Мы с Тобой одной крови. Глава 20

Аркаша и Даня жили в лагере уже неделю. Перед отъездом Даня никак не мог понять, как Аркаше удалось его уговорить, ведь Даня ничего хуже лагеря не мог себе представить! А тут он еще и сам, по своей воле, согласился. Даже на маму нельзя обидеться. Но оказалось, что в этом лагере не так уж плохо. То ли от того, что они были вместе с Аркашей, а может потому, что каждая минута у них была занята, Даня почти не чувствовал отсутствия свободы.

Да и ребята в лагере были интересные. Половина ребят в отряде, в основном кто постарше, умели играть на гитаре. Пара девчонок, совсем старших, из девятого класса, оказалось, даже пишут песни. По вечерам весь отряд собирался на сбор: обсуждали прошедший день, придумывали, что будут делать завтра. А потом всем отрядом пели песни почти до отбоя. Кто, как Даня, умел играть на гитаре – играл, кто не умел - просто пел. Аркаша поначалу, еще толком не зная слов, только слушал, но к концу смены и он выучил уже песен сто и пел вместе со всеми.

А еще в их отряде была девочка Женя, из Полининого класса. Даня запомнил ее еще тогда на поляне, когда смотрел на Полину с дерева. Женя была той девочкой с короткими волосами, про которую Даня подумал, что вот он мог бы быть ею... От этого Женя казалась Дане близкой и в тоже время далекой.

До лагеря Даня Женю не знал: в совете дружины она не участвовала. Но оказалось, что она знаменосец в Полинином отряде, а знаменосцам тоже предложили ехать в лагерь. Даня даже слегка удивился: «девчонка – знаменосец!?» Обычно знаменосцами выбирали ребят, хотя пионерские отрядные флажки и были легкие. Оттого, что у Жени была такая не девчоночья должность, она стала Дане еще ближе, словно еще одна ниточка протянулась между ними.
Даня, Женя и Аркаша быстро подружились. Они были из одной школы и примерно одного возраста, так что им часто доставалось какое-нибудь общее занятие. Дане рядом с Женей было как-то легче на душе, словно Полина рядом. «Вот Женя – это частичка Полины», - думал Даня, смотря на Женю, только она еще меньше и беззащитней.

По вечерам, когда в лагере устраивали танцы, не дискотеку, а настоящие танцы, где «кавалеры приглашали дам» на вальс, или танго, или румбу, Даня смотрел на Женю и мечтал о том, как он ее пригласит. Танцевать Даня умел. Его и мама раньше учила немного, да и в этом лагере чему только не учили, в том числе и бальным танцам. Но Женю всегда приглашал парень из другого отряда, года на три ее старше. Обычно они даже и не разговаривали, но вот на танцах Женя танцевала почти весь вечер с ним. Сразу было видно, что парень этот умеет танцевать уже давно: он так уверено вел Женю, обняв ее за талию и неся на плече ее руку, говорил ей что-то, а она улыбалась, почти так же, хорошо и светло, как улыбалась Полина, разговаривая с Киром. А Даня только смотрел на нее и думал: «Вот этот парень, не знаю даже, как его зовут, вот это – Кир, а Женя – это Полина». Даня так ни разу и не нашел смелости пригласить Женю. «Да и зачем?» - в конце концов, решил он.   

Как-то, уже ближе к концу смены, Аркаше, Жене и Дане досталось делать стенгазету: выпуск «Молнии» про жизнь лагеря за прошлый день. Выпуски эти висели на стенде в холе, новый листок каждый день. Дело было не сложное. Женя уже рисовала картинку. Оказалось, что она неплохо рисует. Аркаша вырезал буквы для заголовка из цветной бумаги. Вырезав, он отдал их Жене приклеивать, а сам стал рассматривать фотографии за вчерашний день, только что напечатанные фотографом. Отобрав несколько интересных фотографий, он стал придумывать для них подписи. Даня, как наделенный литературным талантом, должен был писать фельетон. Он сидел чуть-чуть в стороне с блокнотом в руках и думал.

Аркаша и Женя болтали за работой: про школу, про то, что лето уже почти кончилось, и опять скоро будет осень, а Аркаша не прочитал еще пару книг, которые Полина задала им на лето.

-  А, так Полина у вас тоже уроки вела! Ну да, вы же из шестого «Б», - сказала Женя.
Даня насторожился.
- Я не думаю, что тот, кто вместо нее будет, станет проверять, прочли ли вы книжки, - заключила Женя.
- А почему вместо нее кто-то у нас должен быть? - не понял Аркаша.
- Как? Вам не сказали? У Полины еще в начале июня серьезно заболела мама. Нам сказали, что в этом году у нас кто-нибудь другой будет классным. Нам еще в начале лета сказали. А вам, значит, нет?
- Нет. А она вообще-то вернется, или это насовсем?
- Я не знаю, говорят, ее директриса отпустила за свой счет пока. Директриса и Полинина мама вместе в институте учились.
- Вот это да! А мы и не знали ничего! Даня, ты слышал, у нас кто-то новый будет русский вести?

Даня не отвечал. Услышав, что говорят про Полину, он как всегда стал прислушиваться. Но когда Женя сказала, что Полины не будет неизвестно сколько, что у нее беда, у Дани в глазах начала пульсировать точка очень яркого света, которая вдруг взорвалась, заливая белым все, что Даня видел перед собой. Даня на мгновение ослеп и оглох. Он сидел и старался не шевелиться, чтобы не упасть. Потом он снова стал различать предметы вокруг, увидел, словно в замедленном кино, Аркашу и Женю. Потом услышал, что они что-то говорят. Он прекрасно понимал смысл их слов, но что-то было не так, и что именно, Даня никак не мог понять. Он только ощущал, что с ним случилось что-то необъяснимое. В голове у него было абсолютно тихо: ни звука, ни одной мысли. Он смотрел на Аркашу и никак не мог вспомнить, что же он должен сделать.

Даня поднялся и подошел к стенду с выпусками стенгазеты за прошедшие дни. В голове у него что-то собиралось, он даже чувствовал, как оно накапливается и ищет выхода, но никак не может пробиться. Даня уставился на листок стенгазеты. В этом листке тоже что-то было не так. « «М» - желтая…» – медленно зазвучало у Дани в голове: «Кто же это «М» желтым раскрасил? Она же красная должна быть». Словно кто-то выбил пробку, застрявшую у него в голове, мысли ворвались и зазвучали: «Полина! Я не увижу ее, может быть никогда! Полина! И ей плохо, у нее горе». Дане все еще казалось, что кто-то залил ему уши воском, и он плывет в баке с горячей водой и никак не может выплыть. «Полины не будет... Полины не будет неизвестно сколько... Господи! Что же это значит? Ее не будет... Я ее не увижу, может быть никогда... Этого не может быть! Это не правда...»

- ... и не знали ничего! Даня, ты слышал, у нас кто-то новый будет русский вести? – услышал Даня Аркашины слова.

- Что? Да, Аркаша. Хорошо, – сказал Даня, не совсем понимая, что от него хотят. – Я скоро приду.

Даня знал, что случилось, но все еще не чувствовал этого. Он медленно и спокойно прошел мимо Аркаши с Женей, прошел по коридору, вошел в свою палату и остановился посередине. Он стоял и смотрел в окно. Мысли опять замедлились и пропали.

Даня подошел к тумбочке, где у него хранился бумажник, достал его и вынул из кармашка под молнией вырезки из тетрадей по русскому - оценки, которые ставила ему Полина за домашние и классные работы. С тех пор, как он их вырезал, он так ни разу и не смотрел на них, так они и лежали под молнией. Но бумажник он взял с собой - ничего ценнее этих вырезок у него не было.

Но сейчас горе было настолько велико, что его невозможно было ни понять, ни даже почувствовать: Даня его только знал. И эти маленькие кусочки бумаги с оценками, написанными ее рукой, было все, что соединяло его с Полиной. Даня разложил бумажки с неровными краями по кровати. Он брал их один за другим, гладил, целовал, рассматривал каждую черточку, потом убирал назад в бумажник. Убрав последний неровный кружочек, Даня положил бумажник под подушку.

Лицо у Дани было все мокрое, он и не заметил, как начал плакать. Горе наконец-то смогло поместиться в нем, оно проникло внутрь и заполнило Даню всего, снизу доверху, проникло в его сознание, наполнило каждую клеточку тела все еще не болью, а онемением, но уже чем-то, что можно было понять. Еще не зная, что теперь ему делать, Даня встал, вытер лицо полотенцем и пошел назад к Аркаше. Вернувшись к ребятам, он взял свой блокнот и стал писать дальше незаконченный еще фельетон.

Только вечером, лежа в темноте, Даня наконец-то смог по-настоящему осознать и почувствовать случившееся утром. Страшнее всего было то, что Полине - плохо, а он ничего не знал и ничем не может ей помочь. Ему казалось это настолько жестоким, что он даже начал сомневаться, а правда ли то, что он узнал. В глубине душе Даня надеялся, что  Полина все же вернется в сентябре к ним в школу. Ведь Жене сказали про Полину в начале лета. Может быть все уже хорошо, решил, наконец, Даня.

Ему все же удалость заснуть в ту ночь, но, проснувшись рано утром и снова вспомнив про Полину, он почувствовал, как на него навалилось что-то тяжелое. Словно во сне он был другим человеком, но просыпаясь, он опять взваливал себе на спину мешок со страшной вестью о Полине.

Первого сентября, придя на урок русского, Даня сидел за партой и смотрел на дверь. Он сидел и повторял про себя: «Господи, сделай так, чтобы сейчас сюда вошла Полина. Господи, сделай так, чтобы у нее все было хорошо, и она вошла. Я тебя никогда не просил ни о чем, но сейчас, пожалуйста, пусть она войдет...» Дверь отворилась и в класс вошла завуч. Завуч в школе тоже вела русский и литературу. Даня опустил глаза в парту:
- Не может быть! Я не хочу этому верить. Я не буду на нее смотреть! Вот она стоит, где стояла Полина, как ни в чем не бывало, словно имеет на это право! А я не буду на нее смотреть! – прошептал он.

Потом начался урок, и Дане пришлось делать, что говорят.