Мы с Тобой одной крови. Глава 17

Солнце светило в окно. Косые солнечные лучи падали на Полинин стол, на ее волосы и руки. Полина сегодня была в блузке с коротким рукавом и без свитера, бежевого, всегда одного и того же. Даня никогда не видел ее такой. В этой легкой блузке она казалась ему совсем беззащитной. Он смотрел на нее и думал: «Милая, любимая моя, как ты хорошо улыбаешься. Как же я рад, что тебе хорошо сейчас. Это, наверное, потому что пришла весна. Вот так бы сидеть и смотреть на твою улыбку, и больше ничего не надо», - Даня вздохнул.

«Ведь осталось всего три урока...», - вдруг пришло Дане в голову, -  «а потом я не увижу тебя все лето...» Даня встал, постоял около своей парты, не зная, что делать. Он понял, что уже скучает по Полине. «Вот она, так близко, здесь!», - Даню что-то потянуло к ней. Он подошел к ее столу, встал напротив. Вокруг Полины, как всегда на перемене, вились роем ребята: галдели, что-то рассказывали ей. Она улыбалась, а Даня стоял и смотрел на нее. «О, как же это невыносимо, просто невозможно представить, что через несколько часов ты исчезнешь!», - подумал Даня.  Полина подняла на него глаза. Он смотрел прямо на нее и молчал.

- Даня, не смотри на меня такими глазами! - вдруг сказала она.

Даню будто кто-то ударил по лицу, ему стало очень стыдно. Он попытался улыбнуться, но улыбка получилась косая. Не улыбка даже, а скорее гримаса скривила его лицо, а потом и вовсе сползла. Он опустил глаза.

Полина уже отвернулась и стала опять разговаривать с ребятами. Даня постоял еще пару секунд, повернулся и пошел к себе за парту, сел и уставился в стол. Лицо у него горело, и ощущение было такое, будто Полина поймала его на воровстве. Он чувствовал, как кровь пульсирует у него в висках, разливается по лбу и щекам. «Неужели она все знает?! Неужели это так очевидно написано на моем лице?! Как я мог так на нее смотреть? Будто я недоволен ей... Господи, что же мне делать? Как я буду жить без нее?» - проносилось у него в голове.

Даня не поднимал глаза от парты до конца следующего урока. Когда Полина наконец-то отпустила их домой, он быстро выскользнул из класса. Полина его не заметила, только Аркаша, нагнав Даню в коридоре, где тот остановился его подождать, удивился, куда это Даня один убежал.

Они пошли домой. Была суббота, самый конец мая. Солнце светило вовсю и стояла почти что жара. И листья на деревьях были уже совсем большие. Все вокруг предвещало лето. А экзамены, без всякой видимой причины кроме министерского распоряжения, в этом году отменили, о чем ребятам и сказали совсем недавно. В общем, живи и радуйся! Что может быть лучше? 

Аркаша и радовался. Он бежал вприпрыжку и оживленно рассказывал Дане, как скоро он поедет в деревню к бабушке, а потом на дачу. А потом они с Даней вместе поедут в лагерь! И как это хорошо, что они расстаются не на все лето, а встретятся в начале августа, и будут целыми днями вместе с утра до ночи!

В лагерь пионерского актива им предложили ехать от совета дружины. Даня лагерей терпеть не мог, но Аркаше почему-то очень хотелось в лагерь. Он там никогда не был. Аркашина мама считала, что Аркаше в деревне, на воле, лучше, чем в лагере. Да и путевок в лагерь Аркашиным родителям негде было достать. Даня по этому поводу Аркаше неимоверно завидовал и пытался объяснить, как тому повезло. Но Аркаша все равно хотел в лагерь.

В довершение всего этот лагерь был не простой. Там ребят учили, как организовывать пионерскую работу. Отряды были по школам, а не по возрасту: все ребята из нескольких школ были в одном отряде. В лагере было самоуправление, ребята на вечернем сборе решали, что будут делать на следующий день. Вожатые не погоняли ребят, как это было в обычных лагерях. Да с дисциплиной особых проблем и не было никогда, разгильдяев в этот лагерь не брали.

Когда Дане предложили ехать, он сразу же отказался. Ему от одного упоминания слова «лагерь» становилось плохо. Но Аркаша загорелся идеей провести август вместе с Даней. К большой Аркашиной радости мама его возражать не стала. У нее ко всему, связанному со школой, было особое доверие, а тут Аркаше еще и бесплатную путевку предлагают.

Аркаше оставалось только уговорить Даню. Даня же не мог долго сопротивляться уговорам своего друга. Да и какой прок слоняться одному по Москве, когда можно быть вместе с Аркашей, хоть и в лагере. Вместе все же лучше.

Даня подумал, что если в этом лагере будет совсем тоскливо, то он сможет оттуда сбежать, ведь маму не станут на работе отчитывать за это. Решив это, Даня согласился.

Аркаша был несказанно рад: он целыми днями только и делал, что мечтал о лагере. Вот и теперь по дороге домой только про это и говорил. Аркашины радость и оживление постепенно передались и Дане и слегка развеяли его чувство стыда перед Полиной. «Да, Аркаша, как же хорошо, что мы вместе поедем! Скорее бы август», - подумал он, расставаясь с Аркашей у подъезда его дома.

На следующий день Даня был дежурным. Он все еще боялся поднимать глаза на Полину, поэтому сидел и смотрел в парту.

- Даня, ты сегодня дежурный? -  услышал он рядом с собой ее голос.
- Отнеси, пожалуйста, тетради в учительскую. - Полина протягивала ему стопку тетрадей.
 
Тетради эти были параллельного класса. Даня встал, взял тетради и пошел в учительскую. Тетради надо было отдать секретарше Ане, она обычно клала их в специальный шкафчик, от которого у нее был ключ.

Даня зашел в учительскую. Аня в соседней комнате разговаривала с завучем. Даня остановился около Аниного стола и стал ждать, разглядывая от скуки всякие бумажки, лежащие у Ани под стеклом. На краю стола лежал список с именами и телефонами. Даня пригляделся. В списке были имена учителей.

У Дани захватило дыхание. Он быстро пробежал по списку глазами, нашел: «Николаева Полина Дмитриевна».  А вот и ее телефон. Даня повторил про себя несколько раз, чтобы запомнить. Начало запомнить было легко: желтый, синий, голубой, как в считалочке. Цифры у Дани в голове раскрашивались цветами: желтая четверка, синяя двойка, голубая шестерка. Но дальше шли девятки, семерки и нули. Они все были черные, и Даня их всегда путал. Он повторил про себя последние четыре цифры, стараясь запомнить.

Когда Аня вернулась, Даня протянул ей тетради, объяснив, что это велела передать Полина Дмитриевна. Данины щеки заливал румянец, ему казалось, что он вор, что он своровал Полинин телефон, и Аня поймала его на воровстве. Но Аня ничего не заметила. А у Дани теперь было необычайное сокровище – Полинин телефон. Это значило, что летом он сможет ее найти, если будет очень нужно.

Хотя Даня и старался не думать о лете и каникулах, но каникулы все же наступили. Последним уроком был классный час. Кир раздал ребятам дневники с оценками за год и за четверть. У Дани были две четверки: по русскому и английскому, как всегда.

Перед классным часом у них был последний урок литературы. Полина решила, что в последний день настроение все равно не учебное. Вместо урока она читала ребятам их сочинения. Еще пару месяцев назад она задала им на дом написать фантастический рассказ. Тогда, собрав их сочинения, она не поставила ребятам оценки и не отдала тетради. Но вот сейчас, на последнем уроке, Полина решила прочесть наиболее интересные рассказы. Был среди них и Данин.

Главную героиню в Данином рассказе звали Полиной. Почему? Потому что Дане нравилось писать «Полина», и думать «Полина», и слышать «Полина». Но сейчас, слушая, как Полина произносит это имя, Дане было не по себе, словно кто-то ударял его тонким прутиком по коже.

««Полина» - я не увижу тебя до сентября...»
««Полина» - разве возможно прожить без тебя почти сто дней?»
««Полина» - я не хочу».
««Полина» - и все, что у меня есть – это твое имя».
««Полина»»

Пока продолжался урок, Даня думал, что ему делать. То он хотел поговорить с Полиной, попросить у нее помощи, то ему становилось стыдно обременять ее своими проблемами. Но поняв, что совершенно не представляет, как он сможет прожить без нее три месяца, решил все же поговорить с Полиной.

После урока он остался в классе, сказав Аркаше, чтобы тот шел без него, и что он его догонит. Пока ребята выходили, Даня смотрел на Полину и думал. Он все еще сомневался, совершенно не представлял, как начать разговор. Он все повторял и повторял про себя: «Полина Дмитриевна, я Вас люблю. Я люблю Вас».  И это, казалось ему, звучало очень глупо. Но что еще сказать, он не знал. Он вырвал из тетради листок, написал на нем «Я Вас люблю». Он сложил листок пополам и продолжал сидеть, теребя листок в руках и глядя на Полину.

«Если она скажет мне «Даня», » - решил он: «то я ей все расскажу». Что значило это «все», Даня не знал. «Все» - это было все, что он был и думал: как это ужасно, что он должен так долго жить без нее! «Если скажет «Кирсанов», то попрощаюсь и уйду...»

- Полина Дмитриевна, - сказал Даня, когда две последние девчонки наконец-то вышли за дверь.
- Что, Кирсанов?

Даня почувствовал, как его окатили горячей водой. Эти три слова, которые он и так не решался произнести, замерли у него на языке. Даня стоял, смотрел на Полину, в голове у него пульсировало «Я Вас люблю...», но произнести это он не мог.

- Что, Кирсанов? - повторила Полина.

Даня словно проснулся:
 
- До свидания, Полина Дмитриевна. До сентября... - он вышел из класса, сложил листок и засунул его в карман пиджака. Что же было еще делать?

Дане было очень грустно. По дороге домой он все время молчал. Когда они дошли до Аркашиного дома, Даня посмотрел на Аркашу, тоже грустного, от того, что они с Даней теперь не увидятся до августа. Аркаша через два Дня уезжал к бабушке в деревню. Даня чуть не расплакался.

- До августа, Даня. Не грусти... Август это скоро, а потом мы целый месяц вместе будем, – попытался утешить Даню Аркаша. Ему и самому было грустно, но посмотрев на Даню, он вконец расстроился.
- Да, Аркаша. Хорошо все же, что мы вместе едем. Ты тоже не грусти. До августа, – ответил Даня, прощаясь. Дверь подъезда захлопнулась за Аркашей, и Даня поплелся домой.

Так грустно Дане, наверное, еще никогда не было. Казалось, что кто-то отключил цвет в телевизоре, и весь мир стал черно-белым. Все эти люди, суета на улице, дома и машины, все проходило мимо, не касаясь его.

Дома никого не было. Погода была хорошая, уже совсем летняя, и бабушка, накормив Машу и оставив на плите разогретый для Дани обед, уходила с Машей в соседний сквер «дышать воздухом». Даня сбросил ботинки, прошел в комнату и лег на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Внутри у него все еще было пусто и бесцветно. Даже плакать не хотелось. Не хотелось вообще ничего, словно Дани и не было вовсе.

Даня перевернулся на спину и стал смотреть на потолок, разглядывая трещины. «Ну что же так лежать? Надо что-нибудь делать», - подумал он, встал и пошел в другую комнату. Он сел за стол, взял книжку, открыл страницу, посмотрел. «Нет, не хочу...» Взяв гитару, Даня перебрал пару аккордов. Петь тоже не хотелось. Он поставил гитару в угол и пошел на кухню, приподнял крышку сковородки, посмотрел на обед. «Нет, есть я уж точно не могу... Придется выбросить. А то бабушка есть заставит... нехорошо, но что же делать...» Даня вылил суп, выбросил второе, посмотрел в ведро. Поняв, что увидев выброшенный обед, бабушка рассердится на него еще больше, Даня решил, что надо вынести мусор.

Теперь ведро было подозрительно пустым, надо было что-нибудь выбросить для маскировки. Даня опять пошел к себе в комнату, порылся в ящиках стола, достал кучу тетрадей. Учебный год уже закончился, и тетради эти были теперь ни к чему. Даня вырвал из тетрадей чистые листы, отложил их в сторону. Тетради по русскому Даня тоже отложил. Ему не хотелось их выбрасывать, до них ведь дотрагивалась Полина. Он выбросил все исписанные за год тетради в ведро. Теперь оно уже не казалось таким пустым.

Даня опять стал слоняться по квартире, не зная, что ему теперь делать, потом сел за стол и стал листать тетради по русскому, смотреть на все эти пятерки, четверки, тройки, исправления, написанные ровным Полининым почерком. Даня листал тетради, и каждая оценка напоминала ему о ней. Вот это правило она объясняла, опиравшись на Данину парту. И рука ее была так близко, что Дане пришлось закрыть глаза. Он все равно тогда ничего не понял из того, что она говорила, и Аркаше пришлось объяснять ему все заново на перемене. А вот это предложение она диктовала им стоя у окна. До этого всю ночь шел снег. И лежавшие на ветвях деревьев ватные хлопья снега, казались в предрассветных сумерках голубым. А потом, когда всходило солнце, он стал розовым. Перед этим Полина болела, ее не было три дня, и Даня очень скучал.

Даня обвел указательным пальцем четверку, поставленную ему Полиной за домашнюю работу, и почувствовал, как слезы собираются в уголках глаз. Даня не плакал давно, наверное, с тех самых пор, как пять лет назад умолял маму не отправлять его в лагерь. Тогда это не помогло. Да и какой в слезах толк?

Но слезы все же полились у Дани из глаз. И вместе со слезами в Даню пролилась боль. Сначала Дане казалось, что он захлебывался в ней. Он вытирал ладонями слезы со щек, потом понял, что бесполезно, и просто сидел, смотрел на Полинин почерк, вспоминал каждый прожитый день. Оказалось, что в этой боли можно жить, словно плывешь по озеру, и боль наполняет тебя до подбородка, но если не делать резких движений, то можно продолжать дышать.

Слезы высохли, но боль осталась, не резкая, но протяжная, наполняющая собой все Данино существо.

Даня взял ножницы и стал вырезать из тетрадей все, что было написано Полиной. Он сложил все вырезанные кусочки бумаги в карман бумажника, подаренного папой в прошлом году, убрал бумажник в ящик стола и выбросил обрезки тетрадей.

Оставалось прожить еще сто дней.