Безмолвная пособница хитроумных демонов

        Сладко и уютно шепотом шелестели слова и мягко звучала музыка:                А смоется грим, тогда уж держись!
Работай, скрипи, крутись механизм.
Где искры, где тьма? Где небо, где низ?
Не думай - скрипи, крутись механизм.
Он подошел к нашему столику и сел на свободное место.Мы молчали.Пауза затянулась и мы решили уйти.Он поднял свои черные, как ночь,слезливые глаза и виновато улыбнулся.--Простите меня! Я не хотел, я просто подумал...Это  со мной уже не первый раз: я мечтал,когда-то, чтоб вдруг со мной случилось невозможное и
оно  происходило. Однако  желание  мое сбывалось в  странной  форме,  словно
неведомый мой покровитель показывали мне, что я сам не понимаю свои желания. Так случилось и в  то лето.Силы покидали меня и я собрался уехать подальше от дома,от тоски и одиночества.И вот я на месте. Живу в большой гостинице, набитой туристами приехавшими освежиться, и  страдальцами  вроде меня,  которых
мучили одиночество и лихорадка. Через пару недель жить  там мне  сильно  надоело: с  утра до  вечера слышать непонятную мне речь,плескаться в  воде вместе с  крикливыми,похожими на наших, туристами,то и слышать: Срулик!скушай блинчик,Срулик,сколько будет дважды два...Я ждал,но ответа не было.Приходилось каждый
день  есть тяжелую  гостиничную пищу. Когда я  читал газету  или  книжку  на
идише, соседи смотрели на меня с брезгливым презрением.
     Однажды, во время прогулки проговорил  вслух:  "Ах, силы небесные, если б я тут был единственным  постояльцем!"  Некий Сатан  вероятно  подслушал  мои  слова  и
немедленно принялся строить  мне козни.   В холле  гостиницы  царило
столпотворение. Постояльцы стоя кучками,  переговаривались  еще громче,  чем
обычно. Везде  валялись  штабели  чемоданов.  Коридорные  бегали  взад-вперед,
толкая нагруженные тележки.
     Я спросил встречного, что случилось.
     -- Разве  вы не  слышали? Объявляли  через  громкоговоритель. Гостиница
закрывается.
     -- Почему? -- спросил я.
     -- Они обанкротились.
     Человек  отошел,  удивляясь  моей  неосведомленности.  Вот  так  штука:
гостиница  закрывается! Насколько было мне известно, дела в ней шли неплохо.
Как же так  --  вдруг  закрыть гостиницу, где сотни постояльцев? Но я  давно
понял, что это именно та страна,где лучше  задавать поменьше вопросов.
     Систему кондиционирования воздуха отключили, в вестибюле стало душно. У
кассы выстроилась  длинная  очередь клиентов, спешивших заплатить по счетам.
Царил страшный беспорядок.  Похоже это были наши курильщики и они бросали  окурки прямо на  пол.  Детки обрывали  цветы  и  листья  тропических  растений  в   кадках.   Тут  и  там американские  туристы, вчера  корчившие из себя представителей латинской
расы, громко переговаривались на идише.
     Самому мне уложиться было недолго -- всего один чемодан. Я забрал его и
направился  искать  другую  гостиницу.  На  улице, под  палящим  солнцем,  я
припомнил историю из святого Талмуда о том, как Господь в Мамрийской долине задержал
солнце  в  зените, дабы странники  не беспокоили  Авраама (1). У меня слегка
кружилась голова. Вспомнились беззаботные  времена холостяцкой  жизни, когда
я, бывало, складывал свое имущество  в чемодан, съезжал с квартиры и за пять
минут находил другую....И вот! Проходя мимо небольшой,  слегка  запущенной гостиницы,
прочел объявление: "Расценки вне сезона -- от двух долларов в сутки......".
Дешевле и быть не может! Я  вошел. Кондиционера не было. За конторкой стояла
горбатая молодящаяся девица с пронзительными черными глазами.
     Я спросил, сямогу ли снять номер.
     -- Хоть всю гостиницу, -- ответила она.
     -- Никого нету?
     -- Ни единого человека.
     Девушка  засмеялась,  показывая  редкие  щербатые  зубы.  В  речи  ясно
слышался какой-то странный акцент. Потом она рассказала, что только недавно приехала.Я устал,мне было голодно,я хотел в туалет. Я снял
номер. Горбунья проводила меня к тесному лифту, мы поднялись на третий этаж.
Прошли  длинным  сумрачным  коридором,  скудно  освещенным  одной,не первой свежести лампочкой.
Она открыла дверь и впустила меня в комнату, как  заключенного в камеру.
Окно, затянутое сеткой,  выходило на водные просторы.  Краска на стенах
облупилась, на полу был вытертый и блеклый пыльный ковер. В ванной пахло плесенью, в
платяном  шкафу -- нафталином.  Постельное белье было  сырое,  но  чистое. Я
распаковал  свои  вещи  и  сошел вниз. Все вокруг  принадлежало  мне одному:
плавательный  бассейн, пляж,  океан. Во  внутреннем дворике  было  несколько
дряхлых полотняных шезлонгов. Солнце какое-то странное.Оно тяжело давило на мир. Море было желтое,волны  мелкие  и  ленивые,  они  едва  шевелились, словно  их тоже  изнуряла
удушающая  жара. Лишь изредка, по обязанности, они выносили  на  поверхность
скудные клочья пены. Одинокая пристарелая чайка сидела на воде, решая -- ловить рыбу или
нет. Передо мною, залитая солнцем, простиралась картина летней меланхолии, и
это  было странно, ибо обычно  меланхолия  ассоциируется с  осенью. Ощущение
было  такое, словно род человеческий погиб  в некой катастрофе, и  я остался
один, как Ной -- но в моем пустом  ковчеге не было ни сыновей моих, ни жены,
ни  бессловесных  тварей. Можно было  купаться  нагишом, но  я все же  надел
плавки.  Вода  была теплая, как  в ванне.  Повсюду плавали
обрывки  водорослей. В той гостинице меня одолевала  застенчивость, здесь --
одиночество.  Пустой мир не располагал к играм и забавам. Плавать  я немного
умел, но  кто меня  спасет,  если  что-нибудь  случится? Те  же Невидимые активисты,
которые  предоставили мне  пустую  гостиницу, могли  с  такой  же  легкостью
подкинуть  мне подводное течение, глубокий  омут,  акулу или  морского змея.
Когда играешь с неизвестностью, осторожность необходима вдвойне.
     Вскоре я вышел из воды и растянулся на одном из пляжных шезлонгов.Внешне я не блестал красотой. Тело у меня было бледное, череп  голый, и хотя на глазах у меня были темные очки,
слепящие лучи проникали  сквозь них и я с трудом что-то мог рассмотреть.  На светлоголубом небе -- ни облачка. В
воздухе пахло солью,вялиной рыбой и, почему-то, манго. Я не  ощущал сейчас различия между живой
и неживой природой. Каждая песчинка, каждый камешек, все вокруг меня дышало,
росло и  вожделело.  По небесным  каналам, которые, согласно нашему учению- каббале,  несут
поток  Божественного  Милосердия,  ко  мне  струились  истины,  неведомые  в этих
северных широтах. Я ни к чему не стремился; меня обволакивала лень; немногие
желания были просты и материальны -- стакан лимонада или апельсинового сока.
Воображение  рисовало очаровательную   женщину  с  горячими  глазами,  на   несколько  дней остановившуюся в этой гостинице. Высказывая  вслух свое желание,  я вовсе не
хотел,  чтобы  гостиница безраздельно  принадлежала мне. Этот оппонент Всевышнего  либо недопонял
меня,  либо притворлся, что  недопонял. Как  и любое живое создание, как ни странно, я  тоже хотел  плодиться,  размножаться  --  хотя  бы  заниматься  внешней  стороной этого замечательного процесса.  Я  готов был отказаться от всех этических  или эстетических норм....
Был готов накрыться  простыней и, как слепец, отдаться чувству осязания. И в
то же время в сознании моем неотвязно вертелся вечный вопрос: Кто скрывается
за видимым миром? Материя ли, со всеми  Бесконечными Атрибутами? Или  Монада
всех   Монад?  Абсолют  или  Слепая  Воля,  или  Подсознание?  Должно   ведь
существовть некое высшее существо за внешней видимостью вещей.
     Возле берега море было маслянисто-желтое, вдали -- стеклянно-зеленое, и
по воде, словно  окутанный саваном труп, скользил парус. Клонясь вперед, он
будто приветствовал кого-то, пытался вызвать  на поверхность  нечто из морских глубин. В небе летел небольшой самолет, волоча рекламное полотнище: РЕСТОРАН МОНИ ПЕЛЬЦЕРА -- КОШЕР,
ОБЕД ИЗ  7  БЛЮД ЗА  $ 1.75. В ресторане МОНИ подавали суп с гречкой  и
кнейдлах, кныши и фаршированные куриные шкварки.  Значит,  Вселенная  еще не
врнулась к первозданному  хаосу. В таком случае, завтра я,  возможно, получу нужное мне
письмо. Мне обещали, что будут пересылать почту сюда. Это  была единственная
нить, связывавшая меня с внешним  миром. Впрочем, меня  всегда поражает, что
кто-то не поленился написать мне, наклеить марку и опустить конверт в  ящик.
Я всегда ищу в письме скрытое содержание, даже на чистой стороне листа.
Безумно долго тянется день, когда ты один! Я  прочел книжку и  две  газеты,
выпил  чашку  кофе  в  кафетерии, решил кроссворд. Постоял  у  магазина, где
торговали восточными коврами с аукциона,  зашел  в другой,  где  продавались
акции каких-то компаний.  Гуляя по главным улицам города,  я  казался себе  привидением,
отчужденным от всего окружающего. Зашел в библиотеку  и  что-то  спросил  --
библиотекарь посмотрел на  меня с испугом. Я был  как покойник, чье место  в
мире уже занято другим. Я  шел мимо бесчисленных гостиниц,  каждая  силилась
завлечь  постояльца   чем-то  заманчивым.  Пальмы   были   увенчаны  веерами
полуувядших листьев, кокосовые орехи свисали с них, как мошонки пристарелых стрептизеров. Все
вокруг  казалось неподвижным,  даже новые сверкающие автомобили, скользившие
по асфальту. Каждый предмет существовал в себе с той независимой энергией, в
которой, может быть, и заключена суть всего сущего.
     Я купил журнал,  но  смог прочесть лишь несколько первых строк. Тогда я решил
сесть в  автобус и отдался бесцельному движению  по  шоссе,  мимо островков  с
прудами,  мимо  застроенных виллами  улиц.  Обитатели этого  места,  начиная
строить посреди  голой пустыни, насажали деревья и цветущие растения со всех
частей света; они засыпали мелкие  заводи  вдоль морского побережья; создали
чудеса   архитектуры  и  придумали  самые  изысканные  развлечения.  Царство
планового гедонизма. Но пустынная скука,засевшая в моей душе, так  и не исчезла. Громкая музыка не
в силах была рассеять  ее, яркие краски не могли  затмить. Мы  проехали мимо
кактуса,  чьи пыльные лопасти и  иглы  выпустили красный цветок. Мы миновали
озеро,  вокруг  которого группами стояли фламинго  и проветривали  крылья, а
вода отражала их длинные  клювы  и розовые  перья. Птичья ассамблея.  Вокруг
летали  и  крякали дикие  утки  --  болота тоже  отказывались  признать свое
поражение.
     Я глядел в  открытое  окно  автобуса.  Все,  на что  падал  мой взгляд,
появилось недавно, однако выглядело дряхлым и поношенным: пристарелые дамы  с
крашеными  волосами   и  нарумяненными  щеками,  девушки  в   бикини,   едва
прикрывающих  срамные места,  загорелые молодые люди  на водных лыжах  или с
кока-колой в руках.
     На палубе яхты,куда я с удовольствием перебрался, лежал, раскинувшись, старик  -- грел свои  ревматические
суставы, подставив солнцу грудь,сплошь поросшую седыми волосами. На лице -- слабая
улыбка придурка.  Рядом  сидела его любовница,  которой он  завещал  свое состояние, она
почесывала  пальцы своих ног  с красными  ногтями,  столь  же уверенная  в  своей
неотразимости, как в  том, что солнце  всходит  с востока. На  корме  стояла чья-то
собака, надменно глядя на волну в кильватере яхты, и зевала.
     Мы ехали долго. Дремата доканывала меня, пока мы добирались  до конечной остановки. Там я пересел на другой автобус.  Мы  миновали причал, где взвешивали свежий улов. Диковинная
раскраска рыб,  кровавые раны  на их коже, остекленелые  глаза, рты, набитые
какими-то сгустками, острые зубы -- все говорило о жестокости, бездонной как
пропасть. Рабочие потрошили рыбу с  бесовским  азартом. Автобус проехал мимо
змеиной  фермы,  мимо  обезьяньей  колонии.  Я смотрел  на дома,  пожираемые
термитами, на пруд с застойной  водой, где  барахтались и извивались потомки
первородного  змия. Скрипуче верещали попугаи.  Время от  времени  в автобус
врывались  странные непривлекательные  запахи, густое  резкое  зловоние,  от  которого  голова пульсировала тупой болью...
     К счастью,  летний  день  на юге короток.  Вечер  наступил  резко,  без
сумерек. Над  лагунами  и автострадами повисла густая тьма, не  пропускающая
света.
     Мимо  скользили   автомобили  с  зажженными  фарами.   Появилась  луна,
диковинно огромная  и красная. Она  висела в небе,  как  глобус  с контурами
континентов иного мира. Ночь была пронизана предчувствием чуда и космических
перемен.  Во мне  проснулась  давняя надежда: не  суждено  ли  мне  и впрямь
оказаться свидетелем переворота в солнечной системе? Может быть, Луна упадет
на  Землю. Может  быть, Земля,  сорвавшись со своей  орбиты  вокруг  Солнца,
уплывет в другую звездную систему.Надежда проснулась и тут же задремала снова.
     Автобус долго петлял по неведомым окраинам, затем вернулся на центральный проспект
 к  модным магазинам, где было полупусто по причине летнего сезона.
Богатый турист  мог, тем не  менее, найти  все, что  пожелает --  накидку из
горностая, шиншилловый воротник, бриллиант в двенадцать  карат, оригинальный
рисунок Пикассо. Щеголеватые продавцы,  безмятежные в своей уверенности, что
за   пределами   нирваны  пульсирует   карма,  беседовали   между  собой   в
кондиционированных помещениях.  Я  не  был голоден; однако зашел в ресторан,
где официантка со свежезавитыми и обесцвеченными волосами подала обед, молча
и  несуетливо. Я расплатился и  вышел из  ресторана,  ощущая  боль  в
желудке  и тяжесть в голове. Поздний  вечерний  воздух, прокаленный солнцем,
вызывал одышку. На соседнем здании вспыхивали огненные  цифры -- температура
была 96 градусов по Фаренгейту, влажность почти такая же. Я не нуждался
в  метеорологической  сводке,  чтобы  понять,  что  назревает в  воздухе. По
раскаленному небу пробежала  молния, хотя грома еще не  было  слышно. Сверху
надвигалась на землю огромная черная  туча, тяжелая как гора, переполненная огнем и
водой. Отдельные капли шлепались на мою лысину. Пальмы застыли в ужасе, готовясь
к удару. Я поспешил назад, в мою пустую гостиницу, стремясь успеть до дождя.
Хотелось бы,  что бы пришла почта.  Но  не успел пройти полпути,  как
разразилась  буря.  От первого  же  залпа ливня я промок до нитки.  Огненный
стержень полыхнул во все небо, сразу же раздался громовой грохот --знак, что
молния ударила рядом. Я хотел спрятаться под крышу,  но впереди кувыркались,
преграждая путь, стулья, скинутые ветром с окрестных террас.  Вывески падали
с  фронтонов  зданий. Возле моих  ног прокатилась верхушка пальмы, сорванная
ураганом  .  Другая  пальма,  укутанная в мешковину,  клонилась  под ветром,
собираясь пасть на колени. В полном замешательстве я побежал дальше.По моей лысине на лицо стекали струи дождя вперемешку с моими слезами и соплями. Чуть не
утопая  в глубоких лужах, мчался я вперед, легконогий как мальчишка. Опасность
придала отваги, я скулил и вопил, взывая к буре на ее языке. Движение на улицах
прекратилось, даже  водители  оставили свои  автомобили. А  я все бежал, полный
решимости  спастись  от  этого  безумия,  либо...  погибнуть.  Мне  требовалось
получить это письмо-экспресс, никем не написанное, и не дошедшее до меня.
     Не могу понять, как удалось найти гостиницу. Я вбежал и несколько минут
стоял  неподвижно. Вода стекала  на ковер. В  зеркале в  конце холла я увидал
полуразмытое  отражение,  похожее на картину  кубиста. Я  добрел до лифта  и
поднялся на третий этаж. Дверь моей  комнаты  была распахнута. Ветер  сорвал
противомоскитную  сетку  и  разметал  бумаги,  бывшие на столе.  По  комнате
металась  и  жужжала  туча  комаров,  моли,  светляков и  оводов, испуганных
грозою.. Коврики промокли насквозь. Я подошел к  окну и увидел великолепную картину бушующего моря.  Волны вздымались как  горы -- огромные  валы, готовые  захлестнуть берега и унести сушу прочь. Вода злобно ревела и швыряла в темноту фонтаны белой пены. Волны рычали на Создателя, как свора гончих псов. Из последних сил я рванул к себе
окно, закрыл его и  опустил жалюзи.  Присел  на  корточки,  собрал промокшие
книги и рукописи.
     Мне было жарко.Я вспотел. Пот катился  по  телу, смешиваясь с  ручейками дождевой
воды.  Я стянул с себя  одежду,  и  она легла  у ног, как пустая оболочка,которая остается после человека,когда он покинул этот мир. Я
ощущал себя странным созданием, только что сбросившим кокон. Буря  еще  не  достигла высшей точки. Ветер,  дико завывая,  колотил  и
грохотал,  как  гигантский молот. Гостиница была подобна кораблю  в открытом
море. Что-то с грохотом обвалилось -- то ли крыша, то ли балкон, то ли часть
фундамента.  Гремели железные  решетки.  Металл стонал  от напряжения.  Окна
вырывались из проемов. Громыхали стекла. Тяжелые жалюзи окна вздувались, как
шторы. Комната озарилась отблеском гигантского пламени. Удар грома был такой
силы,  что  я захохотал  от  страха.  Из темноты  возникла белая фигура. Мое
сердце оборвалось, мозг затрепетал в черепной коробке.  Я знал, что рано или
поздно представитель этого племени явится ко  мне  во  плоти,  неся  с собой
невыразимые ужасы,  ибо тот, кто раз повидал  их, не мог остаться в живых. Я
лежал неподвижно, ожидая конца.
     И тут раздался голос:
     -- Простите, сеньор, я боюсь. Вы спите?
     То была горбунья .
     -- Нет, заходите, -- ответил я.
     -- Я дрожу. Я думала, что умру от страха, -- сказала женщина. -- Такого
урагана раньше никогда  не было. Вы только один в гостинице. Извините, что я
вас беспокою.
     -- Вы не беспокоите. Я бы зажег свет, но я не одет.
     -- Нет,это не важно, нет.  Это не  надо... Я боюсь одна.  Пожалуйста, можно я побуду
здесь до конца грозы?
     -- Ну, конечно. Можете прилечь, если хотите. Я пойду и посижу в кресле.
     -- Нет, я сяду в кресло. Где кресло, сеньор? Я не вижу.
     Я встал,  нашел  в темноте дрожащую странной формы женщину и подвел  к креслу. Я хотел подойти к шкафу и одеться, но наткнулся на кровать и упал на  нее.  Поспешно
прикрылся  простыней, чтобы при очередной вспышке молнии посторонняя дама
не  видела  моей  наготы.  Сверкнула  молния и  я  увидел  сидящее в  кресле
уродливое создание в слишком просторной ночной рубашке, с горбатой спиной, с
растрепанными черными кудрявыми волосами,  с  длинными  волосатыми руками  и  кривыми, как  у
чахоточной обезьяны, ногами. Глаза ее горели животным страхом.
     -- Не бойтесь, -- сказал я, -- гроза скоро кончится.
     -- Да, да.
     Я лег на подушку и неподвижно лежал, с ужасом думая, что нечистая  сила
злобно исполняет мое последнее  пожелание. Я желал, чтобы вся гостиница была
в моем распоряжении -- вот и получил. Я мечтал, чтобы  ко мне в комнату, как
Рут к Боазу, пришла женщина -- и она пришла. При каждой вспышке молнии мы
встречались глазами. Она уставилась  на  меня  молча  и  пристально,  словно
насылала  колдовские  чары. Сейчас эта женщина была  мне  страшнее  урагана.
Однажды я побывал в Гаване. Там силы тьмы не потеряли еще древнюю мощь. Даже
мертвецов там  не оставляли в покое -- кости исчезали из  разрытых могил. По
ночам   я  слышал  вопли  каннибалов  и  стоны   девственниц,  чьей   кровью
идолопоклонники  окропляли алтари.  Я был убежден,что эта  женщина родом  оттуда. Я  мечтал  о
заклинании от дурного глаза, обратиться к тем,  кому  принадлежит  последнее
слово, чтобы эта ведьма не могла одолеть меня. Все во мне кричало:
     Шаддай! Изыди, Сатана...
     А гром гремел, хляби морские ревели и разверзались с хлюпающим хохотом.
Стены  комнаты окрасились  в  алый цвет.  Озаренная отсветами ада, эта
ведьма  припала  к  земле,  словно  зверь перед броском на  добычу--  рот ее
ощерился гнилыми  зубами, черные волосы  на  руках и ногах  свалялись,  ноги
покрыты  шишками  и  нарывами.  Ночная рубашка  соскользнула и я увидел  жидко обвислые
морщинистые груди. Ей не хватало лишь звериной морды и хвоста.
     Я или потерял сознание,или просто  уснул.  Привиделась  город   с   крутыми  узкими  улицами  и
зарешеченными ставнями окон,  залитый мутным, как  при  солнечном  затмении,
светом  и  погруженный  в  молчание Черного  Шабаша.  Мимо меня  бесконечной
чередой  следовали  одна  за  другой  какие-то похоронные  процессии,  с гробами и  алебардами,  пылающими  факелами.  Они  свозили  на
кладбище не одно, но множество тел  -- истреблено было целое племя. Внезапно
гробы приобрели форму филактерии, черных, блестящих, с узлами и ремнями.
Они были  разделены  на  множество ящичков-гробов,  на  двоих,  на троих, на
четверых, на пятерых...
     Я  открыл глаза. На моей кровати сидела горбатое существо женского рода.  Она  хрипло
заговорила на своем ломаном языке:
     -- Не бойтесь. Я  вам  не причиню вреда. Я  человек,  не  зверь. У меня
сломана спина. Но я не родилась такая. Когда я была маленькая, меня  уронили
со стола. У матери небыло денег, отвести меня к врачу. Мой отец плохой, всегда
пьяный.  Он гуляет  с  нехорошими  женщинами,  а мать  работает  на табачной
фабрике. Она  кашляет,  кашляет  и  умирает.  Почему  вы  дрожите?  Горб  не
заразный.  Вы от меня не заболеете. У меня душа, как у всех -- мужчины хотят
меня.  Даже  мой  хозяин.  Он  мне доверяет, оставляет  одну в гостинице. Вы
еврей, да?  Он  тоже еврей... его предки из Палестины.  Он  умеет  говорить --  как  это
называется? -- по-арабски. Он женился на немецкой сеньоре, но она  нацистка.
Ее первый муж нацист. Она ругает хозяина и пробует отравить его. Он подает в
суд,  но  судья  на ее  стороне. Я думаю, она дает ему взятку -- или  что-то
другое. Хозяин должен платить ей -- как это сказать? -- алименты.
     -- Зачем же он вообще женился? -- спросил я просто из вежливости.
     --  Потому  что он  ее  любит. Он очень-очень  мужчина,  красная кровь,
понятно? Вы когда-нибудь влюблялись?
     -- Да.
     -- А где сеньора? Вы на ней женились?
     -- Нет. Ее расстреляли.
     -- Кто?
     -- Такие- же как нацисты.
     -- Ах-ха... и вы остались одни?
     -- Нет, у меня есть жена.
     -- Где ваша жена?
     -- Она осталась дома.
     -- И вы ей не изменяете?
     -- Нет, я ей верен.
     -- Всегда?
     -- Всегда.
     -- Один раз получить удовольствие можно.
     -- Нет, голубушка, я хочу остаться честным человеком.
     -- Кому надо, что вы делаете? Видит никто.
     -- Бог видит.
     -- Ну, если вы  говорите про Бога, я ухожу. Но  вы лгун. Если я  бы  не
калека, вы не говорите про Бога. Он наказывает кто так лжет, сукин ты сын!
     Она плюнула в меня,  встала с постели  и  хлопнула дверью. Я немедленно
утерся, но  ее слюна  жгла, как кипяток. В темноте я чувствовал, как  пухнет
голова,  по телу распространился острый зуд, словно сотни пиявок  сосали мою
кровь. Я пошел в ванную, помылся. Намочил полотенце и обмотал голову,  чтобы
охладить ее. Про ураган я  забыл. Стихия  успокоилась,  а  я и не заметил. Я
прилег и... проснулся в полудень. Нос был заложен, горло  отекло,  колени ныли.
Нижняя губа распухла, на ней выскочила большая лихорадка. Одежда валялась на
полу  посреди дождевой лужи.  Насекомые, залетевшие в  комнату  в  поисках  убежища,
лепились  трупиками по стенам. Я открыл  окно.  Пахнуло  прохладным, все еще
влажным  воздухом.  Небо  серело  по-осеннему,  свинцового цвета  вода  едва
колыхалось под собственной тяжестью.
     Я оделся и сошел вниз. Горбунья сидела за конторкой, бледная, худая, со
стянутыми  на  затылке  волосами,  и  блеском  в черных глазах. На  ней была
старомодная блузка,  отороченная  пожелтевшими кружевами.  Она  пронзительно
взглянула на меня.
     -- Вы освободите комнату, -- сказала  она. -- Хозяин звонит  и  говорит
запереть гостиницу.
     -- Нет ли для меня письма?
     -- Письма нету.
     -- Тогда счет, пожалуйста.
     -- Счета нету.
     Она глядела на меня искоса -- ведьма, которую подвело ее искусство.А я смотрел куда-то в даль и мозг мой пел :                Высоких и низких, далеких и близких
Далеких и близких иллюзий не строй
И лоб свой напудри
В театре абсурда
В театре абсурда ты - главный герой....
Безмолвная пособница хитроумных демонов, кишащих вокруг меня....Мои глаза сомкнулись,окутовыя мое тело теплом и негой. Сейчас мне очень хотелось быть именно сильно простуженным и больным, по меньшей мере, ангиной. И чтобы мама была рядом. Чтобы отец приходил рано с работы и пил со мной на пару ненавистный лечебный чай, заговаривая мне зубы байками из будней отдела тайных знаний. Только всего этого не будет. Потому что прошло много лет, и моя мама умерла три года назад. Отец сейчас болеет и почти не выходит из дому. Все эти годы я стоял в стазисе напротив зеркала, в котором жил мой брат. Он действительно жил и, пока я спал, подготавливал меня к жизни!!!!          Хорошо тебе, не так ли?
Таять воском от свечей
С нарисованным пентаклем
На горячем на плече
Ты же трав зеленой кровью
Кожу жаркую натри
Пусть сжигает без остатка
Пусть сжигает изнутри....