Маргинал

Он сидел на крыше двенадцатиэтажки и смотрел на закат. Тени от деревьев на аллее убегали куда-то вдаль, и, кажется, скрылись бы за горизонтом, если бы не длинный дом, перегородивший им путь. По улице волочились редкие прохожие, чуть быстрее пробегали ещё более редкие машины. А он смотрел на этот мир и думал о чём-то своём.
Все мечтают выделиться из толпы. А те, кто не мечтают, никогда не замечаются окружающими. Однако маргинальность - это плохо. Разве можно быть вне толпы и не быть маргиналом? Выделиться из толпы с кем-то? Образовать свою толпу и не выделяться из неё? Странный способ.
Он - тот, кто выделился из толпы. Он не делал ничего необычного, не делал ничего странного, что могло бы его выделить за что-то. Но он не мог быть внутри общества. Он не принимал его. Или его не принимали. Он просто не мог быть таким, какими были они. Не умел лицемерно лгать, не умел ни эгоистично заботиться о себе, ни льстиво стелиться под другими. Всё, что он мог - думать. Думать везде, всюду. Кажется, он научился думать так, как не мог думать никто. Созерцать, анализировать, вспоминать, обобщать, обдумывать и запоминать одновременно.
С ним невозможно было спорить: он всегда видел, кто прав. Он успевал взвесить все правды и неправды прежде, чем высказывал свою точку зрения. А есть ли она у него? Он думает чужими мыслями, но не имеет своего мнения. Он жонглирует чужими цитатами и мудростями на любую тему, однако не способен создать чего-либо своего. Его субъективность заключается в статистическом количестве аргументов с каждой стороны.
Что для него общество? Полигон для исследований. Он ставил себя выше общества. Не сознательно даже, просто верил в это, как старушки верят в Бога. Прав он или нет - неважно, важно то, что он выпал из общества. Единственным его собеседником стал закат, который он наблюдал почти каждый вечер. Он запомнил, в каком порядке закрываются магазины через дорогу, изучил расписание автобуса, проезжавшего вдалеке, интуитивно чувствовал, когда загорятся фонари. А цивилизованное общество делило шкуры и считало потери от охоты на мамонтов.
Он выделился из толпы. Но какой ценой? Он не из тех, кто хватается за все дела, но его слова редко расходятся с делом. Он замкнут, но то, что он замкнул, огромно. Он редко начинает говорить, но если его слушать - волей-неволей веришь в его слова. Он никогда не говорит чего-то без оснований - он всегда прав. И он всегда вне общества.
Что такому, как он, может быть нужно от жизни? Судьба уже дала ему много: собеседника, умеющего слушать и выслушивать, пейзаж, до боли въевшийся в память каждой точкой, каждой пылинкой, но всё же продолжающий вызывыать восторг, да голову на плечах, способную выдавать пустые философские мысли. Ему и не надо было чего-то смыслового - он получал удовольствие просто от того, что сидел и думал.
Солнце тем временем давно скрылось за домом напротив, да и, наверное, за горизонтом, и на небе воцарилась тьма, прерываемая редкими звёздами городского неба. Вырваться бы за город, да не на день-два, а навсегда, жить на природе, но так, чтобы не заботиться ни о чём, как здесь, в мегаполисе... Но твёрдый разум реалиста говорил, что это невозможно. Февраль подходил к концу, как и сегодняшний диалог с закатом, давно ушедшим на запад. Он приподнялся на онемевшие ноги, подул на призамёрзшие руки и пошёл к лестнице вниз. Завтра его ожидало то же самое, разве что можно будет сказать, что пришла уже весна и что скоро потеплеет и народу на улице станет больше и будет больше шума...
С этими мыслями он уснул в своей кровати. Уснул, зная, что завтрашнее общество вряд ли сможет за ночь эволюционировать до него, как и он до них, уснул в ожидании завтрашнего одиночества и продолжения безрезультативной деятельности. Уснул вместе с февралём, ушедшим прочь. В окно светила почти полная луна, а по крыше гулял ещё холодный зимний ветер.