27. Фамильная гордость

Впервые в жизни я получил в подарок от автора книжку  только  потому, что  её герой – мой родственник. Я-то не знаю даже, кем он мне приходился, и видел-то один раз в жизни, когда он дирижировал симфоническим оркестром, а я сидел на галёрке. Правда, этот концерт, эту массивную фигуру с львиной гривой, эту живую игру вдохновенного лица, отражавшую всю гамму настроений, мелодий и темпов исполнявшейся музыки, помню с тех пор много десятков лет

В моём детстве и юности  его фамилия – точно такая, как и моя! – часто звучала по радио, появлялась в афишах, мелькала в газетах. Натан Рахлин ещё в 1938 году разделил на Всесоюзном конкурсе дирижёров симфонических оркестров второе место со знаменитым Мелик-Пашаевым  (победителем стал тогда Евгений Мравинский). Во время Отечественной войны именно Натан Рахлин возглавил Государственный симфонический оркестр СССР. Имя маэстро гремело по всей стране. Он снискал самые престижные награды и регалии, получив звания Народного артиста СССР, лауреата Сталинской премии (впоследствии переименованной в Государственную), был награждён высшими орденами: Ленина, Октябрьской революции и т. д.

Но в своей семье я никогда не слышал о том, что мы с ним в родстве. – просто однофамилец.

В августе 1950 года. в наш Харьков с гастролями приехала Львовская  хоровая капелла «Трембита»,  концертмейстером которой была двоюродная сестра отца Рива (Ривка' (Ревекка), Рахлина, а в составе певцов – её муж Ваня Паваляев. По телефону они связались с нашей родной тётушкой. Но как раз несколькими днями раньше МГБ арестовало наших с сестрой родителей.  Смертельно этим напуганная, та наплела Ривочке, будто родители наши надолго уехали из Харькова, однако  нам передала, что львовская родня хочет нас видеть. Мы  явились к ним в гостиницу, были тепло приняты и обласканы. Конечно, зашёл разговор о музыке, и мы с сестрой (мне было 19, ей на 5 лет больше) при помощи собственного «тра-ля-ля» стали демонстрировать свои «познания» в симфонической музыке, которой тогда оба увлеклись.

Наша природная музыкальность произвела на родственников-артистов приятное впечатление, и тётушка вдруг стала рассказывать о своих встречах с Натаном Рахлиным. Тут-то я и услыхал впервые, что он – «из наших Рахлиных», что с рассказчицей и с другими её  близкими «родичается» (украинское словцо!), но вообще-то не слишком расположен к общению с дальней и незнакомой роднёй, после того как во время войны вдруг у него выискалось  безмерно много претендентов на «родственную» помощь, которую он, хотя и занимал видную должность руководителя самого важного в стране оркестра,  просто не был в состоянии всем им оказать…

Может быть, под впечатлением этого рассказа я, когда вскоре в наш город с гастрольным  концертом прибыл из Киева  Натан Рахлин, даже не попытался с ним познакомиться, а скромно купил в кассе филармонии билет на балкон за 15 тогдашних рублей. Правда, мне повезло: вполоборота я хорошо видел выразительное лицо дирижёра. В то время оркестром харьковской филармонии руководил весьма эффектный Израиль Борисович Гусман, однако во главе с Н. Рахлиным тот же коллектив музыкантов звучал совершенно иначе, - ярче, колоритнее, более вдохновенно, и это было очевидно даже мне, не знакомому и с азами нотной грамоты. Одно из двух отделений концерта было полностью отведено исполнению торжественной увертюры Чайковского «1812 год», мне и раньше доводилось слышать это произведение, но такого поистине праздничного, фееричного его звучания   не припомню!

Между тем, шли 50-е годы, с характерным для их начала  всплеском в СССР так называемой «второй волны» массовых репрессий (если первой считать 1937 год). Близкий нашей семье, молодой тогда поэт Борис Чичибабин ешё в 1945 году высказал в стихах опасение, «чтоб на землю не пришла/ новая ежовщина»,  - и вот она  явилась вновь, обрушившись и на автора стихов, схлопотавшего как раз за них свою сталинскую лагерную «пятилетку», и на наших родителей, которым, без каких-либо конкретных обвинений, «припаяли» по десятку лет «особых» лагерей, и на ещё великое множество безвинных людей…
 
То было время и дикого разгула государственной юдофобии, не прекратившейся и после смерти Сталина и закамуфлированной  под борьбу с космополитизмом, сионизмом, антипатриотизмом, якобы за создание «коренных национальных кадров», в противовес засевшим повсюду «иванам, не помнящим родства». Таким «иваном» оказался и Натан Рахлин.  И тут, наконец, я обращаюсь к подаренной мне книге, создатель которой – составитель и один из авторов, б. профессор Казанской консерватории, музыковед Георгий Михайлович Кантор, прибывший как новый репатриант в израильский город  Беэр-Шеву, – в  течение долгого времени он был в Татарской АССР  другом и сотрудником великого дирижёра.

Вот что Г.Кантор рассказывает в краткой биографии Н. Рахлина «Жизнь артиста»:

«Вернувшись с 1959 года  окончательно в Киев, Рахлин застал там иную атмосферу. <…> Начались откровенно антисемитские выпады против Рахлина, проникавшие даже в прессу. Всё это сильно напоминало  недавние сталинские времена борьбы с космополитизмом.  Рахлину вменяли даже в вину якобы незаконное строительство дачи в Мисхоре (Ялта). По решению ялтинских властей эту дачу отобрали  и устроили там детский сад. Через три с лишним десятилетия по решению суда дача была возвращена наследникам, теперь там мемориальный музей Рахлина.

В 1962 году приказом министра культуры Украины крупнейший советский дирижёр Натан Рахлин был уволен со своей должности  <…> . На его место был назначен только что окончивший Львовскую консерваторию 25-летний  С. Турчак».

Эта весть застала  маститого дирижёра во время его гастролей по городам Украины. Один из авторов публикуемых в книге воспоминаний, флейтист, игравший ещё в 1952 году   в оркестре под управлением  Н.Рахлина,  со слов своих добрых друзей-музыкантов рассказывает, как тяжко пережил маэстро весть о своём, фактически, изгнании с поста руководителя государственного симфонического оркестра УССР. В Житомире, где ему лишь сообщили о готовящемся увольнении, он дирижировал «пассивно и отрешённо».  В Ужгороде, когда слухи подтвердились, он, управляя  оркестром,  …плакал.
 
Большая часть  жизни выдающегося музыканта, о которой повествуют авторы книги (а их около 30-ти!)  была связана с Украиной. Здесь, в украинском Полесье на Черниговщине, в г. Сновске (позже переименованном в  г. Щорс) он родился в трудовой семье (дед был кузнецом, отец окончил школу военных капельмейстеров, руководил маленьким ансамблем клейзмеров (еврейских народных музыкантов). Очень рано, в начальные детские годы Натан овладел игрой на нескольких духовых и струнных инструментах, учился в хедере, немного – в гимназии. Подростком вступил в Красную Армию, был горнистом в дивизии Г. Котовского. Служа в армии, продолжил музыкальное образование и в результате виртуозно овладел искусством игры на множестве духовых и струнных инструментов. Воспоминания авторов книги изобилуют эпизодами, когда на репетициях маэстро обнаруживал потрясающее умение расслышать в звучании оркестра особенности голоса любого инструмента. При этом, если было необходимо, сам демонстрировал великолепное владение чуть ли не всеми инструментами!

В книге приводятся самые высокие оценки профессиональных качеств Н.Г.Рахлина как дирижёра, сформулированные корифеями музыки: Шостаковичем и Прокофьевым, Самосудом и Мелик-Пашаевым. По одним лишь заголовкам воспоминаний его учеников и соратников можно составить представление об этой творческой личности: : «Подлинно народный артист», «Для нас он был Бог», «Общение с ним одухотворяло», «Феномен Натана Рахлина»… И вот, в угоду мелким чувствам зависти, чёрной юдофобии, националистической спеси, хозяева жизни отправляют феноменального дирижёра, 25 лет с блеском руководившего  Государственным симфоническим оркестром Украины, в позорную отставку! Приведены свидетельства поистине издевательского, иезуитского поведения тогдашних администраторов от искусства: Н. Рахлин хотел вернуться в Киев, пусть и на менее значительную должность, его оттуда  обнадёжили, заставили унизиться до положения просителя, но коллега музыкант, облечённый чиновничьей властью, сухо заявил: «Трудоустроить вас не могу…»

После нескольких лет метаний и унижений помощь неожиданно пришла из автономной республики волжских татар.  Казань, как ряд других городов и регионов тогдашнего СССР, была известна как место, где евреи, вдруг подвергшиеся в Москве, Ленинграде и особенно на Украине плохо завуалированной дискриминации, находили  свой приют и «нишу». Такой пример был мне известен по судьбе одной нашей приятельницы, моей ровесницы: великолепно подготовленная к поступлению в консерваторию по классу фортепьяно, она дважды не смогла преодолеть вступительный барьер в Харькове, а вот в Казани сдала приёмных экзамены, окончила там вузовский курс и потом… всю жизнь успешно работала преподавателем по специальности в…  Харьковской муздесятилетке при консерватории (Институте искусств)!

Нечто в принципе подобное, только на другом, «высшем» уровне, произошло и с профессором Н. Рахлиным:  пренебрежительно изгнанный с поста руководителя государственного оркестра «неньки» Украины (его родины!), он был приглашён на работу в Казань для создания там государственного симфонического оркестра Татарской АССР. В книге довольно подробно описана роль  в решении этого «кадрового вопроса», принадлежавшая коллеге и другу Рахлина – татарскому композитору Назибу Жиганову. Но мне, признаюсь, было особенно приятно прочесть упоминание об участии (посредником в переговорах Н. Рахлина с казанским партийным начальством, без которого кадровый вопрос не мог решиться и в музыке!) казанского профессора-медика Леопольда Матвеевича Рахлина. В книге сказано, что они с Натаном были «двоюродными братьями». Но Леопольд приходился двоюродным братом и моему отцу!

Целый ряд авторов книги - участники  созданного Натаном и руководимого им в течение последних 13-ти лет его жизни  оркестра,  который, благодаря его усилиям, в кратчайший срок превратился в спаянный и высококвалифицированный творческий коллектив международного класса. Как отмечается мемуаристами, маэстро глубоко  познал и полюбил татарский национальный мелос и внёс заметный вклад в формирование национального симфонизма  Татарстана.

Думается, эти страницы жизни великого музыканта в одной из мусульманских республик бывшего СССР, его вклад в формирование её музыкальных кадров, развитие  там симфонической культуры, сама искренняя дружба с видными музыкантами: Джавидом  Кутдусовым, Назибом Жигановым и другими татарскими музыкантами - одно из неоспоримых доказательств  отсутствия каких бы то ни было «врождённых» препятствий добрым отношениям между мусульманами и евреями.

Кстати, близко общавшиеся с Натаном авторы книги отмечают его огромный интерес к истории, религии и культуре еврейского народа. По их свидетельствам, он прекрасно знал иврит и родной идиш, а в молодости даже переводил отрывки из Талмуда.
Интересно, что в заголовке книги повторено название пьесы Юрия Осноса «Жизнь для вечности», построенной  на основе  переписки между П.И.Чайковским и баронессой фон Мекк. В Казани, в концертном зале филармонии, где-то ещё в начале 70-х г.г. был поставлен и потом в течение многих лет с успехом шёл концертный спектакль по этой пьесе. Роли её героев  исполняли артисты Казанского драматического театре им. Качалова Вадим Кешнер и Юнона Карева. О спектакле  писали  в прессе, что там есть и «третий герой»:  божественная музыка. Так вот: партитуру музыкального оформления спектакля создал и оркестром  дирижировал Натан Рахлин. Воспоминания обоих драматических артистов об этом ярком эпизоде их жизни открываются словами Вадима Кешнера: «Не каждому актёру повезло в жизни работать с Гением. Нам с Юноной повезло». Он имел в виду, конечно, сотрудничество с Н. Рахлиным. Юнона (которую помню по харьковской юности прелестной зеленоглазой девочкой, известной в городе по фамилии отца как Юнона Фримдан, - признаться, я на неё  тайком заглядывался…) по-женски наблюдательно отмечает: «Натан Григорьевич был ранимый и очень застенчивый человек, как это ни покажется странным».

Вообще, взаимоотношения маэстро с прекрасной половиной рода человеческого получили в книге впечатляющее отражение благодаря включению в неё таких компонентов, как дневник пианистки его оркестра и личного его друга Раисы Ей и собрание писем самого дирижёра к своей многолетней возлюбленной  -  Гертруде Лейфман (в замужестве Пясковской). Этих документов не было в более раннем  труде Г.Кантора – изданной в 2006 г. в Татарстане его книге «Натан Рахлин. Материалы. Статьи. Воспоминания. Интервью.» . Появление новых и в значительной мере интимных свидетельств о личной жизни, характере, душевном строе натуры великого музыканта  придаёт особую ценность всему изданию. Опубликование таких материалов (произведенное, разумеется, с разрешения,  в первом случае, автора дневников, во втором –адресата писем), требовало от публикатора .большого такта. Г.Кантор великолепно справился с трудностями, тонко и деликатно прокомментировав публикуемое. Он, в частности, пишет (в предисловии к запискам Р. Ей):

«Натан Григорьевич, будучи натурой экстравертной, обладал некоторыми типическими базовыми для этого типа людей чертами, особенно людей искусства. Он не хотел, не мог быть «как все». Он понимал, что он – громадный талант. Он был инфантилен, мало приспособлен к бытовым нуждам и трудностям.  Он чётко знал, что его стихия - это внешний мир, публика, эстрада.  Его всегда интересовал успех, лидерство и материальные ценности.  Он не переносил одиночества, любил жизнь и земные радости. Он очень любил женщин и имел на них сильное влияние».

Это влияние в полной мере испытали на себе обе упомянутые поклонницы маэстро. Записки  Раисы Борисовны Ей публикуются под заголовком «Дневник  Оноре»: их автор обнаружила как внешнее, так и характерологическое сходство своего кумира с Оноре де Бальзаком и в дневниковых записях о нём  так и стала его именовать. Вот одна из записей: «Он действительно чудо. <…> Лицо очень доброе, глаза становятся большими (во время игры на гитаре, которой Н.Рахлин владел особенно виртуозно – Ф.Р.) , нижняя губа отвисает, особенно хороши широкие плечи и руки». Слова влюблённой женщины!

А вот признание Гертруды Лейфман-Пясковской (из её письма к Г. Кантору, цитированного в книге): «Когда я его увидела первый раз в начале января 1959 года, я сразу поняла, что передо мной человек необыкновенный. Я влюбилась в него с первого взгляда и сумела понравиться ему. С тех пор прошло почти 50 лет, но я по-прежнему люблю его страстно. <…> Он был для меня Солнцем, Вселенной, Галактикой. Был и остался».

Ясно, что не пресловутая «клубничка» подвигла  составителя сборника  на включение в книгу этих весьма личных материалов, но возможность  использовать особенно достоверные источники для ознакомления читателя с личностью великого человека, которому ничто человеческое не было чуждо. Любящие сердца – самые чуткие, взаимно доверчивые, они наиболее охотно раскрываются навстречу друг другу. И неудивительно, что с сердечными подругами своими маэстро был предельно откровенен, поверяя им свои боли, заботы, заветные мысли. «Очень часто говорит о евреях, о судьбе этого народа в прошлом и теперь, - записывает в дневнике 21 декабря 1968 года Раиса Борисовна Ей. И цитирует ламентации своего друга и наставника: « Я страдаю от того, что я еврей. Я не хочу быть евреем. От моего народа у меня есть терпение всё пережить. Я – Вечный Жид, я – изгой, у меня нет места, где бы я чувствовал себя прочно и дома. Если бы здесь в Татарии татарин сделал бы то, что  сделал я  (создал оркестр), его бы вознесли, а тот героический труд делаю я, но не хотят замечать».

Ещё более откровенные признания находим в письмах  Н. Г. Рахлина к Гертруде Пясковской: «… сейчас, когда я ощущаю лишь начавшийся расцвет сил, вдруг почувствовать вокруг себя ощетинившихся действительных врагов, не видеть просвета – ужасно. <…> Мне надоел этот «сионизм» (имеется в виду, конечно же, государственная юдофобия под видом «борьбы с сионистами». – Ф.Р.).Везде такой ужас в «руководящих» товарищах, что только диву даёшься. Где же будущее?» (Письмо от 9.3. 1966 г.).  Маэстро глубоко переживал вынужденное, хотя и внешнее,  «нисхождение» своей карьеры: Москва – Киев – Казань. Он пишет (тому же адресату): «Сейчас, когда я чувствую себя гораздо мудрей, более зрелым и профессионально обогатившимся, я должен сконцентрировать свою деятельность вокруг замечательного, но всё же не столичного города. Обыватель скажет: «Он съехал, уже не работает в Киеве, Москве и т.д., отступил, мол, в провинцию». А это чепуха. Вот в марте услышишь о моём выступлении в Москве. Рахлин был и остался Рахлиным, а место его работы, по традиции, обрекает его фактически выросшее искусство расценивать ниже только потому, что он не в столице» (письмо  от 6.6. 1967 г.).

Надо ли говорить, что обывательское мнение было опровергнуто самой жизнью, беспримерным трудом и талантом  дирижёра и творческим  подвигом созданного им в кратчайшие сроки симфонического оркестра мирового уровня: гастроли нового коллектива  в Москве прошли триумфально!

Если вдуматься,  судьба Н. Рахлина весьма поучительна: вопреки желанию высокопоставленных, но недалёких людей, воздвигших анкетный заслон на пути его профессиональной карьеры, он фактически вновь возвысился – воспользуемся  словами «пролетарского гимна» – «над сворой псов и палачей», проявив себя как выдающийся организатор и воспитатель, музыкальный педагог, истинный Маэстро высочайшего класса.

Книга «Жизнь для вечности», благодаря удачному подбору и расположению публикуемых материалов, обогащает представления читателей о дирижёре  в наиболее трудную пору его жизни, когда на склоне лет он был вынужден как бы вновь «начать с нуля» - и вновь одержал победу!  Из воспоминаний, писем, документов складывается  образ глубоко человечной, харизматичной, обаятельной личности, истинного профессионала, сознательно отдающего свой  огромный талант служению людям, музыке, искусству. В воспоминаниях много свидетельств о его простоте и доступности . Но вместе с тем и о высокой требовательности к себе и оркестрантам, трудолюбии и настойчивости. Украшают образ бытовые штрихи – от «патетических» (например, о том, как знаменитый Н.Сличенко опустился на колени перед Н. Рахлиным в знак благодарности за виртуозное исполнение им  на гитаре цыганских мелодий) до юмористических: о том, что маэстро любил пофантазировать (даже попросту приврать) в рассказах о  прошлом.

Одно место в дневнике Р.Б.Ей доставило мне случай весело рассмеяться: она без тени недоверия пересказала его сообщение, будто  он – «из старинного испанского  рода Нилхаров – еврейских раввинов». Между тем, едва научившись складывать из букв слова,  то есть в 5-ти – 6-тилетнем возрасте   я  обнаружил, что «нилхар – это… фамилия Рахлин, прочтённая справа налево (вот уж, действительно, «по-еврейски»!). Вряд ли Натан Григорьевич, человек фантастически начитанный, настоящий книжник (его личная библиотека состояла из 12 000 томов) мог не знать, что наша фамилия образована, как и множество еврейских фамилий (типа Хайкиных, Райкиных, Миркиных, Блюмкиных, Баскиных, Эскиных, Хаскиных и т.п.) – от женского еврейского имени…  Была, должно быть, среди наших предков некая Рахиль  по-еврейски Рахель, на идиш – Рахл, Рохл, вот откуда Рахлины, Рохлины, Рахлисы, Рахлевские и даже Рахленко …

Насколько знаю,  Рахлины -  фамилия, не бедная творческими личностями: можно вспомнить навскидку, например, Илью Рахлина – руководителя Санкт-Петербургского мюзик-холла,  Юлиана Рахлина – известного скрипача, даже «гения дзюдо» - Анатолия Рахлина, обучившего этому искусству  небезызвестного В.В.Путина… Признанным поэтом стала моя старшая сестра Марлена Рахлина. Кстати, однажды у неё в Харькове  гостила дочь дирижёра – Леонора (Лёля) Рахлина, оставившая в подарок сборник своих стихов… Она была (об этом рассказано в книге) замечательным экскурсоводом по Киеву. Сын Лёли, Григорий,  - скульптор (правда он уже не Рахлин, а Лысенко)   Но Великий Натан, как мне представляется, был в нашей фамилии   «главный Рахлин», он – вершина  нашей «фамильной гордости»! Отрадно было узнать из книги Г.Кантора, что в США поклонниками творчества дирижёра создан фонд его имени, что в России и Украине прошли в 2006 году фестивали и памятные  мероприятия в честь 100-летия  со дня его рождения. «Ars longa, vita brevis» (искусство продолжительно, жизнь коротка), говорил Гиппократ.  Музыканты масштаба  и таланта  Н.Рахлина дают искусству вечную жизнь. Как верно отметила  Раиса Ей в письме к  Г.Кантору:

«Интереснее таких людей в жизни ничего и не было, как нет ничего прекраснее музыки».
-----------------------
 
Опубликовано (с незначительными редакционными сокращениями) в «Еврейском камертоне» - ежемесячном приложении к газете «Новости недели» (Тель-Авив))
8 марта 2012 г.