Мы с Тобой одной крови. Глава 24

Потом, как-то совсем незаметно, прошел май, началось лето. Даню опять, в последний раз, отправили в лагерь. Дане в мае исполнилось четырнадцать, а в пятнадцать в лагерь уже не брали. Но теперь Дане было все равно: лагерь – не лагерь, в последний раз – не в последний. Полины не было нигде: ни дома, ни в лагере, а значит –  какая разница.
В этом году Даня взял с собой в лагерь гитару. Сначала Даня сидел на своей кровати, бренчал аккорды и мычал песни себе под нос. Потом соседи по палате стали прислушиваться, начали просить его петь погромче. Песни Даня мычал в полголоса, чтобы людям не мешать, а раз они сами просят, почему бы ни спеть, на то и гитара. Но потом в Данину палату народу стало собираться все больше.

Оказалось, что на гитаре в отряде кроме Дани не умел играть никто, а вот послушать хотелось многим. Даню стали просить: «Спой это, спой то...». Будто это концерт по заявкам. Дане же хотелось петь, что ему нравилось. Народ обижался, когда он не пел, что просили. В конце концов, в палату к Дане стали приходить все, кому не лень, даже девчонки. Это уж было слишком. Как-то раз Даня, настраивая гитару, посильнее завернул колок на первой, самой тонкой струне. Струна лопнула, саданув Даню по пальцам.

- Ну, все, концерт окончен, - сказал Даня.

Струны у него  были запасные, но про это Даня решил не упоминать. Ребята разошлись, а Даня опять обрел свободу. Его гитарная популярность была ему уже поперек горла. Ведь когда за тобой постоянно ходят и просят что-нибудь спеть, за ограду особо не выберешься. А Дане особенно теперь очень хотелось на свой Бугор и Поля. Он знал, что не скоро опять попадет в свои владения. Теперь уже, наверное, только когда вырастет и сможет ездить один за город. Даню пока за город одного отпускали только к Леве на дачу, да и то потому, что дача у Левы была в двух шагах от электрички. О том, чтобы самому в одиночку или с друзьями пойти в поход, Даня мог только мечтать. В этом году Даня прощался со своим Бугром, Ледяной речкой, Близким Полем, на котором все еще по ночам спало облако, с Цветочным Лугом и его дикими цветами по пояс, с Золотым Дальним Полем. Одно утешало Даню, что когда он вырастет и опять приедет сюда, он обязательно узнает, что же там за деревней и за холмами, там, за границей его мира.

В июле Даня с мамой, папой и Машей поехал в дом отдыха, куда маме опять, как и в прошлые несколько лет, дали путевку от профсоюза. А в августе Дане наконец-то разрешили «болтаться», где захочется. Даня в основном «болтался» по паркам, по Нескучному саду, который знал с детства, по Измайлово. Иногда он ездил к своему старому дому, гулял по монастырю.

Но чаще всего Даня уезжал к Леве на дачу. Мама его даже ругала:

- Совсем, наверное, ты Левиной бабушке надоел.

Но Левиной бабушке он не надоел, по крайней мере, виду она не показывала.

Даня обычно приезжал к Леве около десяти утра. Они забирались на Левин чердак с круглым окошком, Даня разваливался в гамаке, Лева садился в старое плетеное кресло-качалку, и они начинали мечтать про все на свете. А еще они любили бродить по лесу. Полей вокруг Левиной дачи не было, а вот лес был: хороший, сосновый. И грибов в нем было много, в основном подосиновики и лисички, но иногда и белый можно было найти. Тогда на обед Левина бабушка готовила им грибной суп и жаркое из грибов с жареной картошкой. Вот это было лакомство!

Еще у Левы на даче был большой пруд. Лева очень любил рыбалку и как-то раз предложил Дане порыбачить с ним, нашел ему удочку. Ребята пошли к пруду. Лева достал из кармана куртки коробочку из-под леденцов с наживкой, вынул из нее дождевого червя. Червей этих он накопал еще вчера вечером. Лева протянул червя Дане:

- На, разорви его пополам, тебе и мне.

Даня аккуратно взял червя и уставился на Леву:

- Как это разорви? Ему же больно! – в конце концов, спросил Даня.
- Да ничего ему не больно.
- Не, Лева, я не могу. – Даня протянул червя обратно.
- Вот так, это просто. – Лева разорвал червя, протянул половинку Дане. – Надевай на крючок.

Половинка червяка извивалась у Левы в руках. Даня представил, как его разорвали пополам, по животу, потом взяли огромный крюк, нацепили на него ошметки его тела, бросили крюк в воду, кормить акул. Даня побледнел, живот скрутила боль. Он сел на деревянный помост у пруда, с которого они собирались рыбачить. Дане казалось, что у него болит все: руки, ноги, горло, и особенно живот, по которому его порвали пополам. Лева удивленно посмотрел на Даню.

- Ну, ты даешь! – сказал Лева.

Он бросил половинку червяка назад в коробку, нанизал другую половинку на крюк, забросил удочку. Потом Лева посмотрел на Даню, спросил:

- Ну что, тебе нацепить червяка? У меня тоже с первого раза не получилось. Вон он как вертится...
- Нет, Лева, я не могу. Я лучше загорать буду, вот здесь, на песке.

Перед прудом был небольшой песчаный пляж. Даня улегся на своей куртке, стал смотреть в небо. Боль в теле потихоньку начала стихать. Лева половил рыбу минут двадцать, ничего не поймал, оглянулся на Даню.

- Знаешь что, пойдем лучше змея клеить. Рыбу я и один могу ловить.
- Вот здорово! Пойдем, – обрадовался Даня.

Больше при Дане Лева не рыбачил. Но приехав однажды, Даня не застал Леву на его дачном участке.

- А, Даня! А они на пруду. Рыбу пошли ловить, – сказала Левина бабушка. – Пить не хочешь с дороги? Я компот из яблок сварила, он остыл уже.

Даня выпил пару кружек компота и пошел на пруд. Когда Левина бабушка сказала «они на пруду», он сразу догадался, что к Леве приехала Света. Она и до этого уже пару раз приезжала, когда Даня был у Левы. Света была ничего. Они вместе ходили искать грибы или сидели на чердаке, но все тогда было как-то не так. Даня все же начал потихоньку привыкать к Свете. Лева же со Светой вел себя так же, как и с Даней, словно это тоже их друг. Ну и что, что девчонка, чего не бывает.

Даня дошел до пруда. Лева и Света сидели на мосту с удочками, подставив спины солнцу. Рубашек на них не было. Даня посмотрел на широкую Левину спину, на выдающиеся бугорки позвонков. Спина у Левы была коричневая. На Свете был купальник, по сторонам тесемок,  словно крылышки, торчали острые худые лопатки. Света и обычно сутулилась, а сейчас вообще сидела, упираясь подбородком в коленки.

«Как бы ей не сгореть...» - подумал Даня, глядя на ее белую спину.

- Привет, ребята! Рыбачите? – сказал он, подходя.
- Привет, Данька! Ага, рыбачим. Вон Света даже рыбу поймала, – ответил Лева. В ведерке, стоящем на деревянных  мостках рядом с ними, плескалась небольшая, сантиметров десяти, рыбешка.
- Молодец! Света, а ты не сгоришь? Солнце уже сильно шпарит.
- Привет, Даня, – отозвалась Света. Она все еще немного смущалась Дани и в его присутствии много не говорила.
- Да, Свет, правда, накинь рубашку на плечи, – сказал Лева озабоченно. – Сгореть очень даже легко.

Света не  стала спорить, накрыла плечи рубашкой.

- Даня, а ты не будешь ловить? – спросила она.
- Он это не любит, – опередил Даню Лева.
- Да, я лучше вот здесь, на берегу, позагораю. А то лето скоро кончится, когда еще на солнышке поваляешься.

Даня расстелил куртку на песоке, подумав о том, что где только он на этой куртку не лежал. Ему почему-то вспомнилось, как они с Аркашей упали тогда в ручей перед Полиной на тур-слете, и как он потом просыхал, лежа на солнышке. Даня растянулся, закрыл глаза. Солнце уже припекало, но пока еще не очень сильно.

Даню, которому, чтобы приехать к Леве, приходилось вставать в полседьмого, начало клонить в сон. Он все еще время от времени открывал глаза, поглядывал на Левину и Светину спины, но потом сдался и задремал.

Когда Даня открыл глаза. Перед ним, загораживая солнце, стояла Лиза.

- Привет, Даня, - сказала Лиза, улыбаясь.
- Привет. А ты что тут делаешь? – Дане стало неловко валяться лежать, он сел.
- Мы со Светой вместе приехали.
- Понятно. А где ты была? Я тебя не заметил...
- Я грибы ходила искать, вон там в лесу.
- Ну что, нашла? – спросил Даня, рассматривая Лизу. Грибов нигде видно не было.
- Вот один белый нашла, и все. Собрали уже до меня, наверное, – ответила Лиза, достав из кармана маленький белый гриб. - Дань, а можно я с тобой позагораю?
- Конечно. Пляж этот общественный, загорай, сколько хочешь, – ответил Даня.

Он опять лег на спину, стал смотреть на облака. Лиза сняла футболку и шорты. Под одеждой у нее оказался купальник, голубой в мелких ромашках. Она легла на живот, подставив спину солнцу, подперев голову на локтях, стала смотреть на Даню.

- Тебе и загорать не надо, ты и так уже коричневая! – заметил Даня.

Он перевернулся со спины на бок, стал смотреть на Лизу, на ее узкие, силуэтом на фоне солнца вырисованные, плечи, на изгиб рук у запястий. Пока Лиза снимала одежду, Даня из скромности отвернулся, но сейчас, когда Лиза лежала рядом с ним, он не мог оторвать от нее глаз. Они молчали, но Дане было легко.

Солнце светило Лизе в затылок. Пряди ее светло-русых волос, выбившиеся из косы, просвечивались насквозь, искрились на солнце. Даня совсем засмотрелся, было что-то зачаровывающее в этом солнечном свете, в Лизином лице. Он вспомнил, как он смотрел на Полину в тот день в лесу.

Лизино лицо отступило на второй план. Даня смотрел на Лизу, но видел Полину. Он смотрел в голубые Лизины глаза, а видел Полинины, серые со светло-коричневым ободком вокруг зрачков, видел белизну Полининых рук, вот здесь, совсем рядом. Полина почти касалась его щеки. А сквозь белую нежность Полининых запястий проступали очертания темных, загорелых Лизиных рук.
- Даня... – сказала Лиза.

Даня словно проснулся, он заметил, что Лиза тоже смотрит на него, глаза в глаза. Он смутился.

- Даня... Я…
- Лиза, тебе кто-нибудь говорил, какая ты красивая?
- Нет. Так, как ты, - нет.
- Ты очень красивая, Лиза! Просто загляденье! – Лиза улыбнулась.

Даня заметил, что Лева со Светой поднялись с мостков и собирали удочки.

- Ну что, поймали еще что-нибудь? – спросил Даня.
- Неа. Больше ничего. Тут, наверно, уже всю рыбу выловили. Не клюет больше никто, – отозвался Лева.
- А что же вы тогда здесь ловите?
- Да больше негде.
- Понятно.
- Ну что, пойдемте обедать?

Даня поднялся, набросил рубашку на плечи. Оглянулся на Лизу. Она все еще лежала на песке. К ней подошла Света.

- Догоняйте, – бросил им Лева.

Лева с Даней пошли вперед. Даня еще раз оглянулся. Лиза теперь уже сидела на песке, поджав колени. Они о чем-то разговаривали со Светой.

- Это она в Алма-Ате так загорела. У нее там бабушка. В Подмосковье так не загоришь, – объяснил Лева.

Вечером девчонки остались ночевать у Левы, а Даня поехал домой. В электричке он думал про Лизу: «Почему я не мог, как все нормальные люди, влюбиться в Лизу? Она же, и правда, очень красивая. Вот Лева и Света. Им хорошо вместе, они не мучаются. И мне с Лизой хорошо, но люблю я Полину. Что за наваждение такое?» Даня попытался представить, чтобы он чувствовал, если бы любил Лизу, стал вспоминать ее. Но вместо Лизы опять увидел Полину.

До сентября оставалось еще две недели, и с каждым днем Даня все больше и больше нервничал. С каждым прошедшим днем ему становилось все тяжелее ждать. Он не видел Полину почти пятнадцать месяцев – если не считать тех двух минут, когда они встретили ее с Аркашей по дороге из школы. Дане теперь казалось, что этой встречи и не было вовсе, что он ее выдумал.

В начале лета Даня думал, что он уже привык ждать. Вся жизнь была ожиданием, и это было обычным делом. Неделя проходила за неделей совсем незаметно. Но за несколько дней до конца каникул у Дани не осталось сил. Хуже всего было то, что он не знал наверняка, увидит ли он Полину, вернется ли она в школу, а если вернется, будет ли вести у них уроки.

Даня боялся надеяться. Надеяться, а потом узнать, что он никогда больше не увидит ее, было выше Даниных сил. Даня убеждал себя, что надеяться не на что, что теперь жизнь так и будет идти без Полины, что ждать нечего. Но не надеяться он не мог, и эта надежда вытягивала из Дани, каплю за каплей, последние силы, пока совершенно ничего не осталось.

За десять дней до сентября Даня заболел. У него ничего не болело, но температура держалась под сорок, не спадая почти неделю. Даня лежал в полубреду и старался не думать про Полину. Он боялся, что во время болезни выдаст свою тайну. Чтобы не думать про Полину, он стал вспоминать Лизу, какая она была в тот день у Левы на пруду. Он видел ее загорелое лицо и руки, русые локоны, просвеченные солнцем. Но Лиза вдруг становилась Полиной. Даня смотрел в грустные Полинины глаза, смотрел на нежную белизну ее лица и у него от жалости на глазах проступали слезы. Даня начинал гладить Полину по голове, утешая ее. Но Полина снова была Лизой, и Даня гладил уже Лизины, светящиеся на солнце локоны. Потом Лиза  и Полина раздвоились, и Даня тоже раздвоился и уже не знал, кто он, словно исчез совсем. Вместо него были только две его половинки, которые совсем не знали ничего про Данины страдания.

Но все же за время болезни Даня отдохнул. Пока он лежал в бреду, он не мог ни нервничать, ни волноваться, ни скучать о Полине, и это немного восстановило его силы. За два дня до начала занятий температура у Дани спала. Он проснулся с утра, чувствуя легкость и пустоту внутри, словно во время болезни у него перегорел предохранитель и теперь тот орган в душе, которым Даня чувствовал и мучился, был выключен.