подняв вверх голову.
- А что же вы в таком случае намерены делать?
- Я хочу сама им отомстить и за советом пришла к вам, вы же умный, опытный человек, - пустила в ход лесть, графиня, зная хорошо мужчин. Графиня давно усвоила, что мужчины падки на лесть, что лесть они любят больше, чем женщины.
- Вы хотите им отомстить? Но не знаете как? У меня есть для вас решение вашей проблемки, - глазки его заблестели, забегали, было видно, что его осенила идея.
-Скажите, мадам Шелестова, мебель, которая была в вашем особняке, где она сейчас?
- В доме, естественно. Эта банда спит, ест, живет в моих апартаментах и пользуется всем, что мы с мужем приобретали на протяжении всей жизни.

- Вот и чудненько, вот и чудненько, - потирая руки и, расхаживая по комнате, взад вперед, говорил старый ювелир Лившиц.
-Что же, господин Лившиц здесь, «чудненького», как вы говорите. Меня унизили, меня обобрали, меня уничтожили, а вы, никак радуетесь, не понимаю…, - говорила обиженная графиня и во все глаза смотрела на Лившица.
- А то, мадам, что мы оставим ваших, так называемых, «соседей» с носом. Буквально завтра, когда они у вас уходят из дома? – спросил он наклонив к ней голову.
- В десять их уже нет и до трех, я сама себе хозяйка, а потом, конечно, начинают по одному тянуться, кто со своими грязными детьми, а кто и с гостями, пропади они пропадом.
- Так вот, у меня есть знакомый, который открывает коммуну и ему нужна хорошая мебель. Он может заплатить, деньги, не большие правда, но это все же лучше, чем то, что эти скоты будут пользоваться вашей мебелью задаром, еще и обворовывать вас, моя дорогая, - он вновь заглянул графине в глаза и погладил ее руку, которая лежала на подлокотнике кресла.
Обрадованная графиня поблагодарила своего спасителя  и, уговорившись с ним о встрече, отправилась домой.
А дома ее ждал грандиозный скандал. Все подселенные жильцы вызвали управдома и, нарядившись, как раньше в Церковь, в выходные костюмы, поджидали ее. Как только она вернулась, началось собрание в большой зале особняка, которая теперь служила семье рабочего с Путиловского завода Афанасьева и спальней, и комнатой для детей, и кухней одновременно.
Когда она появилась в дверях и проходила по длинной прихожей в свою комнату ее окликнули: - Гражданка Шелестова, мы вызываем вас на собрание жильцов дома.
- Графиня опешила, услышав обращение к ней, которое прозвучало из уст управдома.  Кроме, как графиня ее никто никогда не смел, называть, а тут - гражданка. Но это было еще не самое страшное.

Графиня, которая еще не пришла в себя после долгого похода пешком по городу, подчинилась и вошла в собственный зал для приемов.
    В нем были собраны все кресла и стулья, которые находились в особняке. В центре зала стоял большой стол ее покойного мужа, накрытый красной шторой, снятой с окна комнаты для гостей.
- Как вы смели снять мои шторы. Зачем вы сюда притащили стол из кабинета мужа?! – с порога заявила ледяным тоном графиня.
- Вы здесь вопросы задавать не будете, - заявил низенький,  с чуть припухшими над веками глазами, управдом. – Мы все собрались здесь, чтобы поставить вам на вид ваше поведение, гражданка Шелестова. Это дом общего пользования, - заявил он, строго обводя взглядом не только графиню, но и всех присутствующих.
- От жильцов поступило заявление, - начал он официально. Мужчина развернул сложенную пополам бумагу желтого цвета и попытался читать, но потом передумал и сказал от себя: - В заявлении  говориться, что вы плюете в пищу жильцов, не даете доступа к местам общего пользования.  В этот момент притихшие жильцы оживились и под общие возгласы: - Так оно и есть, не дает, не дает,- кивали головами и привставали со своих мест.
Управдом вновь опустил глаза в желтый листок и стал по слогам читать: - таким как, - уборная и душевая комната.  Затем он прервался на несколько секунд, вытер платком вспотевший лоб. Было видно, что читать он научился недавно, и дело это для него представляло большую трату не только умственной энергии, а и физических сил.
В этот момент, графиня, как укушенная комаром завизжала: - Вон, вон из моего дома, во-о-о-н. Все вон, - кричала она и разбрасывала стоявшие в поле ее видимости и свои и чужие вещи.
Рабочий народ притих. Все кто находился в помещении, на какое- то время, испугались. Еще свежо было в памяти то время, когда они не смели противоречить власть имущим, а тем более дворянам, за это следовало, как правило, наказание.
В этот момент управдом, наделенный недавно властью, которая ему и не снилась при царском режиме, вдруг расправил плечи и громко сказал: - Я предлагаю, решением общего собрания выселить гражданку Шелестову из жилого помещения, в связи с ее недостойным поведением, и в виду не выполнения ею требований социалистического общежития в домах общего пользования. Он проговорил заученный наизусть текст, которым  пользовался ежедневно, выставляя на улицу тех из бывших владельцев квартир и особняков, которые бунтовали, не признавая новые порядки.
Публика оживилась. Жильцы начали кричать: - Долой буржуев!
-Наша власть, наша! Сама пошла вон!
Кто-то крикнул: - Она сумасшедшая!
-В психушку ее, в психушку, - поддержала беснующаяся толпа.
На графиню со всех сторон наступала, как по команде, взбешенная рабочая рать.  На нее пошли в едином порыве злости все те, кто  несколько секунд назад  сидели вальяжно и нагло, отчитывая ее как кухарку, которая сварила отвратительный обед. Десятки разъяренных глаз и открытые, дышащие на нее дурно пахнувшие рты, так и мелькали перед ее глазами.
И ничего не соображающая графиня, оскорбленная и униженная этой наглой публикой, лишенная на мгновение разума,  забежал к себе в комнату,  стала искать сумочку, которую держала в руках.
Жильцы во главе с управдомом все скопом бросились в дверь залы, не давая пройти друг другу.  Они повалили  кричащей на все голоса толпой к ее комнате. Не успела графиня закрыть дверь, как управдом силой стукнул по ней ногой, графиня  на мгновение опешила, а потом, медленно вынула из своей сумочки пистолет и в упор выстрелила  прямо в лицо управдома.
Тот медленно повалился на пол, забрызгав кровью графиню и тех, кто стоял с ним рядом.
Толпа отшатнулась назад. Наступила пауза.  Графиня Шелестова, закрыв дверь на  все замки, на несколько секунд притихла.
   - Ломай двери, мужики, крикнул рабочий из Путиловского.
-Ломай, ломай, - подхватила толпа. И вдруг раздался выстрел. Все вновь замолчали. В помещении на несколько секунд повисла зловещая тишина.
Когда приехавшие милиционеры взломали дверь, то для присутствующих в особняке открылась следующая картина.
Графиня лежала на полу своей комнаты с открытыми глазами, которые как будто говорили: - «Теперь вы довольны, сволочи?»   На груди ее  алело пятно. Струйка крови застыла в уголке ее сжатых губ.
Она выстрелила в себя из револьвера системы «наган», который остался в доме, от погибшего  мужа. Это было в 1919 году, как раз в то время, когда к ней собиралась прийти Ирэн, чтобы узнать, нет ли вестей о графе Эдуарде.
Ничего не знавшая Ирина, пришла к графине, и увидела неприглядную картину. Некогда богатый особняк находился в запущенном состоянии. Во дворе бегали чумазые дети, дверь парадного была выбита, а окно на первом этаже  забито фанерой. Она поднялась на второй этаж, где застала двух женщин, которые ссорились между собой. Женщина лет тридцати-тридцати пяти с красными щеками и курносым носом пыталась ухватить  за волосы свою соседку, которая была пониже ростом и худее ее самой.
-Я тебе, собака ты этакая, покажу, как у меня спички воровать, - кричала та, что с курносым носом.
-Да иди ты в баню, не трогала я твои спички. У меня вчерась Валька принес два коробка. Дура ты, дура, - кричала  она, пятясь от наступавшей на нее соперницы.
-Простите, вы не подскажите, где мне найти мадам Шелестову?  - спросила Ирина, прервав женские крики.
-Так, вы покойную графиню ищите? – спросила ласковым голосом  та, что минуту назад готова была вырвать волосы у своей соседки.
- Застрелилась она,- тут же доложила вторая.
-Графиня, сама не своя была, когда нас с мужем сюда подселили, а уж когда Афанасьевы с двумя ребятишками заселились в ее залу, тут графиня  совсем взбесилась.

Она по часу сидела в ванной, делая вид, что стирает белье, -  жаловалась на графиню курносая.
- Плевала в нашу еду, и делала вид, что оглохла, когда мы к ней обращались. Вы бы знали, дамочка, какая стерва была, эта самоубивца, жуть… -  передернув плечами, жалобно глядя на Ирину, сказала вторая.
- Крови, эта графиня,   у нас за год попила, будь здоров,-  примирительно глядя друг на друга,  чуть ли не в один голос подытожили, только что ссорившиеся соседки.
-Она еще и управдома, карга старая, застрелила, а мужик был наш, рабочий, - добавил сосед, вышедший из боковой комнаты, и услышавший  краем уха разговор о бывшей хозяйке дома. И тут же не оставшись равнодушным к  прошедшим событиям, вставил в разговор следующую фразу: - А еще, она нас обвинила, что, дескать, мы золото ее украли.
-А золото ее никто не трогал. Сама спрятала в шкафчик и забыла. Милиционеры нашли его, когда обыск делали, - добавила  вторая соседка, заглядывая Ирине в лицо, как бы ища сочувствия.
- Да, Сволочь, сволочь,  была эта графиня, - сказал мужик,  и пошел по коридору, натягивая на голое тело тельняшку.
-Туда ей и дорога, - добавил вышедший из уборной второй жилец,  мужчина лет сорока,  в майке, грязно-коричневого цвета.
       Они все, в едином порыве, жаловались незнакомому человеку на графиню. Это их сплотило, и  они вновь обрели на какое-то время в образе графини своего пролетарского врага. Общий враг, как ничто другое, сплачивает, объединяет  обывателя.
«-Да, - подумала Ирина, - так мы можем далеко зайти, в поисках наших врагов». Но мысль пошла дальше, и в голове промелькнул образ Эдуарда. На мгновение она вспомнила его красивое лицо и лучезарную улыбку, - сердце защемило,  комок  горечи и боли  подошел к горлу.
«-Вот и все,- подумала Ирина, выходя из бывшего особняка  графа Шелестова. - Маменька застрелились, а он как пропал безвести в 1914 году, так  я его следов и не могу найти до сих пор».
Все эти годы Ирэн работала  на большевиков. Ее товарищи узнали, что объект убыл в действующую армию, поэтому это дело ей заменили другим. Она стала связной. Вела концертную деятельность, и это ей давало возможность держать связь с подпольными организациями большевиков, как в России, так и за ее пределами.  Она провозила запрещенную литературу, передавала деньги, несколько раз провозила из-за границы оружие, почти целый вагон, под видом реквизита для театра.
За границей Ирина искала следы сына. Пыталась ухватиться  хотя бы за  какую-то ниточку, которая помогла бы узнать, что произошло с ним и с той семьей, в которой она его оставила. Потеря ребенка не оставляла в ее душе ни минуты покоя, и только работа, которая была похожа на  хождение по лезвию ножа, отвлекала ее от душевных мук.
Ей все удавалось. Ей всегда везло.  Она не вызывала ни у кого и тени подозрения. Ее обожали зрители, а мужчины – особенно.  Ирина, оставшаяся одна без семьи, без ребенка, была идеальным агентом в условиях  нелегальной, подпольной работы. Те, кто  стоял у руководства,  прекрасно понимали,  что если она найдет сына, то вряд ли  станет, так самоотверженно отдаваться делу революции.
С победой революции большевики забыли об Ирине. Ей и ее театральной труппе пришлось в это время пережить и голод, и безработицу. В стране творился полный хаос и неразбериха, и только с началом  гражданской войны, Ирэн снова понадобилась большевикам, но теперь задачи перед ней, стояли уже более  сложные. Она должна была отправиться в тыл белой гвардии, узнать расположение, моральный дух войск, численность и по возможности ближайшие планы противника. Для этого, Ирэн  организовала новую театральную труппу, куда входили: музыканты, танцоры и конферансье - старый еврей Жорж  Музинский.
Она стала работать  сотрудником НКВД с 1919 года.  Ирина получила задание, незамедлительно выехать в оккупированный  немцами и петлюровцами Киев, дать там несколько концертов и отправится в Крым,  где через связного,  передать сведения о времени  и месте наступления белых.
Историческая справка: Ранней весной 1920 г. в связи с наступлением польских интервентов и полчищ Врангеля в Конотопе снова была проведена мобилизация коммунистов и комсомольцев на фронт. Конотоп стал прифронтовым городом. Здесь разместился политотдел 12-й армии. 
Графа, как военного специалиста хотели  направить в  Красную армию, но потом решили, что  его  лучше оставить  в  Конотопе для подпольной работы на случай сдачи города врагу.
Ирина же связь и явки,  должна была получить на станции Конотоп  Юго-западной железной дороги. Она, готовая, к любым испытаниям,  спокойно отправилась со своим театром на гастроли.
Природа Малороссии, слепила зеленью и чистотой небес. Расцвели вишневые сады, кое-где, алели весенние тюльпаны. Солнце, невзирая на войну, также ярко светило и согревало землю.
Дабы не привлекать к Ирине внимания со стороны законспирированных агентов белой разведки, пакет с дальнейшими инструкциями, явками и паролями ей должна была передать связная, которая была оставлена в городе на случай, если его вновь займут белые.
    Поезд на станции Конотоп стоял 15 минут. Ирина вышла из своего вагона, а на перроне ее уже ждала связная. Подошедшая к ней женщина средних лет тихо  сказала пароль: - Вам у нас здесь нравится, мадам?  Молочка свеженького не желаете? На что Ирина, должна была ответить: - Чудная природа! Я с большим удовольствием куплю у вас этот кувшин. Они поняли друг друга и, улыбаясь Ирине, женщина  отдала кувшин с молоком, а также незаметно передала конверт с дальнейшими инструкциями.
    К вагоноремонтному заводу по путям торопился на службу граф Шелестов. Он вышел на перрон и вдруг, в двух шагах от себя, увидел Ирэн.

Она, расплатившись со связной, хотела, уже было, заходить в вагон, как он  окликнул ее: - Ира, это ты? Она повернула голову на свое имя и остолбенела. Пред ней стоял в военной форме, но без погон, живой, здоровый,  с небольшой бородкой ее Эдуард, ее граф Шелестов.
Граф!- вылетело из ее уст.
– Тише,- сказал он, оглядываясь по сторонам, - в данный момент, я служащий железнодорожных мастерских, Иосиф Иосифович Заболотский,  -  представился он, вплотную подойдя к ней.
-Пассажиры, пассажиры, садимся в вагоны, поезд сейчас будет трогаться, - покрикивал пожилой вагоновожатый, щелкая на перрон лузгу от семечек.
-Я еду в Киев. Мы, мы едем на гастроли, – объясняла она сбивчиво, глядя  при этом суетно  по сторонам. Ирина была шокирована этой случайной встречей. Много лет прошло со времени их последнего свидания в Омске.
   Она уже не ожидала встретить графа живым и, поэтому растерявшись, не могла найти нужных слов.
-Дамочка, дамочка, заходим, заходим в вагончик, - твердил проводник, приторно улыбаясь своим беззубым ртом.
И как только Ирэн, вскочила на вторую ступеньку подножки  вагона, паровоз зафырчал, дунул паром, и поезд  медленно поплыл по перрону.
– Я с тобой! - крикнул граф, запрыгивая  на ходу в вагон. Поезд набирал ход. Проводник в это время,  не унимаясь, твердил одно: - У вас, товарищ-господин военный, нет билета, вы должны выйти на следующей станции.
-Послушайте, голубчик, я вам заплачу. Я знаменитая певица, я прошу вас, оставьте нас в покое. Дайте поговорить, в конце концов. Ирэн вынула из сумочки  керенки и протянула их проводнику.
– Шо вы мени ци деньги суете, воны уже никому не нужны, их никто не береть, уже,- затараторил снова проводник, отстраняя рукой протянутые ему деньги. Тогда Ирэн сняла с пальца колечко и отдала его проводнику.
-Благодарствую, мадамочка.  Я вам и отдельное купе могу организовать, если еще и продовольственные карточки подкинете. Деток у меня тройко, тройко деток их же, Господи прости,- он перекрестился и добавил, - кормить чем-то надоть.
-Да, я вам дам карточки, идите же, идите,- отмахнулась от проводника Ирэн, как от назойливой мухи, и снова повернула голову к Эдуарду. Она вглядывалась в его глаза, и не могла поверить в то, что он жив, что он здесь, рядом. Его можно потрогать рукой. Они глядели друг другу в глаза и молчали. Мимо по вагону проходили люди, их толкали, задевали локтями, какими- то сумками, а они глядели друг другу прямо в глаза и молча, мысленно говорили друг другу, то, что хотели сказать все эти  долгие годы разлуки. Их мысленный разговор вновь прервал вагоновожатый.
- Дамочка, и вы, товарищ, проходите сюда.  Вот шестое купе свободное,- громко звал их проводник,- а я сейчас вам чайку организую быстренько-с, - твердил он скороговоркой, пристально вглядываясь в лицо Ирэн.
- Вы такая красивая дамочка, что мы для вас любой капризик за ваши денежки, конечно, ха-ха!- проговорил он цинично и в тоже время распевно, трусцой пробежав по вагону к себе в купе за чаем.
Ирэн и граф остались наедине.
-Ты как сюда попал? Ты где все это время был? Мне еще в четырнадцатом году сообщили, что ты пропал без вести.
- Я был в плену почти два года, - снимая форменный картуз, как бы извиняясь перед ней, еле вымолвил Эдуард.
- А откуда у тебя такая забавная фамилия и имя?- спросила Ирина, поглаживая его руку.
- О, дорогая, это длинная история. Мне и суток не хватит, чтобы тебе рассказать все мои приключения за те  годы, которые мы не виделись с тобой. А ты не знаешь, где моя маман?


Я ей писал, но ответ так и не получил. Я ведь тогда ей сказал, что женюсь на тебе, и она упала в обморок, потом пришла в себя, но я должен был уехать…
Граф опустил голову. На миг ему показалось, что он не здесь, что он в Омске, и видит свою мать. От всего этого сердце пронзила резкая боль, душа разрывалась и млела.  Граф как  заколдованный смотрел в окно, мимо вагона проплывали весенние поля – черные, с  островками зеленых  красок. Это ранняя молодая трава прорастала на согретой солнцем земле.  Эдуард оторвал свой взгляд от картин за окном и усилием воли  вернулся в реальность.
- Я не простился ни с тобой, ни с ней, прости…
Шелестов погладил ее руку.
-Мы с ней встречались в Петербурге, но она не стала долго со мной говорить, сказала только, что ты пропал без вести и удалилась.
-Ну, а сейчас, что с ней, где она? Ты знаешь?- с нетерпением ждал от Ирэн ответа граф.
- Она покончила жизнь самоубийством в начале этого года.  У себя в комнате. Она застрелилась.  Ирэн  опустила в пол глаза, как будто в ее смерти была виновата она  лично.
-Но, почему? Ты знаешь подробности?
- Да, мне все рассказали соседи.
-Какие соседи? У нас ни в одном доме не было квартир, у нас были только три особняка.
-Но, времена меняются в особняк, который стоит на Мойке, вам подселили соседей, из бедноты, она не выдержала такого соседства и покончила собой, – сказала сочувственно Ирэн, снимая шляпку с головы и поглаживая другой рукой его колено.
Ирина не стала говорить графу о том, что мать убила не только себя, а и управдома. «– Ни к чему ему знать все эти подробности, - подумала она».



- Ну, вот и все! Ты теперь единственная, кто держит меня на этом свете. У меня нет отца, у меня нет матери, у меня нет даже своей фамилии и имени, у меня есть только ты.
Он воткнулся головой ей в колени и горько заплакал.
В это момент в купе постучали, и дверь открылась.
-Ой, вы извините, я не  ко времени, - засмущался стоявший на пороге купе проводник. - Вот вам чай, вот сахар, -  он все поставил на столик и  тут же удалился.
-Не, плачь мой дорогой, слезами горю не поможешь, сейчас нужно немедленно придумать, как тебе выпутаться из этого положения. Тебя ведь уже, наверное, ищут на службе? – спросила она, вытирая ему глаза своим платочком. Ирина целовала его  лоб, глаза, прижимала к груди, как ребенка, а он не противился, он жался к ней как маленький беззащитный котенок.
-Я не хочу в этот городишко, я не хочу больше ничего, кроме как быть подле тебя, моя дорогая, моя любимая Ирочка, - он поднял на нее свои ясно-голубые глаза и они выражали в этот момент: боль, любовь и мольбу.
  Он стал целовать ее, не как женщину, страстно, а как дочку, нежно  заглядывая ей в глаза, поглаживая  ее волосы и тут же поправляя каждый выбившийся из прически волосок на ее голове.  А затем держал в ладонях ее мокрое от слез лицо и повторял: - Только с тобой,  только с тобой я хочу быть, только ты мне мила на этом свете. Только ты мне нужна в этом безумном, страшном мире.
Она прервала его порыв откровения  словами: - Мы скоро подъедим к станции, ты должен выйти. Ни то, тебя патруль белых  заберет, у тебя же нет никаких бумаг. Если бы я знала заранее, что встречу тебя, тогда бы я могла организовать тебе приличные документы, приемлемую легенду, а сейчас я бессильна,- с сожалением и с большим волнением, проглатывая слова вместе со слезами, говорила Ирина.



-Да, черт подери, я все понимаю, я понимаю, что я буду за это бегство сидеть в их тюрьме, возможно, меня расстреляют, если я дезертирую,  но я не могу уйти от тебя, не могу, ты это понимаешь?
Он схватил ее в объятия, и крепко прижимая  к себе, стал целовать, по-настоящему прямо в губы,  в шею, он опустился пред ней на колени и сказал: - Не гони меня, я умру без тебя!
-Нет, сейчас будет станция и ты выйдешь, а потом, ты должен оставаться в этом городке и ждать меня, я тебя найду. У меня очень хорошие связи, я на хорошем счету - у них. Ирина имела в виду большевиков. И в этот момент она уже проклинала все власти, которые творили такое страшное издевательство над народом, над ее собственной судьбой и судьбой ее любимого.
- Все, возьми себя в руки и иди в тамбур. Сам придумаешь, почему ты попал в этот поезд.
-Пойдем вдвоем, я еще, хотя бы пять минут, хочу побыть с тобой, – умоляюще глядя на Ирину, попросил граф.
В тамбур они вышли вдвоем. Станция приближалась, из окна уже были видны вишневые сады, покрытые густым белым цветом на фоне ярко-зеленых листьев деревьев. Когда проводник открыл дверь, на них пахнуло запахом навоза и дурманящим  ароматом расцветающей черемухи, которая перемешивалась со сладко-кислым  духом сирени.
- Все, иди, - подталкивала она его к двери, куда уже лезли со своими баулами местные торговки.  - До встречи! Жди меня, я обязательно тебя найду,- сказала она, целуя его на прощание  в щеку.
- Я буду ждать нашей встречи, но теперь уже она будет навсегда, правда? -  Эдуард крикнул ей это вслед, когда поезд уже тронулся.
Он быстро бежал за уходящим поездом  по перрону, но станция Бахмач-пассажирский была маленькая и поэтому  платформа  закончилась   очень быстро.
Граф не  успел, еще опомнится, от встречи с любимой, как  через несколько минут после того, как ее поезд отошел от станции, в сторону   Конотопа шел  маневровый паровоз.

Он был битком набит не только какими-то мешками, а и людьми, сидевшими на его открытой платформе. Граф запрыгнул к машинисту, ткнул ему в глаза свое удостоверение охраны Главных железнодорожных мастерских и спокойно доехал через полчаса до  города. Он еще прошел пешком  минут десять от места остановки паровоза по рельсам и появился на Главных железнодорожных мастерских, как ни в чем не бывало.
На службе даже не заметили его отсутствия. Подчиненные Шелестова   подумали, что он задержался у начальства.
В ночь, которая прошла после встречи с Ириной, графу не удалось сомкнуть глаз. Сон вовсе покинул его. Только мысли, тяжелые и безысходные, кружились в его голове, заставляя задавать себе все новые и новые вопросы.
«-Как я буду сидеть здесь и ждать, когда она меня найдет? – задал он себе первый вопрос.
-Она, наверное, опять отправилась в тыл к белым, по  очередному  заданию красной разведки. Она, моя маленькая, хрупкая женщина рискует собой, а я здоровый мужик, занимаюсь, черт знает чем. Воевал бы, так нет же: - начальник охраны Главных железнодорожных мастерских.  Эка невидаль! – возмущался он своим положением.
-Нет, я должен ехать за ней. Но она певица, ей все  дороги открыты, а я!? Кто я? Ну, поверили они мне, - размышлял он.
-Воевал я за них, работал в разведке, а, ведь, придет время и могут они мне еще  припомнить мое происхождение. И тогда тебе, граф Шелестов, несдобровать. Поставят тебя твои подчиненные к стеночке. И расстреляют, как пить дать,  расстреляют. Красные, они вон и «Царя – батюшку» с детками не пожалели. А я их классовый враг, - эта мысль подняла его с постели. Он зажег свечу и закурил.
- Мне нужно пробираться к своим. Другого пути у меня нет.
А матушка,- он вспомнил рассказ Ирины о судьбе матери. Сердце снова сжалось от невыносимой муки. – Она, бедная, это мужичье и их хамство на дух не переносила, довели, сволочи,  довели,  - православная -  застрелилась!
Господи, да неужели весь этот их народный порядок надолго?
Конечно, надолго,- саркастически улыбаясь в темноте, сам себе заметил граф и продолжил говорить сам с собой, - если такие идиоты как ты, граф, их  национализированные, а точнее экспроприированные заводы  и фабрики охраняют,  а не с оружием в руках против этого мужичья  воюют, - тогда они  надолго, если не навсегда.
-А сколько раз у тебя была возможность вернуться к белым? Что же ты, дорогой мой, не возвращался? А воевал за большевистскую власть? – спрашивал у графа его  внутренний голос».
Граф Шелестов уже давно жил с тремя внутренними голосами. Один его голос был приверженцем большевиков, и всегда его доводы были логичны, они изобиловали четкими доводами и фактами за большевиков.
Другой голос был за царя и Отечество, и он всегда подначивал его к повороту в сторону белых. Но доводы были вялыми, речи второго голоса были больше похожи на издевательства над его совестью, чем руководством к действию.
И где-то далеко жил в нем еще один голос, который безумно любил Ирэн. И этот голос открыто не выпячивал свое отношение к действительности, к реальной жизни. Этот голос  был не голосом, а скорее чувством. И это чувство было сильнее всех голосов.
«-Но, почему ты так ненавидишь свой народ, граф Шелестов? – вдруг спросил он у себя.
- Ты хочешь идти убивать их?  - Ну, иди, иди к Врангелевским воякам, иди, убивай рабочих, крестьян, которые пошли в Красную Армию. А у них ведь тоже дети, жены,  они тоже хотят растить  их, работать, сеять хлеб, ремонтировать паровозы, да и просто – жить! Жить так же, как и ты, любить, смотреть на восходящее солнце,  любоваться  рекой  и ловить в ней  рыбу.
Это не мои слова, это слова Ирэн или это слова Генриха Генинга, или это слова рабочего Буряченко? Чьи это предложения? Я, наверное, схожу с ума! Нужно заставить себя уснуть,- подумал граф и тут же уснул».
Через два часа его разбудила звяканьем посуды.  Это, небезызвестная читателям, Марфа Красилова пришла к нему и стала стряпать для него обед.
- Иосиф Иосифович, я вам на талоны рожки отоварила, так сейчас отварить?  Или картошку в мундире на завтрак будете?- звякая посудой,  безумолку тараторила  она.
-Вот за что я вас, женщин, не очень  жалую, так это за ваши вечные разговоры. Ну, тетя Марфа, пришли вы, так и варите что хотите, не трогайте спящего человека,- граф натянул на голову одеяло и хотел еще минуту другую полежать в тишине.
- А что я такого сказала? Спросила только, а вы ругаться. Ну- ка,  вставайте, а то на службу опоздаете. Вы что, опять вчерась самогон с Федором Зыкиным глушили? Так нет, вроде, чисто все, – не унималась Марфа и, вытирая помытую только что кастрюлю, продолжила: - А мой- то,  вчера, с комитета приперся. За полночь, еле-еле ноги приволок, а самогоном от него, подлеца, так и разит.
-Спрашиваю его, - пил, гад? А он мне отвечает:-  Вот сегодня ни-ни, ну ни грамульки, могу дыхнуть, а как дыхнул - я чуть с кровати не упала, такой перегарище от него.
Эдуард  медленно встал с кровати, четко понимая, что поспать уже вряд ли удастся, и  пошел во двор. Удобства были во дворе. Когда вернулся, то Марфы уже не было. На столе стояла миска с картошкой в мундире, на  блюдце рядом с ней, два соленых огурца и молоко в железной кружке.
«-Вот и весь ваш завтрак, граф Шелестов,- подумал Эдуард и принялся с аппетитом поглощать еще горячую картошку, запивая ее парным молоком.
- А мы то, говорят,  еще хорошо здесь живем, в больших городах уже всех собак и кошек поели, - дополнил граф, продолжая жевать огурец».
Граф каждую ночь взял за правило разговаривать мысленно сам с собой.  Он приводил себе самому доводы то в пользу белых, то, опять-таки,  в пользу красных. И ни одна из сторон в его мыслях не одерживала победу.
Прошел всего месяц с того момента, как он встретил Ирину. А графу показалось, что прошла целая вечность. 
Историческая справка: Весной – летом 1919 года Красная Армия разгромила ударные силы Колчака и начала продвигаться в Сибирь. Осенью потерпела поражение армия генерала Деникина, к началу 1920 года ее остатки были оттеснены в Крым. Провалилась и попытка взятия Петрограда Юденичем. В ноябре 1920 года Крым был занят Красной Армией.
Полностью гражданская война и интервенция в России окончилась в 1922 году, когда с Дальнего Востока были выведены войска Японии.
  Гражданская война подходила к концу. В этом небольшом   городке  к графу  все  как-то попривыкли, а к майским праздникам он получил грамоту от начальства и премию в виде лишних карточек на целый месяц.
Освободилась квартира в двухэтажном бараке, где удобства были не во дворе, а в самой коммуналке.  Графа заселили в эту квартиру, по настоятельной просьбе его начальника  Леонида Самохвалова.  На радостях,  в новой своей комнате он открыл настежь окна и, радуясь весеннему теплу, разделся. Целый день он провозился с уборкой,а под вечер у него поднялась  температура. Шелестов заболел сильным простудным заболеванием в то время, когда на дворе стоял конец мая, а затем простая простуда перешла в воспаление  легких.
За ним ухаживали по очереди жены почти всех его знакомых. Ему приносили еду и сослуживцы навещали его почти каждый день. Благодаря стараниям всех этих людей Эдуард поправился. Он сильно похудел, но глаза стали светиться каким-то, невиданным ранее для окружающих, блеском.



После болезни граф неожиданно заметил в самом себе перемену, он стал ловить себя на мысли, что его уже практически не раздражают простонародные выражения подчиненных, что он сам употребляет эти выражения в своей речи, да и до крепкого словца он, как- то  постепенно,  приловчился. Граф стал воспринимать жизнь такой, какая она есть, он стал принимать ее. И даже радоваться. А однажды вечером, читая газету, он вдруг понял, что Ирэн уже за ним не приедет.
«- Самому бежать к белым? – как-то он спросил у себя, и тут же ответил,- что-то мне совсем не хочется.  Привык я к красным, привык».
Соседи ему попались мирные - муж с женой, да двое потешных детишек. Витьке было лет девять, а девочке Вере не было и четырех. Она сразу подружилась с графом и по вечерам часто сидела у него на коленях, слушая интересные сказки.
Как-то ее мама, работница железнодорожного управления Люба, спросила: - Иосиф Иосифович, а почему вы не женитесь? Вы ведь мужчина еще молодой, видный, вам пора и своих деток заводить. Глядите, как моя Верочка к вам тянется.
- Да есть у меня невеста, только потерялись мы с ней, а люблю я только ее, потому и живу один. Вдруг встретимся, а я не свободен, - сказал с грустью в голосе граф и ушел в свою комнату.
После этого разговора все знакомые стали с ним как-то почтительней разговаривать, женщины заносили гостинцы, а то и просто картошку  соседке для него оставляли,  а та  все это ему передавала.
А однажды в клубе, где комсомольцы оборудовали сцену,  молодежь устроила спектакль и, его пригласили играть старого графа. Он долго отказывался, пока его начальник  Самохвалов как-то на службе не сказал: - Ты Иосиф не отнекивайся, мы все знаем, что какая- то голубая кровь в твоих жилах все же течет.
Граф ты или не граф, я, конечно, не знаю, но то, что ты человек порядочный,  это видно.

Так что давай, не подводи комсомол.
Эдуард  дома долго размышлял над  разговором  с Самохваловым.
«-Что же они до сих пор меня не расстреляли, если  думают, что я граф?  Ничего я не могу понять у этих красных,- подумал он и почесал затылок,  так же характерно, как и его начальник Самохвалов.
-Я вот и затылок уже как Самохвалов почесываю. Может и я уже стал красным? – задал он себе вопрос и расхохотался».
Прошло больше двух месяцев, после их встречи с Ириной. Он уже престал надеяться вновь, увидеть ее, как  в начале июня  1920 года его вызвали в райком партии.
- Товарищ  Заболотский, вас  срочно вызывают в Харьков по какому- то важному делу. Пришла телефонограмма,  и вас  просят,  срочно,   откомандировать в  управление НКВД  республики с характеристикой.
Мы, конечно, вам дадим лучшую, вы у нас на хорошем счету, но почему именно вас, вы не знаете?- спросил председатель райисполкома Петренко.
-Товарищ Петренко, только вам я могу сказать правду. Еще в четырнадцатом году я был в подпольной организации нашей партии, и теперь я, наверное, понадобился для какой- то важной работы,- впервые в жизни соврал так быстро и правдоподобно граф, глядя собеседнику прямо в глаза.
Петренко встал из-за стола, пожал ему руку и сказал: - Мы  знали, что вы не тот за кого себя выдаете. Запрашивали сведения о вас из Петрограда, но нам давали какие- то невнятные ответы, вот поэтому вас никто и не трогал. Наши товарищи догадывались, что вы человек не простой. Все, что вы мне сообщили, останется в этом кабинете, можете не сомневаться. Счастливого вам пути. И они, пожав друг другу руки, улыбнулись. Окрыленный надеждой увидеть Ирину, обрадованный  таким поворотом событий и еще довольный собой,  что так быстро и умно выкрутился,  граф не шел, а на всех парах летел к себе домой.
Вечером следующего дня он отправился в Харьков.

Ранним утром поезд подъезжал к городу, сердце графа готово было выпрыгнуть из груди от волнения. Ничего толком не зная точно, он мог только догадываться, что это с подачи Ирины его вызывают в Харьков.
«-Это она!  Это все сделала моя любимая.  Я спасен! Я буду с ней, я готов выполнить любое поручение партии, лишь бы видеть ее, мою ласточку, мою голубку сизокрылую,- думал он, прижавшись головой к  вагонному стеклу».
  В душе его все бурлило, двигалось, бушевало и радовалось. А на лице его ничего не было видно, только иногда мелькала нежная улыбка, и только она, выдавала его внутреннюю радость. Когда поезд подходил к станции на улице моросил мелкий летний дождь.
На перроне его встретила Ирина одетая  в кожаную куртку.  Ее, когда-то длинные волосы, теперь были коротко подстрижены. На голове была красная косынка, из-под нее  выбивались кудрявые каштановые волосы. Она была не в туфлях, а в сапогах. И весь этот непривычный  антураж в одежде на какое-то мгновение разочаровал Шелестова.  В таком необычном наряде он ее видел впервые. В какой-то момент Эдуарду  показалось, что ее подменили.
Издали она была сама на себя не похожа.
Но глаза, ее зеленые глаза были такими же родными, как и много лет назад. Он это понял когда подошел ближе.
Он вышел из вагона с маленьким саквояжем в руке. Кругом толпился народ, кто- то задел его баулом, кто-то кричал над ухом, а он, ничего не замечая вокруг, держал в фокусе своего зрения только ее.  Дождь мелкими капельками ударял по лицу, но он  рад был и ему. Главным в этот момент для Шелестова было то, что он видел ее, свою любовь, которая пробираясь сквозь толпу пассажиров шла ему навстречу. 
Она подбежала к нему, крепко поцеловала в щеку и даже не поздоровавшись, сказала: - Ты, теперь будешь жить под своей настоящей  фамилией. Работать мы сможем вместе. Я тебя поздравляю.

Все это она выпалила на одном дыхании и сразу же отстранилась от него. Граф хотел ее поцеловать, но она пошла вперед. Шелестову пришлось идти быстрее, чтобы поспеть за ней.
-Ира, ну что с тобой случилось, почему ты такая? – спросил удивленно и  одновременно обиженно  Эдуард.
-Пойдем, нас ждут. Когда будет можно, вот тогда я тебе все и объясню, а сейчас слушай меня внимательно пока мы идем к машине.
- Ты по моему заданию попал в плен. Ждал связи, но ее не было. А в этом  городишке ты оказался случайно. Все эти годы ты ждал, что придет время, и ты исполнишь свой долг пред народом. Все это ты скажешь нашему руководству. Смотри, не подведи меня и себя. Сейчас дальнейшая наша жизнь зависит от твоих актерских способностей.
-Да зачем мне эти актерские способности? – сразу же возмутился Шелестов.  - Я воевал за Советскую власть. Был в большевистском подполье. Мне бояться нечего,-  с обидой в голосе  ответил Шелестов.
- Все,  успокойся, улыбайся, мы подходим,- она шла рядом  с ним и, делая заинтересованное лицо, продолжала спрашивать: - Вы благополучно доехали?   Вас отпустили спокойно, проблем не возникло?
-Да, спасибо, все хорошо, - так же сухо, как она спрашивала его, отвечал ей граф.
Они подошли к машине «форд» с открытым верхом, в машине сидел кроме водителя еще один человек. Когда он повернул к ним свое лицо,
Эдуард на секунду потерял дар речи. Это был Генрих Генинг. Шелестов стараясь скрыть свое шоковое состояние, натянуто улыбаясь,  поздоровался с товарищами.  Затем быстро присел на заднее сиденье машины  рядом с Ириной.
- Трогай, Петро, в комиссариат, - на чистом русском языке, сказал Генрих.
Они ехали,  молча, пока машина не остановилась у старинного величественного здания, в котором теперь размещалось новое Украинское правительство.  Все  вышли из машины  и  также молча стали подниматься  по  широким мраморным ступенькам.
-Это со мной,- сказал Генрих дежурному,  чуть кивнув головой  в сторону Ирины и Эдуарда.
В коридоре были расстелены красные ковровые дорожки, в  вестибюле стоял высокий фикус и  диван из  красного  дерева, отделанный бархатом. На втором этаже  здания с высокими потолками  размещался  кабинет, куда они и вошли.
Кабинет выглядел так же внушительно, как и само здание.
Высокие окна закрывали белые тюлевые шторы. На окнах были расставлены цветы в великолепных кашпо. Посередине комнаты возвышался  дубовый продолговатый стол, покрытый  серым сукном, вокруг него, со стороны входа в кабинет, стояло шесть стульев, а возле окна  размещался шикарный диван, так же покрытый бархатом, но только  зеленым.
-Проходите, товарищи,- сказал  Генрих, пропуская своих гостей впереди себя.
- Ну, а теперь присаживайтесь, сейчас нам принесут чай, на кофе у нас пока средств нет, но чай с бубликами. Вы граф не против бубликов? – спросил Генрих, улыбаясь своей светлой, обаятельной улыбкой, которая навсегда остается в памяти любого человека, после общения с ее хозяином.
- Ну, а теперь, товарищ, Шелестов, давайте знакомиться. Он подошел к Шелестову и, протягивая ему руку для приветствия, представился.
- Я комиссар органов безопасности Украинской Социалистической республики Советов - Баженов Олег Валентинович, - он  крепко пожал протянутую  руку графа. Баженов-Генинг улыбался.  Эдуард, пожимая его руку,  и тоже улыбаясь ему в ответ, спросил: - Генрих, а каким образом ты стал так хорошо говорить по-русски?
-Я такой же Генрих, как и ты Иосиф.  И они оба рассмеялись. Ирина смотрела на них и ничего не могла понять.



- Мадам Астахова, вам, наверное, нужны объяснения? – так же мило улыбаясь, спросил Баженов, присаживаясь на свое место за столом. При этом раскладывая папки, которыми был завален стол.
- Дело в том, что, когда граф Шелестов сбежал от вас из-под венца, - новоиспеченный Баженов многозначительно взглянул на Шелестова, - в действующую царскую армию,- продолжил он усмехнувшись.
- Мне было поручено найти его и при благоприятных обстоятельствах, закончить начатое вами дело.  Я должен был завербовать этого господина в наши ряды. И вот все совпало. Я оказался там, где разгромили армию генерала Самсонова.
-Ну, а как же наши встречи с тобой в Монте-Карло? Там-то ты был тоже Генрихом?! – спросил удивленно Эдуард.
- А это уже  мы с тобой в седьмом году там веселились, а я на подпольной работе со  второго года. Да, там я уже был Генрих. Это, кстати, моя идея была завладеть твоими капиталами и обратить тебя  в нашу веру.
-Ты уже тогда знал, что вы одержите победу?- воскликнул удивленно Эдуард.
-Не вы, а мы. Ты тоже одержал эту победу. Мне доложили, что ты работал в   Конотопе без выходных, не досыпал ночами, был дважды ранен, лучший разведчик, организовал работу охраны  железнодорожных мастерских  грамотно и даже имеешь поощрения.
Я знаю, что с белогвардейцами, петлюровцами, бандитами всех мастей, ты дрался не щадя себя и не прятался за спины рабочих, так что, это наша общая победа.
Эдуард сидел на стуле и не мог понять, как так все получается, что он, русский дворянин, офицер и вдруг красный?
«-  А теперь, оказывается, меня еще и хвалят,- думал он».
- Ничего я у этих коммунистов не могу разобрать? - сказал он последнюю мысль вслух.
-А  тут нас и разбирать  нечего.  Живи по совести, работай честно или служи Родине, будь полезным обществу и ты уже коммунист, для этого, кстати, не обязательно носить в кармане партбилет. У нас уже стали появляться такие, перевертыши.  Гнать таких «товарищей» нужно из партии. А лучше и вовсе  не принимать, не проверив в настоящем деле.
-Послушай, Генрих,- привстал  Эдуард, - ты мне объясни, а как же мне теперь жить? – он стоял напротив Олега, а тот положил ему руку на плечо, прося этим жестом присесть снова на стул,  спокойно и уверенно стал говорить.
- У тебя, дорогой мой друг, жизнь только сейчас и  начинается. Забудь все что было. Вычеркни из памяти твое безоблачное прошлое до четырнадцатого года. Ты теперь другой человек, ты гражданин рабочей республики.
Жизнь каждого из нас должна быть направлена на скорейшее освобождение нашей родной земли от войск Антанты.  Мы должны покончить с белым движением. Эта братоубийственная война должна, как можно скорее закончиться.  Народ устал воевать. Рабочие должны работать, крестьяне сеять хлеб, а дети учиться в школах.
Мы должны построить достойное государство, государство рабочих и крестьян, где от каждого по способностям и каждому по труду.
-Неужели ты думаешь, что вы сможете построить такое государство? Где не будет ни бедных, ни богатых? Это же утопия!- воскликнул Эдуард, опять соскочив со стула.
-Нет, ты погоди, Шелестов, ты хочешь сказать, что в твоем Конотопе не стали возрождаться фабрики и заводы, что дети не сели за парты в это трудное время? Да, даже когда у ворот города стояли врангелевские войска, вы ремонтировали паровозы, снабжали фронт боеприпасами. Это я знаю на все сто процентов. Разве ты не веришь в силу и разум нашего народа? – удивленно глядя на графа,   искренне и возмущенно спросил Баженов.
Ирина в это время сидела и молча, пила чай.  Она с интересом переводила свой взгляд с одного мужчины на другого и, наблюдая за ними, слушая из диалог про себя размышляла.
«- Да, интересно развиваются события, оказывается, они уже давно знакомы. Но какие же они разные. И оба, оба необычайно достойные мужчины. А люблю ли я Эдуарда? – вдруг возник в ее голове вопрос. И тут же последовал ответ, - сомнений нет, люблю, очень. Она с нежностью посмотрела на графа, и на душе стало тепло. Но он колеблется и хватит ли моей любви, и моей веры на двоих?- задала она себе вопрос, но ответа не последовало. Вслушиваясь в их разговор, в этот момент, она поймала себя на мысли, что  многое  в ее  жизни  ей было не понятным, она жила в каком-то нереальном мире. И теперь, когда она видела перед собой двух совершенно разных мужчин, которые ей были дороги, перед ней открывалась некоторая ясность собственного выбора. – Да, пойдя за Сашей, я сделала свой выбор, но это был выбор под его воздействием на меня, - подумала Ирина.
–Этот выбор я  сделала очень давно. А что же теперь, что?- размышляла она, наблюдая за Баженовым и Шелестовым».
Один из них, Олег, был близок ей по духу и нравился ей. Он был умным, смелым, уверенным в своей правоте человеком. За его плечами высилась большая, огромная идея.
Другого она любила, любила, как мужчину. Хотя этот второй и был ей мил и дорог, но она отчетливо понимала, что за большевиками он пошел из-за нее. Она видела, что Шелестов не видит своего места в  этом  новом  мире.  Мир этот был для него чужд, это был мир, который он только стал познавать, привыкать к нему. И она  еще  раз в этот момент поняла, что Эдуарду она нужнее.
-Ты, Эдуард, думаешь, что  неравенство это закономерный путь развития человечества? Ты привык к такому положению вещей. Ты не виноват.  Вследствие того, что ты по рождению принадлежал к эксплуататорскому классу, объясняет твое упрямство в этом вопросе.
Ты помнишь, наверное, я два года объяснял тебе, что путь всеобщего равенства, созидания и равноправия - это есть неизбежный путь развития человечества.

-Да, я все это помню, я, практически, с тобой согласен, но я не могу до конца уверовать, что все это возможно построить. Ты думаешь, что мир капитала оставит Россию в покое? Ты думаешь, что они дадут нам идти своим путем? – возмущался Эдуард и стал ходить по кабинету Баженова из стороны в сторону. Он, задавая свои  вопросы,  время от времени, опирался руками  на стол Баженова.  Потом жестом показал  в сторону  и добавил: - Ты думаешь, что сытая Европа нас оставит в покое, даже если вы справитесь с белым движением? Не думаю, Генрих, не думаю… 
- Я Олег, ты забыл?- примирительно сказал Баженов.
-Извини, Олег, но ты пойми, у нас очень много врагов было всегда, а сейчас особенно, потому, что мы решили быть самыми умными и изменить мир. Очень, очень трудно понять и согласиться с этой нашей заявкой на мировое первенство, очень… Эдуард замолчал и сел рядом с Ириной, отхлебнув из стакана остывший чай.
И как только Олег был готов ему ответить, он даже уже приготовился, как в кабинете зазвонил телефон. Олег Валентинович поднял трубку и сказал: -  Слушаю  вас.
Да, да, я не забыл. Сегодня воскресенье, а в понедельник мы все выясним, не волнуйтесь. Да, да, конечно, всего доброго, – и положил трубку.
Разговор по телефону был закончен.  Баженов медленным взглядом обведя свой кабинет,  подумав несколько секунд и, чуть прищурив свои голубые глаза, весело  глядя на Ирэн и Эдуарда, сказал: - Вот что, друзья мои! Сегодня о делах ни слова. Выходной! Вы отправляйтесь на конспиративную квартиру, в которой живет товарищ Астахова. Ирина, товарищ Эдуард с дороги, ему нужно отдохнуть, а затем мы оформим все его новые документы. А потом  у вас будет три дня отдыха.  Ну, а затем работа, - он весело подмигнул Ирине и, повернув голову к Эдуарду, продолжил: - я объясню вам вашу новую задачу, которую перед вами ставит партия.
Ты, Эдуард, кстати, в партию нашу вступить еще не надумал?
-Я?- удивился тот, - да разве ж вы меня примете, ведь если я буду жить под своим именем, так  как же?  Я же  ваш классовый враг!?
-Ну, это мы еще посмотрим кто враг, а кто товарищ. Да, я согласен, тебе еще нужно многое сделать, чтобы доказать народу, что ты полностью  на его стороне. Тебе еще самому себе нужно многое доказать. Но в одном я уверен, что к остаткам недобитой белой гвардии ты не побежишь, если бы хотел, то давно бы сбежал, времени у тебя было предостаточно.
Эдуард смотрел на Баженова и мысленно соглашался с ним.
-Если бы хотел, то возможности вернуться к своим у меня было несметное количество,-  согласился он, кивая головой в знак согласия с Баженовым.
- Я благодарен судьбе, что встретил тебя и Ирину, только благодаря вам, я сейчас не с белыми, - сказал Шелестов.
-Ирина, отдаю вам товарища Шелестова, он будет под надежной опекой, а завтра в 10 утра жду вас. Мы оформим документы, и вы свободно можете тогда отдыхать до среды. А у меня еще много работы. Не прощаюсь, а говорю - до завтра.
Он подошел к Эдуарду, пожал ему руку и крепко поцеловал в обе щеки. - Ты, молодец! Ты оправдал все мои надежды, я  недаром столько сил и времени потратил на тебя.
-Нет, Олег, это не я сам. Если бы не любовь вот к ней, я не знаю, где бы я сейчас был, на чьей стороне, и был бы я жив вообще, - Эдуард  сказал это с таким чувством благодарности, что Олег, пожимая его руку, воскликнул:
- Любовь, товарищи, - это великая сила!
Эдуард и Ирина вышли из кабинета.
Они шли пешком по центральной улице Харькова, навстречу им  двигались в разном направлении потоки людей. Здесь были и служащие государственных учреждений, и домохозяйки, и пионеры с холщевыми сумками на плечах, и крестьяне спешили с рынка в магазины, где продавали соль и мыло по талонам. Толпа большого города была разноцветной и шумной.
-Я отвык уже от такого большого скопления людей, - признался он Ирине. – У нас все тихо, когда выходной день, на улицах все равно мало народу, ходить некуда, да и центр города у черта на куличках, на извозчике нужно добираться, пешком далеко.
- Ты, я смотрю, уже говоришь у нас, привык за  четыре года?!
Он кивнул головой в знак согласия, и ещё крепче сжал ее руку.
Они дошли до временного жилья Ирины, поднялись на второй этаж, в отдельной, двухкомнатной квартире  Ирины было чисто и скромно.


Ничего лишнего, только в спальне было высокое старинное зеркало с тумбочкой. На специальных головных манекенах   висело два парика, один белый, короткий, а  другой черного цвета  с длинными волосами, а еще один манекен был пустой.
В маленькой комнатке стоял круглый стол, а над ним висела фотография, где была изображена молодая Ирина, ее погибший муж Астахов и их маленький сын Андрей.
-Эдуард, ты иди прими душ, правда, горячей воды у меня нет, титан топить нечем, дрова по талонам и то только зимой, а я пока чайник вскипячу, мне электрический ребята из нашего отдела смастерили. Потом пойдем, пообедаем в нашу столовую, тут недалеко, за углом. У меня талоны на двоих.
Дома съестных запасов никаких, сам понимаешь, время трудное.
Взгляд Эдуарда остановился на  фотографии.
-Это твоя семья? – сочувственно спросил он.
-Да, но сейчас не нужно об этом. Иди в ванную, - холодно ответила Ирина.
-Ириша, ты какая то, холодная! Что случилось, объясни мне?- он держал ее за руку и смотрел в ее глаза.
Она, отводя взгляд, вынула свою руку из его руки.  Примирительно сказала: -  Ты иди, приведи себя в порядок, а потом мы поговорим, не волнуйся, все нормально. Эдуард, пожав плечами, отправился в ванную.
Она сняла с головы парик, расчесала волосы, переоделась в домашнее  ситцевое платье, одела свои любимые мягкие с пушком  тапочки и пошла на кухню ставить электрический чайник.
Когда он вышел из ванной, умытый и свежий, глаза его горели, он вошел на кухню и воскликнул:- Как, ты не состригла свои чудные волосы?  Ты моя красавица, умница, а то я уже подумал, что ты лишила меня счастья целовать эти душистые, хмельные волосы.
Он схватил ее в объятья, она не сопротивлялась. Их поцелуй был долгим и страстным, таким, какой может только быть между двумя влюбленными, которые не виделись  вечность.
Забыв о чайнике, они, так и не разнимая рук, боком прошли по узкому коридору и, войдя в спальню, упали на односпальную железную кровать с белыми  завитушками  по краям.
Страсть и радость встречи переполняли влюбленных. Они не могли насытиться друг другом. И, когда уже оба обессиленные от бурных любовных ласк лежали в тишине, она первая прервала молчание: - Ты мне скажи, только правду. У тебя за эти шесть лет были другие женщины?- она приподняла голову с подушки и смотрела на него с боку.
-Нет.   Эдуард не задумываясь, сразу ответил ей на поставленный вопрос.
-И у меня никого не было, - тихо сказала она и обняла его за талию, одной рукой, а другую положила ему на грудь, нежно поглаживая ее.  Волоски на его груди вздыбились, дыхание обоих стало тяжелеть, он снова поцеловал ее в губы. Все началось сначала.
Когда в очередной раз их  близость закончилась, она воскликнула: - Чайник!
Ирина, набросив на плечи халат, побежала на кухню, следом за ней,  без одежды, побежал и  он.
Чайник мирно стоял на кухонном столике и даже не подавал признаков кипения.
-Да я же его не включила, вот я, -  Солоха!- улыбаясь, довольная своей забывчивостью, воскликнула Ирина.
День промелькнул незаметно.  Они ходили в столовую обедать, на ужин купили в столовой пирожков с  ливером, а к вечеру зазвонил телефон. Это Олег предупреждал их о визите красноармейца,  который принесет гостинцы для гостя.
Через   полчаса, в дверь постучали.  Ирина впустила в прихожую красноармейца в полевой форме, он передал сверток, попрощался и ушел.
Баженов предал для них две банки тушенки и полбулки черного хлеба,  а также полукилограммовый кусок сала.
-Сало?! – воскликнул обрадованный Эдуард.
–Я обожаю сало.  Это теперь моя  любимая  еда на все времена! - воскликнул он, держа бережно сало в руках и разглядывая сверток  со всех сторон.
Три дня пролетели как один миг. Они строили планы на будущее и в этих планах было все: и свадьба, пусть и без церковного обряда, (власть отделила государство от церкви) и рождение сына или дочери – все равно!- говорил Эдуард.
-Но у нас обязательно должен быть ребенок!- глядя счастливыми глазами, обнимая Ирину, говорил Эдуард.
И вот три дня счастливой встречи миновали. Наступило утро среды. В первый раз, в понедельник, все было в этом же кабинете весело и не принужденно. Хотя дело было серьезное, заполнялись документы Шелестова, анкеты и прочие бумаги.
Но это еще было то время, когда у двоих влюбленных была, хоть и не большая, но все же, отсрочка от разлуки.
Да и Баженов еще был более дружественно и весело настроен. А когда наступила среда, все изменилось. Вот они  снова были в знакомом кабинете. Перед ними  за своим столом сидел Олег Валентинович и уже совсем другим тоном, чем несколькими  днями ранее, вел разговор.
-Вы едете порознь, но в одном направлении, -  строгим голосом, по-деловому, начал  он. - Ты пробираешься в Крым к остаткам армии Деникина, - глядя на Шелестова продолжал Баженов.
Ты же, Ирина, едешь следом за ним, - показал он на графа, - как бы разыскивать Шелестова.  И из-за любви к нему ты приехала в Крым, а, заодно, и к белым, в связи с тем, что мы не даем тебе развернуться с твоим талантом. Репертуар, видите ли, у тебя не на злобу дня! Там вы «случайно» встречаетесь, возобновляете отношения. Но вы должны изобразить бурный роман. Это должны быть сцены ревности, расставания, скандалы, и снова – любовь. А в это время ваша задача:  узнать ближайшие планы противника, обстановку среди офицерского состава, и, по возможности, подрыв боеготовности и морального духа противника.
Вы должны с подвыпившими офицерами проводить душещипательные беседы, типа: - А вот меня советы приняли, платили жалование, дали отдельное жилье и так далее. Все понятно, товарищи!?- заключил Олег Валентинович.
- Явки и пароли вы выучите наизусть, адреса, вот они, их тоже надо запомнить. Все это потом сожгите.  Идите в другой кабинет и учите. Ну, товарищи, в путь, и за работу.
-Петренко,- позвал он своего помощника из соседнего кабинета по телефону.
- Я думаю, к осени этой мрази в нашем Крыму уже не будет. Мы им даже дадим возможность покинуть Россию, - сказал он на прощание и пожал им обоим руки.
После получения задания у Ирины и Эдуарда оставалась еще одна ночь, которую они могли провести вместе перед предстоящей разлукой.
-Ты, моя любовь, за меня не волнуйся, я смогу их одурачить, тем более, я  под своей фамилией против регулярных частей белых еще ни разу не воевал. Им не в чем меня упрекнуть.
-Пойми, милый мой, я год назад была там, у них в контрразведке тоже не дураки сидят, они у тебя спросят, где ты был с 16 по  20 годы? А что ты им скажешь, помогал советам охранять национализированный завод? – специально задавала провокационные  вопросы Ирина, чтобы проэкзаменовать Эдуарда, и увериться, что он сможет найти достойные, правдоподобные ответы.
-Да, что мне  в этом вопросе юлить. Я скажу правду, что другого выхода у меня не было, мне нужно было добраться до Петербурга, найти  своих.
А так получилось, что я заболел, и мне пришлось там задержаться.
-Что-то ты  долго там задержался, на целых  четыре  года. Пока мы тут кровь проливали, ты отсиживался у красных, еще и работал на них!?- словами будущих экзаменаторов говорила Ирина.
-Да, согласился Эдуард!? Здесь я предатель, дезертир, и нет мне прощения. К стенке меня и все тут. Ты права!- согласился Шелестов, опустив голову.
-Послушай, в твоем городке ведь из пришлых никого не было кроме тебя? Так ведь?- спросила Ирина.
-Дело в том, что власть в нашем городке менялась часто и не единожды там были белые офицеры. Но меня к счастью никто так и не узнал. Моя фамилия по легенде, одежда и место жительства всегда были надежным прикрытием, да и знакомых моих по прежней жизни в этом районе, слава Всевышнему, не было.
-Тогда слушай, - сказала Ирина, приподнимая голову с подушки.  - Я знаю, что было выступление юнкеров под Крутами, там погибло 36 человек. Это украинские националисты бросили этих пацанов под  пули, наши наступали и понятия не имели, что против них бросили подростков. Ты можешь сказать, что ты был ранен в этом бою и тебя случайно спасли железнодорожники, подумав, что ты из красных, был ты одет по гражданской форме, а потом у тебя нашли документы на имя Заболотского, там эта фамилия распространенная. Просто приняли за работягу. Вот и весь ответ.
Все эти ответы и вопросы Ирэн и Олег уже давно продумали, план операции готовился заранее, но подробно никто не стал все это объяснять Шелестову, так как Олег хотел, чтобы он учился думать самостоятельно.
Но времени на обучение уже не было, а Ирина очень волновалась за любимого и поэтому, сама подсказывала ему выходы из предполагаемых обстоятельств.
Ей очень хотелось поговорить с ним о своем, семейном, сокровенном, о том, что волнует каждую женщину всегда сильнее, чем всякое даже самое ответственное дело, и поэтому она старалась поскорее покончить с подготовкой, дать ему все подсказки и начать говорить о том, что было важнее для нее лично.
-Ладно, спасибо за подсказку, но я ни разу не был под этими Крутами,  – подумав, сказал Эдуард, все же пребывая в некотором сомнении.
-Милый, ты не волнуйся, рассказывай  и рисуй картинки из твоей повседневной жизни на этой твоей станции, и ты тогда, наверняка, сможешь их запутать. Ты думаешь, они все были под теми Крутами? Нет, конечно, - тут же сама себе ответила она.             - Главное, побольше уверенности в себе. И лезь на рожон, не уступай собеседнику. Ничего так сильно не действует на людей, как искренность в проявлении чувств. Помни это всегда. В нашей работе это главный козырь. Холодная голова, трезвый расчет  и  естественность поведения, нарочитая эмоциональность, переходящая в уверенность в своей правоте, вот те киты, на которых держится разведчик, – наставляла  его она, в тоже время сама заряжалась эмоциями.
-Ира, ты меня-то за дурака не считай, у меня опыт подпольной работы может и меньше твоего, но я кадровый офицер, не забывай об этом. Психологию, диверсионную деятельность и  разведку в тылу врага я знаю не понаслышке, - возмутился и почти обиделся граф.
-Да, ты Эдуард не дуйся на меня, я тебя обидеть не хотела. Просто революционная борьба и то, что происходит сейчас, не описано ни в одном учебнике для военных учебных заведений. Я открываю тебе свои наблюдения, мои личные наработки. В моей работе мне иногда очень помогает актерское мастерство.
-Милая моя, да с чего ты взяла, что я обижаюсь?- он прижал ее к себе, и они страстно поцеловались. На этом экзамен был закончен. Они легли в постель.
-Это наша последняя ночь!- патетически заметил он.
-Ты так говоришь, вроде бы у нас с тобой не одно задание. Мы  с тобою встретимся очень скоро, еще и отдохнем на лазурном берегу Крыма, - усмехнулась она деланной улыбкой, отчетливо осознавая, что, действительно, эта встреча для них может быть последней. Они отправлялись в трудную дорогу, да еще в самое логово врага.
В этот момент Эдуард под воздействием  близости с любимой женщиной верил не только в свои силы и в успех их совместной разведывательной операции, а и ему казалось, что он уже всецело на стороне большевиков. С большевиками была она – его Ирина, с ними был Генрих, а вернее Баженов. Баженова он считал самым порядочным, умным и образованнейшим человеком. Все эти человеческие качества, вместе взятые, редко встречались в его кругу, в  «высшем свете».
Отправившись один без Ирины в самое логово бывших  господ, своих соратников по классу власть предержащих, он был уверен, что они уже не только «враги трудового народа», как писали в газетах, он был уверен, что они стали и его личными врагами. Эдуард был ради своей любви в тот момент поверить ни то, что большевикам, а и Черту лысому, лишь бы она, она его звезда – была довольна им.
Как ни странно, но путешествие Эдуарда Шелестова сложилось, как нельзя лучше. Он спокойно прошел, все посты и границы и в разгар купального сезона уже был в Крыму.  Его старые документы на имя Иосифа Заболотского и удостоверение инспектора железных дорог Украинской республики, беспрепятственно дали возможность доехать до кордонов белых. А там он показывал военное удостоверение старого образца еще царской армии.
Ирина также прошла все посты и кордоны, и через месяц после Шелестова,  была в Крыму.
Они встретились в Севастополе  в модном ресторане « У Коржа», как и условились ранее. Эдуард  уже прошел, все проверки  контрразведки белых и даже носил новую форму, ему  присвоили очередное воинское звание царской армии. Он стал  капитаном, командиром  конного, резервного полка охраны, который белые держали на случай своего бегства. Чтобы он прикрыл отход основного командного состава.
В этот полк, были зачислены все, кто переметнулся на сторону белых уже после девятнадцатого года.
-Эти ребятки будут стоять насмерть, и мы успеем уйти. Они уже хлебнули жизни с этими красными сволочами, - сказал майору контрразведки  генерал Деникин.
Севастополь утопал в зелени. Солнце светило ярко, но все же легкой  прохладой веяло от моря. Кричали чайки. Волны бились о берег. В летнем кафе в модном дорогом наряде сидела молодая, красивая женщина, все пальцы на ее руках были в драгоценных кольцах, в ушах красовались большие золотые серьги с бриллиантами.
Рядом с ней сидела женщина того же возраста, но чуточку утонченней одетая и с меньшим количеством украшений. Это была Элизабет, давняя подруга Ирэн по гимназии и она сама.
Они мило болтали о женских пустяках. О том, как дорого стало нынче  стоить нижнее белье, о том, что обувь привозят не французскую, а турецкую. И о том, что  очень бы хотелось, чтобы  наши, наконец, победили.
-Ах, как бы мне хотелось  поскорее вернуться в Петербург, ну, на худой случай, в скучную Москву, - сказала Элизабет, когда к их столику подошел граф.
- Ирэн, голубушка, вы ли это?!- с деланным удивлением воскликнул граф Шелестов. И вы, милая  Элизабет, тоже здесь!? Как я рад вас видеть, вы себе не представляете. 

Уважаемые дамы, Вы разрешите составить вам компанию? - усаживаясь в свободное кресло за их столиком,  ради приличия и по правилам этикета спросил он.
О том, что он влюблен в певицу Ирэн, или близко знаком с ней, граф Шелестов не говорил никому. Ирэн же, наоборот, должна была пустить слух о том, что она еще с последнего Тюменского бала охотится за ним и за его миллионами, которые, якобы, находятся за границей.
Элизабет уже была осведомлена о том, что  подруга увлечена   графом  и когда он присаживался  к ним за столик,  подмигнула Ирэн.
-На, ловца и зверь бежит!- весело заметила Элизабет, глядя, то на графа, то на Ирэн.
-Зверь, это, наверное,  я!? – весело откликнулся на шутку граф.
-Да, граф, вот Ирина давно уже интересуется вашей персоной, еще с Тюменских вечеров, да и вы,  насколько я помню, были увлечены ею. И вот судьба вновь вас свела, пусть и в такое неподходящее время, но все же…
Элизабет жеманно улыбнулась и обмахнулась веером.
-Я очень,  очень рад видеть вас, мадам Ирэн и, не побоюсь показаться лгуном, если скажу, что все эти годы мечтал услышать ваш очаровательный голос.
- Мне, наверное, нужно вас оставить, вам есть о чем поговорить, не так ли, господа!? – сказала Элизабет, веером взмахнув около лица. Она встала и деланной грациозной походкой,   шурша платьем, пошла по мостовой в сторону  городского пляжа.
- Ну, наконец- то   ты появилась!? – шепотом произнес он.
Я уже весь извелся, каждый день просиживаю в этом кафе.
-Ты уже прошел все испытания?- так же тихо спросила она.
-Поедем в номера!- сказал он в запале громче, чем говорил до этого.
-Да, вы граф, забываетесь, - сказала Ирина, выпучив глаза, тем самым приводя его в чувство.
-Ну, тогда давайте пройдемся к морю,- виновато улыбаясь, просил граф.
Эдуарду не терпелось оказаться с Ирэн  наедине.
Ирэн поднялась и пошла вперед. Их уход был замечен официантом, он выбежал из кафе и запричитал:
-Что же вы мадам, что же вы господин офицер, уходите и ничего не заказали!? У нас отличная кухня! – глядя на уходящую пару,  с сожалением и укором  закончил он.
Ирэн и Эдуард медленно шли по набережной. Им навстречу шла, разодетая в пух и прах, праздношатающаяся публика.  Приходилось постоянно раскланиваться со знакомыми.
-Нам не дадут здесь поговорить,- успел шепнуть на ухо Ирине Эдуард.
-Поехали ко мне домой. Я сняла прекрасный домик здесь, неподалёку, последняя улица перед  вокзалом. Хотя это мне стоило немалых расходов,-  заметила она и тут же раскланялась с очередной знакомой парой.
-Едем!- с восторгом воскликнул он. Эдуард  громко крикнул: - Извозчик!
К ним подъехала открытая двухместная пролетка. Эдуард подсадил в нее Ирэн и проворно запрыгнул в нее сам.
-На Садовую,- скомандовала весело Ирэн  и, улыбаясь графу своей лучезарной улыбкой, - добавила, - сегодня веселый ветер!
-Будет сделано, мадам! А ветерок, да не шуточный, – в тон ей ответил извозчик.
И пролетка помчалась по гулкой мостовой. Кони несли влюбленных рысью. Ветер срывал с них шляпы.
Ирина и Эдуард, обнявшись, смотрели друг другу в глаза. Попутно пытаясь свободной рукой удерживать свои шляпы на ветру.
-Как я счастлив тебя видеть, милая, моя дорогая, моя любимая Иришка,- шептал ей на ухо возбужденный Эдуард.
Домик, который сняла Ирэн, действительно был замечательный. Окруженный, абрикосовым садом, вперемешку с деревьями яблонь, он выглядел великолепно. Во дворе рос зеленый виноград «дамские пальчики», он вился  прямо на крышу крыльца дома. Еще в саду было множество цветов  и казалось, что домик сказочный.
Он состоял всего из трех комнат и маленькой летней кухоньки.  Был огражден высоким забором, вдоль которого вился еще и  дикий виноград.
-Мы в раю!- воскликнул Эдуард, входя в ворота дворика следом за Ирэн.
-Ты живешь одна? – спросил тихонько граф.
-Да, в этот раз я отправилась в это путешествие без моей Дуняши. Она беременна. У нее в сентябре будет малыш.
-А когда будет малыш у нас? – спросил он восторженно и подхватил ее на руки. 
-Отпусти меня, пойдем в дом. Нам нужно поговорить. Дел у нас  невпроворот, а ты ведешь себя, как мальчишка, честное слово, – возмущалась она, напуская на себя строгий вид. На самом деле ее душа ликовала. Она была счастлива, что он жив и здоров. Что все сложилось, как нельзя лучше.
Они вошли в дом, он тут же стал ее целовать со словами: - Никаких разговоров о делах. Сегодня весь день и вся ночь будут  наши.  Я жутко соскучился по тебе. Я обожаю тебя, моя любовь!
Она не успела ничего ему ответить, как через несколько мгновений уже раздетая лежала на широкой кровати, а рядом с ней был он. ОН, ее возлюбленный, такой родной и такой долгожданный. Они предавались страсти до вечера. И только в сумерках вспомнили, что они голодны.
-Мы же не ели ничего целый день!- спохватилась Ирина.
Я сейчас позвоню в ресторан, ты чего бы хотел, милый?
-спросила она, грациозно, как кошка, вставая с кровати.
В лучах заходящего солнца ее волосы серебрились, улыбка и глаза были маняще обворожительны.
-Я  и на завтрак, и на обед, и на ужин хочу только тебя,- сказал он и как тигр накинулся на нее, опять уложив в постель.
-Ты сошел с ума, ты высосал все мои соки, я скоро умру,- смеялась она, притягивая его вновь  к себе.
-Нет, это ты выпотрошила  все мои силы, это ты свела меня с ума!- говорил он, нежно лаская ее грудь.
И вновь все повторилось  сначала.  Только поздним вечером им привезли ужин из ресторана.
И только далеко за полночь он сказал ей: - У нас с тобой сейчас есть единственная возможность узаконить наши отношения перед Богом. Я делаю тебе предложение. Я прошу тебя, моя любимая Ирина, будь моей женой!
Сейчас, здесь,- продолжал он, не давая сказать ей ни слова, мы можем обвенчаться в церкви. Там нам это не позволят. Самое большее нас распишут в райкоме партии. Так я не хочу. Я хочу, чтобы наши дети были законнорожденные.
-Но, Эдуард, у нас с тобой легенда, в процессе твоих ухаживаний за мною мы должны посещать балы, кафе, рестораны и работать, а  когда мы  для окружения станем мужем и женой, то шляться по ресторанам  мы уже не будем, нас не поймут. И весь наш приезд сюда пойдет насмарку. Ты это понимаешь?
-Ах, да!- спохватился он.
–Точно, порядочные семейные люди с пьяным офицерьем по кабакам не шляются, в этом ты права.
-Мы должны с тобой вести аморальный образ жизни, мы должны только соблюдать видимость приличий. А я должна напиваться с вами в компаниях, танцевать пьяная на столах, ехать с вами за город и только там, в пьяном угаре, мы узнаем истинное положение вещей.
Лето уже подходит к концу, наступление наших войск  не за горами. Нам нужно начинать немедленно действовать. Пойми, личные дела мы обязаны отложить на потом. В нас с тобой вбухали уйму денег. А дети умирают от голода, в больницах не хватает лекарств для раненых, а мы тут свадьбы будем играть?
-Господи, до чего же ты, Ирина вся правильная, все- то, ты помнишь, все-то ты знаешь,- разозлился не на шутку, впервые за время их знакомства Шелестов.
-Нет, мой дорогой, давай разрабатывать план, наших действий. Мы не имеем права  сидеть здесь, проводя время в свое удовольствие. И не злись. Нам сейчас не до выяснений, кто из нас главный, ты или я,- закончила она строго, глядя на него.
В душе у Эдуарда клокотало возмущение,- она иногда забывается, она крутит мною, как своим лакеем, она, в конце концов, забывает о моем происхождении!
Все это он  думал про себя и молчал. Граф потупил взгляд и отвернулся от нее. На какой-то момент он снова стал тем маленьким мальчиком, которому дома было все позволено.
-Только  одна  единственная маман могла себе позволить так говорить со мною,-  возмущенно негодуя, думал он.
-Что с тобой, ты почему молчишь? Ты обиделся? – пытаясь развернуть его лицо  к себе, спрашивала Ирина.
-Ты решил со мной поссориться? Но переносить личные обиды на работу нельзя. Забудь, что у нас близкие отношения, - говорила ему Ирина и поглаживала своей нежной рукой по спине.
И в этот момент пред глазами Эдуарда вспыхнула картинка из его детства.
Он отчетливо увидел своего отца Григория и рядом стоящую с поднятой головой мать.
Он услышал слова отца: - Госпожа Шелестова, будьте так любезны, перестаньте мне портить сына. Он будущий офицер, и ваше попустительство, ваше слишком большое внимание к его особе портит мальчика. Перестаньте ему во всем потакать.
Ответ матери он уже не вспомнил, как ни напрягал память.
И вдруг в его голову пришла мысль: - Что я и впрямь, как маленький, обижаюсь! Так нельзя, Ирина права. Сейчас действительно лучше заняться делом. А то, не ровен час, еще провалим задание и сами пострадаем и Баженова подведем.
И он быстро повернулся к Ирине, перевел ссору в шутку и весело воскликнул: - Подчиняюсь, комдив,- усмехнулся он и поцеловал ее нежно в нос.
-Перестань, - кокетливо оттолкнула его от себя Ирина.
И после этой небольшой ссоры они стали каждый день встречаться на публике, делая видимость  только начавшегося  между ними романа.
Ирэн пела в ресторанах, получая за это сносные гонорары, поклонники толпились около нее. Граф ревновал, и ревновал не только по легенде, он ревновал всерьез.
Эдуард и Ирэн ждали связного, но он не появлялся. Все сведения уже были получены, перепроверены и записаны в мозгу у обоих.
От ежедневных ночных кутежей у Эдуарда снова стали отекать веки, а Ирэн стала выглядеть осунувшейся и постаревшей.
-С этими ежедневными гульбищами, - как то сказала она графу,- какой у нас родится ребенок?
-Что? Ты говоришь о ребенке? А ну-ка, погоди! Ты это серьезно или это такая  шутка, не веря своим ушам, заинтригованный услышанным, глядя во все глаза на Ирэн, спросил граф.
-Я действительно беременна, и, наверное, еще с самого Харькова, - призналась она. Меня по утрам рвет. Кружится голова и так далее. Ну, ты понимаешь, со мною происходит то, что обычно бывает с женщинами в таком положении.
-Милая, родная моя! Как, как же несказанно я рад!- кричал он, целуя ее.
-В таком положении тебе нужен покой, тебе нельзя пить, петь в этих прокуренных помещениях. Ты должна уехать и уехать немедленно! – говорил он серьезным озабоченным тоном.
-Как же я уеду? Задание не выполнено. Связного нет, да и никого мы еще на свою сторону не перетянули.
Начнется наступление, а ты будешь один. Твой резервный батальон, ведь будет биться насмерть, прикрывая отход этих проходимцев.
-Ты поедешь в Харьков. Я так решил. Я сам дождусь связного. Один за двоих буду работать. Ты носишь под сердцем моего ребенка. Я не позволю тебе себя уничтожать.
Доводы графа звучали убедительно. А еще убедительней, звучал внутренний голос Ирэн.
Он ей говорил: Мне скоро исполниться 34 года. Это мой последний шанс. Если не сейчас, то уже никогда. А я очень люблю этого человека. Я уже потеряла одного ребенка, и  я не хочу ради всей мировой революции терять и этого.
Он прав, я должна ехать. Олег меня поймет. Я очень много сделала для партии. В конце концов – я женщина! Я должна воспитывать детей, а не шляться по этим притонам и хлестать вино с этим сбродом!
И посидев, молча несколько минут, она сказала: - Ты прав. Ты меня убедил. Я завтра же начну собираться в дорогу.
Но ты должен мне поклясться, что ты выполнишь задание, чего бы это тебе не стоило. Ты даешь мне слово?- спросила она, пристально вглядываясь в его глаза.
-Да,- ответил он, я даю слово офицера!
Через несколько дней Ирэн, сообщив всем, что едет на гастроли по Крыму, выехала из Севастополя.
Шелестов  снова остался один. Первое время он был в радостном, а вернее в  приподнятом  расположении духа. Эйфория захлестывала его от одной мысли, что у него появиться наследник. Он забывал, находясь в среде белой гвардии, что у него нет никакого состояния, и его ребенку нечего будет наследовать. Кроме его формы, оружия и денег, которые ему выдали большевики под расписку по ордеру в бухгалтерии Малороссийского комиссариата, у него у самого, ничего нет.
« -У меня будет ребенок, мне тридцать шесть лет, наконец-то, я стану отцом! – восклицал он».  Но такое его состояние духа было довольно непродолжительным, время шло, а связного все не было. Граф стал снова окунаться в состояние двойственности, которая со времен Конотопской жизненной эпопеи, с помощью  Ирэн покинула его, но из-за ее отсутствия опять поселилась  в его голове.  Ирина была далеко от него и  его сердце вновь стали  прокалывать тонкие иголки сомнений. Воспоминания о матери, о ее несчастной судьбе, стали посещать его подвыпившее сознание чуть ли не каждую ночь. Под воздействием алкоголя, который в кругу белых офицеров стал, как постулат, неотъемлемый  атрибут их ежедневной жизни, у Шелестова стала появляться мания мщения большевикам.
Но когда он трезвел, особенно по утрам, в состоянии похмелья  перед его мысленным взором представала Ирина. Он видел ее держащую на руках младенца и плачущую от того, что он ее предал.
«- Ирочка, милая, прости, прости,- кричал он мысленно ей». А себя заставлял делать изнурительные физические упражнения. Потом не пил по три четыре дня. Нервы его на время успокаивались, но нужно было опять идти в среду офицеров, и граф до чертиков в глазах, снова напивался. Нервы его были на приделе, но уехать и не выполнить задание он не мог. Перейти на сторону белых он тоже не мог, потому, что знал, там в той России, в России большевиков скоро родиться его наследник.
«- Сын, или дочь, разницы нет, - думал он, - главное, там мой ребенок, и я не могу бросить эту страну, не имею права». А белые офицеры, подвыпив немножко вина или водочки, уже начинали строить планы бегства из России. Шелестов на сто процентов знал, что дни белых в Крыму сочтены. Об этом  почти открыто, говорили все офицеры, особо не стесняясь в выражениях относительно, своего командования. Душа графа разрывалась на части. Он стал ненавидеть и тех и других. Его душа просила мира и покоя. Он хотел простого личного человеческого счастья.
- Нет, Эдюха, - сказал ему капитан второго ранга Облучников, по-дружески  положив свою тяжелую руку на плечо графа, - не видать нам теперь личного счастья, господин хороший, не видать. Выпала нам доля, жить во время перемен. А перемены одним только могут быть хороши, а другим, они нож в горло. И этот ножичек нам рабочий класс и подставил вместе с хитрыми большевичками. Эх, сволочи, молодцы, хоть и бродяги, чертовы, а молодцы…
Он пьяно рассмеялся и залпом опрокинул пол стакана водки. Недолго думая, его примеру последовал и граф.
От пьяных карнавалов и от бесполезного время провождения граф начинал чахнуть. У него болело тело, ноги руки, а больше всего страдала его душа. Сил  бороться с собственным  пьянством уже не было. И когда началось наступление красных, он был несказанно рад.
Под воздействием алкоголя он пошел в бой. Эдуард к этому времени, оставшись без любимой женщины, искренне хотел погибнуть, на чьей стороне, для него это уже не имело принципиального значения.
Но вернемся к нашей героине.
Ирина благополучно вернулась в Харьков. Олег Валентинович встретил ее радостно. Вести были хорошие.
Ирина сообщила, что моральный дух оставшихся с генералом Деникиным войск очень низок. Офицеры напропалую пропивают свое последнее золото. От союзников все меньше поступает средств и оружия. А те средства, которые даются на борьбу с большевиками разворовываются и тут же пропиваются в многочисленных кабаках, кафе и ресторанчиках.
Она сообщила, что связной так и не появился до ее отъезда и поэтому она решила сама добраться до своих.
-Ты, умница! Ты правильно сделала. Наш связной к вам не доехал. Он провалился еще в Киеве. Сейчас он у националистов. Но мы скоро освободим и Киев и Крым.
Теперь ты можешь спокойно отдыхать и заниматься своим театром. Твои артисты ждут тебя не дождутся. Товарищи устали рассказывать сказки о твоей болезни. Ты по нашей версии лечилась в Москве. У тебя язва двенадцатиперстной кишки. Поняла!?
-Олег, я должна  еще кое- что сообщить тебе,- кивнув  на предыдущий вопрос, сказала Ирина: - Дело в том, что я на третьем месяце, у меня должен родиться ребенок.
-Вот и чудненько! Вот и хорошо. Родишь нам еще одного коммуниста, и он продолжит наше святое дело. Все голубушка, ты можешь отдыхать. Квартира эта тебя устраивает?
-Да, конечно, а что?- спросила она удивленно.
-А то, что мы тебе завтра, на нее за твои заслуги пред партией, выдадим ордер. Ты Харьковчанка, и будешь здесь жить сколько тебе угодно. А там видно будет. Ты у нас внештатный сотрудник. А вот культура, когда мы начнем строить мирную жизнь, нам будет ох как нужна. Будешь управлять культурой. Согласна?!
Они простились, довольные друг другом. И для Ирины начались тяжелые дни беременности вместе с ожиданием возвращения графа.
Историческая справка: Красная армия освободила Украину и выгнала из Крыма остатки белогвардейских банд. Попытку исправить положение белых предпринял в 1920 году  Врангель, который возглавил белогвардейскую армию после ее отступления в Крым. Но  время уже было упущено и,  в ноябре двадцатого года, Крым был занят Красной Армией. В связи с поражением белого движения, с территории России были выведены и войска Антанты.
  А Эдуарда Шелестова все не было. Ирина с конца декабря часто звонила Баженову, но тот односложно каждый раз отвечал, что вестей от него нет.
В конце февраля Ирина родила сына и назвала его Олегом.
Она долго думала, как назвать мальчика, перебирала имена своих родственников и каждый раз натыкалась на мысль, что все, кто ей был дорог,  умерли не своей смертью.
Отец ее Григорий погиб на пожаре, муж Александр был убит в тюрьме, первый сын Андрей умер от болезни и ей пришло на ум имя Олег.
Этот Баженов, как  заговорен. Сколько лет он работал на подпольной работе!? – думала она.- Сколько раз он был в самом пекле под пулями!? И всегда оставался жив. Я назову своего мальчика Олегом, - решила она.
Мальчик был похож на Ирэн. Только голубые глаза и  улыбка выдавали его сходство с графом.
Как она любила смотреть на сына, когда тот улыбался. Мальчик рос, а вестей об отце не было.
Однажды вечером Баженов сам пришел домой к Ирине. Он пришел, как бы посмотреть на ребенка, которому исполнился годик. Принес подарок, два метра белого в цветочек ситца и большой, в три кило, кусок вяленого мяса.
Такому подарку Ирина была несказанно рада. Карточки отменили, и она стояла на бирже как безработная. Денег не было, они с малышом практически голодали. Помогала Дуняша, она уже к тому времени работала, да и  родители ее жили в селе. Это она каждую неделю передавала с оказией или заносила сама продукты, а контрразведка как-то быстро забыла Ирину, только и осталась ей эта квартира, что, кстати, по тем временам было большой роскошью. Она с сыном занимала две комнаты и её квартира имела отдельный вход с ванной и кухней.
Баженов говорил сначала на отвлеченные темы, извинился, что о ней забыли, обещал помочь с работой и устройством ребенка в ясли.  И  только  уже через полчаса их разговора он сказал: - Мужайся Ирина, твой муж, а мой друг, оказался предателем.
Ирина держала в руках чашку, хотела было наполнить ее кипятком повторно  для гостя, но услышав, что Эдуард предатель, уронила ее.
-Как? Где он? Почему, почему вы мне ничего не сказали? Он не виновен! Он дал мне слово, что выполнит задание. Он мог сделать что угодно, но предать меня!? Никогда! Ты слышишь?! – кричала она, дергая Баженова  за лацканы пиджака, - Меня он не мог предать! НИКОГДА! – плакала она навзрыд  и кричала истерическим голосом.
-Ирина, Ирина, перестаньте кричать, вы, ты уже напугала ребенка,- говорил Баженов, держа ее двумя руками за плечи и прижимая ее голову к своей груди.
Малыш стал тоже громко плакать, глядя на мать. Душераздирающая сцена длилась минут пять. Потом Ирина обмякла, села на стул, подперла голову одной рукой, а другой стала поглаживать скатерть. Малыш успокоился и только тихонько всхлипывал в своей детской кроватке.
Она подняла голову и, уже сухими глазами, посмотрев на Баженова, спросила: - Он где сидит?
-Здесь, у нас, в Харькове. В нашей тюрьме за мостом.
-Ты должен устроить нам встречу. Он все расскажет только мне одной. Я узнаю правду. Его оклеветали. Он не мог так поступить,- уже спокойно, уверенно говорила она.
-А теперь Ирина, послушай меня внимательно, пойдем на кухню, малыш стал засыпать, посмотри,- сказал он, повернув голову в сторону детской кроватки.
Маленький Олежка, свернувшись калачиком и поджав по себя ножки, стал засыпать, мирно посапывая. Его бело-пепельные кудряшки рассыпались по подушечке.
Ирина с нежностью взглянула на маленького сына. Сердце ее сжалось от боли. В этот момент она хотела провалиться сквозь землю, только бы ничего не видеть и не слышать. Душа, все тело болело, ныло, холодело и отмирало. Голова, казалось, лопнет от нестерпимой боли, сердце разрывалось от горя, которое враз, такой лавиной навалилось на нее. Хотелось кричать, выть, рвать на голове волосы, только бы заглушить боль этого страшного известия.
Но она, кивнув в знак согласия, поднялась  и, пошатываясь,  медленно пошла на кухню, за ней следом пошел Баженов.
-Ты, как себя чувствуешь? Ты можешь меня спокойно, без истерик  выслушать?- спросил он, заглядывая ей в глаза.
-Могу, - тихо и покорно ответила она.- Я уже взяла себя в руки, - рассказывайте, смиренно попросила она.
-Вот как было дело,- начал Баженов,- его привезли в начале декабря, но уже из Петрограда. Там он сказал, что говорить будет только со мною. Наши чекисты долго его не мурыжили, а с конвоем отправили в Харьков. В нашей тюрьме, пока меня не было, не знали, что с ним делать.  Его отправили в камеру и не трогали до конца февраля, пока я сам не стал спрашивать о нем.
Когда я впервые с ним встретился, это был опустившийся человек. Офицерский китель, брюки были изодраны, он был грязный и небритый. Его тут же привели в порядок, я принес ему свои вещи, его накормили, и мы стали с ним беседовать. Ты не подумай, я его не допрашивал. Я говорил с ним, как с другом,- как бы в свое оправдание возвысил голос Баженов.
Он даже привстал со стула, тем самым уверяя Ирину в правдивости своих слов.
С ним вместе пришла бумага, в которой говорилось, что при взятии Перекопа войсками Красной Армии, он, белый офицер, на глазах обеих воюющих сторон лично застрелил комиссара Иваницкого, а затем повел остатки батальона в бой.
Его, раненого в ногу, взяли в плен. В плену он сказал, что ему все равно, что он белый офицер и примет смерть за Царя и Отечество. Потом, через день, он сообщил, что он красный разведчик и будет давать показания только мне.
Его тут же направили в Харьков.
Когда я стал с ним говорить, то первое, что он мне сказал, было: - Олег, ты должен меня расстрелять. Я предал вас. Не под пытками, не по принуждению, а по своим убеждениям.
Я был с вами только потому, что сильно люблю Ирину, а ваша вера во всеобщее братство и равенство – это утопия.
Вы сломали жизнь цвету нации, вы убили царя, его детей, вы довели до самоубийства мою мать. Этого я вам никогда не прощу. Так вы еще девочкой задурили голову своими марксистскими теориями моей любимой Ирэн. Вы погубили ее первую семью, а теперь вы губите нашу с нею жизнь. У нас с ней скоро должен быть ребенок. Вы и его испортите. Я ненавижу вас. Всех! Понимаешь, Олег, всех!- закричал он. И сказал, что устал и хочет в камеру.
Его отвели в камеру. Я дал распоряжение посадить его в одиночку, кормить только хорошей едой, дать ему книги и стал каждый день его посещать. К нему вызывали доктора, доктор сказал, что у него нервное истощение. Ему быть в тюрьме нельзя, он может сойти с ума.
Я через день предложил ему, если ты возьмешь свои слова назад и будешь жить и работать на страну, то я тебя сегодня же выпущу. Я ему сказал, что у него родился сын. Он оживился. Глаза его просияли. Он спросил, как ты его назвала, я ответил, что Олег. И тут началось такое… - Баженов замолчал. Он даже вытер покрывшийся испаринами лоб.
Ирина, слушая Баженова,  думала:- Вот, вот, наконец- то все и выяснилось. Да, он никогда не был на нашей стороне. И я полюбила его, совершенно не зная его душу. Он никогда не был со мною открыт. Он все переводил в шутку.
А тем временем Баженов, взяв себя в руки, продолжал:- Он набросился на меня, как тигр. Стал душить с криками:  - «ты, ты, красная сволочь, увел у меня Ирэн, и еще присвоил моего сына и ты, это ты, назвал его своим именем. Я задушу тебя», – кричал он и душил меня по-настоящему.
На крик  в камеру забежали охранники, еле оттащили его от меня.
После этого я хотел прийти к тебе, но потом подумал, что если я приду, то скажу тебе, что в чем- то он прав.
-В чем?!- воскликнула Ирина уже, где-то  на подсознательном уровне, догадываясь, о чем пойдет речь.
-Ира,- назвал ее так первый раз Баженов, он встал со стула, подошел к окну, поправил шторку и долго глядел в окно, а, затем, не поворачивая к ней головы, продолжил:- Это старая история, еще в бытность мою, когда я по заданию партии был немецким офицером, я в плену встретил Эдуарда, ты знаешь, я спас ему жизнь, я подружился с ним, и он на нашу общую беду рассказал мне о своей любви к тебе. Я видел тебя еще совсем молодой в Петербурге, я знал о ком идет речь. Я, я - он замолчал….
Баженов повернулся к ней лицом, подошел  к ней и, присев на корточки, обхватил ее колени руками, опустил голову в подол её платья и сказал: - Ты, ты погубила нашу с ним жизнь.
Ирина медленно освободилась из его объятий и пошла в другую комнату.
Малыш тихонько спал. Он только раскидал ручки в разные стороны. За окном  сыпал мелкий снежок. Слышались голоса за окном, а она, глядя на крышу противоположного дома, думала:- Господи! Зачем я родилась!? Зачем мне послана такая жизнь!?
Почему этого Олега угораздило тоже влюбиться в меня!? А Эдуард, как он мог почувствовать, догадаться, что я их постоянно сравнивала и Эдуард всегда проигрывал в этих моих мысленных сравнениях.
Но ведь между нами не было сказано о каких либо чувствах ни слова. Как, как так может быть?- не понимала она.
А тем временем Баженов сидел на кухне и думал: - Черт побери!  Как мне хочется напиться, напиться так, чтобы лежать мертвым от водки и не видеть и не слышать ни его, ни ее.
Ирина вернулась на кухню и,  переставляя кастрюльку с супом на столе, минуту молчала. Баженов, опустив голову, смотрел невидящими глазами в пол. Она первая нарушила молчание.
- Олег Валентинович, устройте мне свидание с Шелестовым. Мы все трое ни в чем не виноваты. Это просто такая судьба. Мы должны его спасти. Он сделал все нарочно. Он собрал все сведения, он помог мне уехать, я привезла сведения, которые помогли в наступлении нашей армии. Его нужно спасти!  Он выполнил задание!- она говорила это быстро и четко, а глаза молили о помощи.
-Да, Ира, ты завтра же пойдешь к нему. Я не в обиде за его домыслы, я даже понимаю его нервный срыв. Жить двойной жизнью сможет не каждый. Я сам виноват, что дал вам такое сложное задание. Но ты актриса, ты можешь играть, а он слишком честен, прямолинеен, и нежен душой. Дворянское воспитание все же дает о себе знать.
Олег ни слова не сказал Ирине о своих чувствах к ней, хотя недосказанность иногда может быть ярче длинных признаний и уверений в любви.
А в это время, находясь в одиночной камере, Эдуард Шопотов уже третий день не притрагивался к еде. Он спал урывками, по двадцать пятнадцать минут. Вскакивал  с постели, метался по камере, а  мысли роем, потоками накатывались на него. О чем только он не передумал за этот год в тюрьме.
Перед ним вставали картины из его жизни в Крыму. Он видел Ирину пьяную, танцующую с лысым полковником, он видел отчетливо, как ее обнимал худощавый штабс-капитан, а то ему вспоминались постельные сцены с его участием, от которых он сходил с ума.
Потом были взрывы гранат, выстрелы, шум и гам вокруг. Он зажимал уши руками, а шум от взрывов не прекращался.
Последнее время, когда к нему стали приводить доктора, и он что-то колол ему в вену, шум в ушах стал появляться реже, но поползли страшные мысли о будущем России, которую, по его мнению, полностью погубили большевики.
А то ему виделись царские дети, которых он убивает из пистолета в упор, лично.
В день, когда к нему на свидание, прямо в камеру, привели Ирину, еще с утра он почувствовал, что ему, почему то, вдруг стало легко на сердце. Сознание прояснилось, он впервые за год  пребывания в тюрьме обратил внимание, что солнце видать даже из зарешечённого окошка камеры, и что оно светит, он вспомнил о том, что оно есть вообще.
В тот миг когда дверь камеры открылась и в нее зашел охранник, Эдуард, почему-то впервые за время пребывания в тюрьме, соскочил с койки .
Следом за охранником, в тесную камеру вошла Ирина.
На ней была короткая черная шубка из искусственного меха, с натуральным песцовым воротником и белая песцовая шапочка, рукавички такие же белые и длинная черная юбка. Каблучки ее белых сапожек застучали по цементному полу камеры.
-Ты?!- воскликнул он. И как, подкошенный саблей под ноги, он сел на койку.
Ирина подошла к нему стала обнимать и целовать его щеки, голову, глаза, подбородок, шею. Слезы сами собой катились по ее щекам.
-Милый, мой дорогой, мой единственный, ну зачем, зачем ты нес такую чушь?! У нас ведь сын, на кого ты нас оставил?- причитала она, как на могиле погибшего.
Она плакала и целовала его минут пять. Потом вытерла глаза белоснежным платочком, который был в ее белой муфте и села на единственный приколоченный к полу стальной стул.
За это время он не проронил ни слова. Он всецело придавался счастью опять чувствовать рядом ее дыхание, он впитывал запах ее волос, как и раньше, в этот момент он испытывал блаженство. У Эдуарда было состояние невесомости. Весь мир куда- то исчез. Была только она!
Первый порыв умопомешательства постепенно оставил их двоих. Они стали постепенно возвращаться к реальности.
-Любимый мой, я пришла к тебе, чтобы просить тебя написать бумагу, о том, что ты наговорил глупостей вследствие  нервной болезни. Ты должен написать, что ты работал на советскую власть, и всецело разделяешь наши взгляды. И тогда ты будешь свободен.
В мозгу Эдуарда опять пронеслись молнией мысли:- Они хотят меня заставить полюбить их пакостную власть? Они хотят силой заставить меня принять и еще полюбить этот вечно пьяный люмпен?  Нет! Я лучше умру, чем приму эти ненавистные советы.
-Ира, дорогая и любимая моя жена, ты для меня самое дорогое, что осталось у меня в жизни. Но даже ради тебя, ради моего сына я не откажусь от своих убеждений.
-Но, ты же… Ты же работал на эту власть. Ты соглашался и со мною и с Олегом? Скажи? Скажи? –громко кричала она изо всех сил дергая его за рубашку.
И как только она произнесла имя Олег, Эдуард изменился до неузнаваемости. Глаза его налились кровью, они стали красными, кулаки сжались, лицо побелело.
-Уходи! Уходи!- тихо, но внятно сказал он. Если ты еще раз придешь сюда, я задушу тебя, я задушу и его, если он появиться здесь.
На ее крик, от испуга в камеру вбежали охранники, и она выбежала из камеры.
Когда она вылетела из камеры, как ошпаренная кипятком, навстречу ей бежал Баженов и новый молодой начальник тюрьмы Лужченко.  Пока Ирина была в камере, они мирно беседовали о новом устройстве тюрем.
Олег Валентинович и подумать не мог, что Эдуард может повести себя таким образом с Ириной, поэтому и разрешил это свидание именно в камере. Тем более, что врач сказал, что Шелестов вменяем. Водить его в комнату свиданий  Баженов не хотел, думая, что тот может отказаться от свидания с Ириной после того, как он пытался душить самого Баженова.
Олег понимал, что это не умопомешательство, а сильная мужская ревность.
Как только Ирина выбежала из камеры, перепуганная до слез  Эдуард, взявшись за голову обеими руками, повалился на кровать с шепотом: - Что? Что я наделал? Я напугал ее! Она больше не придет. Зачем, зачем я живу? Скорее, скорее я должен просить, чтобы меня расстреляли. Он поднялся с кровати и стал судорожно, сначала тихо, а затем все сильнее и сильнее бить в железную дверь камеры.
-Баженова, зовите Баженова - кричал Шелестов все громче и громче.
Олег Валентинович слышал его крики, но был вынужден успокаивать Ирину, которая тоже не на шутку испугалась.
-Оце, так смена! – бежал на его грохот охранник, который отошел сопровождать до лестницы начальство, и сам себе говорил:- Это ж не тюрьма, а какой- то дурдом, чесне слово. Ну, шо воны, оци политически, тильки вытворяють?
Навстречу к нему мчался охранник с другого конца коридора и кричал: - Попросименко, чого твой из 12 камеры опьять бастуеть? Уже и бабу к нему пускалы, а вин крычить да стучиться, як дурный, ей богу.
Они подбежали к камере Шелестова, открыли окошко и в один голос спросили: -Шо?
Лица охранников выражали, видимо, такое удивление, что Шелестов, по своей натуре юморист, тут же засмеялся и мирно сказал: -Шо,шо?! Начальство зовите. Показания давать буду.
-А дамочку, зачем напугали? – не удержался от разговора Попросименко,- такая ладная дамочка, плачет бедная, аж трясутся плечики у тий шубци.
-Да, брат, я  переборщил  с ревность. Жена это моя. Зови начальство.
Через пять минут в камеру вошел Баженов.
-Ну, друг мой, у нас психиатрических больниц пока нет для таких как ты, здоровых мужиков. У нас пока настоящих больных лечить нечем.
-Говори, что ты хочешь?- он был так взбешен малодушием бывшего графа, что сам готов был пристрелить его за такое поведение.
Шелестов только приготовился говорить и даже уже открыл, было, рот, как Баженов, не дав ему, что-либо произнести, продолжил: - Ты мне тут свои барские штучки брось. Если не хочешь жить как человек, то к стенке и разговор окончен.
Опозорил меня пред всеми сотрудниками. На меня скоро из-за тебя бумагу напишут. Сколько с тобой можно нянчиться?
Слушай меня внимательно, я тебе последний раз говорю, или ты выходишь из тюрьмы и готовишься и дальше работать на советскую власть честно, тогда будешь жить со своей женой и ребенком.  Или ты мне прямо говоришь, что нет и тогда по законам военного времени к стенке, как врага народа, без суда и следствия.
Эдуард,  ясными глазами глядя на своего бывшего друга, искренне стал говорить: - Прости меня, Баженов. Я виноват пред  тобой, перед всеми виноват, а прежде всего перед Ириной. Дай мне время подумать. Но только выпусти меня. Я напишу любые бумаги, но в тюрьме к правде я не приду. А комиссара я вашего застрелил, так узнал я его, гада, это он в Конотопе был главарем банды, которая завод терроризировала, узнал я его. Мы за ними два месяца по Спащанским лесам гонялись. Федорченко его фамилия, можешь проверить.
-Ну, и чего ты все это время молчал? Чего ты себе и мне портил жизнь? А Ирине? Дурак, ты, дурак! – с сожалением в голосе и обидой сказал Баженов и тут же продолжил:- Сын твой уже ходить пытается, а ты в тюрьме отсиживаешься. Слушай, Эдуард, выпустить так сразу, я тебя не могу, а вот проверю все и, если подтвердятся твои данные, то конечно ты выйдешь на свободу. Но то, что ты орал о том, что ненавидишь эту власть, то теперь сочиняй бумагу, чтобы все поверили. Пиши уже о своей ревности. Я все выдержу. Люблю я тебя и Ирину твою люблю. Знай это. Если бы не ты, я бы, ах, да что там говорить, - он махнул рукой и постучал в дверь.
-Выпускай меня, Попросименко, устал я тут у вас,- сказал Баженов и быстро пошел к выходу по коридору тюрьмы.
Прошло десять дней. За это время Эдуард Шелестов передумал о многом. ОН  уже практически был готов жить с Ириной и сыном, он даже уже был готов сотрудничать с органами советской контрразведки.
Но мысли о том, что уже нет его России. Нет той России, которой он как офицер Царской Армии давал присягу, не покидали его, они не давали ему покоя.
Он считал себя предателем и для старой России и для России новой. Совесть душила, жгла, мучила и истязала,  не давала ему покоя ни днем, ни ночью.
Ревность и сомнения по поводу того, что сын у Ирины не от него тоже каждый миг одолевали его. Но, все же сведения Шелестова подтвердились, он сочинил умную бумагу о своем умопомешательстве на почве ревности, его показания подтвердил доктор и через месяц бывший граф Шелестов  уже  возвращался  к Ирине и сыну домой.
Во время последней встречи его и Баженова в тюрьме, Эдуард попросил Олега не говорить Ирине  о дне его выхода из тюрьмы, а попросил лишь принести ему приличную одежду и небольшую сумму денег, чтобы купить Ирине цветы и какие ни будь гостинцы.
Баженов вспомнил, что Шелестову причитаются деньги за операцию в Крыму и поэтому сказал ему следующее: -  Тебе передадут вещи, а ты, утром, когда выйдешь отсюда, подъедь на трамвайчике к нам в контору и в бухгалтерии получи свои деньги. Меня в пятницу не будет, я еду в Москву.
-А деньги, мне под какой фамилией причитаются? – спросил Эдуард, чуть, усмехнувшись.
-Под своей, под твоей, то есть,- поправил себя Баженов и вышел из комнаты для свиданий.
Утром в пятницу Эдуард Шелестов вышел на свободу. На нем было приличное твидовое пальто, шляпа с широкими полями, хорошие кожаные ботинки дореволюционного образца и, даже лайковые перчатки. Не говоря уже о шерстяном костюме тройке с великолепной белой рубашкой.
Он зашел в уже знакомый дом с высокими мраморными ступенями и колоннами, внизу назвал свою фамилию и его почтительно встретили и проводили в бухгалтерию. Там он получил приличную сумму денег, поблагодарил миловидную девушку кассира и вышел на улицу Сумскую.
Он медленно шел по улице, на дворе уже полыхал месяц апрель.  Лужи растекались по тротуару. Снега практически уже не было.  Сумскую он прошел до Бурсацкого спуска и пошел по нему к Благовещенскому базару. На рынке продавалось все. Он купил цветы, сахар, пряники, колбасу, не забыл купить шампанское, мальчику купил петушки на палочке у толстой женщины с белыми волосами, которые она выкрашивала, вероятно, перекисью водорода. 
И вот он уже было хотел выходить из рынка через боковые ворота, как ему подмигнул мужичок без одной ноги, на костыле.    
- Пан-товарищ не желають приобрести маузер, недорого,- шепотом сказал он. И быстро пошкандыбал за угол барака встроенного в ограждение рынка.
Эдуард пошел,  за ним,  не раздумывая. Маузер в это время, это находка для любого мужчины, пригодится, – подумал он.
Одноногий продал ему действительно маузер в хорошем состоянии и десять патронов к нему, но уже за отдельную плату.

Денег у него оставалось еще достаточно, так что он засунул пистолет за пояс, и почувствовал, как оружие приятно холодит живот, и спокойно пошел вверх по Бурсацкому спуску. Дорога к дому Ирины занимала пятнадцать минут обыкновенным мужским шагом. Эдуард шел к ней и думал: - А ведь не будем мы с ней жить. И не нужен мне ни этот сын, неизвестно от кого, и страна эта мне не нужна, и город этот мне чужой. Жизнь моя закончилась там, в 1914 году, на балу у Генерал-губернатора. Там я был граф Шелестов. И маменька моя покойная еще была жива. А теперь, что теперь? Ничего, пустота. Эта публика, эти голодранцы с красными галстуками и косынками, и эта шлюха Ирэн.  Кафешантанная певичка! Правильно маменька говорила, - подумал граф открывая дверь парадного подъезда.
С такими мыслями он вошел в дом Ирины. Поднялся по знакомой лестнице на второй этаж и постучал в дверь. Дверь долго не открывали, на звук его стука в квартире заплакал ребенок. И, наконец, дверь открылась, на пороге квартиры  стояла Ирина в старом халате, с полотенцем на голове. Ты?- успела сказать она. В этот момент прогремел выстрел. Ирина, как подкошенная упала в прихожую. Ребенок закричал, - Мама. Он бежал навстречу человеку с пистолетом в  одной руке и с авоськой,  букетом цветов в другой. Эдуард заметил малыша, хотел выстрелить и в него, но, увидев свои глаза в мальчике, поставил авоську, и со словами: - Я подлец! – выстрелил себе в рот.
Кровь расплескалась по всему подъезду, голова повисла на плечах, и он рухнул спиной в подъезд.
На выстрелы сбежались соседи, вызвали  постового. Ужас охватил всех, кто видел это кровавое зрелище.
Еще долго говорили об этом двойном убийстве. Ходили по городу разнообразные слухи. Одни говорили, что это вернулся бывший муж и застал жену с любовником, а тот успел сбежать.
Другие говорили, что певицу застрелил любовник из-за ребенка, которого она родила от другого, а третьи, вообще говорили, что это белые устраивают свой новый террор-мщение красным.
Сына графа Шелестова Олега, отдали сначала в приют, а затем его усыновил Олег Баженов, при этом оставил ему его фамилию.
   

Продолжение следует. В продолжении сын Ирэн Астаховой будет усыновлен ее другом Олегом Баженовым. Последующие события будут происходить на Дальнем Востоке. Произведение называется «Старая фотография».