СВОЙ МИР
Такие писала стихи одна старая интеллигентная женщина. Она так давно была одна, что даже забыла, как ее зовут, потому что никто никуда не звал. Помнила сочетание звуков, что-то вроде Александры Васильевны, но она никак не могла понять, как это сочетание звуков связано с этим вытянутым лицом и невнятными глазами.
Просто она жила в своем мире. Просто с самого рождения она чувствовала расстояние между собой и всеми остальными. Даже родители ощущали эту дистанцию и только играли роли родителей, скорее для очистки совести, чтобы можно было сказать кому-то: мы сделали все, что могли.
В то место, где она жила, не долетали звуки чужих разговоров, и поэтому она не знала, о чем говорят люди между собой. И оттуда не было видно выражений их лиц, поэтому ее лицо было неподвижно и ничего не выражало, кроме усталости.
Усталость начала копиться от книг, больших и пыльных книг в библиотечных залах. Там ей было легко и спокойно, и можно было сидеть одной целый день, а под окном копошились и рыдали голуби. Там она познакомилась с единственным человеком, который захотел войти в ее мир, хотя бы ненадолго. Ничего хорошего из этого не вышло. виталлий был библиофилом и не знал, чего хотел.
– Чего ты хочешь, Виталий? – спрашивали его.
– Не знаю… То ли баклажку пива, то ли прижизненное издание Гомера.
Но она все равно жила в своем мире, а он – в своем. И поэтому они разошлись.
С этих пор она была одна всегда. Вначале она где-то работала, потом как-то незаметно перестала, и тогда встал вопрос – как провести время, которое вдруг расширилось до бесконечности. Куда пойти, чтобы оставаться одной и чтобы это не бросалось в глаза?
С утра она ходила в большой торговый центр. Там можно было долго бродить между маленькими магазинчиками, можно было смотреть на людей, почему-то всегда возбужденных, глядящих на нее с победоносным и в то же время обеспокоенным выражением. Ей было интересно, как меняются их одежды от сезона к сезону, ей было интересно подслушивать фразы из их разговоров и размышлять над ними. И там она особенно отчетливо чувствовала, что никогда ничего не поймет в их жизни, и ее мир сгущался за ее спиной, как ночь. Тогда она писала свои стихи, странные стихи в строчку, без ритма и рифмы, но тревога не отпускала.
Еще одно хорошее занятие – ездить на автобусе от конечной до конечной, стоять на остановке и снова ехать. Автобус фыркает, взвизгивает колеса, а за окном покосившиеся заборы, сгнившая трава и разбросанные бумаги, одна из которых, поднявшись с ветром, летает над остановкой. Господи, до чего не хочется жить!.. А люди и здесь говорят между собой.
– Это болезнь такая, сахарный диатез называется.
– К бабке водила?
– Водила.
– И что?
– На сахар молилась, на сахаре траву настаивала, в рубашечку ему сахар насыпала и по комнатам сахар кучками разложила.
– И что?
– Да ничего.
Она думала, что с кем-то что-то происходит, кто-то болеет, кто-то выздоравливает, кто-то с кем-то сходится и расходится, кто-то куда-то уезжает, а ее мир всегда здесь, при ней, и она в нем, как в глубине морской. И эта морская глубина все глубже и глубже, все холоднее и холоднее.
И еще можно было просто ходить по улицам. Она никогда не выбирал дороги, а шла, куда вели ноги, и однажды ноги привели ее к тому дому, где она жила когда-то вместе со странным Виталием. Вот он – третий подъезд, пятый этаж, сорок восьмая квартира. И вот ее охватывает домашнее тепло, и маленький Виталий в желтой футболке делает бутерброд с колбасой и наливает чаю. И там все по-прежнему, как будто бы не было всех этих лет, и те же ободранные голубые обои , и та же заржавевшая ванна с грязными разводами, и пятна от взорвавшейся сгущенки на потолке – следы существования ее мира.
– Здравствуй, – говорит ей Виталий.
– Привет, – отвечает она.
Но тут раздается звонок – и заходят соседи, хотя никто им и не открывает дверь. И старшая по подъезду, Амалия Ивановна, в огромном халате с красными цветами, кричит:
– Немедленно удалитесь отсюда, женщина. Как старшая по подъезду, я не позволю в своем подъезде сомнительных свиданий. Надо было в свое время выводить тараканов, и незачем тут пить чай и есть бутерброды.
А из-за спины Амалии Ивановны низенькая жена психиатра с четвертого этажа подпрыгивает и истошно кричит:
– Не дадим в обиду бедного мальчика! Пусть уходит, откуда пришла!
И опять говорит Амалия Ивановна, брызгая слюной от возмущения.
– Ты же ушла? Ушла. Зачем же было опять приходить? Не надо приходить, откуда ушла, если уходишь – не приходи, не надо возбуждать нездоровое любопытство.
– Пусть ответит, для чего она пришла в наш подъезд, – говорит жена психиатра.
– Да, пускай ответит, – соглашается Амалия Ивановна.
– Понимаете, я просто гуляла…
– Это ложь! – кричат они. – Мы требуем чистосердечного признания.
– Ну, если честно, – между прошлым и настоящим есть связь какая-то жуткая, а между прошлым и будущим – связь какая-то странная, и вот я…
– Ах, у нее здесь связь!
– Выгнать ее немедленно за незаконную связь!
И ее вывели из подъезда под конвоем. Впереди шла Амалия Ивановна, и огромный ее халат развивался на ветру, за ней, размахивая руками, бежала, жена психиатра, потом еще какая-то женщина с ребенком на руках, который оглушительно рыдал, а дальше шли остальные соседи и возмущались, возмущались, возмущались. Наконец они отстали. Она остановилась и долго глядела на свой бывший дом. Уходя, она заглянула в окно первого этажа. Там кухня, скошенный буфет и половина стола. И надо всем этим нависает седой старик, квадратный и кургузый. Он посмотрел на нее и сказал ясно и громко, как будто не было между ними оконного стекла.
– Вы странная женщина. Кто же говорит с Амалией Ивановной про связь между прошлым и настоящим, прошлым и будущим? Она же бестолковая, ей бы что-нибудь попроще, про эксгибиционизм или про вуайеризм на худой конец…
Она поглядела по сторонам и побежала сломя голову с этого проклятого места.
Свидетельство о публикации №212031101770
Мария Кокорнова 26.03.2013 19:05 Заявить о нарушении