Случайная связь

               
   Каждый год в 1-ое воскресенье августа в шести километрах от Ярославской области деревня Райки о трёх домах преображается до не узнаваемости – жизнь бурлит и торжествует: счастливый смех, обнимания, бесконечные разговоры, перешёптывания, радость встреч и ожидание действа.

                Сизов рай

   Добраться до Райков можно только в погожую погоду, остальное время года эта дорога, как случайная связь, обрывается на самом интересном месте. Но это сейчас, в сезон дождей и непогоды, когда деревня превращается в остров, а тогда сплошь усыпанная райскими яблочками дорога открылась в начало августа видом – так написано на табличке-указателе – Сизов рай. На фоне голубого, точно опрокинутого на головы неба, незатейливый дом в окружении деревьев, цветов и детей. Проезжаем пруд с карасями, вырытый хозяином маленького в три обхвата райка. На мостках рыбак. Не отрывая взгляда от поплавка, помахал рукой, да не вытерпев, заторопился сматывать удочки. Выходим из автобуса и сразу становится многолюдно и шумно, а всё же не по себе – в двух шагах край света. В этом году он стал чуть ближе.

                Самая удалённая галёрка

   Несмотря на ничем не обоснованное название, деревня Райки на 1-ое воскресенье августа воплощает в себе все три значения этого слова: вид народного зрелища на ярмарках; рифмованный монолог на злободневную тему, изобилующий народными идиомами, прибаутками и т. п.; верхний ярус театрального зала, галёрка. Всё это на празднике есть: зрелищное столпотворение гостей – одновременно и зрителей и актёров; сцена-раёк и деревня-галёрка, удалённая от театрального зала на два с половиной часа горной дороги по равнинной местности. И всё-таки этимология слова затемнена, не совсем ясно смысловое значение. Но чем более анализируешь, тем в более глубокие пласты истории уходишь, воссоздавая модель былого: какой была раньше деревня, что за люди жили, чем занимались. А может, жили здесь
                райские девушки
 и звали их Раисии, в просторечье Райки, а местные парни, если и брали со стороны себе в жёны, то обязательно с ангельским характером, тугою косой до плеч, глазами лучистыми, да руками до работы охочими. И жили они потом долго и счастливо, а вокруг и внутри малого мира царило согласие и покой. Здешний житель Михаил Сизов взял себе жену из города. И до того им стало хорошо жить вместе, что однажды лопнуло от счастья кленовое сердце, облило сладким соком с головы до ног  хозяина с хозяйкой, а потом постоял-постоял, да и повалился клён, как подкошенный ни дома не задев, ни малого цветика. А может, оттого не выдержало сердце, что живут его хозяева на два дома и встречаются только в выходные, да  отпуск жены. Не прижился Михаил в городе, не захотел жить квартирантом, исполнять службу по чужой указке. Да и всё для него там не так – город, по его словам, портит людей, делает бездельниками, живущих за счёт природы. А может, приворожила его родина и не отпускает из памяти, словно он
                единственный свидетель
её былого величия. До 17-го года Райки были большим богатым селом в три посада. В центре храм,
кругом сады с райскими яблочками, а вокруг земли пахотные, заливные луга. А ещё ранее проживали, по ряду признаков, на этих окраинных землях потомки финно-угорского народа меря. Название посёлка Гари   соседнего района – один из терминов подсечного земледелия, характерного для мерян, вытесненных славянами с плодородных земель в болота и леса. Подсечь, значит вырубкой или огнём очистить в лесу место под пашню.
   Михаил и внешне – тёмноволос, кряжист; и по складу характера – трудолюбив, самодостаточен – напоминает черты этого народа, составившего этническую основу русской нации. Особенностью был и уклад хозяйства, особый тип постройки: окнами вовнутрь своего райка, устроенного по закону целесообразности и красоты, точно пытались воплотить в жизнеустройстве какой-то свой идеал патриархального Рая. Мерянские потомки узнаются и по особому почитанию культа медведя и деревьев,  неприятию цивилизации с « её ускоренным маршем, по словам Михаила Сизова, в неизвестность, пожирающей всё на своём пути».

                Ежегодное напоминание

   В Райках и сейчас благодать, кабы не одеревеневшие поля, да деревня не обезлюдевшая. Пройдёт немного времени и начнёт последний сад прорастать сорным лесом. Тогда его ничем не остановишь, только общиной или вместе с детьми и внуками навалившись. И встречи эти, как ежегодное напоминание о Царстве Божьем, бывшем когда-то на земле. Оттого и ощущение мистерии, что на мгновение восстановилась оборванная вертикальная связь с реальностью высшего порядка, о которой истинно верующие только и знают, да поэты. И ожило всё вокруг, заиграло на все лады, заходило ходуном. Кажется, потянется сейчас со всех сторон народ: и с ближнего посада, и с дальнего, из соседних сёл и деревень: Мытищи…?

                Освобождённый дух

   Раз в год Райки становятся сценой, где на мгновение возрождается традиция народной драмы. Вместо декораций природа, зрители одновременно актёры. А это один из элементов мистерийности. Концерт-спектакль создан по образу жизни хозяина и его хозяйки в трёх измерениях: событийном, зрелищном и поэтическом, творившимся в затворе, отшельничестве. Но сами хозяева постоянно уходят в тень. Как среднерусская природа не навязчива в своей красоте, так и они стараются не проявляться, хотя всё здесь дышит их особым духом любви, и малый мир вокруг возделан с любовью и почитанием. А ещё песни на стихи хозяина, современные романсы. Просто вековой выдержки русские народные. Один голос подхватил, другой, сосед слева, сзади, через две скамейки. Распелся народ – не остановишь. А потом этот вскруживший всем головы хоровод. И я, не пляшущий и не поющий человек, до самозабвения отплясывала, то заворачиваясь вместе со всеми жаркой змейкой вовнутрь, то разворачиваясь наружу. И с каждым разворотом меня точно вытягивало из жёстких скреп. И вдруг ожил во мне русский дух, опалил изнутри любовью, выжигая всё суетное и ненужное. Что же здесь (Всё) в этих Райках (на особицу) такого, если и жизнь хозяина на разрыв, и его жены, что рвётся из Иванова к нему каждую пятницу по разбитой, колдобиной дороге на одинокий остров жизни среди омертвения, а к понедельнику обратно в город на работу. Не одно же женское счастье здесь примешано, а нечто большее. Но
                не «сизовов» ли труд
завязывать рвущиеся нити в узелки. И бесконечно с утра до вечера не покладать рук, чтобы не перекинулся бурьянный лес на малый мир; не уплотнилась собственная плоть, не окаменело сердце, не стала душа  оцинкованной до бесчувствия и бесстыдства, как у городского большинства, даже не замечающих, как стремительно деградируют в своих каменных ловушках. «Я забыл город, а город забыл меня». Но раз в год они встречаются, и случается, почти непроизвольно, с трудом узнаваемая, малая мистерия, то есть восстановление первоначального состояния, целостного, почти детского восприятия мира, когда не распадаешься на отдельные проявления-роли, а смотришь и воспринимаешь окружающее изнутри общей корневой и кровеносной системы. И тогда, пусть на время встречи, ткётся общее полотно жизни из отдельных нитей.

                Когда приходят образы и ритмы.

   Актёры-зрители уехали. Разгорячённые, они будут петь и веселиться, словно дети, до самого Иванова. Но при подъезде к Ново-Талицкому(?) блокпосту ГАИ в автобусе наступит тишина. Наваждение снимет, как рукой. Взрослые, серьёзные люди, каждый со своей игрой и набором лукавых масок на все случайности жизни. И только в глубине ещё долго будут вспоминать хруст райских яблок на дороге, прудик с мостками и  голубой домик на пересечении трёх окружностей: неба, поля и леса.  И хозяева после отъезда автобуса останутся одни на сцене с горой грязной посуды за кулисами. Завтра исчезнет наваждение и для них – начнётся рутинная домашняя работа: готовка, огород, уборка. А пока тёплый августовский вечер, ночное небо. Вглядываются вдаль, туда, где огни Комсомольска, Писцова, Иванова. Звёзды, спящая деревня, тишина. Но вдруг преобразится всё внутри, залучится чистое сердце светом фаворским,  «преодолеются различия» и «…тот, кто добрался до конца, пройдя по одной дороге», обретёт себя  «в центре пересечения всех путей». Эти слова мыслителя Рене Генона – «каирского отшельника» – наиболее точно объясняющие суть перехода с языка прозы на язык поэзии, уловить который почти невозможно. Но когда приходят образы и ритмы, понимание языка деревьев и птиц, тогда и открывается знание, недоступное более никому, кроме Поэта, ибо знание это хранится в слове.

                Последняя инстанция

   Однажды он уехал из города и больше не вернулся. Что же такое в его представлении  современная цивилизация, если даже знать её не желает? А здесь он живёт между лесом и полем, цивилизацией и природой, человеком и зверем, и он здесь последняя инстанция, точка пересечения силовых линий   между прошлым и настоящим. Для властей Райки – это медвежий угол, полоса отчуждения. Но  «очуждение» по Брехту или «остранённость» – необходимое условие для снятия помех, искажающих истинную картину мира, лик изначального. А для него Райки – заповедная сторона, мир, отражённый как идеальный, в зеркале стихов.  И всё это обретает смысл, одухотворяется именно его присутствием,  поэзией,  воссоздающей этот мир в полном объёме. Читаешь стихи Михаила Сизова  и этот загубленный, забытый край, словно воскресает из забытья, обретая трёхмерность: место, время и пространство, то есть целостность и завершённость в момент вдохновения.
   Ему дана уникальная возможность видеть взаимовлияния друг на друга природы и человека, выразить, осмыслить в слове. И здесь, в Райках, нынешнее жаркое лето 2010 года видится не только, как результат безумной алчности «цивилизации», ставшей для природы настоящим стихийным бедствием, но и Солнечным демоном. Это, согласно каббалистам, второе значение апокалиптического числа Зверя. С осмысленной яростью природы мы встречаемся в последнее время  всё чаще, но пока видим – страх Божий чувствуем кожей, а как отвернулись –  забыли, опять ни на что не обращаем внимания. Ему  же, бывшему охотнику, леснику некуда отвернуться, повсюду гибельные приметы.  И особая боль: охотничьи угодья всё более превращаются в места дикой охоты, в которых всё меньше остаётся зверья и птиц.

                Сколы прошлого

   В городе маленькие слабости человека сильнее Бога, а здесь в Райках, что всего сильнее, перед  чем Вы преклонились. Вас можно воспринимать по-разному: и как затворившегося в Райках отшельника и как библейского сына Адама – Сифа, имя которого выражает «идеи устойчивости, стабильности и в некотором роде оно возвещает восстановление изначального порядка». Сиф – он же охотник и «предызображение Христа». В исследуемом аспекте нет прямых совпадений, но есть некая во всём странность и напоминание о чём-то бывшем до времён, словно и вправду Райки – некий отколовшийся от древнего материка и всплывший в настоящее время остров.  Вопросов так много, что чем более вдумываешься, тем всё более непростой рисуется картина, и случайные, казалось бы, даже не совпадения, а сколы прошлого – рисуют  определённый образ. Кстати, слово рай в одном из своих значений  означает заповедник, а на древнеперсидском – дикий парк для развлечения королей. В данном примере не проводятся параллели, но они сходятся помимо воли.
  - Михаил Анатольевич, а сами Вы кем себе представляетесь?

                – Частицей природы.