Две недели стационара или наша бесплатная медицина

        Ну вот, снова  осень.  Дачный сезон  закончен, жизнь становится скучной. Каждый день одно и то же. Особенно если ты уже как пять лет на пенсии. Хорошо, что  есть маленькая собачонка, которую необходимо утром и вечером выгуливать, мыть лапы, кормить  и прочее. Еще есть муж, которому тоже необходимо готовить еду, убирать за ним  посуду, стирать, гладить ему рубашки и прочее, и прочее:  все то, что называется бытом. А он, быт, как известно – засасывает. Иногда, когда на улице, который день идет дождь, хочется завыть от скуки, особенно если ты не любишь вышивать, вязать, болтать с соседками во дворе, а по телевизору - одно  и то же: надоевшие  лица одних и тех же  политиков, певцов, артистов.
   
Одна радость – интернет. Но если его много в твоей жизни, а возраст уже не тот, и здоровье не то, что было лет двадцать пять  назад,  случается то, что называется на медицинском языке – ишемический инсульт, или как его теперь называют инфаркт головного мозга. Чувствовала я себя, в общем - то не плохо, и не обратила бы на свое здоровье никакого внимания. Подумаешь – голова сильно разболелась. Только вот вместо текста на половине  дисплея  вдруг появились веселые  цветные  кружочки, которые переливались всеми цветами радуги, и было забавно на них смотреть. И сколько я не пыталась дочитать страницу - ничего не получалось. Скорая помощь  приехала на удивление быстро и  прямиком отвезла в городскую клиническую больницу. Вот так, неожиданно для себя, я  оказалась в стационаре. Повезло, как говориться…
 
  В приемном покое молоденькие доктора быстренько сделали кардиограмму, замерили давление, проверили все мои рефлексы, записали, когда родилась, да сколько чего было и на второй этаж, в неврологическое отделение. Две небольшие палаты, каждая на три человека, имели общий коридорчик с раковиной и  туалет. В одну из них меня и поместили. Врач,  что принимал меня, сообщил, что эти палаты для тяжелобольных и завтра меня отсюда обязательно переведут. Одним словом обрадовал, что хоть я  и лежу в этой палате, то только потому, что в других - просто мест нет, ходить мне можно только до туалета, что в двух шагах от моей кровати и принимать пищу сидя. А в остальное время – лежать, лежать и лежать.  Как будто на другое дело  у меня сил хватит! Это я здесь поняла, в клиники, что они, силы, меня покинули.

   Когда первый шок прошел, начала осматриваться. Да, доктор не обманул.  Больные здесь и, правда, тяжелые:  две женщины, которым не разрешали подниматься. Одной, Галине Васильевне, около семидесяти, другой -  Лене, лет пятьдесят. Около них суетились их мужья. То переверни, то напои, то утку подставь, сами - то они ничего не могли.
 
   Ну что ж, мне хотелось перемен - я их получила. Лежи вот теперь, смотри и ищи во всем позитив. Только его, позитива, пока что- то не видно, а может его так мало, что во всем этом и не рассмотреть? Приходила медсестра, поставила систему,  что -  то уколола, принесла горсть таблеток. Заходил несколько раз дежурный врач, что принимал в приемном покое, мерил давление. Ближе к вечеру все успокоились. Около семи по коридору застучали колесики раздаточной тележки, и недовольный  женский голос оповестил, что ужин.
   
   Вот он – мой  прокол: оказывается, из дома надо было брать с собой не только туалетные принадлежности, ночную сорочку и халат, но и тарелки с ложкой и кружку. Так, что ужина я автоматически лишалась. А есть хотелось, пообедать я дома  не успела. Выручили соседки по палате, вернее не соседки, а их мужья. И чашку свою дали, а заодно и тарелку. Не только дали, но и ужин принесли. За ним надо было выходить в коридорчик, где находилась раковина.   
 
   Ничего, завтра вечером муж приедет, все принесет. Но до завтра придется пользоваться услугами соседей.

   Ну что ж, лежать в палате для тяжелобольных – занятие, не для брезгливых. Тарелки после еды надо мыть под краном в той же раковине, где набирают воду в судно, чтобы сполоснуть его; где чистят зубы, кто может их самостоятельно чистить, и моют вставные челюсти те, у кого зубов вообще нет. Поэтому, чтобы помыть  свою грязную посуду, приходится несколько раз дефилировать в палату и обратно к раковине, так как каждый предмет приходится мыть на весу, а остальное в раковину не положишь. Пока одно несешь, чтобы поставить на тумбочку, глядишь, а кран уже занят теми, кто ухаживает за больными. Они ведь не будут ждать, когда ты, наконец, находишься туда и обратно.
 
   И что занятно - за своими близкими людьми они ухаживают терпеливо и бережно. Лишний раз  не разрешают им рукой шевельнуть. Но если ты стоишь к буфетчице за обедом или ужином, никто не предложит тебе пройти без очереди. Хотя эта очередь и состоит из двух человек, но тебе и ее трудно выстоять. Про «ухаживающих» из  своей палаты говорить плохое не буду - они не такие. Еще и сами принесут.

   Часов в девять вечера начали укладываться спать. Посетители уже все ушли, остались только те, кто и ночью будет следить за своими родными. Сергей, Ленин муж, постелил на пол пару газет, на них свою куртку, и как верный пес, свернулся  калачиком  у кровати своей хозяйки. А Вячеслав Иванович готовился более основательно. Составил вместе три стула, на них больничное одеяло; его Галина Васильевна была укрыта домашним, и получилось совсем не плохо. Конечно, наша палата для тяжелобольных, это тебе не VIP - палата на одну персону, где и кожаный диванчик для посетителей, и евроремонт по полной системе.
 
   Ничего, одну ночь и впятером  в трехместном «люксе» можно переночевать, ведь доктор обещал…
 
   Но не зря в народе говорят – обещанного три года ждут!
 
   Утром по коридору застучали многочисленные каблучки девочек студенток, которые, казалось, вбивают молотком этот цокот в мой больной мозг. Все стало ужасно раздражать: и стук каблуков, и громкие  разговоры студентов у дверей своей аудитории, которая оказалась напротив нашей палаты, и визгливый голос буфетчицы.
     Обход прошел ближе к обеду. Толпа, состоящая из заведующего отделением, ле-чащего врача, педагогов из Медакадемии, нескольких интернов и студентов. Опять  проверили мои рефлексы, что - то говорили,  записывали, лечащий  врач сказал, что назначит  компьютерную томографию головы, хотя клинику поставят,  даже если он, компьютер, ничего и не покажет. Ни о каком переводе в другую палату и речи быть не может. Да  – повезло, так повезло…

   Через час загрохотало посильнее, чем тележка буфетчицы, и к нам прикатили каталку для перевозки больных. Мужчина – санитар заботливо расстелил одеяло, помог забраться мне, и вдвоем с медсестрой покатили меня на томографию, тряхнув каталкой на двух порожках и  ударив несколько раз по косякам дверных проемов.
 
   Везли быстро, как будто за ними кто гнался, даже голова кружиться начала.  Затем остановились перед  дверью грузового лифта, несколько раз ударив каталкой и об нее. Задача  им, что ли такая поставлена была, не пропустить ни одного косяка. В кабинете переложили на стол томографа и головой в него. Стол дергается то туда,  то обратно – на-доедать уже порядком стало. Но все заканчивается, закончилось и это; и в обратный путь.  Но перед своей палатой я решительно их остановила, и как была в одних носках, так и пошла сама по коридорчику к своей кровати: просто страшно стало, как они опять будут этой каталкой косяки сбивать и через порожки переезжать. От одной этой мысли ком к горлу подступал.

   В обед, когда стала подносить ложку ко рту, их, ложек, почему - то оказалось две. За-черпываю - одна, подношу ко рту – две. Это что - то новенькое в моем состоянии. А если на ладонь посмотреть, то вообще осьминог  перед глазами, а не пять пальцев! Лежать мне в этой палате не перележать, сколько врачи скажут. Ничего: полежу, подлечусь немного и выпишусь как новенькая. Сейчас, после обеда можно и отдохнуть.
 
   А вот отдохнуть после обеда ничего не выйдет. Около трех часов, когда глаза, каза-лось, сами слипались ото сна, дверь с грохотом открылась, и в палату с ведром вошла толстая санитарка лет сорока пяти.

   «Толстуха» поставила мою сумку с вещами, что стояла на полу под стулом, на крышку холодильника, который служил еще и обеденным столиком для Сергея и Вячеслава Ива-новича.  А ведь она, сумка, вчера стояла и  на полу санитарной машины, и в приемном покое, где проходил не один десяток людей; с грохотом  начала пристраивать утки и стулья. Все это, с  таким недовольным видом, как будто это не ее работа, а она нам просто делает одолжение. Намочив водой с хлорамином, весь пол в палате, вытерла, почему то, только середину. Надо понимать так,  что вода под кроватями и сама высохнет.  И даже не сполоснув руки в резиновых перчатках под краном, рывком открыла дверку нашего холодильника. Что она там пыталась увидеть – непонятно. Если просроченные продукты, так она их не смотрела, а может того таракана, которого  я ночью видела, как он пробирался в щель под плинтус?
 
   Вот так и потянулась моя жизнь в палате для тяжелобольных. Бесконечно однообразная и скучная. Днем приводили студентов и на нас они учились ставить диагнозы. Они стеснялись, преподаватели  подбадривали их, но было видно сразу, кто хорошо учится, а кто то и лекции пропускает. А может они просто еще не привыкли обращаться с больными. Однажды утром зашел молоденький студент, зашел один, что бы померить нам всем давлением.  Когда заходил, в след ему зашептали:
- Саша, тонометр забыл.
Фонендоскоп висел у него на шее. Смутившись и покраснев, Саша выскочил в коридор. Кто - то сунул ему в руки тонометр. Неумело стал прилаживать на моем предплечье манжету. Только трубочки от  него, почему то оказались  не на сгибе локтя, а сбоку. И начал нагнетать воздух. Меня заинтересовало, какой результат у него получиться, но потом не выдержала. Покраснев еще сильнее, хотя сильнее, кажется, уже некуда было, поправил и начал  мерить. Что он услышал, если услышал, - неизвестно. Наверное, я у него была первой пациенткой. Может где и записал мою фамилию, чтобы на старости лет, когда, возможно станет маститым профессором и начнет писать свои мемуары, вспомнит и меня, как первый раз в жизни измерял давление.

   У Лены и Галины Васильевны  Саша действовал уже увереннее.
 
   Приходили  две студентки с психологического факультета. Те сидели долго, часа полтора. Заполняли свои тесты, прощались, уходили и возвращались снова. Видимо что - то упускали. Извинялись, усаживались вдвоем на один стул и продолжали задавать свои вопросы. Все это хоть ненадолго, но забавляло и  отвлекало от больничной суеты.
 
   Через неделю Лене разрешили вставать и перевели в палату для выздоравливающих.
Но не зря говорят – свято место пусто не бывает. Ночью, часа в три, вновь загрохотали колеса  каталки. На это раз ее везла «толстуха» санитарка и молодой человек лет   двадцати. Не опустив тележки, она достаточно высокая, а свободная кровать оказалась низкая, санитарка буквально перевалила туда больную. Молодой человек возмутился  таким приемом. На что услышал в ответ:

   - Ничего, еще ни одна не разбилась. Ты лучше подумай, кто ухаживать за ней будет. У нас времени на всех не хватает.
Это она намекала, что ей надо  в карман купюру определенной номинации положить, тогда она, может быть, соизволит памперс  поменять, поесть принесет и посуду после еды помоет.
 
   Видели мы это, как они за деньги ухаживают! Напротив нашей палаты, через большой коридор, была палата человек на девять. И здесь лежала старая женщина. Рядом с ней постоянно находилась ее дочь. И не потому, что бабушка была в тяжелом состоянии, а просто она ходила по коридорам, плутала, всем надоедала, стаскивала с себя памперс. Но люди, даже очень близкие тоже устают, и им порой надо сходить домой просто  помыться, отоспаться.  Дочь  старушки попросила медсестру и санитарку, что оставались дежурить в ночь, естественно не бесплатно, присмотреть за матерью. Ночью мы все  проснулись от того, что к нам в палату зашла старушка, держа в руках размотанный  рулон туалетной бумаги. Седая, взлохмаченная, одетая в один памперс и короткую майку она, по - видимому,  искала туалет и заблудилась. Когда Вячеслав Иванович вывел ее в коридор и пошел искать медперсонал, то нашел их мирно спящими в сестринской комнате. Они и забыли, за что им были положены в карман денежные средства. Хотя бы очередь, что ли устроили, кому спать, а  кому дежурить. Медсестра что - то ей вколола, бабушка быстренько уснула до утра, и медики спокойно продолжили  спать. Вот и весь присмотр.
 
   В субботу, на одиннадцатый день моего пребывания в стационаре, выписали Галину Васильевну. Остались мы вдвоем с Наташей, которую двумя днями раньше привезли ночью. Наташа уже пришла в себя, ходила самостоятельно, за ней никто не присматривал.
Удивительные судьбы у людей. Талантливый человек, Наташа с ходу, экспромтом сочиняла стихи, могла говорить голосами различных артистов. Но в молодости, девочка из неблагополучной семьи, сумела закончить только курсы крановщиков.  Вот эти краны и подорвали здоровье еще молодой женщины. Однажды на стройке кран, на  котором она работала, упал. Кто в том был  виноват она так и не узнала. Ее спасло то, что кран стал падать на стрелу, и она вылетела из кабины, когда он еще совсем не рухнул на землю. Начальство вместо того, чтобы отвезти женщину в больницу на обследование, обрадовалось, что обошлось без смертельного случая. Ее просто отправили домой. Раз передвигается самостоятельно, это уже хорошо, отлежится один, другой  денек, испуг пройдет, и на работу. Испуг не прошел, Наташа уволилась, а через  некоторое время случился первый припадок эпилепсии. Видимо ушиб головного мозга был такой силы, что повлек за собой не обратимые последствия. И вместо того, чтобы получить пенсию, как получившую травму на производстве, стала получать обычную, по инвалидности. Муж ушел. Не всякий мужчина выдержит жену инвалида, оставив ее с двумя маленькими детьми.
 
   Но женщины народ живучий, как «кошки». Эту фразу придумали, я просто уверена в этом  - мужчины. Выкарабкалась, вырастила двоих мальчишек, и теперь  уже они ухаживают за своей больной матерью.

   Вот так и пролетели две недели, которые мне  необходимо было пролежать в стационаре. Менялись люди в наших двух смежных палатах -  одни уходили домой, других поднимали в реанимацию, были и такие кто уходил в мир иной. В понедельник мой лечащий врач сказал, что завтра меня выписывают. В ожидании этого дня, я начала задумываться: ведь не настолько я была тяжелобольная, чтобы лежать здесь; и при поступлении дежурный врач говорил, что в этой палате лежать тяжело и меня переведут. А может все дело в том, что кто - то ждал, что я предложу ему  в карман определенные откупные от этой палаты, а может, как экспонат для студентов подходила? Ну  что теперь думать – отлежала, так отлежала; теперь впечатлений на целый год хватит. Хоть и не весело было лежать – зато  с новыми интересными  людьми познакомилась. Да еще врачи пообещали – до двух лет каждые полгода на реабилитацию в клинику, если новый инсульт раньше не настигнет.   Вот теперь точно не  соскучишься!