Мы с Тобой одной крови. Глава 22

Длинная и тонкая струна связывала Даню с Полиной. Где бы он ни был, что бы он ни делал, он постоянно помнил о ней. Он пытался представить, где она, что она делает сейчас, в этот момент, что с ней. Даня не знал ничего, и ему казалось, что с каждым днем эта связь с Полиной вытягивает из него частичку жизни. Он почти физически чувствовал, как что-то надрывается у него внутри. Но он не хотел сдаться  и отпустить ее. Нет, он не думал об этом осознанно: он был еще слишком неопытен, чтобы понять, что с ним происходит. Но всем огромным напряжением воли, на которое он был способен, он старался удержать Полину в своей памяти.

Даня осунулся и потемнел, он теперь почти не улыбался, лишь только иногда, когда смотрел на Аркашу и думал, что он все же не один. Как бы ни сложилась жизнь, они всегда будут вместе с Аркашей.

Даня никому не рассказывал про Полину, даже Аркаше, даже когда ему казалось, что жизнь по капле оставляет его. Нет, он не стеснялся Аркаши, тот бы все понял и никогда не сделал бы Дане больно неаккуратным вопросом или упоминанием о Полине. Дане было больно слышать, когда кто-нибудь произносил имя Полины в разговоре так просто, как будто ничего не произошло, но в тоже время ему очень хотелось, чтобы память о ней жила не только в нем, чтобы ее вспоминали.
 
Даня не хотел расстраивать Аркашу, ведь Аркаша очень переживал бы за него. А помочь он ему все равно ничем бы не мог. Помочь ему могла только Полина, но просить у нее помощи Даня не мог себе позволить. Полина была слишком дорога ему, чтобы он мог решиться осложнять ее жизнь своим присутствием. Да и что она могла сделать для тринадцатилетнего мальчишки? «Чего ты хочешь?», - спрашивал он себя - «Что, жениться на ней хочешь? Не смеши!»

Даня говорил с Полиной целые дни напролет. Рассказывал ей все, о чем он думал. В прошлом году, когда он видел Полину почти каждый день, уходя из школы, он забывал о ней, не совсем конечно, но знал, что будет завтра, они увидятся. Зная это, Даня мог заниматься другими делами. Но сейчас, не имея возможности видеть ее и не зная, как долго это продлится, Дане необходимо было чувствовать эту связь с ней, всегда, каждое мгновение. Если бы он знал наверняка, что никогда больше не увидит ее, он смирился бы. Но пока оставалась хоть самая маленькая часть надежды, забыть о Полине казалось Дане предательством этой надежды, предательством своей любви и Полины.

Даня не знал, как сходят с ума, но ему начинало казаться, что мир вокруг него не реален - в этом мире не было Полины. Реальный мир был внутри него. Этот мир жил за счет Даниных надежд и постоянного напряжения Даниной памяти. Нет, этот мир не жил, он умирал, умирал также верно, как иссякали силы у Дани, дававшие ему возможность постоянно концентрировать свою волю на мысли о Полине. И Даня умирал вместе с этим миром.

Вечером, перед тем как заснуть, он всегда приходил к ней: представлял, что сидит у ее постели и смотрит, как она спит. Он гладил ее волосы, целовал ее руки, сидел с ней все ночи напролет. Даня совсем перестал спать по ночам. Он просто не мог уснуть, не хотел отпустить ее даже во сне. Он рассказывал ей о своей любви, как сильно он ждет ее, как она нужна ему, как хлеб голодному, как вода умирающему от жажды: «О, если бы ты только могла услышать меня. Только скажи мне, сколько еще ждать. Я не буду просить, не буду спорить, лишь бы знать, что я снова увижу тебя. Да, я для тебя никто. Ну и что! Я буду как тень. Может быть, и я когда-нибудь пригожусь. Я могу  ходить в магазин или прибираться в доме, когда ты занята, или готовить ужин, когда ты придешь усталая с работы, а потом я уйду и ничего не потребую. Тебе даже и говорить со мной не надо. Только бы знать, что ты живешь. Ах, отчего я не собака!  Я охранял бы тебя ночью, а днем ходил бы с тобой или ждал бы тебя дома, если с тобой нельзя. Отчего же нельзя стать собакой, твоей собакой?»

Дни шли, и Дане становилось все тяжелее, у него больше не осталось сил. Он все еще ходил на волейбольные тренировки, но теперь он так уставал, что едва мог добрести до дома. Ему казалось, что после двух часов тренировки ноги отказывались его слушаться. Он шел маленькими шажками, останавливаясь через каждые пятьдесят метров: ему было тяжело дышать. Дома он ложился на кровать и пытался придти в себя.

Как-то на волейболе тренер, как всегда, проверял у них пульс:

- Даня, что-то у тебя пульс слишком частый. Ты не болен?
- Нет, Вячеслав Васильевич, я как всегда, - сказал Даня.

Даня думал о Полине, он думал о ней всегда, но решил, что когда меряют пульс, то, видимо, лучше подождать. А то видишь, оказывается, у него сердце слишком сильно бьется, когда он думает о Полине! Даня даже засмеялся про себя.

В следующий раз он уже не думал ней, но сердце у него все равно билось слишком часто. Тренер посадил его на скамейку, подождал пять минут, потом опять стал считать пульс. Покачал головой:

- Даня, что-то у тебя сегодня с сердцем нелады. Сходил бы ты в поликлинику, пусть тебя послушают. Может это так, ничего, простуда какая-нибудь или еще что, но лучше проверить. Нам с нашими нагрузками рисковать нельзя.
- Хорошо, Вячеслав Васильевич.
Даня пошел в поликлинику. Его послушала врач-педиатр и послала его к кардиологу:
- У тебя, Даня, шумы в сердце.

Даня опять рассмеялся про себя, услышав такое. Кардиолог его тоже слушала, просила делать упражнения, потом опять слушала, наверное, с полчаса. Потом дала ему направление на кардиограмму на следующую неделю, а пока освободила Даню от физкультуры.
 
После кардиограммы Дане опять велели идти в кабинет кардиолога. Когда Даня вошел, врач сидела за столом, рассматривала график, что-то подчеркивала, писала в карту. Минут через десять она сказала Дане:

- Вот что, Даня. Похоже, что у тебя аритмия. Это, скорее всего, возрастное: ты очень быстро растешь, а сердце не успевает. Тебе придется отказаться от физических нагрузок на время, пока сердце не подрастет, – добавила врач, заметив грустный Данин взгляд.
- А волейбол? - спросил он.
- А про волейбол тебе, к сожалению, придется пока забыть.
 
Придя на следующий день на тренировку, попрощаться с тренером, Даня сидел на лавочке и смотрел на ребят.

- Эх, Даня, Даня, вот беда-то! – вздыхал тренер, он так расстроился, узнав про Даню.
- Вячеслав Васильевич, не переживайте так. Это не беда, в жизни бывает и хуже.
- Да ты же не понимаешь. Ты же лучше всех был в этом наборе, у тебя же данные какие! Нет, это просто трагедия!

Даня не стал спорить. Он попрощался и ушел. Он любил и тренера, и ребят, и спорт тоже, но что же было делать? На то, чтобы переживать и расстраиваться по этому поводу, у него уже не было сил.