украденное лето...

Она была одна, как бывает, одинок ветер, гуляющий в поле, как бывают, одиноки звезды, мерцающие в ночном небе, как бывает, одинок ручей, струящийся с горных вершин. Ее одиночество  - это одиночество реки, непокорное течение которой несется, куда-то за горизонт, куда-то к свету, где серебрится бесконечность.
Она была одна, как цветок в поле, такой хрупкий и ранимый, грозящий сломаться при малейшем порыве ветра. Да, она была как цветок, одинокая и беззащитная, трогательная и печальная, но столь прекрасная в своем немом очаровании. Она не чувствовала себя частью этого мира, частью чего то целого и завершенного, не чувствовала течение времени и не ощущала своего одиночества. Раньше оно тяготило ее, заставляя сердце болезненно сжиматься в предвкушении чего-то непоправимого, фатального потому, что она была одна. Но сейчас все изменилось, она просто научилась принимать свое одиночество, жить с ним. Она привыкла к нему и даже полюбила, как часть чего-то неразделимого, целого, как продолжение ее самой. Она знала, что так будет теперь всегда. Она научилась дружить со своим одиночеством и оно отвечало ей легкой грустью, мгновенно наворачивающимися на глаза слезами и ноющей болью глубоко в душе.
 Она дружила со всем миром, ходила по нему с улыбкой человека, который знает немного больше остальных, которому нечего больше терять и некого бояться. Иногда на нее бросали удивленные взгляды, на которые она отвечала легкой полуулыбкой. Безусловно, она вызывала у окружающих интерес, но не как личность, не ее мысли и чувства, не ее внутренний мир, а лишь внешняя оболочка, которую они могли видеть при мимолетном взгляде. Для них она была как красивая, экзотическая бабочка, взмах крыльев которой рождает в душе восторг пополам с трепетом и странным очарованием ее изящного полета, который неминуемо приближает ее к гибели.  Она летела на свет, но понимала ли, что этот свет губителен для нее? Она – экзотическое растение, горный эдельвейс, чье место не здесь, не в этом городе, не в этом мире и даже не в этой вселенной. Все здесь было чуждо ей, все вызывало интерес пополам с непониманием, таким же, с которым смотрели на нее саму. Она – другая, созданная для другого измерения и подчиняющаяся другим законам. Ее можно было бы назвать ангелом, но она грешница, только потому, что попала в этот неидеальный мир и не научилась подчиняться его законам. Ее грех в ее совершенстве, ее карма в первозданной чистоте ее, когда то сияющих глаз. Она – слабый отголосок потухшего рая с горьким привкусом миндального заката. Она свободна, как бывает свободно только небо, бескрайнее и синее, недосягаемое и необъятное, скрывающего от всех тайну мироздания. Она свободна, как дождь, оплакивающий эту планету, как  солнце, согревающее ее мраморную кожу своими ласковыми лучами.  Ей было чуждо все земное, чувства, которые волнуют и ранят душу, мечты, которые рисуют на линии горизонта красочные картины прошлого, сплетая их в никому неведомый узор из хрустальной оболочки счастья. Она больше не пускала в свое сознание мечты, а в сердце любовь. Теперь оно было закрыто от этого мира, от его жестоких закономерностей и от всего, что могло ранить и причинить боль. Она одна, она свободна, она никого не ждет  и ни во что не верит, не любит и не страдает, не чувствует боль и радость. Она дышит, но не чувствует воздуха. Она существует, но не живет и… ей это нравится.
И только на один вопрос она не могла бы ответить даже самой себе – для чего она живет. Она лжет себе, другим, всем, кто смотрит на нее и задает вопросы. Она лжет даже перед Богом. Даже ему она клянется, что живет потому, что должна, потому что не может по-другому. Но она знает, что это неправда. Она дышит потому, что так угодно Богу, потому что все живое в этом мире подчиняется ему и она тоже. Она другая, но не особенная. Перед богом все равны. Он не щадит ее своей милостью и не балует своим вниманием. Иногда он забывает про нее, а когда вспоминает – вытаскивает из очередного мутно-сигаретного тумана, в котором она медленно теряет себя, растворяется в оболочке серой нереальности. Часто она гневит бога, но он все равно любит ее, как отец любит избалованное дитя, как брат любит непокорную сестру. Она много грешит и мало молится, но он с легкостью прощает ей всех грехи, наказывая и балуя, щадя и оберегая, но не позволяя уйти навсегда.
Тот, другой, кто заменил ей создателя на земле, тоже любил ее, оберегал и баловал, сочинял стихи и песни, дарил цветы и свое внимание. Раньше он был для ее богом, создателем, целой вселенной. Она доверяла ему то, что не могла доверить богу, и он не осуждал ее за это, как осудил бы отец небесный. Он любил ее и эту любовь она чувствовала каждую минуту, каждую секунду своего земного существования. Это любовь согревала ее зимой, в самые лютые морозы, окрыляла, давала силы жить, дарила надежду, призрачную, едва теплящеюся надежду на счастье, которого она так и не познала, потому что потеряла его и вместе с ним все свои несбывшиеся мечты.  С тех пор прошло много времени, многое изменилось. Теперь она другая, но одно осталось неизменным – он по-прежнему живет в ее сердце, в ее мыслях и стремлениях. Но теперь, кроме бога у нее больше никого нет. Ей осталось одно – смириться, довериться ему, безропотно вручить себя в его полную власть и… жить. С пламенным сердцем, медленно догорающим в лучах заката, со стеклянными крыльями за спиной, которые могут сломаться в любой момент, с взглядом, который плавно заволакивает пелена тумана. Жить в ожидании конца.