Наследник

Никто не знал, откуда взялся этот мальчишка, и как его на самом деле зовут. Может, он честный крестьянский сын, пришедший с беженцами из сожженной савоярами деревни, а может – воришка-карманник из тех, что кочуют из города в город вместе с ярмаркой, срезая кошельки у доверчивых ротозеев на рыночной площади.
Какая разница? Война всех уравняла.  Достаточно того, что парень отзывался на имя Жак-Простак, и всегда был под рукой, если случалось какое дело. А дел в осажденном городе достаточно. И чем дольше идет осада, чем меньше уцелевших и больше убитых и увеченных – тем больше работы прибавляется. Доставить донесение со стен в главную башню или приказ из башни – на стены; помочь поварам с обедом; притащить из кузницы охапку стрел, еще теплых, хранящих жар кузнечного горна – Жак-Простак всегда тут как тут и всегда готов пособить.
А в довершение бед от дурной воды и трупов в городе вспыхнула странная болезнь – сильные войны, женщины и дети не вылезают из отхожих мест и тают на глазах, как свечки. Жак и здесь пригодился. Воды поднести, плечо подставить, пару строк из молитвы на латыни пробормотать, уткнувшись носом в сложенные перед собой ладони. А потом – закрыть в последний раз веки солдату, крестьянину или ребенку.
И все же, несмотря на ранения и мор, город оборонялся крепко. И залогом тому – толщина городских стен, опыт и мужество коннетабля замка, а также слухи о жестокости савояров, что жгут свои костры в лагере по ту сторону городского рва. Так что мужчины города лили на головы захватчиков кипящее дерьмо и свинец, а женщины – пекли хлеб, помогали в кузне, лечили раненных и обмывали погибших. Ну а Жак-Простак – метался по городу, пособляя и тем, и этим, да еще ухитряясь по пути сочинять такие песни про савояров, что мужчины надрывали животы со смеху, а женщины – прятали лица под покрывалами. Ибо негоже христианке на людях слушать такие слова. А дома, с подружками – не грех и посмеяться.
Нечего и сомневаться, что коннетабль сразу приметил шустрого мальчишку, однако, как воин опытный и осторожный, не торопился доверяться первому встречному. Он бы и вообще не стал никому верить (черт его знает, этого Жака), кабы не сильная нужда. Но в городе – эпидемия, пришлось впустить крестьян из сожженных деревень – не хватает еды, колодцы опустели, много раненных. А главное, в полудне пути – замок зятя коннетабля барона Де Клиши, а в нем – восемьсот добрых копейщиков и две сотни всадников. Хватит, чтобы вспороть животы проклятым савоярам и развесить их поганые потроха на окрестных дубах!
Дело только за гонцом, но вот тут-то вся загвоздка. Пятнадцать человек ровным счетом посылал коннетабль за подмогой, и ни один, похоже, не проскочил мимо дозоров врага.
Пара несчастных валяется во рву, утыканные стрелами, что твои ежи, троих савояры повесили на оглоблях телег, еще пятеро болтаются на ветвях огромного дуба прямо напротив главной башни, все облепленные шевелящимся слоем хищного воронья. Где остальные пятеро – коннетаблю неведомо. Но явно не у Де Клиши. Похоже, воинам не пробраться через ряды осаждающих. Воинам – нет… А ребенку?
Коннетабль в который раз внимательно наблюдает за тонкой мальчишеской фигуркой Жака-Простака, который на этот раз помогает успокоить испугавшуюся чего-то лошадь водовоза, трет рукой в кольчужной перчатке подбородок и, наконец, решается:
- А ну-ка, парень! Да, ты, как тебя, Жак! Иди сюда!
Парень торопливо подбегает к коннетаблю, и за пять шагов, как полагается смерду перед синьором, ломает шапку, собираясь упасть на колени.
- Не надо! – Коротким рубящим жестом останавливает его коннетабль, и зовет за собой в башню для разговора. – Пойдем!
Разговор короток, война - не время для длинных бесед. Коннетабль в двух словах поведал Жаку, что от него требуется и пообещал щедрую награду в случае удачи. А потом спросил, не струсит ли Жак, и уставился на парня угрюмым испытующим взглядом, пытаясь разглядеть на детском лице следы неуверенности и страха.
Но напрасно старался коннетабль. Ни капли страха, наоборот, лицо парня озарилось каким-то вдохновением и даже восторгом, и он, более несдерживаемый, упал перед старым воином на одно колено и поцеловал край его плаща, произнося слова клятвы верности.
- Встань, мой мальчик, - прогудел растроганно коннетабль. – Клянусь, если ты поможешь нам, я не оставлю тебя своей милостью и приму в замке наравне со своими сыновьями и наследниками! А теперь, слушай. Чтобы отличить воинов моего зятя от савояров, скажи Де Клиши, чтобы он повязал повязки из белого полотна на правые руки своих солдат. Как только мы увидим подмогу, то опустим мост и выдвинемся навстречу. И раздавим савойских поганцев, как святой инквизитор – яйца грешников!
Жак-Простак еще раз восторженно кивает, берет у коннетабля письмо для зятя, запакованное в кожаный мешочек, и идет в кузню, что коптит небо под самой городской стеной напротив главной башни. Там набирает мешок угольной крошки, хоронясь за полуоткрытой дверью, раздевается и тщательно натирает все свое тело черной пылью, на глазах превращаясь из хоть и немытого, но вполне белого христианина в сарацинского мавра. Коннетабль, наблюдая за всеми этими приготовлениями из окна, довольно хмыкает. Недурно придумано. Черт возьми, возможно, у парня действительно есть шанс!
Проходит еще несколько часов, и в предрассветной тьме крохотная черная фигурка начинает свой путь вниз по стене замка. Тело мальчика неотличимо от камня, и лишь в  его зрачках изредка вспыхивают блики савойских костров. Вот он уже на земле, неслышной тенью пробирается между убитых солдат, усеявших дно рва, минует дремлющий караул, палатки солдат, и теперь ему остается единственная преграда – ряд рыцарских шатров, замыкающих лагерь савояров с внешней стороны. Но и тут судьба благоволит мальчику – этой ночью герцог Савойский Анри, возглавляющий войско, держит совет со своими рыцарями, так что все их шатры пусты, кроме одного, откуда доносятся хриплые вопли подвыпивших вояк и у входа в который толпой роятся верные оруженосцы в ожидании не обглоданной свиной кости или стакана вина от щедрого хозяина.
Еще пятьдесят метров и мальчик скроется под надежной защитой ветвей векового леса, а там – то бегом, то шагом к полудню доберется и до замка Де Клиши.
Задача почти выполнена. Или нет?
Вместо того, чтобы бежать к лесу, мальчик внезапно поворачивает в самое пекло – к шатру герцога! Обходит шатер сзади, черной змейкой, незаметно для охраны подползает к пологу и ловко ныряет под него.
Светлейший герцог Анри Савойский встает с раскладного походного стула и поднимает над головой рог, в котором достаточно вина, чтобы сварить молодого барашка. Он смотрит на восторженные лица своих товарищей- головорезов – сейчас будет тост за победу!
Внезапно лица собравшихся в шатре отважных воинов искажаются ужасом, их руки судорожно ищут рукоятки мечей, а глаза испуганно смотрят на нечто страшное, возникшее за спиной герцога.
Анри наполовину вынимает меч из ножен, резко оборачивается, хрипло вскрикивает и… подавив крик, разражается громовым хохотом:
- Луи, сынок, что за маскарад? Господа, позвольте представить моего сына, Луи Савойского. Он отпросился поглядеть, как поживают эти крысы в замке, да, видать соскучился по настоящим воинам! Луи, ну и рожа у тебя! Я сейчас позову оруженосца, чтобы он обтер тебя мускусной водой, и ты расскажешь нам, как этот старый пес коннетабль мнет пустыми деснами высохшую кость!
- Отец, - мальчик отвечает негромким хрипловатым голосом, так отличающимся от слегка визгливого оптимистичного фальцета Жака-Простака. – Мыться - позже. Во-первых - у меня кончился порошок. Нельзя было, чтобы гибли только солдаты – это было бы подозрительно. Так что пришлось извести половину яда на беженцев. Но самое главное – не это. Я здесь потому, что из пятнадцати гонцов, которых послал коннетабль, вы упустили двоих! Ну, одного-то я хорошенько ткнул на дорожку кинжалом, когда тот спускался со стены, и ему далеко не уйти. Но вот второй… Я стрелял из арбалета, но было темно, запросто мог и промахнуться.
- Ну и что? – Анри довольно хохотнул. – Что нам с этих полудохлых гонцов? У Де Клиши своих проблем навалом, вряд ли он рискнет ввязываться…
- Отец, а если рискнет?
- Тогда получит хорошую взбучку, мелкий засранец! Или…– Анри вдруг подозрительно посмотрел на сына. – А ну, говори, что ты задумал?
- Задумал заменить Де Клиши и кончить дело завтра же. Отец, я знаю секретный знак. Прикажи половине твоих воинов затемно уйти в лес и там повязать на правые руки полоски белого полотна, а с рассветом – атаковать нас. Коннетабль решит, что это подмога, опустит мост, выйдет на встречу, а когда все поймет – будет уже поздно, и мы ворвемся в замок на плечах его солдат!
Анри на минуту замолчал, шевеля губами, как будто пробуя на вкус идею сына. А потом разразился довольным хохотом и с размаху одобрительно хлопнул парня по тощей, вымазанной углем спине. Мальчик бросил на отца короткий злобный взгляд, который остался незамеченным как самим Анри, так и всей сворой его радостно гогочущих головорезов. Пожалуй, только духовник Анри, брат Превус уловил что-то краем глаза, повернулся и внимательно посмотрел на мальчика.
Но тот не обратил внимания на скромного монаха, вежливо попросил отца отпустить его, чтобы помыться и передохнуть, и, проскользнув в щель полога, покинул собрание.
Наконец, когда затихли радостные тосты за удачу завтрашней легкой расправы, Анри с гордостью обвел глазами шатер и произнес:
- Это мой парень! Мой наследник! Возмем замок почти без потерь!
Шатер опять взорвался воинственными криками, и лишь брат Парвус, наклонившись к уху герцога, еле слышно прошептал:
- Ваша светлость, мальчик отлично превзошел шпионаж, яд, предательство и прочие законы войны, но не кажется ли вам, что будущему герцогу стоит поучить и другие законы?
- Другие законы? Закон войны, Парвус, как и закон жизни, всего один – овладеть желаемым любой ценой! Разве не этому учит Библия?
- Боюсь, Ваша Светлость, что вы, будучи обременены государственными делами, так и не дочитали Священную Книгу до конца. Впрочем, не буду спорить. Позвольте лишь напомнить вам ваши слова в тот благословенный день, когда ваш наследник достигнет совершеннолетия.